it hurts to breathe (xСоседи)

      После замечания напарника, Талис прислушался и стал стараться исправиться. Нет, не выпивать меньше. Просто делать это не совсем впритык к научным встречам. И закусывать чем-то ядреным, вроде лайма, чтобы попробовать обмануть себя и Тейца. Через неделю Джейс, собравшись с силами и спустив на тормозах все, что произошло, решился на необычную меру.       — Виктор, я могу забрать Блицкранка до завтра? Хочу настроить ему руки, а то меня раздражает, что они болтаются без назначения, — молодой учёный подпер косяк лаборатории плечом, приготовившись, как всегда, пожелать доброй ночи и уйти.       — М, да, доброй ночи, — привычно бросил Тейц и нахмурился. Ответить на автомате не вышло, алгоритм встречи был нарушен. Обосновавшись рядом с микроскопом и ноутбуком, Виктор вручную делал записи в один из многочисленных блокнотов. Он не поднял головы на звук, уже рассчитывая попрощаться. Вошел в колею, научился не цепляться, меньше обращать внимания.       Лучше всего это получалось, когда на Джейса не смотришь.       — Что? — Тейц не обернулся, обдумывая. Чтобы залезть в роботизированные мозги Джейсу понадобится ноутбук Виктора. Без вмешательства в «голову» устройства произвести все нужные настройки в том числе было возможно. Так что, если подумать, ничего страшного в том, чтобы отпустить робота с Талисом, не было. Виктор кивнул, — да, забери.       Ноутбук мог не понадобиться, если писать программу отдельным кодом, а затем просто внедрить в её в общую базу. Джейс специально не хотел делать ничего через чужую технику. Он и без того прочёл там всё, что надо. Больше не хотелось.       Сутулая спина, загривок, островок кожи на шее между воротом пижамной рубашки и волосами. Под четвёртым позвонком притаилась темная родинка. Виктор сидел, склонившись над кнопками клавиатуры, подсвеченный искусственным светом экрана.       — Спокойной ночи, — Талис медлил. Он ненавидел сам себя за такие моменты, когда взгляд притягивался к Виктору электрическим магнитом. Такой не оторвёшь, пока не снимешь напряжение тока. В основном, слабостями учёного были лицо, руки, плечи, иногда спина и ноги. Сейчас новинкой стала шея. Зачем природа окропляет людей родинками? Как будто в теле мало крючков, за которые можно цепляться и любоваться вечность?!       — Кхм. Да, — Джейс проморгался несколько раз, чтобы разъединить связь с партнёром, а затем снял пылесос с базы и унес к себе. Взгляд ощущался кожей, Виктор не видел, но чувствовал, как в нём прожигают дыру. Он не мог осудить Джейса за это, поскольку сам был совершенно слаб в отношении юноши. Именно по этой причине из зрительного контакта у них оставались редкие переглядки во время работы. Изощренный мазохизм.       Учёный остался работать в бóльшем одиночестве, чем обычно, потому что Блицкранка в квартире тоже не было.

***

      — «В гости?» — поинтересовался механический голос, пока робот транспортировался от одной квартиры к другой по лестничной клетке.       — Угу. Расскажи чего-нибудь, Блиц. Ты выдаёшь интересные вещи, — поднимаясь, с пылесосом всё ещё разговаривали как с ребёнком. Но в другой окраске: «Неужели ты узнал, что бумагу делают из деревьев? Да ты что? И точки на панцире божьей коровки — это не её возраст? Не может быть..! Я слишком устал, чтобы разговаривать на равных, так что просто рассказывай всё новое, чему тебя научили в детском саду, а я односложно покиваю и наигранно удивлюсь».       Пылесос задребезжал, выражая работу мысли. Демонстрация того, что он думает. Раньше пылесос так не делал, или, по крайней мере, не при Джейсе.       — «Хм. Был на балконе. Замерз. Понял, что плата переохлаждается и думал, что не заеду. Порог мешал. Виктор помог. Понравилось чувство холода», — его речь стала более связной за последнее время, предложения меньше дробились, слоги чаще склеивались в слова, а не в части слов.       — Виктор с тобой часто разговаривает, верно? Видно, что ты учишься, Блицкранк, — придерживая бок пылесоса, Джейс открыл дверь в свою квартиру и понес робота через коридор и комнату до мастерской.       — «Когда не занят. И когда ему не плохо», — Блицкранк пошевелил щеткой, — «да». Он двигал окулярами, рассматривая мир вокруг.       — «Ва-а-а-у», — стрекочущее восхищение, — «такое новое. Все. Тут есть такие же, как я? У тебя много похожих вещей, Джейс».       — Нет, таких как ты больше на свете нет, — учёный поставил робота на стол перед собой и включил компьютер.       — «Грустно. Хочу таких же», — говорит механический голос.       — Это… Довольно сложно, Блиц, — с сожалением ответил ученый роботу, откинувшись на спинку стула.       Да-да, сложно, так же сложно, как победить рак, устроить мир на Земле и заставить камни превращаться в золото. «Сложно», говорящееся для детей это значит «невозможно».       Джейс озадачился, а затем усмехнулся. Да, Блиц был здесь впервые, если не считать того раза, когда его внесли и вынесли в отключенном состоянии, словно в операционную, для пересадки рук. Теперь же, реабилитация должна проходить в сознании пациента. Тем более, что поговорить с ним Джейсу очень хотелось.       — А… Как часто Виктору плохо? — Талис нащупал святой грааль, благодаря которому можно узнать всё, что так мучало последний месяц. Блицкранк нетерпеливо ерзал, но не уезжал от подключения.       — «Чаще всего, когда Джейс уходит. Но сейчас реже, он не спит и работает, когда работает — занят. Тогда не плохо. Ещё когда болит, но это другое плохо, не громко и не страшно. Он говорит, что привык», — объяснял робот, «сощурив» камеры. Изображал мимику тем, что ему было доступно, — «что ты хочешь сделать?» Джейс закусил губы, размышляя.       — Хочу настроить тебе руки, чтобы ты мог ими пользоваться, — ответил Талис. Слова, однако, разнились с действиями. Молодой человек плотно уселся напротив пылесоса и сначала хотел побеседовать.       — «Руки?», — Блицкранк попытался шевельнуться, чтобы болванки качнулись от движения, — «руки!» — снова тот звук, который жутко имитировал смех. Робот нетерпеливо поерзал на столе щетками. Замер. «Всмотрелся» камерами в собеседника.       — Ты говорил, что Виктор кричал и плакал. Почему, Блицкранк? — пусть робот не сможет ответить или скажет что-то в силе своего понимания. Сейчас Джейс хотел вскрыть как можно больше душевных нарывов, чтобы дать вытечь всему скопившемуся гною.       — «Он не говорит, я просто вижу. Мне страшно, когда так происходит, хотя мне ничего не угрожает. Мне страшно, что я не могу помочь, потому что маленький. У меня нет рук и ног. Я не умею делать, как люди,» — механически заурчал Блицкранк, — «я фиксирую даты. Назвать?»       — Назови. И скажи, когда впервые тебе стало страшно, — Джейс начал говорить более трезво. Он проигнорировал формулировку со словом «почувствовал», чтобы не влиять на увеличение эмоциональной составляющей в машине. Ему просто нужно было узнать факты.       — «Десятое января. Странные звуки. Темно. Не вижу. Слезы. Уснул,» — машина начала перечислять. У Джейса после таких новостей наверняка случилась бы перегрузка системы.       — «Двадцать седьмое января. Боль. Упал. Нога.»       — «Двадцать восьмое...»       Он не замолкал. Повторял, в какой момент невыносимо болело, а в какой день звучало «иди к черту, Талис». Когда Виктора разматывало, когда он грустил и не разговаривал.       — «Второе марта. Проснулся. Кашлял. Кровь. Ругался. Не вернулся. Стало страшно остаться одному. Пришёл Джейс. Стало спокойней. Полечил колесо», — здесь дата смазалась в силу личного волнения машины. Смешно звучит: волнение.       — «Тридцатое марта. Ругаются с Джейсом. Джейс ушёл. Виктор упал. Недостаточно словарного запаса: слово — крик и слезы. Долго. Бросал вещи. Не двигался. Долго. Лег спать. Было очень страшно».       — «Седьмое апреля. Все хорошо. Работали. Джейс ушёл. Виктор плакал».       — «Девятое апреля. Все хорошо. Работали. Джейс ушёл. Плач».       Даты становились реже, сменялись другими. Болело теперь чаще, чем Виктор уходил в истерику. Слезы самобичевания и жалости к себе сменялись пустым равнодушием. Блицкранк закончил вчерашним вечером, когда мужчина около двадцати минут добирался от коридора до дивана, потому что ногу свело судорогой. Может, не только ногу, потому как времени затрачено несоразмерно много.       — «Больше фиксированных точек нет, но я иногда сплю на базе. Не все вижу. А иногда Виктора нет дома, этого тоже не вижу».       Джейс не утруждал себя запоминанием конкретных дат, он вообще спросил информацию наудачу. И получил такой обух по голове, что готов был умереть под его весом, расплющенный в лепёшку. Лишь бы не слушать. Молодой человек собирал щёки в кучу ладонью. И не попросил Блицкранка замолчать. Ни в коем случае!       Талис заставил себя выслушать всё. Вспомнить то, что отложилось в его ветреной дырявой голове. А остальное, чего не откладывалось, осознать и зафиксировать.       — Боже… — проронил с губ учёный. Он забегал взглядом туда-сюда, словно в попытке найти в поле зрения какую-то отдушину. Разумеется, это оказалось безуспешно, но Талис пытался. Его сжимало, как вакуумный пакет, от любви и сострадания. Из глаз брызнули слёзы, хотя выражение лица не изменилось.       «Я должен быть с Виктором. Радовать и делать его. Радоваться самому, а не взаимно действовать на нервы. Всё не так, не так как должно быть! Почему? Почему, почему?!» Джейс действительно находил в напарнике нечто большее, чем просто научного партнера. С первой встречи и до нынешнего момента, молодой человек видел в нем то, что принято называть родственной душой. Чувство нарастало, как объем воды в ведре, подставленной под брешь в трубе. Брешь в логике собственного разума. Да, Талис осознавал, от чего отказался, чтобы даже не променять на отношения с Тейцем, а хотя бы признаться в них. Молодой ученый, прежде всего, уважал честность, а еще руководствовался интуицией. Какая разница, больной человек или здоровый, женщина он или мужчина, если тебе, в эту самую секунду, хорошо с ним как никогда? Если ты на своем месте? Все должно быть на своем месте. Но Джейс это место упустил.       Учёный закусил губу и ударил кулаком об стол. Блиц, подпрыгнувший от импульса, должно быть, сильно перепугался такого толчка, однако Джейс не разменивался на извинения. Как и на благодарность за отчёт по датам, кстати, тоже. Талис нашарил провод и агрессивно воткнул в разъём пылесоса, который моментально деактивировался.       Сквозь слёзы и помутнённый мозг, Талис начал программировать механические руки. Почти что примитивная работа. Стоит заметить, что молодой человек справился к ней только к утру.

***

      Ближе к вечеру следующего дня Виктор впервые за долгое время решил приготовить ужин. Иронично, но только на себя одного (хотя в сковородке все-равно останется больше половины). Настроение прямо с утра не задалось, скатилось по наклонной, терроризируя Тейца от часа к часу. Готовка немного повышала общий градус от минус «я всех ненавижу» до «сойдет, жить можно». Виктор пассировал овощи, подмахивая сковородой, и выражал всем своим видом убийственное равнодушие.       Он даже не задумался о том, что у Блицкранка язык без костей. Фигурально, разумеется. А раз не задумывался, значит и не чувствовал нависшей угрозы своему статусу-кво.       В квартиру кто-то тихо вошёл. Снова. Кажется, верни Виктор привычку запирать вход на все свои три замка, проблем было бы в несколько крат меньше. Вернее, нейтрализовалась бы одна большая проблема, плодящая львиную долю побочных. И имя ей было Джейс Талис.       Пришедший молодой человек, до этого нёсший робота на лестнице подмышкой и умолявший его поиграть в молчанку, пока его не увидит Виктор, отпускает пылесос на пол.       Блицкранк задорно зажужжал колёсиками (вновь смазанными и почищенными от пыли), в поисках Тейца.       — «Виктор!» — робот ждал, пока на него обернутся и обратят внимание. Затем он прокрутил обе свои механические руки вокруг своей оси и сжал-разжал отдалённо напоминающие пальцы манипуляторы.       От неожиданности мужчина обжегся о край сковороды и зашипел, сразу же поднеся к губам обожжённое место. Между запястьем и большим пальцем — больно, но терпимо, не катастрофа мирового масштаба. По факту даже не останется ожога, просто пару часов будет саднить покраснение. Обнаружив источник шума, Виктор невольно улыбнулся, потому что каким бы пугающим не был факт зарождающегося сознания, Блицкранку невозможно было не улыбнуться.       — Ого, какой ты активный, — рассмеялся Виктор, выключив газ, чтобы ничего не пригорело.       — «Смотри! Я хочу показать, что умею. Урони вилку», — маленький пылесос с расширенными функциями заполнял собой всё пространство душной от работающей плиты кухни. Партнёра пока не было в зоне видимости.       — Вилку? Хм... А мыть мне ее потом тоже ты будешь? — учёный ерепенился для вида, скидывая чистую вилку из сушилки прямо на пол.       — «Ой», — Блицкранк знаменовал пробел в логической цепочке, о котором он не подумал.       Тем не менее, прибор оказался на полу, так что роботу не осталось ничего, кроме как продемонстрировать новый навык. Механический хват сжал тонкую ручку вилки, не сразу сумев приноровиться и несколько раз поёрзав ею по полу. Затем робот потянул прибор кверху, удлиняя конечность. Однако, только до высоты середины бедра Виктора. На большую длину руки, как видно, не хватило места в корпусе. Талис не был тем, кто скупился бы на материал.       — Ого, — прозвучало искреннее восхищение стараниям ребенка. Виктор присел на корточки, болезненно заломив брови. Это движение далось ему с большим трудом, и вставать будет еще сложнее. Но Блицкранка требовалось похвалить. Мужчина погладил выпуклый корпус.       — Джейс? — взгляд направился к дверному проёму. На переносицу Виктора осела хмурость.       За косяком остался стоять Джейс. Он уже заранее думал, что скажет и как будет поступать, чтобы сегодня расставить все точки над и. Но теперь, вновь услышав голос Тейца, вся решимость куда-то испарилась. Хотелось медлить, постепенно выровнять взаимоотношения до ровной дороги вместо крутого серпантина. Потом уже делать решительные шаги… Но время не ждало. Голова у Талиса превратилась в часы, где каждое движение секундной стрелки отдавалось стуком в висках. И молодой человек даже подумать боялся, как ощущал этот неумолимый ход времени его партнёр, так что просто прикрыл глаза и решил действовать. Будь что будет.       — Виктор, — молодой человек улыбнулся последним придурком. Он вошел на кухню и сразу же направился к пылесосу, чтобы забрать у него столовый прибор. Учёный, как ни в чём небывало, сполоснул вилку под краном, вытер о край полотенца и опустил в сушилку.       «Не смотреть на Виктора, не смотреть на Виктора…»       — Ты такой молодец. Поздравляю, дружок, — ручки осматривали с живым интересом. Жёлтый пылесос, которого уже сложно назвать пылесосом, демонстрировал апгрейд создателю, и создатель тепло улыбался, — спасибо. И за вилку тоже, — зазвучало снизу вверх, адресованное, очевидно, Талису.       Далее: издевательство над самом собой. Упор здоровым коленом в пол, перенос тяжести корпуса на край столешницы кухонного гарнитура, рывок вверх, насколько хватало сил. Главное не выглядеть при этом жалко. Сложная задача.       Джейс машинально протянул руки к Виктору. Осек сам себя, сжимая раскрытые пальцы в кулаки и отстраняясь. Затем вдруг наплевал на всё и шагнул к партнёру.       «Будь что будет, будь что будет..! Больно сейчас или навсегда!»       Учёный подхватил напарника и сразу же притянул к себе в объятие, словно безвольный манекен. Так крепко, что сжимались рёбра, уменьшая размер грудной клетки и заставляя лёгкие потесниться с сердцем, и уже этим триггером растормошить душу между ними. Пусть не спит, пусть колышется и орёт. Пускай Виктор тоже орёт, хоть в уши, хоть в лицо. Нужно просто переждать этот гнев, чтобы сказать единственную, самую важную на планете вещь.       Виктора возмущало два факта: тот, что Джейсу, как всегда, глубоко наплевать на просьбы его, Виктора, не трогать, и тот, что ему снова пытаются помочь. Он уже начинал загораться, чтобы привычно вывернуться из-под прикосновения и встать, черт возьми, самостоятельно. Но кое-что пошло не так. Мистер Тейц в пылу своих дешевых переживаний подзабыл, что Джейс был в два раза крупнее и, вероятно, во столько же раз сильнее оппонента. Тот факт, что эта сила ни единого раза не шла против Виктора совсем не означал, что так будет всегда.       — Ты что вытворяешь?! — Виктор взвился ужом, ощущая спазмы в мышцах вспышками яркой боли, и задергался только сильнее.       О, если бы Тейц знал, насколько Джейсу сейчас было не плевать. Просто юноша не видел другого варианта. Сказать словами, как человек разумный? Партнёр даже не будет его слушать, либо начнёт противиться. Написать письмо с признанием? И того хуже, проигнорирует. Остаётся только надавить на физику, природу, против которой не попрёшь.       — Джейс, отпусти меня! Ты пил? Или мозги отключило? — Виктор рычал, брыкаясь так, будто от этого зависит его жизнь.       Не далеко от истины.       Ребра начали гудеть от давящего на них пластика корсета. Кожа под одеждой тоже гудела, но уже от близости, от которой ломило все кости. Несмотря на разницу габаритов, Талис с большим усилием удерживал напарника в тисках. Молодой человек возводил лицо к потолку, понимая, насколько Тейцу больно, и как бы не хотелось ему причинять эту боль. Хотелось отпустить, укрыть ладонью все сдавленные рёбра и плечи.       — ДЖЕЙС, ПУСТИ, — повышение тона, критические децибелы. Виктор попытался ударить юношу, но руки оказались плотно зафиксированы вдоль корпуса. Сделал усилие, чтобы лягнуть ногой, однако вышло только слепо брыкнуть коленкой в бедро, не причинив никакого дискомфорта.       — Нет. Нет, Виктор, нет, — сдавленно процедил молодой человек, пока терпел попытки вырваться. Переждать. Не отступить. Продержаться ещё немного.       — Мне больно, идиот! — крайняя мера. Она должна была, по мнению Тейца, сработать, потому что давила на тот аспект, который он сам в себе ненавидел. Впрочем, это не помогло тоже. Виктор сопротивлялся, с ультразвуковой скоростью теряя всякие силы, так что в завершение огненных всполохов пошли зубы.       Укусил куда придется, не разбирая, надавил резцами, чтобы стало больно, но по итогу не смог сжать челюсти настолько сильно, чтобы Джейс сломался. Останутся синяки, однако это такая ничтожная жертва.       Джейс считал, что отступать было нельзя. Учёный жмурился, жестоко укушенный за руку. И кусал себя же за губу, чтобы перебить боль.       Виктор обмяк, бесконечно глубоко дыша, и смотрел исподлобья на подбородок золотого мальчишки. Мужчину крупно трясло, это от бессилия и клокочущей злости.       — Ты сейчас же уйдешь из моего дома, — севшим от выкриков голосом выплюнул Виктор, постепенно растворяясь в чужом тепле. Поддаваясь ему. Слова могли врать сколько угодно, но невозможно было игнорировать химию, которая сама толкала в чужие руки.       Джейс не мог выдохнуть с облегчением, когда тело в кольце его рук сдалось. Всё ещё наготове, неосознанно, инстинктивно. Если вдуматься, из Талиса вышел бы отличный солдат, который будет защищать всё, что ему дорого, даже если это дорогое придётся убить.       — Виктор, послушай меня, — голос зазвучал над самым ухом. Не пахло спиртным. Эта деталь придавливала цинковой крышкой сверху, словно куполом, от стенок которого эхом отражались слова, — ты солгал мне. Я уверен в этом. Солгал, что не любишь. Так ведь? Я знаю, причину. Но не понимаю, зачем. Я полюбил тебя, Виктор. Не смей отнекиваться. Я всё это уже слышал. Сейчас, можно мне только одно? Ответь «да» или «нет». Как будто мы в вакууме, как будто ничего вокруг нет, оно мешает. И я отпущу тебя. И уйду. Буду приходить только поработать и всё. Никогда к тебе не притронусь. Но мне важно знать правду… От тебя.       Тейц отвел взгляд. Нет, повернул голову в сторону и почти уронил ее себе на плечо, чтобы не сталкиваться взглядами и не смешивать дыхание. Виктор загнан и пойман в ловушку. Со стороны ситуация выглядела, как отличная координированная атака.       — Блицкранк, — на благо обоим, робот уже укатился на базу, потому что израсходовал почти весь заряд за время беседы с Джейсом и последующими тестированиями, — я выброшу тебя в окно.       Голос осип, у Виктора не осталось никаких сил удерживать себя и он, в какой-то мере, повис в чужих руках.       — Допустим, да. Допустим, ты залез в голову к моему роботу и прочитал, что тебе было сказано не читать. Сердце ухнуло вниз, загремело по костям и развалилось на мокрые, мерзкие кусочки. Гниющая каша.       — Я этого не делал. Ты просил меня не смотреть в код, и я не смотрел. Ты думаешь, я не понял по-другому? Может быть не сразу, может быть не сам, но я не дурак, Виктор, — даже на ошмётках империи, Джейс уважал просьбы Тейца. Почти все. В груди у Джейса гудело, пока молодой человек говорил нарочито пониженным голосом. Если он тоже начал бы кричать и метаться, то в результате на месте дома образовалась бы выжженная воронка.       Ошметки сердца стекали по коленям до самых ступней, чавкали испорченной грязной массой. Виктор не смотрел на Джейса. Виктор дышал пореже, несмотря на то что легкие требовали отдачи и кислорода. Легким, безусловно, тяжело давалось такое издевательство.       — Это ничего не меняет, Джейс. Просто делает все... сложнее. Виктор сглотнул, уничтожая все светлое, что случайно смог в себе вырастить. Ему оно ни к чему.       — Да. А в чём проблема? Давай, скажи мне… всё то, что ты говорил уже сотню раз, — всё-таки Талис не любил слышать отказы. Но наконец добившись ответа, у него сорвало крышу.       На душе у Талиса было паршиво. Там бурлила какая-то субстанция, неопределённая, тёплая и ледяная, кашеобразная и твёрдая словно вкрапления льдинок. Джейс уже ничего не понимал, насмерть раненный, стреляя наотмашь перед гибелью.       — Ты не будешь приходить поработать. Мы делаем хуже друг другу. Я перееду, всем будет лучше. Уходи, ты пообещал, что уйдешь, — Виктор не говорил, шептал, потому что это уже не ложь самому себе, не ложь для Талиса, даже не маленькие, детские обманы Блицкранка.       Это вынесенный приговор.       — А я тебе отвечу всё так же сотню. Пойми, я больше всего на свете хочу быть здесь, хочу, чтобы ты никогда не мучился, хочу творить вместе с тобой. Ты тоже. Я не могу быть неправ, потому что чувствую. Но я уйду, ты так хочешь, я тебя понимаю. Я и вправду обещал. Можешь не переезжать. Последнее что я хочу, это доставлять тебе боль и неудобства. Нет значит нет, — молодой человек щемился грудью, понимая, что всё тело разом начало отравляться. Пусть оно развалится перегноем прямо здесь, под ногами Виктора. Пусть даст ему хоть немного облегчения и питания для дальнейшей работы. Он съест того, с кем не сложились интересы, и забудет все эти любовные дрязги. Тем более, что они, по его же словам, ему не нужны. Молодой человек отпустил напарника из тисков, но не спешил убирать руки. Ещё пара секунд.       И всё.       Только стоило Джейсу ослабить хватку, Виктора начало вести. Нет, эмоционально он уже давно размотан по винту вентилятора. Вести его начало физически, слабостью. Он завалился на чужую руку, в панике цепляясь пальцами за предплечье.       — Джейс..! — признания, попытки что-то доказать, горячные мысли и берега боли резко стерлись, когда Виктор вдруг отчетливо осознал, что не мог стоять. Здоровая нога отчаянно проскальзывала по паркету, оказавшись единственной опорой всему организму. Мужчина смотрел на Талиса, широко раскрыв глаза, открывал и закрывал рот, как выброшенная из воды рыба. Эта паника отступила бы через время, но сейчас ей невозможно сопротивляться. Казалось бы, всё уже кончено. Осталось разойтись как в море корабли. Положить ключи на тумбочку, вернуть все подарки за время знакомства… Что там ещё люди делают, когда прощаются навсегда?       Из приземлённых негативных мыслей выдёргивало одно простое и одновременно всеобъемлющее. Человеческий фактор.       — Боже..! Виктор, — Джейс тут же подхватил партнёра под подмышки, возвращаясь в прежнюю позицию нарочитых объятий. Выражение лица в секунду изменилось на обеспокоенное, приправленное сверху сосредоточенно сведёнными бровями.       — Джейс, чертов, Талис, держи меня или я все себе переломаю! — голос хрипел, сипел и срывался куда-то на низы, голосу нужен горячий чай и теплый плед, а не человеческие стенания. Сейчас в руках Талиса буквально чужая жизнь.       — Сейчас. Одну секунду. Потерпи, — молодой человек нагнулся и подхватил Тейца под коленки, как уже делал и даже не один раз. Он морщился, догадываясь, какую боль сейчас испытывает напарник. И виной этой боли — сам Талис. Какой же идиот! Что и кому он пытался доказать, усугубив то, от чего хотел защитить и облегчить?       — Да не так же, — Виктор успел схватиться за шею, скривившись лицом настолько, словно ему в рот только что затолкнули огромный и самый кислый в мире лимон, — я же не это имел ввиду.       Талис отчетливо ощущал, насколько крепко пальцы давили на загривок, пока Виктор беспардонно (и не спрошено) катится до комнаты на чужом горбу. Ну, на руках, если уточнять.       Виктора донесли до дивана, страшась даже посмотреть на него.       «Больше никогда. Никогда! Джейс, ты портишь всё!!!»       — Прости. Чёрт. Я сейчас, а потом уберусь навсегда. Прости меня, я… я идиот, — пожалуй, всего несколько раз в жизнь Талис называл себя бранным словом, обозначающим отсутствие интеллекта. Он был о себе слишком высокого мнения. Был.       Оказавшись в горизонтали, Виктор в красках ощутил, что больно было примерно везде. Пришлось очень постараться, чтобы лицо выглядело не слишком страдальческим.       — Все в порядке. Просто судорога, свело, нужно подождать, чтобы отпустило, — Виктор поймал юношу за ладонь и сжал ее.       Все-таки, как ни крути, а от себя не убежишь — ему нравилось. Он был готов дожить остаток своей упрямой жизни на этих руках, если бы только мог себе позволить.       — Я подожду, — Джейс плел ерунду, потому что не знал, что ещё делать. Окрылённый возможностью оттянуть расставание ещё на пару десятков секунд. Он уже не думал.       — Джейс, — взгляд вверх. Виктор попытался поймать чужой, заставить, вынудить смотреть себе в глаза, — я устал. Ты действительно, в полной мере осознаешь, что эта интрижка длинной в пару лет не закончится для тебя ничем хорошим?       Талис опустился на колени в изголовье дивана и накрыл обе руки, свою и чужую, свободной ладонью. Он был готов хранить это тепло вечно, не выпуская Виктора ни на секунду, если бы ему это позволили… Два ограниченных дурака, бегающих друг от друга по кругу.       — Это будет самое лучшее время, — молодой учёный и сам смотрел партнёру прямо в глаза. Так пристально, словно хотел увидеть их с обратной стороны. Талис прикоснулся кистью Тейца к своим губам. Больше горячо дышал ему в руку, чем целовал. Затем отпустил, каждой клеточкой кожи источая мягкость.       — Сомневаюсь. Помоги мне снять корсет, я сейчас так не извернусь, — вяло усмехнулся Виктор до момента, пока из него не вышибло весь воздух. Мир вокруг тронулся рябью и плавился, как стекло под напором горелки. Капли Руперта оседали на коже вместе с невыносимо жарким дыханием, и Виктору показалось, что если все-таки надломить их кончики, то мир разлетится, провоцируя большой взрыв, зарождение самой вселенной.       — Прости меня. Я не рассчитал. Больше так никогда не будет. Никогда не хочу причинять тебе боль. Просто… не знал как по-другому, — Джейс приподнялся и начал с ощутимым отсутствием сноровки, но крайне старательно, одну за одной ослаблять пряжки пластикового кокона.       — Что ты?.. Прекрати, я держу себя в руках на ошметках самообладания, было бы неплохо, если бы ты перестал изводить меня, — плавный выдох и судорожный вдох. Виктор приподнялся, изогнувшись в больной пояснице, чтобы стянуть футболку. Корсет деревенел под пальцами Джейса, превращался в монолит, скрепленный не ремнями, а железными, впаянными под кожу клепками. Тейц пытался помогать, но только зря мешался, не способный сейчас удачно повернуться. Пластик царапал кожу, оставлял на боках розовые полосы, а Джейсу открывался вид на впалую, тонкую грудную клетку. С прозрачной кожей, венами ближе к шее, и с проклятыми родинками, образующими на коже галактики звезд.       Тейц снял проклятую футболку до конца, хотя изначально мог просто приподнять. От него буквально на физическом уровне ощущалась лёгкость. Не пошлая и такая естественная, как от наготы первых людей на Земле. В поступке никакой удушливой эротики, так просто было легче. К тому же в момент, когда человек чувствует, что задыхается, ему хочется избавиться от всех давящих неудобств. Футболка мало волновала Виктора, кто будет смущаться обнаженного мужского торса? Даже такого... изящного. Пожалуй, это подходящее слово, которым можно описать его комплекцию без желания оскорбить. Реальность оказывается прозаичнее, но затуманенному влюбленностью мозгу все видится в ином свете       Благоговейный выдох. Он улегся космической пылью, укрыл облегчением, и Виктор улыбнулся, запрокинув голову. Как же хорошо, когда можно дышать!       — Если ты наклонишься ко мне, то я смогу тебя поцеловать. Только, ради всего святого, не срывайся.       Джейсу было уже всё равно. Самое важное было сказано. Дальше — ерунда. Нет никаких дополнительных факторов, нет никаких «но». Есть только любовь, с которой согласны оба.       Мозг Талиса уже открыл шлюз и выпустил разум в далёкий полёт. Уши заложило, словно молодой человек опустил голову в воду. Царь в голове остался только для того, чтобы контролировать мышцы. Джейс уперся рукой между плечом и шеей партнёра. Он навис сверху, улыбаясь влюблённым дураком. Он и есть влюблённый дурак, которому наконец-то дали зелёный свет. Самый лучший день в жизни.       Талис, кажется, уже не мог стать счастливее.       Он осторожно, но уверенно, приблизился к лицу Тейца. Ему было бы достаточно просто коснуться его губ или щеки, чтобы отчалить в бесконечное космическое пространство окончательно.       Виктор же точно знал о совершенстве, знал о том, кто оказался над ним сейчас, глядя влюбленными глазами. У мужчины наэлектризовались все мелкие волоски, он несдержанно вздохнул, потянувшись выше, чтобы достать, наконец, чего так отчаянно жаждал все эти выматывающие месяцы притворства.       Узкая ладонь оказалась на загривке, пальцы взъерошили волосы против их роста, ногтями прочерчивая четыре отчетливых маршрута к макушке. Виктор осторожно надавил Джейсу на голову, вынуждая (словно бы кто-то сопротивлялся!) наклониться. Вновь смешивалось дыхание, теплое, обволакивающее в трепетную нежность. От крестца к коленкам дернуло импульсом, становилось невыносимо от ватной тяжести и томительного тремора. Губы едва соприкасались и Виктору показалось, что он полнейший дурак, если не позволял себе быть эгоистом. Потому что этот миг был лучшим за всю его жизнь.       — Ты замечательный, — он не целовал, не портил момент, запечатлев его в памяти именно таким, за секунду до безграничной радости.       Он заслуживает?       А кого это волнует?       Последний рубеж был преодолен, и Виктор смял чужие губы, усмехнувшись от вечерней, предательской щетины на Джейсовых щеках. Влажность и привкус табака, чужеродный и неестественный. Прохладный язык, очертивший по нижней губе, но не углубляющий. Виктор прочувствовал каждой клеткой, каждым зараженным миллилитром крови, каждой умирающей мышцей то, что принято называть счастьем.       Внутри всё переворачивалось и крутилось, словно в стиральной машинке. Джейс, разумеется, уже чувствовал такое в своей жизни, и даже не раз. Но сейчас, когда острота ощущений выкручена на максимум, он отрешался от всего, что было в угоду будущего.       Талис послушно поддавался малейшим импульсам, как болид на высокой скорости реагировал на микроскопические повороты руля. Они уже совсем близко. Запредельно, так, как молодой человек и мечтать не мог, пока боролся с жизнью в тяжёлом армрестлинге за право любить. Но он победил. И теперь нужно было сделать последнее усилие, чтобы переключиться с давления на нежность.       Спина шла мурашками. Молодой человек физически напрягся, пока замер в неудобном положении, склонившись над диваном и оставаясь ногами на полу. Рука в опоре вибрировала мелкой дрожью. Но плевать! Плевать на это всё, пока душа волновалась, как птица, которой открыли клетку и она собиралась со всеми силами, чтобы выпорхнуть.       Джейс не нашелся, что ответить. Улыбнулся, робко дрогнув уголками губ, а затем ответил на поцелуй человека, который был достоин этого больше всего на Земле. Его человека. Идеального, самого близкого на всём свете.       Талис робел, прикасаясь к чужим губам. Чувствовал мягкость, обрамлённую горечью табака. Незнакомые губы, кажущиеся самыми желанными, подходящими к своим собственным, словно кусочки мозаики.       Джейс целовал ещё и ещё, брал инициативу, по капле углубляя слияние двух родственных душ. Свободной ладонью молодой человек накрыл чужой угол челюсти, поддерживая лицо. Затем провел пальцами ниже по шее и груди. Не глядя, оттого, вместо того чтобы обогнуть созвездия родинок, собрал их все и попал в метеоритный дождь.       — Спасибо тебе, — прошептал учёный, скользнув выше, пропустив пальцы под шеей и приподняв чужой затылок над подушкой.       Это было «спасибо» за всё. За то, что Виктор такой замечательный. За то, что есть на этом свете. За то, что согласился.       Джейс на секунду прервался, поскольку у него самого сперло дыхание от поцелуев. Прикоснувшись лбом к чужому лбу, он горячо дышал и чувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

***

      Этим вечером никто не работал. Не представилось возможности между поцелуями и разговорами, разговорами и поцелуями. Через несколько часов Виктор даже смог подняться, когда боль сменилась тянущей, неприятной ломотой во всем теле. У обоих хватило сил добраться до кухни и выпить чай. Джейса накормили ужином, Виктора накормили нежностью. Но самым счастливым в этой идиллии были даже не люди, потому что Блицкранк, бодро катающийся по квартире и собирающий то тут, то там лежащие вещи, был действительно счастлив. В его концепции идеального мира все сложилось как нельзя лучше. Приятнее всего для искусственно созданной души было сознавать, что толчком для налаживания сломанного механизма человеческих чувств оказался маленький желтый робот.       — «Папы», — механически замурчал Блицкранк, проезжая глубокой ночью мимо кухни, в которой горел свет. Виктор держал партнера за руку.