Kidnapped | Похищенное

      — А вот и я! — быстро запрыгнув на последнюю ступень, Эйприл смогла выдохнуть. Мчать сюда на всех парах с пиццей и чаем в руках — проверка на прочность, да ещё и лестницы! — Ух… ох… хох… сдох…              Лестницы — зло.              Официально.              — Тебя только за смертью посылать! — закатило глаза одно конкретное мягкотелое чудо, скучающе сидя в обнимку с сумкой, полной барахла. И вот как он только допёр это всё? Но мальчик был более, чем рад, лобызаясь с награбленным: новая партия золота металлолома явно привлекала друга больше какой-то там еды. — Уровень сахара снижен до критического!              — Ну-ка цыц: у кого наличка, у того пицца; у кого пицца, тот и главный, — буркнула Эйприл, пытаясь восстановить дыхание. Будто квартал пробежала — ради кого! — а этот засранец ещё и не доволен! — О, здрасте, мистер Чазоков!              — Доброго вечера, Эйприл, — отозвался мужчина за телескопом, сидя в своём плетённом стульчике. Было даже грустно смотреть на то, как он поднимался сюда, будто пластинку зажевало: его зрение стремительно падало; сначала сосед по двору не мог видеть периферию, потом больше, больше, пока не остались лишь мутные формы силуэтов.              Это была какая-то жестокая форма везения.              Девочка сочувствующе поджала губу, не зная, как поддержать одного из самых душевных людей двора. Но он выглядел гораздо лучше, веселее, чем обычно — видимо, Дон заболтал его до луны и обратно, это он мог, за что Кисмо была искренне благодарна другу.              — Отелло составил мне прекрасную компанию, пока тебя не было.              — …не сомневаюсь, — хмыкнула девочка, протопав мимо, метнув взгляд на одну черепаху. Дон лишь задал немой вопрос, всплеснув руками и задрав нарисованные брови чуть ли не до небес. — Он к вам не сильно тут приставал?              — Вовсе нет. Беседа была увлекательной, — философски продолжил мистер Чазоков. — С вами, ребятки, даже зрение потерять не страшно. Не всё так уж и плохо, м?              Эйприл застыла, улыбка сама полезла на лицо, когда она присела рядышком с Донни, распахивая коробку с пиццей. Ещё горячая, ароматная, от Тони Лу, пеперони с огромным количеством сыра, чтобы у одной черепахи одно место слиплось от такого дикого количества пармезана (почти два бакса сверху, куда!). Как минимум, заслужил за свою вреднючесть: ему не нравилась, видите ли, идея того, что ананасы соседствуют с ветчиной! Видите ли, ощущения с т р а н н ы е. Сошлись на классике, и судя по практически телепортировавшемуся Донателло, такой исход его более, чем устраивал.              — Будете? — приподняв коробку, предложила девочка.              — Благодарю, Эйприл, но вынужден откланяться. Я уже и так засиделся, — хмыкнул мужчина, смотря куда-то вдаль, вытянувшись. — А у нас сегодня на ужин фирменная карбонара.              — Вас проводить, может быть? — наблюдая за соседом, предложила девочка.              — Всё в порядке, я тренирую мышечную память, — хохотнул он. — Копию ключа тебе оставить?              — Не, пасиб. Мы по лестнице, как обычно.              — Эх, приятно жить, когда не болят колени и появляются новые друзья. Привет родителям — и не сидите тут долго, — Чазоков помахал на прощание, Дон буркнул что-то, слишком загипнотизированный пиццей, как мужчина уже скрылся за чердачной дверью.              — Бедный… — прошептала девочка, отводя потяжелевший взгляд и на автомате потянувшись к пицце, как её шлепнули по ладони. — Ай! За что?              — Грязными руками! — нахмурился Дон, как в её лицо тут же прилетела партия спиртовых салфеток. Судя по категоричному виду, проще было повиноваться и не спорить.              Тоже блин, командир нашёлся.              — Всё, всё, доволен? — быстро протерев руки, отозвалась Эйприл, когда живот начал чуть ли не в узел скручиваться: она добрых четыре часа провела в поисках «той самой детали», как на зло, ещё и привод на велике заглох!              — Ле вздох, Эйприл, ты просто невыносимый образчик антисанитарии, — пыхтя, он педантично, с этим противным британским выражением лица принялся очищать её руки по второму кругу. — К счастью, у тебя есть никто иной, как я. Факт: двойное очищение снижает количество бактерий, и это вовсе не потому, что чётные количества красивые.              — Как скажешь, — нетерпеливо одёрнувшись, Эйприл тут же взяла кусок, «чокнувшись» им с куском Дона. — За успех!              — За успех! — отозвался Дон, сверкнув своими фиалковыми глазами. — Всё благодаря мне. Ну и тебе, ладно уж.              Руки пахли спиртовой отдушкой, но вряд ли девочку сейчас это заботило: она была почти в раю, просто надкусив немного, друг рядом почти мурлыкал от количества сыра и салями. Такой забавный: счастливо топая ногами в тапках, он поджимал и разжимал длинные пальцы на ногах, колени ходили ходуном.              — Как там дела продвигаются? — прожевав и проглотив, Эйприл наблюдала, как это вселенское воплощение всего странного в её жизни наслаждалось чем-то столь банальным, как пицца.              — Никак, — скривился мальчик. — Двигатель снова барахлит, уже и свечи проверил, и сальники — не хочет заводиться! Привод я, кстати, приладил, пока тебя не было. Мистер Юджин мне даже подсказал, как можно перенаправить! Он был инженером, прикинь? — Эйприл даже удивилась: мистера Чазокова редко кто называл по имени, а тут — нате, эта застенчивая черепаха вон как разговорилась! Чувство гордости приятно отзывалось в желудке вместе с пиццей. — А если ты про дверь, то уже компоную части, ты сможешь забрать посылку, если я укажу твой адрес?              — …ты чево там собрался —              — Я, по-твоему, тиной варить должен? Мне рандомно халявные электроды не падают с неба. А хотелось бы, конечно, — поглаживая живот от наслаждения, он продолжал жевать, растягивая полоску сыра за собой.              — …я всё ещё не понимаю, как ты это проворачиваешь, и почему мастер Сплинтер тебя не закрыл на домашний арест, — сузив глаза, Эйприл пронзительно наблюдала за мягкотелым, но ему было хоть хны: спокойно уминал за обе щёки, пока всё же не застыл.              — Что?              — Ты опять не сказал, — припомнила девочка, достав банку с чаем из пакета. Её любимый, лимонный, с дольками на упаковке.              — К вашему сведению, милая Эйприл, задача в процессе. Отвечая на первый вопрос, скажу, что ничем противозаконным я не занимаюсь, основная головомойка с банковскими картами, но там тоже есть способ обойти. Муторный, но рабочий, — затараторил Дон, не давая даже слова вставить. Девочка нахмурилась, но ничего не сказала, взяв ещё один кусок. Немного посмотрев на него, она механически откусила часть. — Второе: пора бы уже привыкнуть к тому, что режим у нас относительно тебя сбит. Подозреваю, чтобы Сплинтер мог беспрепятственно проскальзывать на поверхность и делать свои дела.              — Жесть, — лёгким нажатием на клапан, девочка открыла банку, глотнув.              — М-м-м, но деваться некуда. Тут ещё надо рисоварку чинить, папа меня к ней и так не подпускает — ну что такого! — Эйприл протянула вторую банку другу. — Ну перепутал провода, меня самого коротнуло! Не справедливо, — буркнул он, забавно надувшись, вскрывая банку с видом маньяка. — И потом: в этот раз даже ничего не взорвалось! — с искренним недоумением возразил Донателло, отхлёбывая. — Как каналы настраивать — так можно, а как к технике прикасаться — так сразу нет!              — Я думала, ты с техникой на ты? — хмыкнула девочка, панибратски толкнув Донни в плечо.              — Обижаешь! Но иногда… ну, происходят… вопиющие случайности. Для протокола: это вовсе не моя вина. Как бы там Лео что не твердил — сам гайку на болт не накрутит нормально, не сорвав резьбу.              — Конечно, — усмехнулась девочка, продолжая улыбаться. Знала она о «случайностях», если не с рассказов, так по опыту: Донателло мог быть одновременно самым гениальным и самым разрушительным созданием на планете (в очередной раз подкрепляя схожесть 626 и Дона). Однажды его создание бахнуло так, что в ушах звенело добрых пять минут. Но смотреть на эту раздосадованную моську Эйприл не смогла: это было выше её сил. — С кем не бывает.              — Со мной — не бывает, это не я! сказал он совершенно искренне, — добавил он привычную свою ремарку.              — А ты разве не должен домой торопиться? — Эйприл проверила время на телефоне. Уже было поздновато, но лето, и тот факт, что она была под присмотром взрослых, давали больше свободы. А вот мягкотелый уже несколько раз нырял туда-сюда, домой и на поверхность, чтобы его не отругали, как в прошлый раз. Эйприл тоже пользовалась заминкой и показывала, что с ней всё хорошо. Но у Дона вопрос был явно критичнее. — Ты же вроде как спать должен, м?              — Должен, — пожал плечами Дон, поиграв нарисованными бровями и хитро поправив очки на переносице. — Но у нас всё равно тихий час, а так бы я мучился и не мог уснуть. Эрго, — он кивнул на сумку, полную добра, и поднял банку с чаем в подобие тоста, — я эффективен. О, кстати чай отличный. Оставляем. Моя экспертная оценка.       Отчего-то ей не нравилось, как это звучит. Будто… от его «эффективности» зависит что-то большее, чем какая-то дверь. Нет, она, бесспорно, была важна! Безопасность, все дела. Но…              — Принято.              Эйприл продолжала жевать, обдумывая всё происходящее. С ящиков возле парапета открывался знакомый, но всё такой же прекрасный вид на улицы. Провода, по которым так и тянуло пройтись, как по канату, приятного оттенка винный кирпич этажек спального района, освещенный неоном вывесок; тёплый ветерок колыхал чёлку, давая ощутить: лето набирало силу в середине июня, рассыпая по небу застенчивые звёзды.              — Красиво, — заметила Эйприл. — Хорошо, что мы видим это всё, да?              — Ты про мистера Чазокова думаешь?              — Угу. Жалко его, — отложив еду, опустила глаза капитан Кисмо. — У него из-за болезни падает зрение, и в какой-то из дней он просто… не сможет видеть. Представляешь? Пустота. Ничего.              Донателло слушал, а затем выдохнул, сняв очки. Девочка даже опешила, с трудом узнавая лицо друга без огромных, на пол-лица, толстых очков, из-за которых его глаза казались меньше.              — Наверное, я могу его понять, — щурясь, отозвался Дон, выглядя таким… уязвимым. — Без очков я почти не вижу, всё слишком размытое, просто — набор пятен. Эти стекляшки дают мне возможность видеть — не идеально, но полагаю, близко к тому, как видят мои братья, — а не просто пытаться разгрести весь этот цветастый винегрет. Они-то видят без проблем, — грустнее заметил Дон. — Нечестно, что я так… сильно отличаюсь. Во всём.              — Неправда, — улыбнулась девочка, мягко приобняв его за плечо. — Вы все разные, просто тебе так кажется, потому что… твои особенности могут тебя перегрузить. У всех своё, Ди, ты не можешь об этом знать.              Он набрал полную грудь воздуха и приладил очки назад. Он раскрыл рот, будто что-то хотел сказать, но осёкся, притянув колено к себе поближе и уткнувшись взглядом с небо, на котором можно было заметить всё больше и больше звёзд.              — Я сказал ему, что даже несмотря на то, что зрение — ведущий орган восприятия, у него останутся другие. Обоняние, осязание, равновесие, слух, вкус… А ещё так он не будет видеть всё противное. Очереди, например, — болтнув чай в банке, продолжил Дон, несильно всплеснув руками. — Одни плюсы!               — Логично, учитывая, что он совсем ослепнет, — изогнув бровь, сделала замечание Эйприл, начав щипать друга за щеку, растягивая её.              Блин, это даже несправедливо, что она такая мягкая!              — Я пытафся подежать рафгвр и бфь футфким, нафкойько это вжможно! — недовольно всплеснул он руками, намекая, чтобы его многострадальную щёку всё же отпустили.              — Ладно, ладно, ноль претензий, — Эйприл виновато улыбнулась, выпуская Дона из хватки.              — И вообще, у людей часть заболеваний могут быть исправлены лекарствами и операциями. В нашем случае — ослеп, значит ослеп. Никто тебе не поможет. До сих пор поражаюсь тому, как мы вообще выжили. Детский организм — это ж буквально орущая неоновая вывеска «сожри меня изнутри, мистер вирус».              — Наверное, дело в том, что вы, эм… мутанты?              — Так-то оно да, но мы всё равно болеем. Папа обычно обходится каким-то странными народными домашними средствами. Странно, но работает. По крайней мере, ничто ни у кого не отвалилось, — важно заключил он, допив чай и облизавшись. Он посмотрел на дно, оставляя Эйприл молча удивляться его способности впитывать в себя жидкости. — Правда, зрение оно всё же не лечит. И то, не сильно-то это и problemo. Я и без слепоты все углы в доме периодически собираю. Так что я сказал мистеру Чазокову, чтобы он взял себя в руки и делал то, что велят врачи, а не раскисал.              — Я просто не понимаю, как ты это делаешь, — скептично всматриваясь в его лицо, отозвалась девочка. — Но я думаю, ему было полезно это услышать. Надеюсь, он не обидится и продолжит прикрывать нас дальше, — хохотнула Эйприл, откинувшись назад и качнув худой коленкой.              — Да, свидетель из него прекрасный. И он не видит всей этой ситуации, — хмыкнул Дон. — И твои родители точно знают, что ты не общаешься с каким-то фриком: Отелло реален.              — Угу. Часть вопросов, это, конечно, урезает. Но далеко не все.               — Кстати о вопросах… — Донни сменил позу, усевшись немного ближе, скрестив щиколотки рядом с собой. Он будто собирался заглянуть ей в рот, не меньше, отчего Эйприл поёжилась: видеть друга так близко с собой она не привыкла. — Какой у тебя любимый цвет? Только честно!              Вопрос застал врасплох.              Он что-то задумал?       Фиалковые глаза наблюдали за каждым её движением с таким неподдельным интересом, что это завораживало. Всегда такие живые, любопытные, что Эйприл не могла не улыбаться в ответ на этот пытливый, мягкий взгляд.              — А ты угадай, — бросила девочка, не выдавая своей растерянности. Донни гадать не любил, но это могло выиграть ей время, пока она собиралась с мыслями.              Это же простой вопрос!              Ответ знает даже ребёнок –              …Эйприл не знала своего любимого цвета. Цвета и цвета, какая проблема? Не было какой-то особой разницы между ними, все были… одинаковыми?              Девочка судорожно перебирала варианты. Цвета, цвета — должна же быть какая-то предрасположенность? Любимый бомбер, красовавшийся гордой отметкой Пятого канала, мерч почётного Стоунхэда — зелёный, оливковый даже; самые удобные, излюбленные кеды, которые были на ней и сейчас — жёлтые, футболки вообще были всех цветов радуги, но сейчас на ней была оранжевая, в полоску. Чехол телефона — чёрный, с кошачьими глазками. Пижама, с котиком — сине-розовая. Очки? Красные! Не было никакой закономерности в цвете её вещей и принадлежностей, кроме той, что на всё была воля божья. Или мамина, если говорить конкретнее: одежда покупалась, исходя больше из практичности и удобства, нежели из дизайна. Вещи Эйприл О’Нил имели жизнь недолгую, постоянно что-то случалось и происходило: трава, пляж, солнце, сучья деревьев и пики оградок, газировка или просто жирное пятно от пиццы.              Потому — да: сложно. Внутренний взор блуждал по цветовой палитре, но все цвета и оттенки были… обычными. И они нравились ей все?.. Одинаково не выделялись и не раздражали?              Ну может, розовый бесил чуточку больше всех остальных. Особенно яркий, вырвиглазный, нарочито девчачий.              Внутренний взор от цветового круга переключился на одну черепаху, задумчиво её рассматривающую. Философски поджав губу, он сидел перед ней, пронзая своим любопытными глазами. Самый настоящий звёздный мальчик, хихикнула Эйприл беззвучно, такой очаровательный и милый.              И сейчас она даже немного завидовала ему.              Понять, что Донни тащится от фиолетового было проще простого: каждая его вещь была помечена этим сигнальным цветом. И если его братья — судя по его рассказам — демонстрировали свои цвета более скромно, то у Донателло фиолетовым было всё — от цвета глаз (интересное совпадение) до цвета банданы. Толстовка, наколенники, гетры, даже корпус его телефона. Очки, правда, были тёмно-синие, но изолента, скрепляющая дужку на переносице, была предсказуемо фиолетовая — и где он только доставал это всё?              У Донни была одержимость к фиолетовому, и это как-то начало влиять на Эйприл: сидя в классе, идя по ТЦ, по пути домой, в метро, она неосознанно выцепляла всё, что хоть как-то напоминало фиолетовое. Баклажановый, лиловый, фуксия, слива, пурпурный, персидский синий и индиго, лавандовый — в мире вокруг было не так много этого цвета, как у Донателло, но было достаточно много оттенков. И в основном, это была канцелярия, реже еда, и ещё реже — одежда. Люди предпочитали цвета более… спокойные, скромные, деловые, что ли. Бежевый, тёмно-синий, чёрный, бордовый, серый — люди не желали выделяться из толпы в большинстве случаев.              Тот факт, что это был цвет Донателло, делало его ещё более заметным.              Пурпур — редкий краситель, добываемый из иглянок: мама обожала тему красителей, как и художников Ренессанса. В зале, под стеклом, на всеобщее обозрение красовался подарок папы на одну из первых годовщин их свадьбы: он несколько лет собирал коллекцию всевозможных порошочков, которые только могли использовать художники (за исключением токсичных и ядовитых) в маленьких прозрачных шайбочках. Ко всей этой коллекции прилагался журнал, расписанный красивым папиным почерком, склеенным вручную из вырезок журналов и собственных записей. Выглядело очень красиво; к каждому красителю прилагалась интересная справка, и потому, насколько редким был Тирский пурпур, как и его значение, Эйприл знала более чем в подробностях.              Цвет королей, знати и всех, в чьих руках была власть и просвещение. Иными словами — цвет очень сильно избранных.              И с тех пор мало что изменилось, по всей видимости.              Это было даже логично, хмыкнула Эйприл, изучая задумчивое лицо друга с долей умиления. Была какая-то неразрывная связь в гениальности Донателло и его страсти к фиолетовому. Его чёрная спортивная сумка красовалась фиолетовостью нашивок, сделанных рукой Сплинтера; пластыри на пальцах, ниже колена, и один на щеке — так же были помечены фиолетовым. Цвет роскоши проникал не только в наружность друга, фиолетовый пропитывал всю его личность, даже в выборе блюд: пломбиру он предпочитал черничный фройо, макаруны он любил лавандового цвета. Дон, хоть и осмелел немного, всё ещё сохранял черты своей зажатости и робости, когда дело касалось чего-то нового.              Даже глаза, Эйприл надкусила остывший кусок пиццы. Почти как космос за толстым стеклом иллюминатора, большие и какие-то очень… вызывающие чувство, какое возникает при взгляде на уличного котёнка. Наверное, это не было связано со взглядом, а с тем, каким худым друг был — одни кости и кожа! Постоянно хотелось его накормить, познакомить его с тем, что нравилось ей самой или с тем, на что он обращал внимание. Донателло никогда бы не попросил напрямую — проблема с деньгами и людьми была значимым (как его собственные тараканы, куда уж) стопором.              Эйприл делала хитрее, не напрямую: то соседи «угостят», а она захотела поделиться; то у неё был сказочно хороший день и это требовалось срочно отметить. Ох атомы, оно того стоило! Наблюдать как его щёчки движутся, а глаза сияют, после чего была застенчивая похвала — Эйприл съедала эти эмоции и была, в общем-то, довольна.       Может, она сильно его баловала, и потому он становился вреднее, но Эйприл не могла пересилить себя и не искать что-то фиолетовое на радость другу. Разве что пицца была стандартно сырная, не фиолетовая.              Интересно, сожалел ли Донни о том, что на Земле не существует фиолетового сыра и фиолетовой пиццы?              …блин, цвет! Любимый цвет!       — Знаю! — девочка практически свалилась с ящика от неожиданности, перепугавшись. Но вот, она была на крыше, большие фиалковые глаза смотрели на неё и практически светились, сияли в полумраке. — Я закончил тщательный анализ и уверен в своей гипотезе.              Он довольно излучал счастливый свет в черепашьем спектре, не отводя взгляда.              — Надо же, звучит серьёзно, — Эйприл хохотнула в банку, в очередной раз наслаждаясь приятной сладкой кислинкой лимонного чая. — Надеюсь, ты за это время не взломал меня везде где только можно, — хмыкнула она.              — Эй! Тот случай был экстренным!              — Да шучу я, шучу, — потрепав друга по бандане, Эйприл прикрыла один глаз, чтобы настроиться на его волну. — Являйте свою гипотезу.              — Признаться честно, в твоей личности столько энтропии, что кажется, что системы нет. Но я знаю тебя уже приличное количество времени, чтобы случайности стали закономерностями, — заумно и издалека начал Донателло. Эйприл снова слышала какой-то шлёпающий, хлопающий звук, будто что-то в ткани запуталось.              Голуби, что ли? Да вроде не видно.              — Но… — он драматично потарабанил по ящику ладошками, продлевая ощущение интриги как в этих шоу с ДНК-тестами. — Такой между оранжевым и жёлтым, как лимонный? Нет, золотой! Да, думаю золотой, он более…              Дон осёкся — то ли пытаясь подобрать слово, то ли как будто сболтнул лишнего. Эйприл терпеливо ожидала, пока мягкотелый завершит мысль.              — Выкладывай уже, вижу же, что ты там чёт задумал.        — Я это сразу понял, когда помнишь, я не смог выходить гулять, а тут дождь был? У тебя был ещё такой дождевик! Он был именно что такого оттенка, хорошая пропорция, которая не выжигает глаза своей ядерностью, — демонстративно высунув язык, отозвался Дон, продолжая махать руками. — А ещё твой купальник! — Эйприл захлопала глазами, пытаясь поспеть за мыслью и жестами одновременно. — Когда мы купались, тот же оттенок жёлтого.              — Э-э-э-это мой папа любит жёлтые вещи, — хихикнула девочка. — Мол, жёлтый цвет хорошо видно в непогоду. Он рассказывал, что в Ирландии рыбаки, чтобы не заблудился и его смогли найти в случае чего, надевали жёлтые дождевики. По сути — выцветшая парусина, пропитанная льняным маслом, вроде б, — пожала плечами Эйприл, переводя взгляд на небо. — Рыбаки в жёлтой одежде были благословлены богами —              «Как маяк, они выводили в сильнейшие бури, приводили домой, целыми и невредимыми», — закончила девочка.              — А ещё — это цвет безумства. Ты — безумная, — Дон развернул её к себе, смотря на неё своими насыщенно фиалковыми глазами. Его голос звучал даже как-то… до пугающего серьёзно. — Это заразно. Ты знала?              — Скажешь тоже, — хихикнула О’Нил, пихнув друга в бок, заставив его улыбнуться и сбросить эту заумность. — Чё за буллинг начался? Нормально же общались!              — Ничего не буллинг, — пыхнул Дон, опустив ноги вниз. Мальчик осёкся, замерев и засмущавшись, отвёл взгляд, рассматривая и обрисовывая пальцем трещинки на бетоне, на котором сидел. — Это… хороший цвет, тёплый, — добавил он на терпеливое ожидание Эйприл, заставляя девочку удивлённо улыбнуться, обнажая зубы. — Он похож на оранжевый, — заведя руку за голову, произнёс юный гений. — Такой же жизнерадостный, полагаю. Хороший.              — Как Майки?              — …д-да! как Майки. Вы очень похожи характерами, — он тихо хихикнул, вспоминая о своём маленьком братике. — Вы очень энергичные, тёплые, в вас… нет агрессии. Вы вдвоём похожи на что-то — я не знаю — хорошее? Разве что-то оранжевое и жёлтое может быть плохим? Ну то есть: у всех цветов есть негативный оттенок. Ну например: синий — синюшный. Красный — кровавый. Зелёный — вообще цвет зависти!              — Знак биоугрозы, аха-ха, — Эйприл толкнула друга плечом, когда в голове крутились менее приятные ассоциации с жёлтым: жёлтая пресса, гной, урина. — Берегись, опасность! Я распла-а-а-а-авлю тебя-я-я-я и съем твоё се-е-е-ердце, — на манер страшилки растягивала девочка гласные понизившимся голосом.              — Эйприииил, — протянул он недовольно, пряча взгляд. — Не придирайся! Я тут стараюсь вообще-то —              — Ладно, ладно, — хихикнула и сбив кудрявую прядку, Эйприл подняла руки, будто сдаваясь. — Продолжай, пожалуйста. Жёлтый — это…?              — Лето. Тепло, солнце светит, цветы кругом. А ещё пляж, вкусные фрукты… Сыр на пицце… Всё то, чего нет в канализации. Но я увидел это всё вживую, — он видимо засмущался и затеребил пальцы, опустив руки, — благодаря тебе.              Дыхание спёрло. Друг не сводил с неё своих больших, умных звёздных глаз. Как же он все был доволен собой — не могло не умилять.              — И… — его голос стал ещё тише, стало труднее распознавать его слова, которые начали мешаться друг с другом. — Онпдхдт тб. Злтистый. Я угадал?       Столько надежды сочилось в тонком голосочке, сколько чистого счастья лучилось в нем, казалось, Донателло засияет в темноте, подобно звезде от такого. Эйприл бы на это посмотрела. Звучало забавно: Донни-звезда. Он как-то рассказывал про самые яркие — сейчас бы он точно мог бы посоперничать с Вегой. Невозможно было отвести от него взгляда, пыхтящего с видом ребёнка, ждущего ответ на свой вопрос.              — Хм, ну я даже не знаю, — Эйприл с энтузиазмом удивилась. Пальцы сами поднялись, чтобы потрепать фиолетовую бандану, пропитанную теплом его кожи. Донни зажмурился, улыбаясь. — Но ты молодец: угадал.              Когда Донателло сказал о жёлтом цвете, мир как-то неуловимо изменился. Его слова звучали как настоящая правда, как что-то очевидное. Как если бы она носила очки, не зная, что это очки, и получив название, всё стало приобретать смысл.              Жёлтый отражался в голове Эйприл совершенно иначе после вдохновенных слов.              «Он идёт тебе». Отчего-то было приятно услышать эту фразу от него. Это был комплимент? Но всё равно приятно.              — У тебя, очевидно, фивалетовый, — девочка шутливо щёлкнула друга по носу. — Тяжелее придумать для тебя другой цвет, если честно. Я даже представить не могу.              — Почему?              — Ну… — Эйприл задрыгала ногами. Вечерний воздух мягко игрался с пушистой, растрепанной из-под кепки чёлкой, покачивая её. — Фиолетовый достаточно… нестандартный цвет? Мало кто носит его, люди предпочитают более… приглушённые, базовые цвета. Я не знаю, как это объяснять, блин, ну как оно…? Короче, когда — м…. ну вот же — блин, слово, которое приходит мне в голову — «жертвенность», но это не совсем, что я хочу сказать.              — Жертвенность? — переспросил Донни. Нарисованные брови изумлённо изогнулись.              — Не совсем то слово, но — фиолетовый — это же ведь красный и синий, правильно? — О’Нил откинулась назад, опираясь на руки. Звёзды мерцали на небе, словно подмигивая ей. — Это как смесь. Мы на литературе однажды анализировали, там было очень интересно! Был совмещенный урок с рисованием, мистер Райт притащил цветовые схемы, — Эйприл жестикулировала, пытаясь показать слияние двух цветов. — Фиолетовый, он как бы, уравновешивает дерзкость-резкость красного, тип смягчает его. А синий наоборот, оживает от красного и становится более… напористым? Уверенным?              Донни сидел, несколько сгорбившись, руки расслабленно лежали у колен, лишь большие пальцы тёрлись друг и друга, выдавая его задумчивость.              — Фиолетовый спокоен, но в нём есть что-то… едакое. Плюс, — она улыбнулась, обернувшись к нему, и его задумчивые глаза скользнули по ней. — Ты видел, как редко он встречается в природе? Фиолетовые вещи капец какие редкие. Ты жесть просто искомое-ископаемое! Фиг найдёшь!              От эмоций она стиснула его плечо, улыбаясь.              Лицо Донни смягчилось. Эйприл заметила сомнение в его глазах прежде, чем его руки аккуратно скользнули за спину. Девочка обняла его в ответ, не выказывая удивления — а то, чего доброго, спугнёт ещё эту робкую черепашку. Тёплое объятье давало ей чувство поддержки и уюта, мягкого свечения внутри, и она издала эмоциональные звуки, стискивая его крепче — улыбка ползла до ушей.              — Спасибо, — прошептал он тихо.              — Пожалста. Обращайтесь, капитан Кисмо вас обязательно найдёт и спасёт! Если не сиреной, так маяком, м?              Донателло украдкой вытер глаза, притворившись, что он нечаянно испачкал линзы. Он протирал их о толстовку, усмехнувшись самому себе.              — Спасибо за то, что ты мой друг.              — Это взаимно, Донни, — смуглые пальцы стиснули трёхпалую ладонь, как прохлада заставила съёжиться: время. В голосе неконтролируемо скользнула грусть. — Прости, но мне… пора домой.              Он кивнул с пониманием, пусть и грустным пониманием. Девочка поднялась, подав ему руку.              — Идём, провожу тебя. А то на улицах много всяких мутных типов, которые того и гляди, утащат такую шшшладкую черепашшшку, — она ущипнула его и бросилась бежать, хохоча. Донателло, крикнув ей о том, что она хитрюга, и что так нечестно, на бегу схватил лежащую сумку с награбленным добром.              Она устремлялась вперёд, к лестнице, и всё в ней наслаждалось тем ощущением жизни, которое кипело меж костей и крови. Внутри было слишком легко, так много всего — Эйприл словно пружинила в невесомости, хотелось куда-то выше, выше, пока она не зависнет, дрейфуя среди звёзд и планет. Каждая мышца, каждая клеточка кипела, взрываясь жидкой энергией, голову сносило, заставляя девочку носиться как обезумевшую. И О’Нил обожала это чувство, которое Донни порождал в ней своим спокойствием и пониманием.              — Погоди, погоди, так нечестно! — мальчик почти настиг её, пошатываясь под весом сумки.              — Это что, ропот, Отелло фон Рейн?              — Гах! Эйприл, ле вздоооох, в моём лексиконе нет такого термина! — клацнул он зубами, как хитрая лисичка, пока Эйприл, пританцовывая, кружила вокруг него. — Вот укушу тебя, будешь знать!              Кисмо показала ему язык и ринулась к лестничному пролёту, пока Дон, нахмурившись, но с чертями в глазах, доковылял вслед за ней.              — Тебе не тяжело? — пропуская его вперёд, спросила Эйприл, едва заряд начал иссякать и она смогла адекватно думать.              — Н-нет, всё в порядке, — замахав руками, яро заотрицал Донателло. — Мне не тяжело.              — Угу, конечно. Давай сюда, а то пупок развяжется, — хихикнула девочка, вызывая реакцию на лице Донателло, когда она, воспользовавшись моментом, подцепила пальцами одну из лямок на его плече, чтобы переместить её на своё. — Ты и так тащил эту сумку весь путь.              Благо, лямка была широкая, но она сразу же впилась в голое плечо. Вес тянул вниз, Донни запротестовал, но легко сдался, даже засмеялся, прикрывая кулаком клюв, глядя на то, как Эйприл чуть не навернулась со ступеньки. Мутантская ловкость, не иначе — Дон потянул вес на себя, страхуя капитана двумя ладонями, а затем оттолкнул, ровно настолько, чтобы девочка устойчиво встала на обе ноги.              — Понесём вот так, — гордо заявила О’Нил, выкатив грудь колесом, как только поймала равновесие. — Чтобы честно было. Закон равноценного обмена.              Донни мягко и скромно улыбнулся, и Эйприл показалось, что у черты, где заканчивалась бандана, его щёки казались темнее. Возможно, ей показалось в свете фонарей.       — Сделай шаг в сторону, — Дон так же отстранился, чтобы между ними и сумкой было пространство. — Так вес распределится лучше, и мы не будем мешать друг другу.              Эйприл радостно пыхтела, таща тяжёлую сумку. Спустив её на пролёт, гений капитана Кисмо просто закинул сумку на перила, а затем помог Дону оседлать эту конструкцию, чтобы с ветерком, едва успевая на поворотах, за несколько секунд спуститься вниз. Хохоча и вцепляясь друг в друга, дети катились вниз, пока пожарная лестница скрипела, Дон ойкал на поворотах, но, в общем и целом, оказался жив (и ничего почти себе не отбил).              Не было испытания, которое бы они не преодолели вместе.              Эйприл кивнула головой в сторону ближайшего дома, проверяя окрестности на наличие людей. На детской площадке кто-то сидел, но слишком далеко от них — девочка аккуратно отодвинула Донателло за себя, по сторонам — никого.              — Как по старинке, — продолжая осматриваться, Эйприл указала на ближайший люк. Людей мало, в их сторону никто не смотрел: можно спокойно сигать.              — Самый лучший проход, — пропыхтел Донни, дотащив сумку до люка. Положив награбленное на землю, черепаха достал из тайника верёвку, ловким броском закинув на крюк в стене. Эйприл привычно подвязала край веревки к ручкам, Дон возился с роликами блоков, которые также были бережно прибережены и упрятаны в тайнике.              — Блок над головами, Архимед с нами! — довольно улыбнувшись, воскликнул Донни, бухнувшись обратно на землю с самым довольным лицом. — Выкусите науку, юная леди!              — Опускай уже, — буркнула девочка, придерживая люк. Оттопыренный большой палец дал зелёный свет (буквально, хех), чтобы Эйприл осторожно начала опускать сумку.              — Кто мечтает быть пилотом, очень смелый, видно тот, — спуская верёвку вниз, пыхтел Дон, — потому что только смелы-ы-ык-х-ы-ый — сам полезет — в самолёт! — пришлось помогать, иначе эта горстка панциря и костей уволоклась бы вслед за блоками и сумкой.              — …ты откуда это берёшь? — удивилась Эйприл.              — Не знаю, Майки новый мультик понравился. Заело, — признался Дон, продолжая напевать. — Потому что только смелых уважает высота, потому что в самолете всё зависит от винта!              Судя по лицу Дона, это был его личный гимн.              — О, Эйприл, слушай… А можно мы… ещё сходим купаться? Как-нибудь?              Девочка оторопела.              — Э — ну… не знаю, в прошлый раз пришлось сильно напрягаться, чтобы тебя к морю сводить. Надо подумать, — отозвалась она. Дон умолял взглядом, видно, плавать ему понравилось, пусть и вода с утра была холодновата. — Не обещаю, но я постараюсь!              Дон счастливо угукнул и вручил верёвку Кисмо, тут же нырнул в люк. После такого количества спусков, доморощенный гений знал от и до — каждый скрип импровизированного троса, время спуска, усилия, которые нужно приложить. Из люка послышался одобрительный окрик.              — Как обстановка? — крикнула Эйприл вглубь темноты, которая озарилась карманным фонариком.              — Полёт нормальный! Всё хорошо! Иди домой, а то родители наругают!              Эйприл поджала губы, немного насупившись. Говнюк, сбежал и не обнял на прощание.              «Тоже мне, друг, называется».              — Ты уверен? Не надорвёшься?              — Да, всё схвачено! Тебя, наверное, потеряли дома!              — Отпишись, как вернёшься!              — Удачной дороги, Эйприл!              — До скорого, — она поднялась, понуро улыбаясь.              Кому понравятся расставания с друзьями, кивнула себе О’Нил, приподнимая тяжёлую плашку, — она бы с радостью побыла здесь часок-другой с Доном. Но родители ждали, за день, наверное, накопилось столько интересного, улыбнулась себе девочка, закатывая люк обратно с характерным «пумп».              

***

             Пумп.       Что-то тихо стукнуло, сложилось в голове — приглушённо, но ощутимо: звуки просто проникли в слух, шероховатой щекоткой истончая тёплую грань. Мальчик мог лишь выцепить, что он был недоволен — он спал, между прочим!       — Атс…нь… — буркнул он, так и не сумев разлепить глаза. Вроде б. Пелена была настолько плотной, что веки было невозможно отлепить друг от друга.       Тело напоминало папин пудинг, можно было услышать даже этот танцующий, слизе-дрожащий звук, если прислушаться. Как и желе, все мышцы застыли во что-то студёнистое и недвижимое, совсем не откликались на мысли, но Лео слышал. Слышал шершавые звуки тишины, сменившиеся тихими шагами — слишком тихими, подсказал мозг, но слайдер лишь зажмурился, насильно выталкивая мешающую сну мысль, не желая вникать. Будто плыл по тёплому течению на спине по клюв в воде, мерно покачиваясь между мягких волн.              А потом — какой-то странный туман легко накатил на веки, будто ватой прикрыл уши, заставляя тело распадаться еще сильнее. Как одеялом — да, одеялом: тёплым, плотным, тяжёлым — было так спокойно и хорошо, не хотелось никуда бежать, резко вскочить и проверить, что же там было. Мальчик не мог ничего поделать — голова сама завалилась на бок, он перестал слышать чёрно-красную тьму.       Лео был легче пёрышка, что поднимается под струёй тёплого воздуха. Такой лёгкий, быстрый и невесомый, парящий в комфорте и отсутствии гравитации.              А!              Лёгкое облачко, что поддерживало его, лопнуло, как мыльный пузырик — тело среагировало быстрее, чем мальчик успел осознать: мышцы напряглись, он падал! Падал, маша руками, а потом просто прикрыл глаза, готовясь столкнуться с поверхностью, с зубодробительным хрустом — от напряжения всё заболело, и в самый последний момент он распахнул глаза.              Напряженный пластрон сжимал лёгкие, а потом заходил туда-сюда, пока под пальцами ощущалось почти до боли сжатое… одеяло. Холодное и липкое где-то в желудке стало нестерпимо горячим в локтях и плечах, бёдрах — в голове тарабанил пульс, пока полная цветных мошек темнота наполняла мозг чуть ли не фейерверками.              Спокойно.       Всё было… спокойно.              Ведь спокойно же?              Яростно начав тереть глаза, Лео почти тревожно вслушивался в тишину и звуки. Спокойно, ч е р е с ч у р — мальчик вяло склонил голову, осторожно прощупывая одеяло, не сильно понимая, в чём дело. Ощупав себя ладонями, мальчик понял простую вещь: он был жив и вроде бы даже цел. Это просто сон — такие иногда снятся: дурацкое падение — мерзость пакостная! Кому вообще понравится грохнуться пойми с какой высоты и расплющиться в лепёшку? Вот и Лео не нравилось — а ещё от таких снов даже тело будто болело, правда от напряжения.              Папа говорил, что так Лео растёт, он что, цыпленок что ли, чтобы разбивать свою скорлупу, чтобы расти дальше? Хотя-я-я-я, с другой стороны, плюсов было больше: если красноухий рос, то он бы стал выше Донни, прищурившись и потерев подбородок, удовлетворенно заключил мальчик. Это же прямой путь к крутости!              А ещё можно было утереть нос занудине-Донни.       Лео замер.       Холодная мысль липко прилипла к нутру: тихий стук лестницы. И — он ведь уже проснулся, раньше! Просто не поднялся, он слышал что-то!              Может, ему п о к а з а л о с ь. Да стопудов: трубы шумят по ночам, что кажется, что кто-то бродит по логову — поэтому Майки пугался и прибегал к Дону.              Да и чего плохого может случиться? убеждал себя слайдер, укладываясь вновь, под тяжёлое одеяло. Поёрзав на простыне и закопавшись поглубже, Леон довольно фыркнул, наслаждаясь приятным утяжелением на грудной части панциря. Если хорошо спать — станешь красавчиком: Лу Джитсу, не меньше. Даже ещё круче!              Ехе-хе.              Спать! Тем более — очень хотелось, но было неспокойно внутри — стоило мальчику закрыть глаза, как странные образы начинали заполнять мозг, будто насекомые крались по коже. Настойчивые, противные насекомые.       Леонардо распахнул глаза, вглядываясь с прищуром в темноту. Наверное, надо было сходить попить, стряхнуть с себя эти неприятные ощущения от тревожного сна — всегда помогает. Папа постоянно твердит: надо проснуться, иначе кошмар так и будет преследовать. Какой-то остаток звука, огрызок шума — этого было достаточно, чтобы Лео вывалился за грань сна, сонный и недовольный.       Вонючая слышимость.              Не то, чтобы Лео не гордился — красноухий бы солгал, если бы сказал, что не гордится своим острым слухом. Лучше был разве что папа; да и потом — отыскивать тайники с конфетами на рождество и Хэллоуин — проще лёгкого. Вот только в комплекте с крутой способностью мгновенно находить братьев по звуку в прятках шли головные боли и проблемы с засыпанием.              Собственно, по этой причине он жил в этой комнате с братом: Дон был чувствителен к звукам. Иначе, чем Леон (банально потому, что он не рыдал, в отличие от близнеца), но чувствителен: Дональду периодически требовалось отдыхать в тихой комнате, и слайдер был достаточно (не просто считал себя, а был) сведущим в том, как можно было облегчить состояние близнеца. Да и сложного ничего не было: отвести мягкотелого в комнату, накрыть одеялом и сидеть рядом, пока не успокоится. Леонардо даже делать ничего не нужно было: читай себе комиксы Юпитера, можно было даже лежать рядом с Донни; главное — не отходить слишком уж далеко, иначе всё ухудшится.              А это значило никаких домашних дел, пока у близнеца приступ.       Вуаля, оба были в выигрыше: с Доном в комнате было преимущественно спокойно, к тому же, их с братом спальня была далека от всего того, что происходило в основной части логова, если не брать в расчёт храп Сплинтера — самое тихое место. Но проблема решилась изящно: мягкотелый просто заглушил вентиляционное окно.       Опустив ноги на коврик, красноухий усиленно тёр лицо. С трудом поднял себя, зашаркал к выходу, по памяти ориентируясь в темноте логова.              Просто попить воды, лениво одёрнув зажеванную нижней кромкой панциря ткань пижамы, Лео следовал за мыслью, мало что соображая. Шлёп-шлёп-шлёп, доносилось тяжёлое и сонное — мальчик пошаркал на кухню, не удосуживаясь включить свет. Большая кружка казалась такой тяжёлой спросонья, когда он наливал отстоянную воду с кувшина. По звуку — наполнилась; слайдер сонно прожевал губу и приложился к кружке.              Холодненькая.              Как же хорошо, думал слайдер, делая глоток за глотком, пока в горле не стало приятно прохладно, настолько, что хватило сил даже раскрыть глаза ненадолго. Ничего странного — кухня, как кухня, кивнув себе и пожав плечами, Лео затопал обратно, по памяти минуя все углы и повороты, пока не бухнулся обратно в постель.              Дон спит наверху, делал мысленную пометку мальчик, на кухне всё как обычно, никаких странных звуков — можно было спать. Но внутри как-то неспокойно чесалось, так и просило раскрыть глаза и проверить. Недовольно заворошившись, Лео перевернулся, вслушиваясь в звуки логова, когда понимание сложилось: звуков дыхания наверху не было.              Лео открыл глаза и прищурился, вслушиваясь: брат сопит во сне, порой что-то говорит, но звуков не было. И сколько бы красноухий не ждал — их не появлялось.              Пф, просто ушёл в туалет, кивнул себе Лео, пытаясь найти на подушке то самое удобное место, чтобы тут же уснуть. Ушёл же?              Конечно ушёл.              Скратч-скратч-скратч. Скрипучий звук древесины под пальцами, мягкий лак на каркасе кровати тут же густо забивался под ногти, такое странное мерзкое и успокаивающее ощущение. Особенно когда подцеплять лак из-под ногтя, он становится будто жирный червяк, после чего под ногтями было какое-то чистое и кайфовое чувство.              Капец, опять ногти отрасли. Опять стричь….              Блин, папа точно отругает за то, что Лео снова царапает кровать. Выдохнув, мальчик закачал коленом, в такт вспомнившейся песне из «Семи галактик». Леонардо плотно закрыл глаза, сделав очередной глубокий вдох. Но как бы мальчик не пытался — сон не шёл. Да и Дон не вернулся, прошло ведь порядком времени, наверное? Да нет, это просто в темноте так. Когда не двигаешься, и заняться нечем, да ещё и без света, время течет просто убийственно медленно — слайдер мог бы уже несколько раз умереть в эти минуты, которые ощущались просто длиннющей вечностью.              Потому Лео даже пытался уснуть — вдруг это продолжение дурацкого сна — тех самых, в которых нужно вновь уснуть, как бы внутри самого сна. Но сон не шёл, а бодрствование впивалось иглами под кожу, будто Леон целую горсть булавок проглотил, и потому, он с и д е л.              Посчитать овечек, вылезло в голове отцовским голосом. Что ж, унылых овечек считать было не круто, поэтому Лео болтал ногой, уныло свесившись с кровати. Задрав ноги на стену, мальчик всё же начал считать: атомный единорожек раз, атомный единорожек два, атомный единорожек три….              Лео, беззвучно щёлкая языком, абсолютно точно хотел себе мягкую пижаму с единорожками. Такими пухленькими (как щёки у Майки), но не розовыми, как показывалось в фильмах; а чудесного оттенка голубого. У него ещё забавное название такое — как же Майки говорил… младенческий голубой?              Хех, кто покрасил младенцев в голубой.              Потому что, очевидно, розовый больше подошёл бы Рафу (ну правда круто сидит!), чем самому Леонардо. И вообще, все привыкли ждать розовых единорожек, так что у Лео он должен быть самый особенный. Такой, чтобы посмотрел и сразу стало ясно: единственный и неповторимый.              …кажется, там должен быть тысячесотый единорог.              И Дона нет.              Пумп-пумп-пум.              Он там что, провалился? Верёвку проглотил?              Да он, наверное, к Майки ушёл. Во, точно! Точно утопал к младшему: иногда Дональд просто перехватывает мелкого и возвращает обратно, а то и вовсе ложится спать в его комнате.              …это же —              Лео чуть не навернулся, вовремя подтянув ноги, чтобы перевернуться и осесть на кровати: дыхания точно не было, так было даже лучше: недолго думая, мальчик практически влетел на кровать близнеца, пролетев все ступени за раз, чтобы тихо приземлиться.              Вот почему у Лео всё скрипит, а у Дональда хоть бы хны?              На кровати виднелась фигура, но красноухий начал осторожно стаскивать одеяло. Но на него никто не зашипел и не окрикнул, не начал пинаться — что и требовалось доказать — Дона не было в постели. Усмехнувшись, слайдер прополз дальше, двигаясь по матрацу.              Где-то здесь.              Он должен был держать её где-то здесь: шаря по матрасу, красноухий недовольно щёлкал языком, практически не слышно, надо было найти GearBoy’a, пока близнец не вернулся. Учитывая, какой Дон вредный, это было полностью оправданным поступком — когда ещё удастся стащить приставку, чтобы порубиться в «Космокадетов».              Ес! Нашёл! Лео победоносно кивнул самому себе, как подвох сбил с его лица улыбку — это не была приставка. Что-то компактное, маленькое… диктофон? Леонардо уставился на предмет в руке.              Этот чудила даже спит с техникой.              Впрочем, кто удивлён. Явно не старина Леон.              Лео искал дальше: под подушкой ничего не было, под матрасом — также, пока гениальная мысль не заставила проверить книжную полку над кроватью этажом Донателло. Бинго: GearBoy аккуратно хранилась в пустующем месте, после книг. Заряжена, конечно — не могло быть такого, чтобы этот маньяк не заряжал свою любимые примочки. Мысленно показав брату язык, Лео вернулся назад, к себе, после того как приладил всё на места.              Приставка ожила под пальцами, заставив на мгновение ослепнуть от яркого света — Леонардо елозил на месте, его хвост довольно ёрзал туда-сюда, пока он заходил в игровое меню. Аж в пальцах приятно закололо, когда Лео устроился поудобнее на подушке, чтобы начать проходить уровни. Дон всё равно продует, как пить дать; хотя эта обидчивая картошка могла проверить прогресс пользователя «Леон-Неон».              Ай, да какая разница!              Лео привычно беззвучно клацал кнопочками, погружаясь с каждым уровнем всё больше. Больше, больше звёзд, почти лихорадка: Лео с азартом пыхтел, зарывшись под одеяло, пока он спидранил по уровням, чтобы нагнать прогресс Донни.              Вот ещё, у четвероглазых и так есть свои хобби.              А Леон просто любит быть первым, что такого?              Перевернувшись в очередной раз, красноухий удивлённо моргнул: когда он оказался на другой стороне кровати, да ещё и в обнимку с одеялом? На очереди стоял уже десятый уровень, приходилось пыхтеть: ну не мог он так по-дурацки уступить Дону — и где? В любимой игре! Пусть и мягкотелый в неё… почти не заходил.              Шорох отвлёк от мыслей: Лео замер, ожидая в темноте, лишь подсветка экрана говорила о том, что красноухий не спит. Но ни шагов, ни чего бы то ни было: опять трубы зашумели, только и всего. Впереди было ещё столько уровней! Главное было не просидеть до самого утра или до тех пор, пока приставка не разрядится — тогда Леону точно кранты.              Главное, чтобы ещё есть не захотелось; хот-я-я-я проскользнуть на кухню незамеченным — не проблема; главное, чтобы папа не поймал, иначе опять будет выговор и дурацкое, нудное наказание после. Бр-рр, только не стоять с ведром. Это вообще было самое отстойное — стой и сторожи это дурацкое ведро, пока все остальные занимаются, чем хотят!              Лео усмехнулся сам себе, зарываясь в уровни ещё глубже, пока не надоело — даже если «Космокадеты» и были прекрасны, мальчик не мог играть только в них, как одержимый (Дональд). Без сильного интереса изучая список игр, Лео тыкнул первую попавшуюся — иконка с числом семь — игра тут же запустилась; пропустив меню, мальчик тыкал настройки почти наобум, отвечая на вопросы.              Даже в играх тесты, раздосадовано пыхнул слайдер. Мальчик застонал ещё сильнее: визуальная новелла! Это же читать, вникать, думать надо! Ладно, просто глянуть, чем там близнец увлекается, и на боковую, пообещал себе красноухий, когда на экране через сообщения с ним общался какой-то… Карон? Харон? Тот дед из мира мёртвых, что ли? Леонардо тыкал на понравившиеся ответы, когда белобрысый из обучения огласил, что теперь придётся выживать, чтобы достичь перерождения.              Спасиба, дядя.       До сведанья, мистер лох.              Леон просто тыкал наобум, не сильно заморачиваясь; но как-то затягивало, как-то вызывало дрожь где-то на затылке от погружения. Да и мрачноватненько так, прикольно, пусть его и кинули куда-то чёрт разбери куда, да ещё и с —              Зомби, конечно, и чел, который ими управляет.              Лео никогда бы не подумал, что эта лабуда (хоть и прикольная и забавная), могла бы понравиться близнецу. Нет, он, конечно, любил именно сюжет, механики — чем проще, тем лучше. Но такое было в новинку: Лео не мог вспомнить, чтобы Дональд увлекался чем-то потусторонним или мрачно-триллерным.               Надо будет с Майки сыграть — он точно слезать с панциря Лео не будет, хмыкнул себе мальчик.              Судя по всему, Дон уже порядком прошёл игру: в галерее виднелись персонажи: Балаам, Хильде, Арго и Филио. Хех, последний был чем-то похож на Майки — такой же милый и добрый.              Блин, а Дональд и правда свалил к Майку, впилась мысль.               Леонардо выключил игру и приставку, собираясь вернуть её на место. Спать всё также не хотелось; какое-то странное покалывание внутри, будто под ложечкой сосало — заворошившись на кровати, Лео сполз вниз, чтобы снова попить воды. После игр всегда пересыхает в горле, да и ощущения были такие, будто красноухий всё ещё спал.              Блуждая по логову, Лео почему-то остановился — прямо перед шторой Майки. Осторожно просунувшись, красноухий осмотрелся. Ничего необычного: коробчатый спал, распластавшись по всей кровати, свесившись вниз головой. Вот же мелкий, вечно спит как попало, а потом падает с кровати и начинает реветь. Леон хотел было пройти мимо — это не его проблема, что младший спит фиг знает как, как против своей воли вернулся, чтобы уложить коробчатого на место.              Ему же будет больно, как ни крути. А потом ещё успокаивать — кому это надо? — мягко улыбнувшись, побурчал Леон внутри себя, осторожно ухватившись за кромку панциря младшего, чтобы осторожно придвинуть братишку к центру кровати.       У Микеланджело был крупный панцирь, гораздо крупнее относительно тела, чем у всех них (они измеряли с помощью какой-то замороченной формулы и рулетки). Спать с ним явно было той ещё морокой, хмыкнул Леонардо, подсовывая подушку под милые щёчки и накрывая брата одеялом, заправляя уголки под тело брата, чтобы он точно не раскрылся и не заболел.              …почему Дон не проследил, если он пошёл сюда?..              Д о н а н е б ы л о.              Мысль — ледяная сосулька в животе, резанула так остро, что Лео замер, глаза заметались — не было. Близнеца не было здесь, запаха тоже. Майки был здесь один, совершенно точно! Неприятное чувство покалывало пальцы, заставляя идти дальше, чтобы его перебороть.              Под босыми ногами ощущалась прохлада бетона, когда Лео оглядывался по сторонам. Нет, он не паниковал, пф, кто вообще станет? Это же Донни, мало ли куда он убрёл. Его маньячелльский мозг постоянно выдаёт что-то странное, это ничем не отличается от типичного Донателло! В моменты, когда близнецу было плохо, он стремился остаться один, потому что всё было «безумно острое и шумное».              Дон при перегрузах стремится уходить из логова.              Нет, нет, он же не мог уйти из дома — ночью?              Он же не совсем! Он — э — у Рафа! Да!              Похрапывание Рафа — штора бесшумно приоткрылась, позволяя слайдеру проскользнуть в комнату старшего брата. Которая была огромной, как и у Майки, по сравнению с тем, что досталось Лео. В смысле — комната была такого же размера, но там жили двое. Впрочем, Лео не жаловался (ну разве что для видимости, чтобы не расслаблялись) — в конце концов, это он жил со своим близнецом.              …который иногда мог уснуть, где придётся.       …которого нигде не было видно: Раф спал без задних ног на животе, лишь кончик хвоста подёргивался во сне, как у собаки. Если Раф был спокоен, то следовало быть спокойным и Лео. Потому что у Рафа, как бы там ни было, было что-то вроде… чутья, наверное? Он первый начинал волноваться и искать, он будто и правда был как полицейская собака в фильмах. Но сейчас — он спокойно, предательски спал, явно не осознавая, через что проходил Леон.       НО КАК НАДО БЫЛО БЫТЬ СПОКОЙНЫМ, КОГДА БЛИЗНЕЦА НЕ БЫЛО В ЛОГОВЕ?              Каймановый шумно выдохнул, заставив красноухого замереть.       Может, всё же стоило разбудить Рафа…       Он ведь старший, он точно —       ТЫ ЧТО, МАЛЕНЬКИЙ, ЧТОБЫ БЕГАТЬ К РАФУ ЧУТЬ ЧТО?       Но…       Донни…       Вдруг с ним что-то случилось, и Лео — единственный, кто знал об этом.              Может, Дон у папы?       Такое бывало редко, в основном, когда мягкотелый был младше. Стоило близнецу начать заболевать, он уходил к отцу, чтобы остаться там, под опекой. Будто странная программа, игра даже: мягкотелому требовалось дойти до определенного сейв-поинта, безопасного места, чтобы упасть.       А вдруг Дону стало плохо, и он просто вышел? Такое тоже ведь случалось пару раз! Нет, Дон так ведь давно не делает, это просто глупые мысли!              Мысль холодным пузырём прилипла к нутру, перекрывая кислород. Пальцы слипались, стопы покалывало.              Сплинтер храпел, как паровоз, но следов брата не было в его комнате. Ни запаха, ни звука дыхания, ни даже очертания тела — лишь скомканное одеяло да подушка с оторванным ухом. Лео аккуратно переставлял ноги: кругом были лишь раскиданные вещи, коробки, целое нагромождение коробок с разными вещами.              Обычно, охочий до приключений мозг уже шастал в этом направлении. Пробраться и узнать, что там — коробки магическим образом появлялись и исчезали в логове, как по какому-то волшебству. Но сейчас было не до этого — мутное, тяжкое чувство с усилием билось в груди: Дон был не пойми где, а папа —              Надо было сделать то, что любой мудрый взрослый сделал бы.       — …пап? — тихо попытался Лео, походя ближе и переминаясь с ноги на ногу.              Но крыс не слышал, запаковавшись в одеяло, как рисовый шарик. Мальчик стоял, выжидая ответов у темноты и тишины, когда внутри было это тянущее, дикобразное чувство, будто стая ос, опускающаяся на дно живота.              Лео теребил пальцы, аккуратно приблизившись к постели отца.              — Пап, — позвал Лео громче, всё ещё опасаясь.              Что ему сказать?       Что Дона нет?       Может он просто —       Просто ЧТО.       Да Господи, что с ним может произойти!       Было так неспокойно, что надо было сделать хоть что-то, что угодно, что-нибудь — и он заполз на кровать, проминая простыни — так громко! — пропитанные плотным отцовским запахом и спутавшейся, грязной шерстью, спокойствием, тяжёлым и мягким, как одеяло.              Сердце колотилось, как бешеное, Лео едва мог дышать нормально, но отец был рядом, большой и тёплый, спящий. Леонардо всё ещё сомневался, что это нужно сделать — Сплинтер был уставшим и много спал. Из-за усталости он даже не выходил из комнаты порой.              Красноухий не всегда помнил об этом, но замечал, в логове становилось как-то иначе. Раф обычно стремился чем-нибудь занять каждого, Дон становился уступчивее, а Лео… Был хорош, чтобы придумывать занятия интереснее тех, что придумал старший.              Донни как-то рассказывал, что крысы без своих сородичей очень сильно тоскуют. Что крысы — животные социальные, и им нужен кто-то, как они сами. Но у Сплинтера были лишь Лео и его братья, и они были далеки от крыс.              Может, поэтому Сплинтеру было неважно…              Лео мотнул головой: папа уж точно не недолюбливает их, это просто крысиные штуки. Донни в них разбирается и врать не умеет абсолютно, это явно было связно с этим. Да и Раф говорил, что Сплинтеру нужно отдыхать, если он заболел или устал. Даже ругался на Лео или Майки (Дону тоже порой прилетало) за то, что они лезли к отцу, едва тот заснул.              Леонардо хотелось прятаться, пока его сердце не успокоится, и только здесь, в почти захламленной спальне отца, ему было спокойно. Дело точно было не в том, что он боялся, нет, просто в творческом беспорядке думается лучше! мальчик просто зарылся в бок отца, обнимая, пока бешенный пульс не успокоится. Потому что в таком состоянии ничего хорошего в голову не приходит, и потому надо было подождать немного.              От папы пахло тёплой, пусть и засаленной, шерстью. Самый простой запах, и оттого — понятный.              В логове были ещё комнаты, ударила оглушительная мысль, заставляя распахнуть глаза.              Надо было их проверить.              Зал.       No.              Ванная.              Пусто.              Кухня.              Ничего. Даже в шкафах.              Подсобка? Прачечная? Туалет?              Нет.              Пожалуйста, пусть Дон окажется в своем гараже. Пожалуйста, пусть он просто будет там. Может, приснилось что-то «вдохновляющее», как это бывает у странных, повернутых на науке, гиках.       Пожалуйста, пусть Дон будет там, иначе — Лео уже не мог отрицать, он был на грани, готов был разрыдаться и грызть ногти чуть ли не до мяса. Близнец был необходим, даже если красноухий любил подшутить, любил задевать — он пытался так проявлять свою привязанность к Донни.              Тянуть лямку среднего ребенка в одиночку было бы слишком, потому у Леона был близнец. Даже если Донателло был старше, он был всё ещё средним ребёнком. Ни младшие, ни старшие, да и потом, вдруг Дону было действительно плохо?              Он всегда отличался. Начиная от панциря, который было легко поранить, и заканчивая тем, как Донателло вёл себя. То слишком строгий и упёртый, принципиальный чуть ли не до истерики и слёз, то слишком боязливый, робкий, не смотрящий в глаза. Постоянно трясущий руками, со странными мыслями в голове.              Ноги не знали покоя, Лео кусал ноготь на последнем пальце, когда оказался уже в холле.              Острая боль пронзила рядом с ногтем — кожа остро заскрипела, — а на языке чувствовалось солёное.              Лео ждал. Ждал, несмотря на колотящееся сердце, на желание куда-то уйти, чем-то занять руки. Настойчиво, не смея даже двигаться или куда-то уйти, чтобы покинуть свой безмолвный пост в холле, где приглушенный свет от гирлянды, работающей для Майки, не доставал. Рано или поздно, ожидание должно было окупиться, и красноухий намеревался дождаться, когда это произойдёт. Его мозг был взбудоражен, набивался мыслями и образами, одна другой хуже. Липкое, острое, будто лесной пожар чувство — Лео даже хотел перебудить всех, как что-то логичное и привычное вмешалось в метание фейерверков в голове.              Не нужно торопить события, ты же не паникёр, верно?              Лео сел на полу, уткнувшись в колени. В желудке ширилось что-то холодное и пустое, как цветы — мальчик старался дышать, но его будто душили подушкой. Всё казалось таким громким, будто вспарывало кожу — Л е о с г л о т н у л.              Мучительно медленно, когда всё начало звенеть, кружиться, давить — Леонардо зарывался в собственные руки, заставляя пластрон выталкивать воздух, пока тени сгущались. Сгущались, забивали рот, пока мальчик не мог отвести взгляда с бурлящей пустоты тоннеля, что вёл из логова наружу.              Болел живот.              Что если его кто-то поймал люди не любят мутантов они только кричат убивают и вредят люди плохие потому они должны жить в канализации потому что люди противные люди могут сделать больно или пустить на эксперименты будут тыкать иглами резать кожу              Лео зашипел, стараясь отвадить навязчивые мысли, встать с пола, бежать к Рафаэлю, звать папу, разбудить всех — близнеца не было.              Н е б ы л о.              Ш у р х ш у р х к а п т ч л ь к б у м т с к с к р т с ч ш щ щ ш ш ш ш ш ш ш ш ш ш              К а п: капало где-то рядом, тут же переключая внимание. Безумно м е д л е н н о, как пытка: к. а. п. Ш р х — ш о р о х: изредка шумели трубы, ещё дальше — жидкое, сильное — течение. Где-то вдали капли разбивались о воду. Отдалённый писк и перебирание лапками — Лео слышал все звуки канализации, пытаясь среди них всех открыть что-то похожее на то, как звучал его близнец.       Красноухий не мог сидеть долго, даже если его конечности отказывались работать — он будто их отлежал, они странно и неестественно двигались, когда мальчик встал, дрыгая конечностями, начав ходить — все мышцы были напряжены, будто вот-вот схлопнутся, вот-вот натянутую струну отпустят, или она вовсе лопнет — слайдер пытался сбить напряжение, взмахнув ладонями.              Так, он просто подождёт немного, успокоится — а потом пойдёт будить всех. Точно. Так и сделает.              И он точно не будет размазнёй, почти шмыгнул, наконец сделал нормальный вдох Лео.              Он не Майки, чтобы бояться темноты.              Он не Раф, чтобы бояться разделения.              Лео ничего не боялся, ведь так?              Живот скрутило ещё сильнее.              Тихий шум заставил встрепенуться, сжаться, как пружина под давлением, обратиться в слух, чтобы увидеть больше, чем обычно: почти неощутимый шорох, если бы Леон не был в боевой готовности, если бы он не провёл мучительные вечности, если бы его слух не был острее лезвия папиных катан, этот огрызок шума бы не был слышен.       Ш а г.              Зелёные глаза впились в пустоту тоннеля, отслеживая звук дальше. Осторожный, даже неловкий, нечёткий и смазанный шорох — мешковатая фигура кралась в темноте. Леонардо сузил глаза, поднимаясь с колен, делая бесшумный шаг навстречу, не дыша.              От пережитого волнения осталось лишь одно стойкое, горькое негодование, почти что взрывное: звуки были слишком уж хорошо знакомы.              — Так я и думал, — слова странно ощущались в глотке, они будто капали с клыков, пока Лео, возвращая себе лицо. Нельзя было показать, что близнец застал его врасплох; нельзя было показать, что Лео чуть не задохнулся и метался в панике, как маленький.       Тихий писк, напуганный — черепаший звук кого-то, кого взяли врасплох:              — Ле…о? — смог лишь переспросить Дон, отступая назад и… что-то сжимая в руках. Нет, даже прикрывая своим костлявым телом что-то большое и увесистое, тянущее вниз.       — Где ты был, Донни? — требовательно спросил красноухий, сложив руки на груди. Брат должен был ответить за то, что натворил, за то, что заставил Леонардо волноваться, шастать по логову, как одержимый дух, вместо того чтобы спокойно спать. — М?              — …Я? — неловко отозвался брат на октаву выше.       Леон знал эту интонацию. Ох, он знал: его брат что-то пытается состряпать в своей большой, но бестолковой голове: пытается понять, как себя повести, что сказать, чтобы его не трогали. Лео мог бы мрачно улыбнуться, но был слишком зол: Дон паникует.       Сейчас наверняка в его голове мысли метались с бешеной скоростью: Донателло всегда много думает, что сказать в тяжёлой ситуации. Будь здесь отец, он бы пытался подмаслить его, выставить себя в лучшем свете. Но был лишь Лео, увы и ах.              — А-а… Я — м — да, — голос будто был слипшимся, Дон сделал небольшой шажок назад, будто старался ненавязчиво сбежать.              Вот ещё: братец не улизнет, не посмеет, Лео перенёс вес на другое бедро, рассматривая близнеца. Тот же будто пытался отстраниться от красноухого, ну как пить дать — скрывает что-то, засранец эдакий.              Порой Лео казалось, что вместо брата ему попалась странная кошка, которой периодически надо было раскрывать челюсти, чтобы заставить её выплюнуть то, что она стянула со стола.              …не без боя, конечно.              — Я м, точно, абсолютно точно шёл пить воды! — плоский голос буквально задрожал и шлёпнулся навзничь, будто один взгляд Лео смог его опрокинуть.              Ах-ха. Вот оно! — нужный рычаг.              Нужно было заставить Донни оправдываться больше: он слишком погрузится в придумывание, что потеряет бдительность. Будет пойман с поличным.              — В-всё так и было, абсолютно так! Я не вру!              Лео аккуратно заглянул за плечо, убеждаясь в том, что близнец и впрямь что-то скрывал, что-то похожее на… сумку? В такой темноте не было понятно, как и не было понятно, что лицо мягкотелого выражает. Но этого не нужно было, голос выдавал доморощенного гения с головой.              Поэтому прежде, чем Дон успеет догадаться, надо было подрезать рыбку из воды.              — А знаешь, и правда, — протянул Леонардо, сделав шаг в сторону, вызывая у брата живую и яркую реакцию. — После жарко́го папы всегда так и хочется пить, скажи?              Дон нелепо кивнул — даже активнее, чем нужно.              — Я вот тоже захотел пить, как будто через пол-Сахары тащился! — отходя всё дальше и дальше от стены, продолжал Лео спокойным голосом. — Да вот только тебя на кухне не было. Наверное, твоя жажда была огромной, что ты решил уйти в ванную, м? — Леон присматривался лучше, стараясь различить смутные черты в темноте логова. — Настолько, что ты решил видимо, устроить заплыв, на часа эдак четыре… И даже этого тебе было явно мало, — хмыкнул красноухий, — раз ты решил принести воду в сумке. Из канализации.              — Вовсе не четыре ч — ой! Вообще-то, ты сам должен спать! Я тебя знаю, Нардо — делаешь вид будто я виноват —              — Хватит заговаривать мне зубы, Донни, я знаю, что тебя не было в логове, — не повышая голоса, произнес Леонардо, махнув рукой в сторону. — Я всё проверил. Гараж. Спальни Майки и Рафа, даже у Сплинтера был.              — Я был в э… ванной —              — Не был. Как и в других комнатах. Иначе я бы пересёкся бы с тобой там, а не здесь. За четыре-то часа —              — Я вышел за пределы логова, — неохотно сознался мягкотелый, пытаясь защищаться. Успех, хмыкнул Леонардо, облизнувшись. — Подышать и подумать. Что здесь такого?              — Ты же знаешь, что такого, — ухмыльнулся слайдер. — Дональд. Правило номер один — мне видимо придётся тебе напомнить, — строго произнес красноухий. — Я пойду расскажу папе. Уверен, ему понравится, что ты был на поверхности —              Леон демонстративно развернулся и сделал шаг прочь из коридора, в сторону отцовской спальни. Блеф, конечно; но Дону явно не помешала бы профилактика самому — красноухий вообще-то переживал!              — Н-нар —              — Я жду, — не оборачиваясь, бросил слайдер. Спокойно, без вызова.              Прозвучало, как смертельный приговор, судя по всему. Близнец не умел сохранять невозмутимость в тяжёлых ситуациях, на его лице, будто на бумаге акварелью всегда плескались эмоции. Даже если порой прочесть их было невозможно, сейчас от брата пахнуло чем-то острым, горьковатым, словно… Дон вот-вот был на грани того, чтобы разреветься.              Мягкотелый, может и был самым умным в семье, но до глупого становился беспомощным в моменты, когда нужно было юлить и обманывать. Дон был хорош в истинах, но не в хитростях, как Леон. Красноухий даже оторопел, когда с губ гения слетел лишь вымученный скрип.              …надо было закругляться. Иначе сейчас что-то точно начнётся, и Леонардо не был уверен, сможет ли он с этим совладать.              Будто… Донни вот-вот лопнет. Взорвётся. Сойдёт с ума.              Его слёзы и истерики — последнее, с чем хотелось возиться сейчас. Лео блефовал, когда хотел всех разбудить! Ложный вызов, ложный вызов!              Молчание продолжалось, красноухий становился нетерпеливым, нутро будто выскабливали. Дон, судя по позе и дёргающимся пальцам, ожесточенно думал.              — А чт- что насчет тебя, м? — мягкотелый трясся — по голосу было слышно, как он чуть не подавился от озарения, панически швырнув свою карту «Уно» в Леона.              Слайдер безрадостно усмехнулся, утирая глаза: не самое умное решение. Дон был слишком очевиден в своей попытке защититься нападением; хочет отвлечь внимание от себя, перебросить проблему на здоровую голову.               — Ты вот чего шастаешь в логове? Папу хочешь разбудить? — пискнул Дональд, отчаянно хватаясь за возможность. — Хочешь, чтобы он опять начал ругаться и смотреть на нас?              Опять его проблемы с тем, кто как на него смотрит. Не до этого щас!              Лео не торопился, пронзая близнеца взглядом. Он волновался за него, чтобы тот начал юлить? Н е в ы й д е т.              — О, это отличный вопрос! — по ускорившемуся дыханию Лео буквально слышал желание Дона убежать, спрятаться, пятиться назад. — Но вообще-то, — признался красноухий так легко, что даже не понял сказанного, — я переживаю за своего близнеца. — Чёрт-чёрт-чёрт, Лео планировал сказать совсем другое! Вовсе не эту сопливую лабуду! А с голосом что — будто он сам виноват в том, что произошло! — Я… услышал странные звуки, — во, так лучше! — Ты задел лестницу.              Судя по молчанию, Дон пытался понять, где он облажался. Лихорадочное движение пальцами сдавало с головой — брат хотел успокоиться, заземлиться. Придумать выход.              Но Лео нужна была правда. В этом логове не было ничего, чего бы он не выведал. Да и потом, Донни вывел из себя не на шутку!              Должна была быть справедливость за то, что Леона разбудили и он не мог уснуть без Дона. Без знакомого звука дыхания окружение казалось слишком мёртвым, слишком опустошенным. Колким. За всё переживание и то, что Лео пережил буквально несколько минут назад, почти задохнувшись, сидя в обнимку с коленями.              — Я…       — Я чувствую, когда тебя нет рядом. Ты ведь мой близнец, — искренне сознался Леонардо. И волнение, что он испытал, не дало бы врать, как бы это не было бы против слайдера. — Поэтому бросай свои детсадовские отмазки. Я думал, вдруг ты в туалет пошёл или воды попить. Но ты не возвращался, что мне было делать?! — прошипел красноухий, оскалившись. Дон сжался. Лео заставил лицо расслабиться и выровнять свой голос. — Я не мог уже уснуть. Я пошёл проверять комнаты, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. Но тебя нигде не было, а теперь ты стоишь и бессовестно обманываешь своего брата.              — Это н-не совсем та —       — И что я вижу? — Леон вытянул руку, окидывая взглядом близнеца. Ну, пан или пропал. — Ты был с человеком.              Что-то холодное коснулось нутра, едва Лео осознал, что сказал. Он сказал не думая, но собственное предположение напугало даже больше — по носу что-то ударило.              Но Лео людей не боялся! Совсем! Что они могли сделать такого, это ж байки, — крутилось жирными червями в голове. Мысли, что одолели его не так давно — это глупости, Леонардо никогда не снились кошмары о том, что за ними могли прийти. Но Дон со своим любопытным носом точно бы попал в какие-нибудь неприятности, — а он ведь самый уязвимый!              Это просто проверенный метод: хочешь заставить мягкотелого говорить — сболтни несусветную глупость. Он начнёт спорить и оправдываться, обязательно расколется! А не вовсе потому, что Лео было тревожно или страшно, чего хуже.       — Я… — от голоса близнеца под панцирем что-то резко сократилось.       — Где ты был! — в полголоса прошипел Лео, обнажая стиснутые зубы. Даже если мальчик был зол, разбудить кого-нибудь — последнее, что он хотел. — Тем более, какие дела у тебя могли быть ночью, да ещё и с человеком-              — Эйприл никогда бы не навре-              Лео от шока забыл, как дышать, когда он видел размытые черты близнеца в темноте. Шлепок о кожу: Донни зажал ладонью рот, плотно, насколько смог. Он дышал, словно загнанная в ловушку птичка — петли стягивались у груди, горла, выламывали кости, душили. Красноухий просто не мог поверить услышанному.              Эйприл?..              Нет — неееет, Донни же не мог, да?..              Не мог.              Нет, он не мог!              Слайдер в неверии закачал головой, когда что-то будто рухнуло, и все звуки припорошило: собственный пульс, шум в трубах, шёпот воды, что постоянно разносился по логову. Зелёные глаза могли лишь в неверии подняться на брата, когда тот чуть ли не начал себя душить, не давая себе вдохнуть из-за слишком плотной прижатой к клюву ладони, заставляя Лео броситься с запозданием.              Его тело двигалось с задержкой — вот, руку поднял, вторую — в них силы не было, когда Леонардо накрыл своими ладонями ладонь мягкотелого, так странно и инородно ощущавшуюся под пальцами, стараясь отодрать её прочь от лица Донателло.       — Эйприл?.. — глухо, контужено, с неверием повторил красноухий. Донни замотал головой, всхлипывая. — …Донни? Ты же шутишь? Шутишь, да?.. Я про людей для красивого словца сказал, ты же не — …всемогущий Юпитер Джим.              Заставив наконец Дона вдохнуть, Лео судорожно начал ощупывать брата, руками пытаясь найти что-то страшное на привычной худобе, упрятанной в большую, висящую как мешок, толстовку.       — Нар —              — Тише! — едва слышным шепотом отозвался Лео, зажимая рот Донни своей ладонью. Слайдер чуть не рухнул от тяжести, стащив с плеча брата тяжеленную сумку (да она тонну весит!) и пропыхтев, показал на их общую спальню. Донни кивнул, на заплетающихся ногах последовал за красноухим, подхватив сумку, они быстро спрятали её, запихнув под кровать Леонардо.              — Лео, я —       — Не здесь, — схватив старшего близнеца за руку, слайдер потащил его за собой.              Реальность трещала по швам от пульса. Оглушительного, на всё логово, он сотрясал стены, проламывал их как кувалдой, пока брат вяло и безвольно следовал по пятам. Лео бесшумно скользил в тенях, панически вслушиваясь, боясь быть пойманным.              Мы просто пошли пить воды. Просто попить. Дон опять потерял очки, вот и разбудил, крутились оправдания. Леонардо даже не мог контролировать этот поток, в его голове они всегда вертелись, как круговорот, просто на всякий случай.       Леон зажмурился, прикрывая рукавом пижамы чувствительные, привыкшие к темноте глаза. На кухне включилась подсветка — Донни тоже болезненно щурился, пряча глаза, красноухий вновь осмотрелся по сторонам и прислушался. С усилием отшатнувшись и выпустив руку близнеца, Леонардо оказался у плиты, водрузив странный чайник на мгновенно раскаляющуюся спираль, чтобы тот начал шипеть от температуры.              — А теперь ты расскажешь мне всё, — потребовал Леон, испугавшись своего голоса: пустой и серьёзный, так взрослые говорят. Папа так говорил, когда Дон поранился.              Донни моргнул, приходя в себя, Лео помог отнять от его рта ладонь. Остались следы зубов и кровоподтёки — почти до мяса — красноухий знал, насколько сильно и больно может вцепиться брат, шрам на плече не даст соврать.              Он настолько не хотел разговаривать, что начал… вредить себе?              Лео думал, что такой фокус-покус уже в прошлом, и они избавились от этой черты брата. Но хуже было другое — фиалковые глаза брата даже не метались, они стали как стеклянные! Близнец таращился в пустоту, куда-то на тысячи миль отсюда.              …нехорошо.       — Пожалуйста, Донни, — голос сорвался, задрожав, в глазах защипало, вновь скрутило живот, будто резало холодным. Пустой взгляд Донателло пугал почти до слёз — да и пусть! Главное, чтобы с ним всё было хорошо! — …ты что-то натворил? Ты — ты правда был на поверхности? Скажи, что ты шутишь, Дон —       — Я был.              Холодное и липкое в животе расширилось так сильно, что Лео было больно дышать. Виноватый, глухой, почти беззвучный голос близнеца погружал будто в жидкий азот.              — Я был там с подругой.              — С подругой? — красноухий отшатнулся, сделав несколько шагов назад. Одеяло, скомканное под вид фигуры, диктофон, провалы Дона по часов пять-шесть… всё резко обрело смысл. Но с губ сорвался лишь смешок. — Всемогущий Юпитер Джим, Донни, я не знал, что ты умеешь шутить, ха-ха!..       Но Донни не шутил.              По взгляду — не шутил.              Лео почти был готов расплакаться. Но он стоял, пошатываясь, и улыбался, как поломанная кукла.              — Я не шучу, Нардо. Я был на поверхности. И не раз там был, — голос Дона было едва слышно, но красноухий глох всё сильнее и сильнее от того, как это говорил брат — с пустотой и вымученностью, пока по его щеке просто не брызнуло, Лео поджал губы: Дон плакал и не понимал этого. — Я — я — правда —       Леон смотрел на него с ужасом, закрыв рот ладонью. Неподвижный, будто статуя, будто парализованный, лицо сводило от напряжения.              — …ты… был с человеком? — оторвав ладонь от лица, глухо смог прошептать Леонардо, спустя несколько минут паузы. С трудом сфокусировав взгляд, он смог осесть на стул. — …Эйприл. Хах.       — Да, но она хорошая, правда! — взволнованный шёпот почти перешёл на крик, и Лео пришлось зажать ему рукой рот, чтобы их не услышали. — Она очень добрая, она присматривала за мной, и —              — Она человек, Донни! — панически прошипел Леонардо, уткнувшись клювом в лицо и сжав толстовку, пока под пальцами не заскрипело. — Ты же знаешь, что нам н е л ь з я! Это против правил! Папа —       Красноухий не смог говорить дальше: горло свело горечью — Донателло плакал. Слёзы катились по его лицу, он даже не шмыгал, просто смотрел куда-то вдаль, а его глаза выцветали — о т с т р а х а. Леонардо давился этим плотным, колким запахом, будто… Дон умирал. Прямо здесь, на кухне, сознавшись, и это запустило за собой что-то ужасное. Бомбу, конец света, ч т о-т о х у ж е.               — Донни! Донни! — задыхаясь сам, Лео тряс худые плечи, пытаясь вернуть мягкотелого обратно. Какой там, слайдер и сам готов был разреветься, хвост сжался, прячась под кромку панциря, когда Леон истерически пытался придумать, как спасти ситуацию. Донни шмыгнул, задыхаясь, но хотя бы взгляд сфокусировался. — Донни, не плачь, пожалуйста, нас услышат, — взмолился Леонардо, суматошно оттирая тылом ладони слёзы брата, практически рыдая сам. — Мы придумаем что-нибудь, слышишь?              В ответ сдавленно кивнули, на выдохе — внутри Лео оседала, холодная солёная крошка, звонкая от потерявшегося звука: Дона трясло, даже зубы стучали! Слайдер помог брату сесть, тот сразу поджал ноги, впиваясь длинными пальцами в кромку табурета, мгновенно уткнувшись в колени, пытаясь отползти глубже в толстовку, как делает Майки с панцирем, когда напуган.              — М-мы что-нибудь придумаем, — Леон суматошно мотал головой, как рыба на песке, пытаясь найти что-нибудь, кого-нибудь, кто мог бы помочь. Но был лишь он сам и брат; Лео ведь был мастером в поддержке! Но голос почти не проникал в рот, когда Леонардо просто сжал брата руками, поглаживая карапакс, чувствуя мягкость под толстовкой. — Точно придумаем!.. — рука застыла в области лопаток. — Ведь так?..              Донателло шмыгнул, рядом с ухом, дыхание почти опаляло шею, когда брат начал истерически отираться, размазывая слезы по лицу в который раз. Красноухий притянул руки назад, боясь перегруза, но Дон лишь снял очки и положил на стол, близоруко щурясь, чтобы нырнуть в ладони.              Виноватый жест.              Дон так плачет только тогда, когда сильно-сильно виноват.       — Но… как… как давно? — спросил Нардо, приобняв себя, надеясь как-то сбить тему. Близнец тёр лодыжки друг о друга, пальцы ходили ходуном — он пытался успокоиться, справиться с той виной, что капала из его глаз вместе с мутными слезами.       — Общаемся или… я выхожу на поверхность? — пришлось напрячься, чтобы сложить его шмыганье и гипервинтиляцию в слова.       — И то, и другое, — озабоченно прошептал Леонардо, опускаясь рядышком на стул. Не трогая, но находясь рядом, чтобы поддержать. — Если можешь говорить.       — Д-два.              Красноухий приподнял надбровную дугу, не совсем понимая. Дон прочистил горло, взяв его за руку (о ф и г е т ь), чтобы начать дышать. Будто… в такт.              Это…. что-то новое.              — Два с половиной года. Почти, — Донателло почти не было слышно, его голос почти утопал в шуршании закипающего чайника. Лео беззвучно ахнул, неверяще качая головой. — Мы общаемся уже два с половиной года. А поверхность… почти год. На Хэллоуин будет год, как мы знаем друг друга вживую.       Лео не знал, что делать.              Даже он не знал, как реагировать на подобное заявление. Два с половиной года? Почти год его самый зажатый, робкий брат выходил — куда?! — на поверхность!              Это кошмар.              Лео отрубился, играя в ту старую игру, утром придёт Дон и пропишет ему люлей по первое число.              Тц — ай!              Щипок не сработал: Дон всё еще сидел за разделочным столом, чайник кипел, крышка дребезжала, подпрыгивая, от давления — красноухий чувствовал себя ничем не лучше папиного любимого чайника.              Шизануться.              Пипец.              У Леонардо даже слов толком не было; а ведь у него язык был подвешен, что надо, Леонардо Сплинтерсона было не так уж и легко смутить! Но даже он не нарушал три неприкосновенных правила, что папа ввёл. И кто — Д о н, который никогда от правил не отступался, который до болезненной упёртости, до истерики, заставлял всех следовать им, вдруг…              Вот такое.              — Папа не знает, — глухо отозвался слайдер, наблюдая за лицом мягкотелого. — Но — как — нам ведь нельзя, Донни, люди опасны! — вновь резало живот и стягивало горло, когда страхи выливались сквозь зубы. — …что — что если бы с тобой что-нибудь случилось? Она ведь взрослая! Она могла втереться тебе в доверие, похитить тебя, навредить тебе, сдать правительству! Что если —              — Эйприл? Эйприл не такая! — горячо возразил Донателло, ожив достаточно, чтобы чтобы его глаза не выглядели как две стеклянные пуговицы, что вот-вот оторвутся. Крик получился громче, и мягкотелый, удивившись самому себе, тут же прикрыв губы ладонями. Лео дёрнулся, не сводя внимательного взгляда с прохода на кухню и обратно на брата. — Эйприл очень хорошая, она присматривает за мной —              — Она — взрослая! Взрослые вешают лапшу на уши!              — Эйприл…? Она старше меня лишь на два года. Почти! Почти на два, — буркнул упрямый кусок черепахи в ответ.              — Ч… то? — беззвучно хмыкнув, пусто отозвался Лео. Шестёренки внутри его головы распухли и скрипели, заполняя собой всё пространство. — То есть, она не странная тётя?.. Девочка?              Донни отчаянно закивал, подбираясь ближе, чтобы вцепиться в полоски на плечах — чайник закипел, прервав брата, даже не выпульнувшего первого слова. Его хватка разжалась, красноухий на автомате тут же схватил прихватки и выключил плиту, снимая жутковатый чайник. Достал пиалы, ожесточенно пытаясь перетереть всё, что услышал, стараясь вести себя спокойно и собранно, как папа делал. Дон обнимался с коленями, пока обреченная улыбка так и пыталась выбиться наружу:              Дон нарушил правило.              Девчонка! Дев — чон — ка!              Настоящая!              — Эта… кхм, Эйприл, — Леонардо пытался взять себя в руки и мыслить здраво. Но внутри всё дрожало, а имя вышло как-то скомканно, будто кость в горле застряла. Странное ощущение сидело внутри, заставляя хмуриться и стараться отвлечься — хоть на что-нибудь, хоть бы на то, чтобы чай разлить по пиалам. — Как вы — вообще?.. Додумался до такого? Как ты попал на поверхность?              — Я — м…              — Колись уже, — подбоченившись в мягких, с принтом кошачьих лапок, ватных прихватках, отозвался слайдер строго.              — Ну… мы — ничего такого! Начали общаться на форуме Юпитера Джима, и — в какой-то момент всё пошло наперекосяк, — Дон шумно сглотнул, дёрнув плечом. Взгляд отвёл, жуёт губы, Леон продолжал подмечать детали. Выдохнув, он аккуратно вложил в руки брата пиалу, подсаживаясь рядом: близнецу нужна была поддержка. — В-всё начало выходить из-под контроля, и…. она очень много рассказывала о месте, где она живёт, как она ходит в школу, и —              — Тебе тоже захотелось, — со страхом прошептал красноухий тише обычного.              — …да! Но — но я знал, что нам нельзя. Я не собирался нарушать это правило! Я даже имя придумал, чтобы она — она не подумала, что я странный.              — Но мы не странные! —              — Мы не люди!.. — Донни с усилием поставил пиалу с небольшой трещинкой от каемки до середины на место, чуть не разлив. Отражение в чае пошло рябью, Леонардо насупился. Эта тема ему никогда не нравилась. Ну что в людях такого эдакого? Но близнец обожал их до потери пульса, этих кожаных дурачков. Лу Джитсу и Юпитер Джим — не в счёт. — И она — начала спрашивать откуда я, кто я, и — она начала думать, что я маньяк! Но я не такой, я — я не хотел её терять, и… — мягкотелый тяжело уронил голову на ладони. Его голос, видимо, вновь сломался, ибо звучать он стал как безжизненная запись. — Я придумал, как мне попасть на поверхность, чтобы меня не застали. Подготовка заняла несколько недель, — голос лишился всякой эмоциональности, отчего Лео разрывался между опасением, недоверием и желанием помочь. — Выбрался на Хэллоуин. Чтобы не отличаться. Симулировал, что мне плохо и дал Сплинтеру список, чего я хочу, чтобы поводить вас подольше.              Лео не перебивал, холодея с каждым словом.              Кто… сидел на месте его брата?       — Но на тебе не было запаха поверхности, как тогда —              — Тайник, — равнодушно пожал плечами Дон, отпив чай. — Мыло, которое сбивает запах поверхности, толстовка для поверхности и для дома.              — …твоя пропавшая толстовка… — понимающе отозвался Нардо, подпирая тяжёлую голову ладонью.              — Нюх у вас острый. Пришлось выворачиваться. И… — я не думал, что я поднимусь ещё раз, я не думал, что это зайдет так — так… далеко. Я просто хотел увидеться с ней вживую. Она хорошая, говорю тебе. Я просто хотел… Я просто хотел взглянуть одним глазком, — убито прошептал Донни.              Отвал башки.              Правда.              Нет слов — одни эмоции. И Лео они не нравились.       — …но как?.. Как ты ни разу не попался? Уж извини, Дон-трон, но выкручиваться у тебя получается так себе — как ты смог…? Так долго?.. — считая на пальцах количество месяцев, отозвался Леонардо сипло.              — Попался. Почти.              — …по…пался? — брови дрожали, когда красноухий пытался не паниковать и не смеяться.              — Уснул на трубе. Пришёл к полудню.              — Оууууубой. О — а — м. А, да, я помню, папа волновался сильно — стоп. Стоооооп. Ты был — ДОННИ, ГДЕ ТЫ БЫЛ? — истерически прошептал Лео, втемяшившись в лицо брата, когда руки вновь сошлись на воротнике толстовки.              …и правда. Поверхностью не пахло. Просто… обычным Донателло с примесью чего-то… немного сладкого и свежего.              — …у Эйприл? — тихо отозвался мальчик, рефлекторно отстраняясь. Видимо, он был слишком уставшим, чтобы начать прятаться в панцирь от смущения, как делал обычно.              — Д о н н и.              — Я… я шёл и заучивал, как я скажу, что меня отрубило на трубах. Пусть лучше он за это накажет, чем за то, что я был у Эйприл, — сдавленно произнёс мягкотелый. — Потому что за это он не простит. Он даже слушать не станет, что мне было там хорошо. И потом. Я столько…. Столько….              Внутри что-то болезненно сжалось.              — Дон… — Лео испуганно сжался, отступая и притягивая руки ближе к животу. Брат механически вытер влажные разводы на щеках.              — Вот это вот, — шмыгнул мягкотелый, намекая на свои слёзы. Леонардо даже стало совестно на мгновение. — Я нужен был там, я забегался и… я просто… не смог это сказать нормально, я запл — зап —              Вот это многоходочки.              Обалде-е-е-е-еть.              Папины мыльные оперы просто нервно скребут ножкой в уголке лузеров.              — Папа не может долго злиться, если пустить слезы и ты надавил на больное, ах ты — ты ведь разрыдался при нём! — заключил Леонардо зачарованно. Он сам почти таким не пользовался, это было ниже его достоинства, но Дон? Который весь из себя важный-бумажный? — Ах ты жуууук!..              — Не пра! — ну — я… что мне было делать? — откинувшись на стол, Дон уронил голову на столешницу, его руки одержимо бродили, двигались, выдавая внутреннее напряжение и… бессилие? — Что если бы папа узнал? Он бы отрёкся от меня, — мягкотелый сильнее сжался, обнимая худые колени, становясь похожим на маленький комочек. — Что может быть хуже?              — Да не будет такого, ты же его лю-              — Ещё как будет! Тебе легко говорить: ты постоянно выкручиваешься! Папа привык, что ты правила нарушаешь, но я — я ни-никогда н-не, — спокойствие, с которым Дональд рассказывал о своем похождении на поверхность, лопнуло, и на него налагался дебафф: слезоточивость. Мягкотелый сжался ещё сильнее, зарываясь в толстовку, прикрывая голову и прижимая колени ближе, пока слёзы капали на стол. — Я никогда так не делал! Я никогда не нарушал правила, и папа знает это! Для меня наказание будет строже, в разы строже, Нардо, — убито произнёс мальчик. — Ты — ну что ты сделал такого? Вазу разбил папину? Чуть аквариум Пеструшке не разнёс?              — Папа мне тогда чуть голову не оторвал! — возразил Лео в свою защиту. Но Дон был прав. Тут косяк был в разы серьёзнее.              — Но ты не нарушал г л а в н ы е правила, — глухо донеслось почти беззвучным воем откуда-то из локтевых ямок и коленей. — Ты не выбирался на поверхность, Нардо. Потому мое наказание будет ужасным, папа выгонит меня! Отречется, возненавидит меня!..              Лео замер, не зная, что сказать.              — Хэй… — лаймовая трёхпалая ладошка неловко легла на плечо. Красноухий искренне пытался вытащить брата из этого болота. Дон мог себя загнать до истерики, пустяком, в его такой умной и такой глупой голове всё было не так, как у нормальных черепах. Именно поэтому он бредил, боялся, что отец его не любит.              Лео был свидетелем этих кошмаров. Может, Дональд и не делился всем, но слайдер знал. Знал, что Донателло всегда заглядывал отцу в рот, старался угодить, быть правильным — так папа стал любить бы его больше.              Папа их всех любит, глупости, а?               — Папа тебя не выгонит, Донни. Он ведь любит тебя —              — Выгонит, — не то всхлипнул, не то прошипел Донателло. — Навсегда!.. Он разлюбит меня, потому что я вероломный! Бессовестный! П-потому что я нарушил его правила! Я не умею выкручиваться, я не смогу ему сознаться, я умру! Почему я вообще его ослушался, он же наш папа, он знает —              — Мы выкрутимся — вместе, — положив руку на плечо брата, уверенно перебил Леонардо. Дон замер: такой уязвимый и сбитый с толку, вот-вот заплачет. И как бы порой Леону не хотелось поизмываться побольше, здесь был совершенно другой случай. — Мы ведь близнецы. Мы теперь в одной лодке, Ди, я тебя не брошу, — Лео мягко — отчаянно — обнял, сжимая ладонями мягкий панцирь и утыкаясь в плечо, как резко выпрямился, будто его озарило. Но Донни не мог остановиться, рыдая и затыкая лицо ладонями, чтобы его не услышали. — Ну, хорош, хорош! Нас в одной мусорке откопали, это навсегда! — Дон хрюкнул — подавившись слезами, он нелепо хихикнул. С этим можно было работать: взяв руки мягкотелого в свои, Лео осматривался по сторонам, как продолжил. — Что, если просто скажем, что это я тебя на поверхность вывел? Папа не удивится, клянусь тебе! Побухтит немного, но всё будет нормально! Никого не трону —              — Тронет, — тихо взвыл брат, качая головой. — Он нас двоих накажет, тебя накажет, потому что ты правила нарушил, а меня — меня, потому что я тебя «не отговорил», — нервно дёргая плечами, отозвался Дон. — Нас обоих вышвырнут! А я ведь Эйприл обещал! И папе —              — Донни, папа никогда —              — Мы предали папу! Пре-ик! -дали его доверие, — Лео неловко сидел, пока Дон не докатился до последней стадии эмоциональщины: икота. — Мы будем од-д-ик! -ни, Нардо, из-за меня. И ты будешь винить меня в этом, и — и, — заикаясь, Донателло сжался ещё сильнее, прикрывая руками голову, будто боялся удара.              — Ди, я никогда не — я никогда не откажусь от тебя —              — Ты так говоришь сейчас, когда не столкнулся с этим, но — ик! — когда нас накажут, ты пожалеешь, что по-помог мне. Ты ведь не виноват!              — Тшшш, спокойно, Ди, спокойно, — надо было успокаиваться; Леон начал осторожно стирать с щёк мягкотелого слёзы. Блин, глаза красные и опухшие, фигово. — Мы со всем разберемся. Я буду с тобой, братство мусорных панд, ё-мое! Пошли, умоемся, успокоимся, и проблема решится, говорю тебе, — красноухий подвёл Донни в раковине, включая воду. Гений шмыгнул, и снимая очки, нагнулся, приподнимая бандану, чтобы умыться. — Вот, лучше же? — Донни кивнул. — Идём. Папа всегда говорит, утро вечера мудренее, пошли, завтра будем об этом думать.              Красноухий вёл брата обратно в спальню с заботой, но хотя бы живот успокоился. Дон с трудом ковылял, но Лео не был слабым или глупым — шаг за шагом он вёл брата обратно, в безопасное место.              Какой же он дурачок, всё-таки, из-за такого переживать. С ним могло случиться чего пострашнее там, наверху, а эта дурилка картонная боялся папиных взглядов и наказаний.       В-воу. Дон смотрел с надеждой, держался за Лео, как утопающий за соломинку. Стало даже неловко немного: Дон себя так вёл… да почти никогда, настолько редко. Ну, может тогда, после укуса, смотрел также, пытаясь загладить вину. Странно, как Лео это помнил, учитывая, что они мелкие были, как головастики.              Надо было помочь: Дон дрожал, как при ознобе, как бы перегруз не словил со всей этой историей, нахмурился красноухий, отметив, что близнец лёг, прежде чем спуститься к себе.              Голова шла кругом.              И вновь: Леонардо не спал, ибо от сильных щипков ничего не происходило, ничего не менялось. Но надо было успокаиваться, успокаивать ноющее сердце и засыпать. Завтра всё наладится — ой, да куда оно денется?              Вот то-то же.              Тут самое главное — настрой. Не раскисать и верить в себя. А Лео был более, чем уверен в себе.              Шорох заставил напрячься: одеяло скинули. Дыхание — неспокойное, загнанное — Лео подорвался на автомате:              — Ди?.. — откинув одеяло, спросил Леонардо, пытаясь понять, что брат собрался делать.              — М? — с трудом промычал мягкотелый.              — Не спишь?.. — нет ответа. — Дон?              — Я-я воды попи —              Тело среагировало само, красноухий даже не понял толком, как он подскочил, но он уже прижимался к телу близнеца, пыхтя под его весом, поймав того на ходу. Внутри все лихорадило, когда Леон осторожно усаживал близнеца на кровать.              — Дон? Донни? Ты чего?              — Мышцы… мышцы — свело!.. — тихо пискнул Донателло, стараясь не заплакать от страха, колотя себя по забившейся голени.              — Я принесу тебе воды, — прошептал слайдер, вжимая плечи Дона вниз, в матрас — чтобы тот сидел и не дёргался. Когда брат сделал полноценный вдох, Лео отступил назад, показывая открытые ладони: все хорошо, медленно пятясь назад, не оборачиваясь, пытался показать мальчик. — Я мигом. Сиди.       В горле всё пересохло — как Лео оказался за пределами кухни с кружкой воды и гулко бьющимся о панцирь сердцем — он не знал. Сердце било везде — в горле, в пятках, в стенах и полу.              — Вот, осторожно, — красноухий подал кружку, стараясь говорить ровнее и чётче, но руки всё равно тряслись.              — Ссспасиб-бо, — наблюдая, как Дон неосторожно пьёт, Леонардо пытался подметить другие знаки чего-то нехорошего.              Дождавшись, пока мягкотелый разделается с водой, Леон осторожно поставил бокал на письменный стол, давая себе передышку. Донни попытался встать, видимо, начиналась тревожность, но Лео тут же усадил его обратно.              — Донни, — прошептал он. — Давай ты поспишь здесь.              — Но я —              — Навряд ли мы заснем нормально, — отозвался красноухий, развязывая фиолетовую бандану. Красные, заплаканные глаза смотрели с удивлением. — А так хотя бы ты с лестницы не упадёшь, — улыбнулся Лео в темноте. — Идём, — он залез на кровать, похлопывая место рядом с собой. — Как в детстве, помнишь? Мы любили спать рядом друг с другом.              Угукнув, Дон неловко пытался проползти вперёд, пока не бухнулся напротив, ближе к стенке. Красноухий не смог не усмехнуться, смотря на эту голову садовую — иногда даже его братец-пришелец мог вести себя, как нормальный черепах. Понятно и не заморочено. Говорить что-то о толстовке не имело смысла — пусть лучше в ней спит, если комфортно, чем потом разгребать последствия полночи.       — Удобно? — большое, тяжёлое одеяло, выигранное абсолютно честно на жеребьёвке, легло поверх братьев, Леонардо беззвучно хихикнул. — Ты трясешься, как осиновый лист.              — А сам-то, — буркнул Донателло, сворачиваясь в клубок и отворачиваясь к стене. — Дрожишь так, что койка ходуном ходит.              Лео неловко выдохнул, смотря на то, как брат (обиженка) демонстративно отвернулся. К нему со всей душой, а он! Хвост показывает, говнюк. Может, Лео не был такой крутым и успокаивающим, как Раф. Или не мог заставить улыбаться одним присутствием милых щёчек, что так и хотелось затискать, как у Майки. Ну и что! Лео вообще-то был искренен!              — Тебе… было страшно? — лупоглазо уткнувшись в каркас второго яруса, спросил Леонардо тихо.              — М?              — На поверхности. Тебе было страшно?              — Ну… Немного, — тихо, сдавленно отозвался Дон. — Но Хэллоуин же был. Да и Эйприл… — его голос как-то изменился, потеплел. Леонардо не сразу заприметил — не до этого было! — но сейчас эта интонация была очевидна — слайдер пусто хлопал глазами, пытаясь понять, снится ли это ему или у него после всего уже чайник свистит.              Дурак.              Лео придвинулся ближе, обнимая. Руки немного потряхивало — да какая блин разница! — брат был здесь, пусть и наделал делов. Дон в руках замер, напрягся, но — слайдер внутренне улыбнулся, — обнял в ответ.              — Ты меня напугал, вообще-то, — сорвалось с губ странное — наверное, из-за сонливости и усталости. — Я думал, с тобой что-нибудь случилось —              — Прости, — Лео даже замер на секунду, не успевая удивляться. Близнец обхватил панцирь. Как странно — стоило Донателло так сделать, как весь этот болезненный клубок в животе начал медленно разворачиваться, боль утихала. Глаза даже потяжелели, как странно. — Я не хотел. Я старался аккуратно, но… не получилось. Я ведь —              — М-м-м, — неопределенно промычал красноухий куда-то в шею. Размыто, заплетаясь — засыпал. — Давай… Спа…              — Доброй ночи, Нардо, — прошептали ему в ответ тёплое.              Обнявшись с братом, Лео почти мгновенно уснул.