Второстепенное и не очень

      Ксюша работала в ФЭС уже семь лет. Она пришла туда по рекомендации Майского. Давным-давно, ещё во время работы в обычной московской ментовке провела с ним пару недель в Твери. Их случайно занесло в один город, потом в один бар, в одно дело и в одну постель, а через года два Майский совершенно случайно заметил её резюме на рассмотрении среди других желающих стать оперативником и порекомендовал Рогозиной в качестве толкового специалиста. Когда Ксюша узнала, то не знала, что делать: смеяться или плакать. Видимо, Майский третьим глазом углядел профессионализм в том недолгом постельном марафоне.       Но это дало ей работу, стабильную зарплату и новое звание. Ксюша с коллегами особо не сблизилась, разве что с тем же Майским водила близкую дружбу. Работала с ним в паре и регулярно ходила выпивать. Иногда была готова перекинуться парой слов с Граниным — тот ходил за ней хвостом и заглядывал в рот, как ласковый, нежный щенок. Или с Селивановым — вот уж с кем с кем, а со старым патологоанатомом у неё было полное взаимопонимание.       Ксюша работала в ФЭС семь лет, но никогда не видела настолько жестокой серии убийств. Один за других умирали члены бывшей криминальной банды Лютого. Сдыхали все. Те, что были шестёрками, те, что сидели и те, что сумели остаться на свободе. Каждый умирал лицом к лицу, но долго и мучительно: убийца срезал кожу с пальцев рук и ног, выбивал зубы и уродовал лицо до неузнаваемости. Некоторых опознать не удалось. Выжигал старые татуировки калёным железом, лишал гениталий и перерезал горло. Кровавый след стелился густо. По убийству в месяц стабильно. Неуловимый маньяк не попадал на камеры и оставлял после себя стерильную чистоту. Однажды случайно — или нет, кто его разберёт — оставил окровавленный платок с вышитой золотыми нитями буквой «И». Но ни одного такого заказа не нашлось, продавца тоже…       Они не знали, куда уронить взгляд. Не знали, где искать, что искать и кого искать. Банда Лютого промышляла всем подряд и в своих рядах имела более сотни человеком по всему Советскому Союзу. Всех установить были невозможно, но маньяк умудрялся доставать живых и вскорости отправлять к мёртвым. Будто каждого — ненавидел. Будто к каждому были счёты. Бывшие бандиты — те, что остались на свободе — разбегались, как тараканы. Боялись. Нанимали охрану. Просили защиты. И ни одному не помогло — казалось, они сами пускали убийцу в дом.       Один только Малиновский сидел и в ус не дул. На допросе хохотал, мол, ему-то точно ничего не грозит. Колоться не хотел, хотел флиртовать со всеми подряд и даже успел пощупать падкую на богатых красавчиков Аллочку. Получил от ворот поворот, когда попытался подкатить к молоденькой рыжей администраторше и, казалось бы, должен был быть таков, но нет: ежедневно присылал цветы, конфеты и прочую муть, торчал перед входом целыми вечерами и слёзно умолял о свидании. Аллочка злилась, Женя крутила пальцем у виска. Через месяц осады начала приезжать утром на работу на гелике, уезжать с работы — на нём же. Цветов и конфет меньше не стало, но зато Малиновский больше не пытался в серенады. И на том ему спасибо огромное, от всего сердца. И от всей службы тоже.       — Есть чего? — спросила Ксюша на второй месяц окучивания криминального богача с бандитским прошлым в лихие девяностые. Женя пожала плечами и подпалила ей сигарету.       — Ничегошеньки, — грустно сказала она, — я облазила весь телефон, ноутбук и планшет. Всё чисто. Никаких странных переписок, никаких удалённых чатов, никаких подозрительных контактов. До рабочего компа, правда, не добралась — там камеры и цербер прикидывается секретаршей… А так — чист. Я пару раз жучок цепанула, но, опять же, ничего особенного или необычного. Работа — дом — я. Всё.       Ксюша затянулась. Естественно, они шли в обход всем правилам и хранили эту тайну от своих же. За слежку можно было отхватить по самые гланды, но на войне все средства хороши. В конце концов, даже если бы Малиновский поймал любовницу за просмотром своих переписок, то она бы выкрутилась. Мало ли… Ревнивая малолетка рьяно следит, чтобы любовник не гулял с тёлочками постатуснее. И вдруг, подчинившись какому-то неясному инстинкту, Ксюша спросила:       — А любовницы-то есть? Может, там кто…       Женя страшно покраснела и сделалась похожей на Нюшу из Смешариков. Стала вся нежно-розовая.       — Нет у него никого, — застенчиво сказала она, — только я.       И сбежала. Ксюша тревожно потёрла занывший бок. Когда-то там вскользь прошла пуля, а теперь он изредка побаливал. Что-то надвигалось. И она пока не понимала, что именно. Нужно было разобраться… В другой раз. Ксюша познакомилась с Аликом и выбросила всё это из головы.       Алик был идеален.       Они встретились по воле случая, столкнулись на улице. Спешили на работу, и он облил её кофе. Извинился, предложил оплатить химчистку. Ксюша даже моргнуть не успела, как седой красавец-армянин, похожий на её любимого актёра, получил личный номер и через пару дней пригласил на свидание. Сначала в кафе, потом в кино, после в театр, затем в ресторан, предлагал оперу, балет, музеи и выставки. Отказаться было невозможно. Алик был красив, старше её лет на пятнадцать и жутко обаятелен по-чёрному. Одновременно пугающий и влекущий.       Всё было быстро. И секс на третьем свидании, и, неожиданное предложение жить вместе. От этого Ксюша поспешно отказалась — не в её понятиях. Алик подумал и ещё через месяц сделал ей предложение руки, сердца и члена. Она согласилась. Взяла ради этого недельный отпуск и днями проводила с его роднёй в Армении, а ночами — в его постели.       А трупы продолжали копиться.       Она возвращалась домой уставшая, потная, в заляпанной форме. Алик готовил для неё ужин, помогал раздеться и набирал ванну с душистой пеной. Никогда не спрашивал о работе, а Ксюша, приняв эту игру в недосказанность, не интересовалась его прошлым, шрамами от пуль и ножа и тем, как он начинал бизнес. Знала — лучше не знать.       Ксюша ненавидела одиночество. Алик не был её последним шансом на семью, но был тем, что она заслуживала и хотела — необщительный, угрюмый, но потрясающий любовник, готовый на ней жениться. Была в этом какая-то перчинка. Особая изюминка, которая мигом делала из Ксюши податливое, мягкое тесто. Она чувствовала себя защищённой и даже счастливой. Больше не беспокоилась о бытовых мелочах, только о работе.       И это сыграло с ней злую шутку.       Все силы отправила на поиски Чистильщика — так СМИ прозвали маньяка, режущего бывших рэкетиров и воров. На годовщину она узнала платок. Конечно, там была не буква «И», а буква «А», но платок был точно такой же — белый, дорогой, вышитой золотой нитью. Он попал к ней в сумку утром — она разбила нос и потеряла влажные салфетки, и Алик предложил ей свой платок, вытащил его прямо из кармана брюк. Вечером привезли новый труп, и Ксюша, сложив два и два, сорвалась домой. Обычно там её ждал Алик и громадный мейн-кун по кличке Граф, но сегодня… Сегодня она была уверена, что ей никто не ждал.       И угадала.       Она громыхнула дверью и ворвалась в ванную, точно такая же, какой сбежала с работы — взмокшая, растрёпанная и разъярённая. Алик дёрнулся от резкого звука и уронил мыло. Ксюша перезарядила пистолет и направила ему в голову.       Алик отмывал окровавленные манжеты в раковине. Рядом, на новёхоньком белом платке, лежал нож с багровыми потёками. Он медленно выпрямился. Сухо разомкнул рот — ночью этот рот побывал у неё между ног.       — Сер им…       Ксюша не дала ему закончить — шмальнула в стеклянную банку со скрабом, и та разлетелась вдребезги осколками и зелёной слизью в чёрную крапинку. Алик даже не вздрогнул. Она помянула своё самообладание и мрачно порадовалась, что в квартире звукоизоляция.       — Заткнись! — рявкнула Ксюша, — У тебя, мать твою, ровно минута, чтобы объяснить мне… Какого хрена?!       Алик дёрнул рукой, будто хотел протянуть ей навстречу, но Ксюша выразительно качнула табельным. Угрожала, и он сдался.       — Как? — ровно спросил Алик. Не делал резких движений, опустил руки по швам и просто стоял. Но смотрел — по-тёмному жёстко. И очень горячо.       Ксюша раздраженно повела носом — его привычка.       — Вопросы здесь задаю я! — потом поморщилась и неохотно призналась: — Платок. Почему буква «И»?       Алик сжал руки в кулаки. Костяшки пальцев побелели.       — Инна, — медленно произнёс он, — моя дочь. Лютый… Изнасиловал и убил её. Мстил… И Илону заодно. Больно хотел сделать. Сделал.       Он весь передёрнулся, мучительно искривился, пошёл трещинами. Каждое слово выдавливал из себя силой. Будто ломался. Переламывал себя. Обнажал.       Пистолет дрогнул. Ксюша слышала много историй — лживых и правдивых, грустных и счастливых, страшных и ужасных, отвратительных и безумных, но… Никогда ей так не говорил мужчина, с которым она делила кров, еду и постель. Которого она выбрала в мужья. Который врал ей каждый день. Который прятался на виду. Который реял пиратским знаменем за её спиной.       — Я уже десять лет… — он даже не моргал, смотрел так, будто наглядеться не мог, мутнеющими, страшными глазами, — Осталось двое. Дай мне месяц.       Он сделал шаг вперёд, потянулся к ней, будто хотел обнять. Дуло поцеловало его ладонь. Алик медленно отвёл оружие от себя, вытащил из её руки и отложил на бортик ванны. Только тогда Ксюша поняла, что её трясёт — от страха, гнева и боли.       — Ты использовал меня.       Алик отрицательно покачал головой.       — Я не обманывал тебя. Это правда… была случайность. Самая прекрасная случайность в мире. Самая счастливая и самая волшебная случайность. Спасибо за неё.       Она тяжело осела на пол, ноги не держали. Алик устроился рядом, очень старался не прикасаться, чтобы не разозлить. Устроил локти на коленях и замер, низко наклонив голову. Обычно прилизанную, а теперь растрёпанную, как воронье гнездо. Рукава его костюма были красными и мокрыми. Ксюша расплакалась — тихо и почти незаметно, закрыла лицо запястьем, прижалась лбом и сдавленно завыла. Алик прижал её к себе и принялся укачивать, как ребёнка.       — Сжечь проще, — сказала, вдоволь наревевшись на его плече — родном, вкусно пахнущем дорогим табаком и качественным парфюмом. Немного — кровью. Убаюканная, расслабленная его запахом. Алик осторожно взял её за руку, и она слабенько сжала его пальцы.       Сжигать было нужно не костюм, а целую жизнь. Что же, Ксюша и к такому была готова. Майский в ней не ошибался.