People need people

song: Lana del Rey — Ultraviolence

      Санзу перестал ощущать чужую боль в то время, когда Шиничиро бросился в холодную воду. Потом что-то произошло и Майки сново был жив, да и Шиничиро тоже. Только потом он понял, что это было перемещение во времени, о котором знали только трое: Шиничиро, Вакаса и Харучие.       Когда-то он ударил мальчика в школе и ему это понравилось. Понравилось смотреть на раскрасневшееся лицо, на слезы, на крик боли. Как беспомощная пташка, что выпала из своего гнезда. Только вот птицу жалко, а человека — нет.       Повзрослев, Санзу стал издеваться над людьми. Ежедневно избивал людей, прижигал фитиль сигареты к коже раздражающих его особей, ломал пальцы всем и каждому, кто ему не нравится. Только вот Майки он не трогал из уважения.       Бонтен полностью развязал ему руки. Убийства каждый день, личный подвал для очередной попытки повеселить себя издеваясь над первым прохожим. У него в руках вся страна! Наркотики, девушки, лучшие машины и квартиры, открыты двери в любое помещение.       Миоку он увидел в баре Бонтена. Девчонка пришла с друзьями отметить чей-то день рождение, напиться и отдохнуть. Узкие черные глаза. Длинные серебристые волосы. Не стройная, но и не полная. Вот она — очередная жертва.       Санзу последний раз «веселился» неделю назад — с тех пор он не мог найти себе идеальную игрушку на ночь. Все были либо слишком визгливыми, либо страшными, либо умными и не шли с ним никуда, либо просто он не хотел. Миоку подходит по всем параметрам. Ее подружка конечно тоже, но татуировка на ее руке слишком некрасивая по мнению парня.       Миока открыла глаза в темном помещении с синими, как вечернее небо, стенами. На ней все еще было вечернее платье и дешевая, но качественная бижутерия. И она была привязана. Это и не нужно было — она ощущала легкость и расслабленность. Миока уже пробовала наркотики, так что, на каком-то уровне, понимала: она под кайфом.       Слышала она также хриплые стоны. Сначала показалось, что кому-то помощь нужна, но девушка повернула голову в сторону шума и стала смотреть на возбужденные лица троих парней. Даже будучи под кайфом, она понимала, что попала в яму, из которой выбраться не сможет. Будь у нее лестница — не выбралась бы.       Парни явно не следили за собой. Полные, но не от болезней или генетики, как у ее подруги, а из-за распития алкоголя и вредной пищи. Отросшая борода и мерзкие усы. Пятна чего-то маслянистого на серых футболках, потертые спортивные штаны. Такое она видела только в фильмах — на улицах Японии такое встретишь не часто.       — Проснулась, — прошептал кто-то ей на ухо. Голова медленно повернулась на звук и глаза наткнулись на парня, которого она сочла привлекательным. Симпатичные шрамы около рта, нежный розовый цвет волос, глаза цвета летнего неба. Но что-то в нем напрягает даже больше, чем те три парня. — Ты и твои новые друзья будете веселить меня, — безумно улыбнулся он.       Мужчины подошли ближе, в то время как розововолосый парень сел на железный стул. Холодный металл разрезал ее дешевое вечернее платье, которое она купила по скидке в ближайшем магазине. Оно было красивым, хоть и не удобным. Под ним оказалось хлопковое нижнее белье серого цвета — на другое денег просто нет. Да и удобно ведь, чего сразу? Все равно не собиралась оставаться на ночь у кого-то, кто имеет член.       Страх пополз по венам быстрее, чем наркотики. Зрачки сильнее расширились, а дыхание начало сбиваться. Только сейчас Миока поняла, что стоит попытаться убежать, сделать хоть что-то. Железные наручными сжимали ее запястья и стоило ей попытаться выдернуть руку, как жгучая боль растеклась по телу.       Тем временем она лишилась одежды, оставшись перед четырьмя парнями нагой. Не было чувства стыда или желания прикрыться, только крик выжить и убежать подальше от этого места.       Мозолистые руки стали проходиться по телу. Она-то попросила остановиться и прекратить, но кто слушать ее будет? Три пары рук трогали ее везде. То за волосы потянут, то ущипнут чуть выше груди, то сожмут коленку. Слезы потекли не сразу, примерно в тот момент, когда одна из рук дотронулась до промежности. В такой момент и понимаешь: бежать некуда.       Что происходило дальше, она плохо помнит — может это и хорошо. Лишь обрывки насилия, боли и слез запечатлелись в ее голове на века. Укусы и синяки сойдут через пару дней. Но вот боль от изнасилования — и через сто лет будет прежней.       Больнее ранили глаза парня, смотревшего за этим всем. Ему было скучно. Словно пришел на выступление, которого ждал месяцы напролет, а оно вышло дешевым и не живым. Актеры плохо старались. Он не просил на бис, не просил повторить этот этюд еще раз. Он молча достал пистолет, зевнул и сделал три выстрела. Тогда боль Миоку прекратилась.       — Я думал будет весело, — произнес он, садясь на корточки у головы девушки. — А они даже не старались меня развеселить. Но вот ты. Ты! Прекрасно. Тихий плач, живой крик умирающего. А как ты слезливо просила остановиться, а после поняла, что это бесполезно? Потрясающе, — говорил он протягивая каждый слог. Глаза горели страстью.       Пальцы Санзу прошли по мокрому лицу Миоки. Убрали прядь назад, аккуратно коснувшись лица. Он улыбался пока Миоку тряслась от страха, боли и унижения. Лучше бы убил как тех парней, лучше бы ударил, лучше бы… Лучше бы, лучше бы, лучше бы.       Но он смотрит. Заинтересовано. С любопытством. С озарением чтоли.       — Последний раз меня так веселили лет пять назад, если не больше. Правда она умерла — сучка не умела слушать и слушаться. Но ты… нет, тебя больше никто не тронет, не посмотрит в твою сторону и не позволит себе и мысли о тебе. Ты будешь развлекать меня, — легко сказал Харучие. И Миока рефлекторно кивнула, чем вызвала улыбку у парня. — Я вырежу свое имя у тебя на руке, ноге, спине и животе. На случай, если ты все же сбежишь.       Новая глаза жизни началась сразу же. Миоку он отнес в его — их — квартиру, где сразу же отнес в ванную. Тут можно было бы и выдохнуть, однако Харучие остался с девушкой и помогал ей принимать ванну. Спала она в его футболке без нижнего белья. На удивление, Миока хорошо поспала ночью, можно сказать, даже выспалась. Еще бы на дорогих простынях с запахом чего-то дорого.       Стоило ей открыть глаза, как Санзу сразу же вручил ей одежду, точнее — нижнее белье. По его правилам, Миока должна ходить только в нем, а на улицу может что-то да накинуть. Что бы не простыть, а для чего еще?       В тот вечер ее прижимали лицом к панорамному окну. Стекло холодило кожу, руки, хоть и не мозолистые, неприятно бегали по обнаженному телу. Пальцы Харучие сжимали волосы до шипения Миоки, выкручивали соски до стона, пробирались глубже по влажным стенкам до хлопка девушки по стеклу. Он вдыхал ее аромат — запах его гелей и шампуня — и наслаждался теплом плачущего тела, пока пальцы медленно входили и выходили из капающего лона. Самосохранение организма оно такое.       Миока долго корила себя за полученный оргазм. Но как-то смирилась спустя месяц проживания у Санзу. Вроде не бьет, еду приносит. Бывает приходит под кайфом и пристегивает Миоку наручниками к кровати, но то издержки проживания с наркоманом. У нее есть телевизор и панорамный вид на Токио, есть журналы, растения. Чего жаловаться? Ну попытается Санзу засунуть в нее нож и доставить им оргазм, но что в этом такого. Всего раз ведь было. Ну будет проталкивать свою сперму пальцами в глотку, и что с того?       Как-то упустила Миока момент, когда ненормально перестало таковым казаться. Сжились. Свыклись. И Санзу стал спешить домой. И Миока уже не против ходить только в нижнем белье по дому, хотя кого она обманывает? Она стала ходить голой по прошествию третьего месяца. Главное — ошибку не сделать и не провиниться. Доволен Харучие — довольны все.