сцепка

Серёжа обмякает, кончая, и следом затихает Олег. В ушах звенит, в груди стучит с эхом: свое сердце и отголоском зачастившее сердечко Серого. Игорь пыхтит. Он не расслабился, в отличие от них. Олег чувствует его запах, острый до рези в носу, чувствует, как проминается под ним матрас, пока он ищет удобную позу. Олегов внутренний волчара ворчит на присутствие чужого альфы в постели, но не слишком сильно. Игорь так извалялся в их с Серёжей поту и смазке, что сходит за своего. Они уже брали Серёжу в два члена. Не в течку, но с мыслями о, которые невозможно было выкинуть из головы полностью. Растягивали медленно, насаживали осторожно, Серёжа всхлипывал, взвизгивал, кончал в пару движений — больше мороки, чем удовольствия, на взгляд Олега, но Серёжа становился пластилиновый, смотрел с нежностью: мои, оба мои. Идея тоже была его. Олег сразу почуял, к чему все идет, когда Серёжа собрал их втроем, уже начиная пахнуть тонко по-омежьему даже из-под геля для душа с эффектом подавления. Серёже давно не нужно было объяснять ему ход своей мысли, это Игорь за ним не поспевал. «Хочу, чтобы Игорь остался с нами», сказал прямо. Олег почти оскалил зубы, почти сказал, что не даст другому альфе трахать своего омегу в течку в их, господи, прости, супружеской постели, но удержался, а потом Серёжа продолжил: хочу обоих. И по глазам, пусть уже немного с поволокой, было видно, что речь не только и не столько про секс. Игорь тогда поджал губы и спрятал глаза, становясь похож на бездомную дворнягу — Олег видел его таким всего пару раз за все время их странных отношений, и желание рычать улеглось, сменившись смутной тревогой. Серёжа тоже заметил, быстро добавил — если хочешь, конечно; Игорь помолчал, поковырял ковер торчащим из дырки в носке большим пальцем. Я, сказал, с омегами не особо умею. Не пробовал. На вопрос Олега, как его угораздило — само вырвалось, — ответил коротко: крышу рвет. Не люблю, когда так. Олег тогда не понял. Крышу, конечно, рвет, но на то она и течка, чтобы отключался мозг и включались инстинкты. Теперь, глядя на Игоря, у которого в глазах ни крошки интеллекта, только собачий голод, понимает вдруг. Он имел дело только с течным Серёжей — своим, родным, любимым, с младшей группы детского дома Радуга и на всю жизнь. Игорь, растерянный, безмозглый и от того беспомощный, мог оказаться с кем угодно. И это себя Олег когда-то считал параноиком. Олег наблюдает из-под ресниц, как Игорь подбирается ближе, ложится по другую сторону от Серёжи. Сочащийся смазкой, длинный и горячий член проскальзывает сначала Серёже по животу, потом в складку бедра и между бедер, соприкасаясь с Олегом мокрой головкой. Искры от этого пробирают очень странные, Олег по-собачьи встряхивается, не понимая. Драться? Нет, свои. Но Серёжу прижимает крепче. Тот в ответ издаёт тихий полусонный звук и сжимается на Олеге, совсем чуть-чуть, но оказывается, что в Олеге еще есть силы содрогнуться от остаточного кайфа. — Растянуть, — еле ворочая языком, напоминает Олег. Игорь пыхтит и сопит, на него не реагирует; вдруг прижимается лицом, носом — к шее Серёжи. Обнюхивает и принимается вылизывать там, где красным горят следы от зубов Олега, и лижет, лижет, лижет, заставляя Серёжу скулить сквозь горячечный сон и подергивать одной ногой. Растянуть — это явно не к нему. Олег чудовищным усилием воли отпускает Серёжу одной рукой, оглаживает по боку, по бедру, скользит между ног и касается места, где его узел растянул и плотно замкнул отверстие. От прикосновения снова дергает искрами, почти неприятно — измотанное долгой постельной сценой тело хочет в гибернацию, оставив силы только на слежку за периметром, оргазмические подергивания ему не в кассу. Пальцы становятся скользкими быстро, смазка еще сочится и оставляет на постельном липкие следы. Олег задевает пальцами член Игоря, и тот взрыкивает отчаянно, измученно, дергает бедрами в тупой попытке потереться, не важно, обо что. Головка утыкается совсем рядом с узлом, мажет там предэякулянтом, Олег рычит сквозь зубы. — Не лезь, сначала растянуть, — хрипит он. Жмет пальцами рядом с узлом, самыми подушечками, пытаясь протиснуть между членом и припухшим колечком мышц. Игорь одновременно начинает пристраивать головку, повторяя действия Олега один в один. Олег взрыкивает, мотает головой. Уже ведь делали так, он знает, что Серёжа может, должен смочь. Серёжа пробовал с толстым дилдо, отворачивая от Олега горящее от смущения лицо, и тогда пальцы Олега входили рядом свободно. Не получается. Олег снова рычит и отпихивает Игоря, Игорь рычит в ответ, они сталкиваются лбами, на мгновение Олегу кажется, что Игорь в него вцепится, зубами или крепкими пальцами в горло, и сейчас Олег готов с ним драться, может даже насмерть, инстинкт альфы орет оглашенно: должен защитить, в этом твоя задача сейчас, он беспомощен, он спит, обрюхатил — стереги. — Не лезь, — рявкает он Серёже над ухом (Серёжа снова вздрагивает и тонко хнычет). — Пор-рвем, слышал? У Игоря что-то мелькает во взгляде — не то чтобы осмысленное, но более человеческое, чем звериное. Олег не видит, но чувствует пальцы, скользнувшие по узлу и растянутому анусу, чувствует нажатие. Игорь грубее и настойчивее, у него получается оттянуть немного край. Серёжа отвечает на это неожиданным воем — тихим и очень испуганным. Они, конечно, здорово надурили природу, решив замутить втроем, но у всего есть свои пределы. Пальцы исчезают, Серёжа затихает, только подрагивает немного, Игорь — беззвучно валится на спину, таращится в потолок, Олег видит, как инстинктивно вздергиваются его бедра. Член Игоря покрасневший, набухший, увитый венами, сейчас, кажется, пульсирует от необходимости разрядки. С головки свисает растянутая белесая капля, медленно-медленно она падает на подтянутый пресс. — Ты как? — спрашивает Олег хрипло. Игорь не отвечает долгих тридцать секунд. Потом проводит пальцами по члену и слабо дергается. Ему тоже сейчас — слишком, понимает Олег; всего слишком много и слишком мало одновременно, узел настойчиво набухает, и нужно что-то тугое и тесное, чтобы слиться и замереть так надолго, пока дурной звериный мозг не решит, что это — всё. — Игорь. Он мотает головой, как будто отгоняет назойливую муху. Видимо, слов от него сейчас Олег не добьется. Но потом Игорь медленно переворачивается на бок, и слова становятся не нужны, потому что Олег видит его взмокшее покрасневшее лицо, поджатые в узкую нитку губы, и внутри неприятно покалывает. Игорь не выглядит человеком, которому хоть сколько-то хорошо, он выглядит больным, несчастным и невероятно одиноким, когда пытается сжаться в комок на боку и обнять себя за плечи, унимая лихорадку. Не задался наш первый раз, думает Олег. Как бы так сказать утешительно? Дело не в тебе, мы просто не учли, что в течку все будет не так, как в обычный тройничок? Он тебе компенсирует завтра? В нижнем ящике тумбочки есть пара мастурбаторов, попробуй? — Игорь, посмотри на меня. Глаза большие, темные. Смотрит не жалобно, скорее, вопросительно — дескать, за что мне это? Олег протягивает руку, пытаясь погладить, и Игорь сначала дергается, а потом приникает к ладони удивительно жадно и целует, трогает губами, языком, вылизывает между пальцев — Олег не сразу понимает, что Игорь жадно собирает следы серёжиной смазки, они ему сейчас слаще любого наркотика. Бедный, больной, почти ополоумевший. — Ну, тихо, тихо, — Олег не знает, что еще сказать. Игорь заканчивает вылизывать, прижимается носом к запястью, шумно вдыхает. Олег видит морщинку на лбу. У Игоря тоже — инстинкты, которые не могут понять, откуда запах чужого альфы, смешанный с (его) (не его) омегой. — Тихо. Иди сюда... Он не может потянуться к Игорю, намертво сцепленный с Серёжей, только немного приподнимается на локте и тянет его к себе за затылок, но Игорь делает остальное сам. Припадает к губам Олега жадно, как будто и не видит в нем вовсе альфу. Вгрызается, вылизывает, глухо, в самом горле рычит, и всё наваливается сверху — тяжело и неудобно, заставляя болезненно напрячься место сцепки, как будто пытается ввинтиться между ними. Игорь всегда движется с грацией человека, хорошо владеющего своим телом, а сейчас его дергает в разные стороны, словно конечности (а главное, член) живут своей жизнью; Олег слабо ругается, потом стонет сквозь зубы, потому что Игорь трется беспорядочно, об его бедро, о бедро Серёжи, даже о простыню, когда скатывается в сторону, и это странно, но одновременно и до странного горячо. — Хочешь? — спрашивает Олег, сам не зная о чем; притягивая к себе ближе за взмокший затылок, пытаясь перенести вес Игоря так, чтобы он не давил на завозившегося, вот-вот готового проснуться Серёжу. — Хочешь, да? Игорь кивает тупо, как болванчик, и жмется, жмется, двигает бедрами, трется горяченным членом об Олега. Олег снова вспоминает — «крышу рвет, не люблю» и смущенный взгляд в сторону-вниз. — Иди сюда, — повторяет ласково. — Тихо, тихо... вот так... Он пытается просто — наверное, уложить его поудобнее, чтобы не растревожил сонного Серёжу. Игорь перебирается ему за спину, попав в бок локтем и коленкой под коленку, падает на подушку, прижимается — Олег сразу чувствует горячий и теперь еще более здоровенный по ощущениям член, скользнувший по ягодицам. Потом еще раз, потом Игорь укладывает его в ложбинку между и трется так, что Олега, Серёжу и всю кровать трясет в такт, Олег инстинктивно отводит руку назад, вцепляется в его бедро, чтобы придержать. — Тише... легче... блядь, Игорь... — Олег невольно зажимается, когда крупная головка тычется ему в неразработанное колечко мышц. — Игорь! Земля вызывает Игоря, прием! Замирает. Все еще тычет членом в зад, губами прижимается к шее. Дышит шумно, и — Олег не сразу понимает, — мелко целует пониже линии роста волос. Еле-еле заметно, спускаясь от волос ниже, поднимаясь обратно. Олега снова пробирает волной мурашек, дрожь проходит до самых кончиков пальцев. Редкие нежности от Игоря всегда ставят его в тупик, тем более сейчас, когда он еле соображает одной половиной мозга. Половина мозга — это на ноль целых пять десятых больше, чем есть сейчас у Игоря. Олег прикрывает глаза. — Смазку. Много. Понял? Видимо, понял, потому что брякает ящичком тумбочки — сегодня смазку не доставали, зачем бы, Серёжа тёк так, что ещё на соседей бы хватило. Олег слышит сопение, потом снова поджимается, когда еле теплый гель течет ему между ягодиц. Действительно много, и пиздец как неаккуратно — вниз по бедру, на кровать, оставляя липкую лужицу на простынях. — Блядь, ну Игорь! — Олег мотает головой в бессильном раздражении. Еле заметный запах химозной клубники мешается со сладким запахом Серёжи, с горьковатым и резким, как пролитый на мокрый асфальт бензин, запахом Игоря. Олегу кружит голову, как в самом начале, когда еще только долбился в Серёжу, не замечая ничего вокруг. Нужно растянуть, но Игорь ясно дает понять, что его терпение кончилось на смазке. И это плохой план, очень плохой, Олег и так редко бывает снизу, тем более никогда не был так; не влезет, думает он в первую секунду, потом Игорь с силой задирает ему ногу, закидывая колено Серёже на бедро, и прихватывает зубами загривок, где целовал мгновение назад. Олег выдыхает, и одновременно с этим Игорь протискивает головку внутрь. Если бы Олег видел сейчас себя в зеркало, он уверен, глаза у него были бы как два теннисных шара. Это неприятно в первую очередь и странно уже во вторую; член Игоря растягивает его медленно, мышцы горят, Олег слышит негромкое вибрирующее мычание и не сразу понимает, что это доносится из его глотки. Инстинкты, все, сколько осталось, сходят с ума, Олег зачем-то притягивает Серёжу к себе, как будто его могут отобрать или обидеть, и не понимает, куда деваться от этого напора; Игорь сильным толчком входит до упора, и ему кажется, что из глаз брызгают то ли искры, то ли слезы. — Подожди! Под...дожди... — он сбивается на невнятный хрип. Игорь не слушает, медленно вытягивает член до середины и снова сильно толкается, проезжаясь на этот раз по простате — в этом нет ничего приятного, Олег давно кончил и организм, сбитый с толку разнообразием сигналов, отдается на это горячей пульсаций в узле и слабостью в конечностях. Перестань, перестань, то ли думает, то ли говорит заполошно Олег, и дышит надрывно, как спринтер на исходе дистанции. Потом Игорь вгоняет член снова, замирает, и Олег таращит глаза еще сильнее и невольно разевает рот. Не вскрикивает только потому что помнит: рядом Серёжа, нельзя его будить. Узел большой. Очень большой, больше, чем любой член, который побывал в заднице Олега, слишком большой, чтобы это было нормально, это точно не одна из игрушек Серёжи, на которые ему страшно смотреть, потому что нельзя такое в живого человека? Это не то, что Олег назвал бы сильной болью, он может сравнить с огнестрелом, но это неприятно, как зубная боль, неприятно в таком месте, где этой боли быть не должно, хочется вывернуться и соскочить, Олег стискивает зубы, и в тот же момент Игорь стискивает зубы тоже — там же, на шее, так сильно, что Олег сквозь зубы стонет. Игорь выплескивается долго, в несколько толчков, и ощущается это... мягко говоря, странно. Горячо и определенно мокро, но против ожиданий, ничего не вытекает на бедра, оно остается... внутри, и Олегу от этой мысли странно, почти плохо. Неправильно. Возможно, дело в том, что он не омега, и его инстинкты не говорят, что он понесет от Игоря крепких сильных детишек. Его инстинкты, если честно, просто в ахуе собрали вещи и покинули здание. Игорь стискивает зубы так, что у Олега темнеет в глазах. Потом разжимает и повторяет то же самое рядом, перерывая один след укуса другим. Потом еще раз, и Олег дергается и вспоминает заново, как говорить. — Игорь... что творишь... ты меня не пометишь... Игорь только мотает головой и вгрызается сильнее, движимый инстинктом, почти жует его шею, лижет мокро и снова кусает, кажется, продирая кожу каким-то особо острым зубом, как будто от того, что он вцепится сильнее, у метки будет больше шансов. Бедрами покачивает еле-еле, теперь, с узлом, ему не двинуться толком. Олегу, зажатому между двумя телами, тем более. На каждое движение Игоря внутри... тоже движение, Олега от этого передергивает, и в какой-то момент он шлепает Игоря по бедру. — Хватит, прекрати... Он не ждет, что это поможет, но Игорь слушается. Замирает, а потом обмякает вдруг, почти как Серёжа раньше, когда только кончил и его накрыло — видимо, и у Игоря в голове щелкнуло, наконец, и отпустило. Олег немного жалеет, что не может заглянуть ему в лицо и проверить, сошло ли с него это печальное, потерянное выражение. — Ты как? — спрашивает негромко. Игорь щекотно лижет его по следам укусов, зачем-то трется рядом носом — не поможет, хочет сказать Олег, я не омега, твой запах не зацепится, не ищи. Но Олег уже наговорился за троих, язык еле ворочается, и он чувствует себя таким измотанным, каким, наверное, с армии не бывал. — Нормально, — еле слышно говорит Игорь ему в затылок. Его большая ладонь проходится Олегу по груди и животу и скользит туда, где от узла еще горячо и от смазки мокро и липко. Олега дергает, когда пальцы обвивают самое основание члена: как если бы Игорь вздумал ему подрочить, забыв, что Олег наглухо застрял в Серёже на ближайшие часы, и, кроме того, не заметил, что его пальцы не могут сомкнуться вокруг узла полностью. Олег ждет, что Игорь нащупается и уберет руку, но вместо этого Игорь прижимается носом к его затылку и выдыхает тихонечко, успокоенно, как будто именно так и мечтал провести эту ночь. — Болеть будет, — слышит Олег возле уха. — Будет, — соглашается он, неожиданно потеряв все претензии по этому поводу. — Ничего. Поболит и перестанет. — М-хм. — Леж? — совсем тонко спрашивает Серёжа. Проснулся, что ли, солнце ненаглядное? — Я тут. — А где... — Игорь тоже тут, — Игорь, словно в подтверждение его слов, шевелит пальцами, снова трогая Серёжу между ягодиц и немного ниже, под яйцами. Серёжа слабо хихикает, вздыхает сладко — то ли не соображает пока, что его хотелка не удалась, то ли его все устраивает. — Спи, — командует Олег. Объясняться все будут завтра. — И ты тоже. Игорь кивает, поелозив щетинистым подбородком по искусанной шее (Олег снова морщится, не самое приятное чувство), и постепенно его сердцебиение выравнивается, чувствует Олег — как чувствует серёжино и своё. Из всех инстинктов остался один. Олег сонно щурится в полумрак комнаты, вслушивается в размеренное дыхание с двух сторон от себя; не важно, кто кому заделал или не заделал, в силу физиологии или принятых загодя противозачаточных, детей, важно то, что Олег сцеплен с двумя, и пока они спят, он постережет.