Испытание

      В ярком солнечном луче, врывающемся в разбойничий шатер через прореху в пологе, танцуют редкие пылинки. Тишина. Полуденная тишина и спокойствие. Тонкое платье, раздобытое Эллаирой в деревне, просвечивается почти насквозь, попадая в яркий поток фотонов. Ее темный, на фоне светящейся ткани, силуэт, склонившись над аптечкой, перебирает бинты и мази. Уайатт следит за ней сквозь ресницы, боясь спугнуть наваждение. А может, он уже умер?       — Эллаира?.. — голос звучит надтреснуто, язык слушается плохо. Ужасно хочется пить.       — Что… О, духи, ты очнулся! — она подлетает к его постели, мгновенно окутывая цветочным запахом волос. Маленькие холодные ладони сжимают его руку, — Уайатт…

***

      Это испытание. Каждый раз. Каждый чертов раз.       Дважды в день.       Рыцарь сосредотачивается на глубине вдохов и выдохов, следит за движением грудной клетки, чтобы ничем не выдать себя, когда пальчики Эллаиры случайно… Или не случайно? Касаются не только его израненой спины. Девушка опирается на его плечо, втирая пахучую густую мазь, привстает на цыпочки, её легкое дыхание касается позвоночника…       — А теперь повернись, сделаю перевязку, — голос Эллаиры завораживающе серьезен, — Заживает замечательно, думаю, еще дней пять, и ты будешь как новенький, — она улыбается, находя взглядом его глаза, и Уайатт не может не улыбнуться в ответ. Трогательная и слегка ревнивая забота его королевы — пожалуй даже слишком большая награда за выполненный долг. В памяти всплывает день, когда он, устыдившись своего уязвимого положения, пытается уговорить её передать ежедневные перевязки кому-то другому, например Делии. На мгновение в глазах девчонки, знакомой ему с детства, мелькают непривычные молнии: «Не думаешь же ты, что я кому-то позволю… — она вдруг передергивает плечами и резко смягчает тон, — Я же должна следить за процессом заживления, никто другой не справится».       Со дня свадьбы герцога Осмонта, превратившегося в короля Треспии, минуло уже больше двух недель. Раны Уайтта почти затянулись, и теперь только ноют и зудят под заботливыми прикосновениями женских рук…       Глубокий медленный вдох. Если закрыть глаза и перестать пялиться на ее макушку, мельтешащую вокруг него, наверное, должно стать проще.       Мир погружается во тьму. Больше нет тюков, хаотично разбросанных по периметру просторной палатки. Нет жесткой кровати и соломенного пола. Нет и ситцевого платья Эллаиры, из-под выреза которого то и дело заманчиво выглядывают ключицы.       Зато есть прикосновения. Шершавый бинт мягко, но плотно окутывает его торс и спину. Прохладные подушечки девичьих пальцев аккуратно скользят по спине между ранами, по ребрам, талии, вперед под диафрагму… Уайатт стоически сдерживает глубокий судорожный вдох. Злится на себя. И немножко на неё.       — Эй, ты не уснул? — ее ладони все еще касаются его тела поверх бинта, в голосе звучит смешинка. Рыцарь открывает глаза, чтобы тут же столкнуться с требовательным взглядом снизу вверх.       — Нет, — Уснешь тут, — Спасибо… — звучит как-то нелепо, скомканно.       Может это от того, что он, в самом деле, перестал дышать. А может от того, что Эллаира, пряча улыбку, выдающую себя очаровательными ямочками на щеках, преувеличенно томно вздыхает, аккуратно, и словно машинально, ведя пальчиком вниз по его торсу:       — Только «спасибо», да?..       Уайатту становится смешно, и он приходит в себя, мягко перехватывая её ладонь, уже почти дошедшую до ремня. Впрочем, он знает, что эта юная леди, пытающаяся казаться дерзкой, ни за что не последовала бы дальше.       — Если моя королева позволит… — он чуть склоняется к ней, смотрит прямо в глаза. Эллаира почти машинально тянется к нему вверх, замирает, едва заметно кивая. Жизелла называет ее птичкой, и вот сейчас она действительно похожа. Нечто трепетное, невесомое, совершенно беззащитное.       Уайатт не отрывая взгляда от широко распахнутых глаз напротив, подносит ее ладонь к губам, аккуратно и церемонно целует тыльную сторону.       Короткий вздох девичьего разочарования.       Эта игра, в которой они оба постоянно проигрывают, затеянная еще в самом начале их приключений, кажется, никогда не наскучит. А теперь, когда Уайатт, наконец, перестал смущаться, краснеть и бледнеть, определенно становится только интереснее.       Еще один короткий и уже совсем не уставной поцелуй запястья.       И её щеки тут же вспыхивают, а рыцарь отпускает нежную тонкую ладонь.       — Мою благодарность смогут выразить не слова, а только поступки. Но для этого мне необходимо вернуться к трениро…       — Исключено, Уайатт! — Эллаира грозно хмурится и чуть не топает ногой. Этот разговор он заводит почти каждый день, и раздражение королевы можно понять, — Раны могут снова разойтись, — Она смягчает тон и, как бывает в минуты эмоционального всплеска, ведёт плечом, — Я скажу, когда можно будет. Потерпи.       — Конечно, прости, — он покорно склоняет голову, стараясь увести взгляд от выреза платья, вновь бесцеремонно обнажившего ключицы и ложбинку чуть ниже.       — А теперь тебе нужен отдых, — она мягко, но настойчиво толкает его в сторону постели, ставшей ненавистной за эти дни.       — Но… — хочется спорить. Хотя, с другой стороны, спорить с ней невозможно совершенно.       — Уайатт, как твой лечащий врач…       Все еще оттесняемый к постели, он чувствует ее жесткий край голенью. И это сочетание: настойчивость самого прекрасного создания на свете, стремительно приближающаяся кровать, треклятое платье… Все это кружит голову. Он садится на твердый матрас, а Эллаира, потерявшая опору, летит прямо на него, и едва успевает затормозить, уперевшись ладонями в его плечи. Его рука как-то сама собой ложится ей на талию, а ее губы оказываются так близко…       — О, голубки, ну, я так и думал! Я еще говорю Жизелле… — слова Таки перемежаются хрустом сочного яблока. Эллаира отодвигается, Уайатт мысленно вызывает разбойника на бой.

***

      — Как провели день? — он пытается не быть, или хотя бы не выглядеть надутым мальчишкой, но выходит плохо. Эллаира, впрочем, ничего не замечает, усаживается рядом с ним на траву у реки, и начинает бойко пересказывать события прошедших суток, проведенных ею с графом Рейнхольдом. Половина проходит абсолютно мимо сознания Уайатта. Внутри сидит холодная заноза, мешающая слушать и понимать.       — А ты? И я разве не говорила, что сырость тебе вредна, уже темнеет и…       — Тебе не следовало отправляться в путь без меня.       — Что? Но… — от неожиданности Эллаира теряется, — Я же была не одна, Уайатт. И нам было необходимо съездить в то поселение. А ты…       — Я могу держать меч, — он оборачивается к ней, отрывая взгляд от холодных переливов реки, — И раз я твой телохранитель, не заставляй меня больше оставлять тебя, хорошо? — в его голосе звучит совсем не привычный для их диалогов металл, королева Треспии едва заметно вздрагивает и прикусывает губу.       — Я же беспокоюсь о твоем состоянии…       — А я о твоем, — чтобы выплеснуть часть пламени побежавшего под кожей, он резко срывает травинку рядом с собой, перекручивает стебель между пальцами, — Никто из разбойников, ни тем более этот граф не владеют приемами боя, которым я учился всю жизнь только для того, чтобы защищать тебя. Это мое предназначение, Эллаира. Пожалуйста, не заставляй меня более выбирать между исполнением долга и подчинением приказу.       — Прости… — она опускает глаза, ветер перебирает и треплет ее длинные пряди, — Но ничего не случилось, к тому же граф…       — Что граф? — это совершенно лишнее, но ледяная заноза, сидящая внутри, парализует волю, говорит за него, — Был как всегда галантен и обходителен?       — О, — она вновь удивленно поднимает взгляд на рыцаря. Но не договаривает. Какое-то время молча смотрит на него, словно пытаясь разгадать загадку, написанную между сведенных бровей, — Ты ревнуешь? — и разгадывает, не зря же ее учили лучшие академики страны.       — Это не имеет значения, — Уайатт отбрасывает травинку, снова устремляя взгляд на потемневшую воду. Сизые сумерки окутывают берег невесомой дымкой, гасят звуки, доносящиеся из лагеря.       — Ты же знаешь, что имеет… — она прислоняется к его плечу, трется о него щекой.       Уайатт молча обнимает ее одной рукой, чуть притягивая к себе. На душе не становится легче. Когда наступит время собирать камни, их незатейливые игры принесут оглушающую лавину боли обоим. Так не лучше ли, чтобы граф был галантен и обходителен, а Эллаира сидела сейчас с ним у костра, а не здесь у холодной реки.       — Пойдем ко всем, — он уже начинает подниматься, но королева мягко удерживает его и, вместо того, чтобы благоразумно отправиться ужинать, каким-то неуловимым и совершенно естественным движением оказывается у него на коленях. Лицом к лицу. Так близко, что заслоняет собой весь мир. Впрочем, для этого она могла не двигаться с места.       — Уайатт… — девушка заговаривает быстро и негромко, речь вплетается в журчание реки и становится почти неотделима от него, — Я понимаю, что была неправа. Ты должен был отправиться с нами, а не ждать в лагере. Но мне не грозила никакая опасность, и я правда подумала, что так будет лучше для твоих ран. Больше я не буду препятствовать выполнению твоих обязанностей, обещаю, а что до графа Рейнхольда… — она встревоженно и внимательно всматривается в лицо рыцаря, обеспокоенно прикусывает губу, и следить за ее словами становится всё труднее. Впрочем, упоминание графа отрезвляет, — Мне думается, совершенно очевидно, что интересует меня только один мужчина, — она смущенно улыбается, но смотрит ему в глаза прямо и открыто, — И это не граф.       — Эллаира… — вздох выходит тяжелым, обреченным. Кажется, несмотря на то, что вершительница судеб здесь она, трезвый взгляд на их совместную судьбу доступен только ему, — Я знаю, — он говорит так же негромко, стараясь не фокусироваться на медовом запахе ее кожи, обволакивающем и заполняющем всё пространство вокруг, — И я знаю, что не имею права тебя ревновать, даже если это было бы не так. Но… — он усмехается, отводя взгляд, — Видимо, это моя судьба на всю оставшуюся жизнь: наблюдать как другие мужчины пожирают тебя глазами, рассчитывают на благосклонность, предлагают руку и сердце… Наблюдать и не иметь никаких прав, — он не может произнести «не иметь никаких прав на тебя» — это как будто бы слишком… Слишком честно? — Я привыкну. Но просто не сразу.       — Эй… — она аккуратно касается его скулы, поворачивает голову на себя. Такая маленькая, решительная, красивая…       Её губы невесомо и мимолетно касаются его, и сопротивляться или думать о несбыточности будущего становится невозможно. Уайатт отвечает на поцелуй, притягивая ее к себе ближе. Проникает языком внутрь, чувствует ее участившееся дыхание. Его руки почти безотчетно блуждают по ее телу, закованному в дорожную разбойничью одежду. Твердый кожаный корсет, холщовые брюки, закатанные рукава рубашки. Эллаира прикусывает его губу, запускает пальцы в волосы. Делает глубокий вдох, когда его ладонь касается груди. Совершенно по-кошачьи льнет ближе, плавно изгибаясь в его руках. Тонкие пальчики касаются его шеи, проводят по ней, едва задевая кожу ногтями, но это поднимает такую внутреннюю бурю, что в одежде мгновенно становится очень тесно. С трудом сохраняя остатки разума, Уайатт мягко отстраняется:       — Эллаира, — шепот получается охрипшим, — Еще немного и я уже не смогу защитить твою честь.       Она пару раз хлопает ресницами, видимо, фокусируя взгляд. Припухшие от жадных поцелуев губы так притягивают внимание, что еще мгновение и…       — Ты прав, — ее голос тоже звучит неровно, непривычно, — Думаю, нас уже заждались на ужин.

***

      — Как тебе здесь? — Эллаира впервые за долгое время находится полностью в своей стихии, а от того становится, кажется, ещё красивее. Они в замке друга графа Рейнхольда, который любезно пустил их компанию погостить на несколько дней. Высокие своды, вычурные витражи, изящная лепнина. Всё это подходит юной королеве куда больше разбойничьих шатров, и Уайатт в который раз про себя проклинает герцога Осмонта, в одночасье лишившего племянницу того, для чего она была рождена.       — Здесь неплохо, — рыцарь сдержанно улыбается, — Но пока не ясно, насколько безопасно.       Длинный коридор приводит их к комнате Эллаиры, пара останавливается. Девушка с хитрым прищуром смотрит на него снизу вверх:       — Думаешь, оставаться одной на ночь — плохая идея?       От неожиданности Уайатт вскидывает брови, потом, усмехаясь, качает головой:       — Я этого не говорил. Но… Думаю, в любом случае, мне следует проверить твою спальню, прежде, чем ты отойдешь ко сну.       — Согласна, — Эллаира серьезно кивает, и первая толкает дверь.       Никаких опасностей внутри не обнаруживается. Кроме так и манящей кровати с балдахином, рядом с которой скромно стоит его королева, пока Уайатт проверяет оконные рамы на прочность, а стены — на отсутствие тайников.       — Все в порядке?       — Кажется… — он замирает перед ней, и вдруг отчетливо понимает, что не уйдет. Не сегодня. Эллаира, по-видимому, читает его мысли. Голос звучит робко, скорее просяще, чем игриво:       — Останься?       В комнате горит только несколько свечей, ночь безлунна.       Ее силуэт, почти полностью поглощенный тьмой, манит к себе с такой силой, что этому невозможно сопротивляться. Невозможно и дальше откладывать неизбежное. Невозможно продолжать твердить себе о будущем, или о том, что всё это неправильно, когда находишься в настоящем, в котором нет ничего более правильного.       Он подходит к ней, чувствуя, как пульс ускоряется, а все мысли исчезают из головы, вытесненные его ритмом. Эллаира делает полшага навстречу, тянется вверх. Обвивает руками шею, что-то неразборчиво шепчет в губы. Желание растекается по всему телу горячей тягучей субстанцией. Уайатт подхватывает девушку на руки, прижимает к себе. Она скользит ладонями по его груди и, кажется, будто из-под каждого ее прикосновения в его тело входит щекочущая волна мурашек, разбегающаяся кругами. Он находит ее губы, целует медленно, аккуратно, почти невинно. Потому что чувствует: если дать волю страсти, она захватит с головой, не даст остановиться ни на секунду.       Но у его королевы, похоже, иные предпочтения. Она прижимается ближе, отвечает нетерпеливо, дразнит касанием языка.       Кровать приминается под весом их тел. Ее волосы пахнут летним солнцем и лугом, кожа — вересковым медом. И во всем этом невыносимо сладком тянущем чувстве, сплетенном из запахов, касаний и звуков дыхания, надо сохранять рассудок.       Даже когда она тянет вверх его рубашку, скользит ноготками по груди и прессу. И чуть ниже. Не останавливаясь, только с интересом и каким-то восхищенным ожиданием глядя ему в лицо.       — С тобой я схожу с ума, — он опускается к ней, шепчет это в шею и тут же целует. Коротко, мягко. Следующий поцелуй на сантиметр ниже. И еще ниже.       — Ох… — Эллаира тихо выдыхает, изгибаясь в пояснице, поворачивает голову, подставляя под ласку больший участок открывшейся обнаженной кожи, — Как же мне нравится, когда ты сходишь с ума, Уайатт.       Эти слова подстегивают, распаляют еще больше. Ее руки невесомо скользят по его спине, машинально обходя шрамы, грудь под платьем вздымается, мягко касаясь его тела. Он ведет дорожку поцелуев еще ниже, пока не доходит до края выреза. И как удачно, что у модного в этом году фасона, шнуровка спереди. Пытается подцепить край завязки, но она слишком тонкая для пальцев, привыкших к рукояти меча.       — Я сама… — она шепчет это уверенно, но с каждым новым движением, ослабляющим туго затянутую ткань, выглядит все смущеннее. В конце, когда края одежды расходятся окончательно, демонстрируя тонкую сорочку, щеки Эллаиры пылают, освещенные выглянувшей на мгновение луной. Уайатту хочется найти какие-то слова. Сказать как она прекрасна, как невыносимо не касаться её, как сильно хочется никогда никуда не отпускать. Но никакие слова не приходят в голову. Чистое восхищение. И чистое желание.       Когда на них не остается совсем никакой одежды, он медлит. Всё тело ужасно горит, звенит от напряжения, но Уайатт вновь и вновь целует её, касается, срывая стоны, прикусывает нежную кожу, доводя до исступления. Если бы дело было не в робости перед главным — перед тем, чтобы стать первым — он мог бы сойти за искуссного любовника.       — Иди сюда, — она шепчет это практически в полубреду, тянет Уайатта к себе выше, так, чтобы их лица оказались на одном уровне. Ее рука скользит по его торсу вниз ласково, но настойчиво. Когда пальцы смыкаются вокруг, он не может сдержать вздох. Так хорошо, что почти больно. Еще одно движение ее ладони, завораживающий блеск глаз, следящих за его лицом.       — Уайатт… Я хочу стать твоей. Прямо сейчас.       — Уверена? — выдох, следующий за новым движением снизу вверх.       — Да.       Когда он медленно продвигается внутрь, волна жара охватывает все тело, заставляя до боли прикусить губу, чтобы не застонать. Очень горячо. Тесно. Влажно.       Эллаира вздрагивает и судорожно втягивает воздух. Уайатт замирает, давая ей привыкнуть. Целует ее лицо. Прикрытые трепещущие веки, скулы, губы, подбородок.       Новый плавный толчок.        — Ты как? — шепчет это, и тут же кажется сам себе нелепым дураком. Но Эллаира открывает глаза, улыбается уголками губ:       — Это… Не так как я представляла.       — Хуже? — он замирает, готовый в любой момент всё прекратить.       — Лучше…

***

      — Только… Пожалуйста, не уходи сейчас, ладно?       — Я не уйду, даже если меня попытается прогнать вся королевская гвардия с твоим дядей в придачу.       — И с твоим отцом?       — Ага.       Голова Эллаиры лежит на его груди, руки обнимают торс и больше всего королева сейчас похожа на маленького доверчивого котёнка, собирающегося уснуть в какой-то неудобной, но очень милой позе. В голове проносится мысль, что, должно быть, теперь будет гораздо сложнее, когда… Когда придет время.       Но пока оно не пришло.