Касаясь холода и льда

      Когда Цинсюань предложил ему прийти на праздник в Небесные чертоги, Хэ Сюань долго не мог решить, соглашаться ли ему, и хочет ли он этого, и каким будет для него то, что ему недоступно. Что ему не принадлежит. И что не должно касаться его своим великолепием, и отсветами золота, и тайной запретностью.       Он не был божеством.       И не был помощником божества.       И не обладал теми духовными силами – своими или одолженными, которыми обладали те, кто собрались на этом празднике.       Но Цинсюань, напустив на себя тайный и скрытный облик, говорил о том, что это не сложно, и не стоит ему ничего – он предложил одолжить духовные силы Ши Уду, как Ши Уду отдавал ему их, как своему помощнику.       И притвориться помощником Ши Уду.       И Хэ Сюань не смог отказаться.       И не понимал, правильно ли поступил.       Духовные силы Ши Уду – ледяные волны северного моря, и серебристые отсветы на воде, и колкий холод – чувствовались чем-то одновременно правильным и неправильным, чем-то таким, чем он хотел бы обладать – но никогда бы не решился.       И, когда эти духовные силы затопили его, увлекая на самое дно, он не мог не думать о том, что Ши Уду на этом празднике, и Ши Уду, что притворялся мнимым заклинателем – так не похожи, как только может быть не похож сам на себя один и тот же человек.       Ши Уду казался совсем другим – и выглядел совсем по-другому – в этих серебристых отсветах шелка, и россыпи драгоценных камней по рукавам, и с этим мечом, что ловил отсветы лучей солнца и рассыпал их серебристыми искрами. Его словно окутывал шелест волн, и приглушенное перешептывание моря, и шорохи сонных озер – он и сам был своей стихией, и принадлежал ей так сильно, так ярко, как никогда не принадлежал в их небольшом поселке.       Он – совсем – не был похож на обычного человека, и Хэ Сюань не понимал, как мог принять его за заклинателя, и не заметить ни этого серебра, ни этого льда, и ни этой божественности.       Как он сразу не догадался.       И пусть одет Ши Уду что притворялся заклинателем, был просто и неприметно, и его пряди не были собраны изогнутыми шпильками и переплетениями заколок, и его фразы не скрывали следование правилам приличия – но Хэ Сюань должен был догадаться.       Как можно было перепутать ледяную заснеженность штормового моря с обмелевшим, неприметным озером.       - У нас рис закончился, - Хэ Сюань утонул в прошлом, в этом празднике, где он увидел настоящего Ши Уду, так сильно, что не сразу понял, о чем говорит сестра. И никак не мог решить, зачем на таком празднике, что окутан золотом и богатством, такое простое блюдо, как рис. – Ты не отвлекайся от заданий, я пойду, куплю, - и она помахала небольшим, немного истрепавшимся мешочком, что отозвался выцветшим позвякиванием и недовольным шорохом монет.       Хэ Сюань хотел возразить, и сказать о том, риса им нужно много – и в лавку, и себе – и что сестра не донесет сама столько, но потом вспомнил, что родители уехали в соседний город по делам, и лавка закрыта, и рис, если и нужен, то только им – остальное как раз и привезут родители, когда приедут. И, немного помолчав, он произнес с тем, чтобы решить, не отвлечься ли от заданий. И от мыслей о Ши Уду.       - Точно сама сходишь? Можем вместе, недалеко же.       - Так и зачем тебя отвлекать, если, как ты и сам сказал, лавки недалеко, и донести рис не будет сложно. Пиши свои формулы, это намного сложнее, чем принести немного риса, - и она рассмеялась, изобразив нечто запутанное и непонятное, что, похоже, в ее мнении и было теми самыми формулами, что набрасывал Хэ Сюань в своих свитках по учебе.       - Хорошо, - медленно, с какой-то своей неуверенностью, согласился он. – Только ничего не перепутай. И не покупай больше, чем нужно, залежится, потом никто есть не захочет.       И Хэ Сюань вернулся к своим свиткам, и формулам, и, окутывающим письменные кисти темнотой, чернилам.

* * *

             Он столько представлял Ши Уду – во всем его великолепии и божественности, таким, каким не догадывался о нем раньше, что криво усмехнулся, представляя недовольные фразы своих учителей, что удивятся, чем занимался Хэ Сюань вместо выполнения заданий по учебе, и что его отвлекло настолько, что он не решил ни одной формулы, не вывел ни одной задачи, и нашел правильных решений ни для чего из того, что он должен был выучить, если хотел и дальше заниматься и стать кем-то достойным. И, если бы они догадались, что так отвлекло Хэ Сюаня, они бы точно его не поняли.       И он заставил себя думать не про Ши Уду, во всем его божественном золоте, а про свою обыденность – и задачи, и формулы, и такие привычные числа. Письменная кисть касалась свитков, выводила на них темные линии чернил, что складывались в иероглифы, и золотистые отсветы свечей падали на бумагу неровными чертами, и правильные решения вычерчивались среди неправильных.       И Хэ Сюань так увлекся – как изначально мыслями о Ши Уду, так потом своими заданиями – что совсем не заметил, что времени прошло немало – и свет фонарей на улице превратился из выцветшего, тусклого, почти незаметного в яркий, золотистый, и темнота словно скрывала его, и рассыпалась блеклыми отсветами. И шелест, и шорохи, и шум голосов, что окутывали их поселок, тоже стали призрачными, неслышными. И ароматы готовящихся блюд для тех, кто возвращался после долгих заданий, чувствовались терпкими – мясо со специями, и пряными – сладкое и фрукты, и немного фруктовыми - золотистые отсветы чая на фарфоре.       Но сестра так и не вернулась.       Пусть и до лавки с продуктами дойти можно было так быстро, что Хэ Сюань не успел бы ни решить задания, ни придумать формулы, ни просто перестать думать о Ши Уду, и представлять о нем то, что не стоило представлять тому, у кого есть невеста, и у кого есть свои обязанности, и свои долги, и то свое – давнее, привычное, обыденное – что не стоило мимолетной увлеченности и восхищений величием божества.       Пусть Хэ Сюань и представлял Ши Уду почему-то тем обычным заклинателем в неприметных одеждах, а не тем, кого увидел на празднике в Небесных чертогах.       Но все эти глупые, непристойные мысли, и все это ненужное увлечение закрыла собой тревога, что заставила Хэ Сюаня поспешно откинуть в сторону набросанные задания, и бросить письменные кисти, с которых темными брызгами рассыпались чернила, закрывая этой темнотой привычную аккуратность всего того, что принадлежало Хэ Сюаню.       И убедиться в том, что времени прошло очень много, намного больше, чем нужно было, чтобы дойти до лавки, купить рис – и, пусть она могла захотеть купить что-то еще, но этого времени хватило бы, чтобы обойти все лавки в их поселке, и при том можно было останавливаться и разговаривать с каждым из торговцев, и не торопиться, и успеть прийти и в какие-то другие места, что нравились его сестре.       И он выбежал на улицу – растерянный, встревоженный, совсем не представляющий, к кому обратиться, у кого спрашивать, и как искать ту, что никогда не уходила надолго, и всегда предупреждала, если решит чем-то заняться, и Хэ Сюань и представить не мог, и не имел ни одной стоящей мысли, куда могла пойти его сестра, и почему не возвращается так долго.       Он заставил себя сосредоточиться, и не поддаваться тревоге – и, похоже, стоило поговорить с тем торговцем, у которого они обычно покупали рис – сложно было представить, что сестра стала бы покупать то, что они покупали часто, и что привыкли покупать в одной лавке, где-то дороже, или других видов.       Дорога до лавки показалась Хэ Сюаню такой долгой, как если бы прошли многие годы, и их поселок давно изменился, и дома обветшали и рассыпались камнями, и озеро обмелело и скрылось под темной, затхлой водной травой, и лавки закрылись и изменились, и стали такими, что у него не получалось отыскать ту, которую он искал.       И, похоже, Хэ Сюань правильно торопился – владелец лавки, господин Чунь – хмурый, грубоватый - собирался закрываться, но, заметив Хэ Сюаня, изобразил некое подобие дружелюбия, что, похоже, стоило ему немалых сил, и спросил:       - Будешь что-то покупать? Тогда я открою, пусть и собирался закрываться.       Хэ Сюань мысленно криво усмехнулся – были свои достоинства в том, чтобы постоянно покупать что-то в одной и той же лавке – и произнес, стараясь звучать ровно, непроницаемо, пусть его эмоции были больше похожи на волны штормового моря, чем на то сонное равнодушие серебристых озер, что он так пытался себе придать.       - Моя сестра собиралась купить у вас немного риса. Она приходила?       И Хэ Сюань застыл, ожидая того, что ему скажут, и не зная, что он хочет услышать больше – что никакой сестры в лавке не было, и она могла пойти куда-то в другую лавку, или встретить знакомых, что позвали ее в гости, или отвлечься на что-то другое – или то, что сестра приходила – и тогда у него не осталось бы никаких мыслей, что другое могло ее отвлечь.       - Приходила, - уверенно произнес господин Чунь, и Хэ Сюань не решался услышать то, что он скажет дальше, и постоянно поправлял свои растрепавшиеся пряди, и касался искусного серебра и синеватых камней шпильки в своей прическе, как если бы в этом был какой-то свой, особый смысл. – И купила рис, и еще немного всякого, - он неопределенно обвел движениями ладоней свою лавку, показывая, что у него что-то купили. – Но давно. И ушла давно. Она что, забыла что-то купить, и попросила тебя прийти?       Хэ Сюань молчал, не произнося ни слова, и никак не мог понять, что он чувствует при сказанном, и почему эта редкая шпилька заставляет его хвататься за нее, как если бы в этом могло быть какое-то решение.