Пособие для непослушных: закрывайте окна на ночь

Под ногами изредка палки хрустят и трава едва слышно шуршит, в лицо приятный летний ветерок подувает. По ветке дерева птица важно ходит, на стволе жук какой-то сидит, цветной. Дерево старое, больное: кора тусклая, с кучей бурых вмятин. Ран смотрит на дерево внимательно и мельком думает, что надо будет срубить его, пока дуб своих сородичей не заразил. Такими темпами весь лес вымрет. На северянку Ран старается не смотреть: дело гиблое. Несколько раз уже поворачивался к ней, чтобы сказать что-то, и тут же забывал, что сказать собирался. Мысли путались каждый раз, стоило ему взглянуть на эту коротышку в красивом фиолетовом ханбоке, а голова, казалось, отдельно от тела жила — сама поворачивалась в сторону этой неугомонной. Она при свете дня совсем иначе выглядит. Хрупкая какая-то, игрушечная почти, хотя ростом уже аж до плеч его доходит, а не в пупок дышит — не такая уж, выходит, и коротышка. У Тхуан кожа светлая-светлая, а глаза при свете дня, кажется, еще больше и ярче становятся. На веках нежно-фиолетовые тени, под глазом маленькая, едва заметная родинка, носик маленький, вздернутый. От людей с таким носом любые выпадки ожидать можно. У Тхуан длинные шелковистые волосы, заплетенные в незамысловатую косичку, и взгляд, совсем ей не характерный. Виноватый. Этот самый взгляд она устремила на Рана в тот самый момент, когда он бессовестно ее разглядывал. Кумихо наконец вспомнил, что хотел сказать. — Ябеда, вот ты кто. Старику пожаловаться решила? Очень по-взрослому. — Сам виноват, — тут же возмущенно ответила она. — Ты первый начал, так что три-три. В тот момент Ран захотел в лиса обратиться и цапнуть ее хорошенько, чтобы не возникала больше. Одно останавливало: ханбок у нее был больно красивый, иначе точно не пощадил бы. Ран понятия не имел, что говорить этой бестолковой, просто потому, что двух слов связать не мог — никогда прежде такого не было. Так и путался в собственных думах и предложениях. Думал, что и как сказать дальше, а придумать никак не выходило. Так и шел молча рядом, домой провожал. Молчал. Ран не знал, куда глаза деть. Смотрел себе под ноги, старательно камушки под ногами считал, вслушивался в их глухой стук по сухой лесной земле. Отвлечься от назойливых мыслей бесполезный пересчет не помогал. На тридцатом камушке он подумал о том, как она бессовестно к старику приперлась и растрепала все. У Рана в тот момент, кажется, сердце в пятки ушло, внутри все вверх дном перевернулось. Непривычно было видеть ее здесь, рядом с его домом, а не в темноте маленькой комнатки. На пятидесятом вспомнил, как ошарашенно она смотрела на него, точно призрака увидела. Не моргала почти, бегала глазами по его лицу, осматривала с ног до головы, точно экспонат диковинный. Каждую клеточку, кажется, своим пристальным взглядом беспощадно прожигала. На шестьдесят пятом подумал о том, что подумала о нем она. Ран никогда не беспокоился ни о своей внешности, ни о комплекции. Крепким и высоким быть удобно: в драке почти всегда преимущество на его стороне, даже лисья сущность не пригождается порой. Бывает, конечно, приходится при входе в старый ханок голову немного наклонять вниз, чтобы лбом о дерево не удариться, но в остальном Рана все устраивает. А Тхуан? Мысль эта глупая, в какой-то степени даже детская, а все равно покоя не дает. Девчонке не нравилась растительность над губами, но телосложение Мэн-как-там-его-Хо она никогда не комментировала. А Ран ведь видел ее друга детства разок: нескладный какой-то, несуразный, с северянку ростом. Собственное лицо кумихо тоже никогда не беспокоило. Он считал, что лишь люди по одежке встречают и за физиономии свои пекутся. Лис жил себе спокойно, без страха в собственное отражение смотрелся. Разве что пугался изредка при виде капель чужой крови, что смыть с лица не успел, и переживал, не успел ли дед заметить. Ран никогда не задумывался о том, как выглядит в глазах других, а тут вдруг забеспокоился. И опомнился вдруг тут же. Вспомнил, зачем Тхуан вообще сюда заявилась. Выпалил ей вдруг, сам себе удивившись: — И вообще, не придавай тому случаю такого значения. Не по любви он, успокойся, а, значит, не считается. Ран язык себе вырвать захотел за эту глупость, сказанную не в тему. Злобный взгляд Тхуан привел его в смятение. — Ах ты… да… да ты мне тоже ни капельки не нравишься! — Ну и замечательно. Любви вообще не существует. И дружки твои хваленые, которых ты постоянно в пример ставишь, тоже когда-нибудь хорошенько поссорятся и возненавидят друг друга. — Значит, любви не существует, а ненависть все же есть? — Да. — Циник. — Глупая. Тхуан окинула его нахмуренным взглядом и отвернулась. Ему с этой глупой еще полтора часа до деревни чесать надо было, а они уже успели обменяться любезностями. План по перепалкам сегодня перевыполнили, можно было расходиться. Оставить бы ее в этой чаще, и пусть сама идет, раз такая умная. Но эта бестолковая даже никакого оружия с собой не взяла, чтобы от хищников в случае чего обороняться. Так и приходится сопровождать эту капризную северянку. А северянка, хоть и злится еще, молча идти не может. Она же первая и прерывает затянувшуюся тишину. — Вот же хитрый ты все-таки! Знал же, что я к дедуле хожу, и не сказал, что он Мантэ и вы живете вместе. — А что бы изменилось от этого? — Я бы знала, где ты живешь, и ходила к тебе в гости. — А я гостей не люблю. Если ты не заметила, дед тоже. — А я не просто гость, я друг, — и гордо вздернула подбородок, словно не она только что его злобным взглядом прожигала. — И вообще, внук из тебя неважный. Дедушка иногда расстраивается, что ты уходишь куда-то. — Я ему не родной. Не обязан круглосуточно с ним сидеть. — Как это не родной? — А вот так. Мы… — Ран замялся, подбирая подходящее слово. — Сожители. — Сожители, значит… Я уверена, старик так не считает. Хотя что с тебя взять, шерстяной, — Ран от такого обращения опешил и не успел возмутиться, как она вдруг новую порцию оскорблений выдала. — Людские чувства тебе не понять. — Да иди ты… — Кстати о сожителях. Ко мне сегодня опять свататься приходили. Ран только хотел свою гневную тираду начать по поводу бесполезных людишек, а сейчас уже не мог сдержать улыбки, осознав все прелести логического мышления этой девчонки. Разницу между женихом и сожителем она, кажется, в упор не видела. В очередной раз кумихо подумал, что Тхуан никогда не найдет себе мужа. — И как сватовство? В этот раз можно тебя поздравить? — Он усатый, — и скривилась недовольно. Кумихо лишь закатил глаза. Поздравлять ее опять было не с чем. — Вот пристала ты с этими усами. Сбреешь ему их, пока он спит, и дело с концом. — Как легко все у тебя… — пробурчала она недовольно. — Зато у тебя все сложно. С Тхуан настроение менялось точно по щелчку пальцев. Она с одной темы на другую скакала, почти что ни на секундочку не замолкала. С ней настороже надо быть. С ней только и поспевай за ходом ее мыслей и в полемику вступай. Может, поэтому он и не убил ее тогда, много лет назад: интересно было, что эта непредсказуемая в очередной раз выдаст. А Тхуан вдруг, словно прочитав мысли кумихо, сказала с видом знатока: — А ты действительно хорошенький. И ведь такой милый с виду, а на деле… Вот не будь ты лисом, я бы… — и затихла тут же. Ран промолчал. В голову ни один колкий ответ не пришел. Ее прямота и открытость кумихо удивляла и землю из-под ног то и дело выбивала. Совсем не думала о том, что говорит — говорила, что думает. Ни разу еще при нем не кривила душой, определенно неправильная какая-то эта человеческая девчонка. Сейчас тоже правду сказала, Ран уверен был. А потому и почувствовал, как на душе вдруг непривычно легко стало и мир, кажется, новыми красками заиграл. У Рана сердце на четвертом веке жизни шалить начало: бешено заколотилось совсем не в тему. С грехом пополам Ли признал, что ответ девчонки на его неозвученный вопрос его устроил. Однако тему все же решил сменить. По-стариковски напомнил о том, что лес не такое уж и безопасное место. — И без тебя знаю. — Знаешь, а оружие с собой не взяла. — Я торопилась. — Торопилась она… Ран смотрел в темную непролазную чащу, прислушивался к звукам. Тишина звучала многообещающе. Тут кабаны иногда бродили, вот и держал ухо востро. Пока что этой коротышке ничего не угрожало. На улице уже смеркалось. До деревни оставалось не так уж и долго. — Убежала и наверняка мать не предупредила. — Ты у дедушки, что ли, этому научился? Говоришь как типичный старикашка, — на это Ран лишь брови в удивлении поднял. — Знает она, что я ушла. Она злится на меня за очередное неудачное сватовство, вот я и сказала ей, что сама жениха искать пойду. — А в итоге придешь ни с чем. — Сейчас букет ей в поле соберу. Оттает. — Подлиза. Тхуан опять одарила его недовольным взглядом и насупилась, отчего на носу вновь морщинки появились, но комментировать это лис уже не стал: мало ли, опять с дедом сравнит. О том, что он завидовал старику, Ран тоже не стал ей говорить. Мантэ там уже десятый сон небось видел, а Ран наблюдал за этой полоумной, что цветы в перелеске собирала, и зевал изредка. Букет и так уже в одной руке не помещался, а Тхуан никак не унималась; казалось, поставила себе цель собрать все цветы в поле. Сильно же она перед матерью напортачила, видать. То, что на какой-то из цветов у нее аллергия проявилось, девчонку тоже не волновало. Так и стояли они в сумрачном перелеске: один зевал, вторая чихала без остановки. Ран довел ее почти до края леса. В саму деревню он решил не заходить. — Так тебя видеть привычнее, — девушка улыбнулась, подняв взгляд на кумихо. Ран не сразу понял, о чем она, пока не заметил, что на улице окончательно стемнело. — Как думаешь, сильно получишь от деда, когда вернешься? — Неа, — беспечно отозвался он. — Если старик вечером лег на тихий час, то этот час на все восемь затянется. — А потом? — Остынет за это время. Девушка улыбнулась ему, помахала на прощание обеими руками, что крепко букет держали, и ушла. Спать наверняка легла со спокойной душой, сны яркие видела. Рану эта роскошь точно не светит. Не остынет старик за это время, и кумихо это прекрасно знает. Дед хоть и старый, а злопамятный. Ран знает, что получит от него хороший нагоняй. Мантэ до белого каления доведет, всю лисью душонку из него вытрясет. Скажет, что никогда больше не пойдет с ним по деревням, и запретит ему ходить в деревню на севере. Поздней ночью, когда старик не пойми от чего просыпается, происходит все то, о чем кумихо знает заранее. И после долгой гневной тирады деда и парочки оплеух Ран скрепя сердце обещает ему никогда к Тхуан больше не ходить, прекратить “над бедной девчушкой издеваться”. А еще Ран знает, что Тхуан придет сама. По крайней мере, в глубине души надеется на это.