Детективное агентство "Анна и её духи". Новое поколение. История первая.

— Древние сокровища, — задумчиво проговорил Трегубов, пробарабанив замысловатую дробь по обложке папки. — Теперь понятно, почему он смог купить это Шато Мутон. — Шато Мутон? — переспросила Маша и подвинулась чуть ближе. Волоски у Юрия на предплечье встали дыбом, и он сжал и разжал кулак, усмиряя непрошенную реакцию. — Какого года? — Сорок пятого. — Восемьсот или девятьсот? — уточнила Мария. Брови Трегубова взлетели вверх. — Девятьсот, — медленно ответил он. — А вы что, тоже в винах разбираетесь? — Не слишком, — отмахнулась Маша. — Виноградник перешел к младшей ветви нашей семьи, поэтому осведомлена о тонкостях виноделия я весьма опосредованно, но я знакома с баронессой Ротшильд и её сыновьями. Они выпускают Шато Мутон. Мы как раз, когда меня Соня приглашала на открытие нового сезона, и познакомились. Соня — это одна из моих кузин. Ну, это мы так друг друга называем, кузины, на самом деле родство дальше, но суть одна и та же. Она и Тимофей сейчас занимаются вопросами нашего виноградника. Трегубов вдруг осознал, что между ним, простым майором из маленького городка под Тверью, и ней — девушкой из Парижа, которая совершенно спокойно говорит о баронессах, виноградниках и младших ветвях своей семьи, не просто пропасть, а провал шириной в Европу. — А вы из какой ветви? — задал очередной шедевральный вопрос Трегубов. Ему нужно было что-то спросить, чтобы прекратить круговорот мыслей, которые глухо бились сейчас в висках. — Из старшей, — пояснила Маша. — Фамилия Штольман напрямую перешла. У младших она не сохранилась. — Вот оно как, — чувствуя себя невероятно глупо, протянул Юрий. Ему срочно требовался Реми Мартин двенадцатилетней выдержки. Бутылки две. — Если это сорок пятый год, то бутылка должна стоить очень дорого, — заметила Маша. — Сто пятнадцать тысяч долларов, — согласился Трегубов. — Ого! — покачала головой Маша. — Неужели сокровища Бенциановой были настолько дорогими, что он мог себе позволить купить такое дорогое вино? — Увы, я не слышал раньше такой фамилии, — сказал Юра, немного приходя в себя. Разговор непосредственно по делу очень помогал. — Поэтому тут не могу ничего сказать. Мария поджала губы, прищурилась, глядя в глаза Трегубова (Марианская впадина, Кессонова болезнь и ощущение, будто по башке шандарахнули чем-то тяжёлым), а потом сказала, полыхнув сапфировой крошкой: — Нужны свидетели! Очевидцы, так сказать! Трегубов открыл рот. Он давно отчаялся что-либо понять, поэтому просто кивнул. Какие свидетели им нужны? Свидетели чего? А, гори оно все синим пламенем! Пусть будут свидетели! — Сейчас будет сложно, но вы не бойтесь! — Маша стрельнула глазами по сторонам, удовлетворенно сморщила нос и, закрыв глаза, схватила Юрия за запястье. Двадцать тысяч вольт одновременно прошло через правую половину его тела, а волосы на затылке совершенно точно вздыбились как щетина, Трегубов был в этом уверен. Он не успел ничего сделать, потому что Маша открыла глаза и, улыбнувшись, сказала куда-то влево: — Спасибо большое, что пришли. Анна Викторовна и Яков Платонович были единственные, кто откликался на её зов. — Ба! Яков Платонович, — Маша не решалась называть его «де», например, как называла Анну. Штольман периодически ворчал из-за этого. — Скажите, вы знали некую Бенцианову, которая жила здесь в начале двадцатого века? Трегубов открыл рот и заткнул фонтан из тысячи вопросов, которые рвались сейчас наружу. Фэнтези расцвело пышным цветом, пусть и распускались цветы в пыльном коридоре старого корпуса провинциального института. Любовный роман, расходясь волнами от пылающего запястья, тоже никуда не делся. Оставалось радоваться, что комедь слегка попритихла. — Знали, конечно, — ответила Анна. Маша рассказала кратко о том, что им удалось выяснить, Штольманы внимательно её выслушали, а после Яков сказал: — Я видел то, что было в тайнике Бенциановой. Я не припомню, чтобы в её шкатулке было что-то настолько дорогое, чтобы… почём там доллар сейчас? Да, чтобы семьдесят миллионов на сегодняшние деньги можно было выручить. Маша улыбнулась. Призрак далекого предка, разбирающийся в современных котировках, её умилял. Штольман даже на том свете отказывался выпадать из ритма нового века. — Это после уж было, — сказала Аня, — как ты пропал. Она стала скупать драгоценности, потому что боялась, что с ней что-то случится и Ване ничего не достанется. Думается мне, что что-то из тех украшений могло быть настоящим произведением искусства. Её запас стал гораздо обширнее с того самого дела, — улыбнулась Анна, погладив мужа по руке. Он поднял брови, потому внезапно нахмурился и исчез. Теперь пришла очередь Маши удивленно смотреть на Аню. — Мы несколько дней не будем появляться, — немного печально сказала Анна Викторовна. — У Вити проблемы, мы там будем постоянно. — Совсем плохо? — шепотом спросила Мария, сжав крепче руку Трегубова. Чтобы её призрачные родственники беспрерывно находились с кем-то из родных — это должно быть что-то невообразимое. — Шпионаж и женщина, — развела руками Аня. — Та самая, рыжая? — Если бы! — вздохнула Анна и исчезла. Мария почувствовала себя осиротевшей. И тревога за брата завязалась под сердцем мерзким тягучим узлом. Нужно было срочно занять себя делом! Она повернулась к Трегубову и, отпустив наконец его руку, чему он был вовсе не рад, сказала: — Сокровище Бенциановой не было большим, но среди украшений могло встретиться какое-то, вполне могущее оказаться дорогим антиквариатом. Юрий кивнул, решив, что проще принимать все как данность. Подумает он обо всем за бутылкой чего-нибудь попроще, подходящего к его майорской рабоче-крестьянской физиономии гораздо больше Реми Мартина и Шато Мутона. — Давайте зайдём вон в ту аудиторию! — улыбнулась Маша. Трегубов и тут согласился без возражений. В аудиторию, так в аудиторию! Они поднялись со скамейки и пошли к двери.