Детективное агентство "Анна и её духи". Новое поколение. История первая.

— Да? — раздался в трубке немного хрипловатый голос, и Трегубов машинально сжал телефон. В реальности он звучал совершенно не так, и теперь царапал незнакомыми интонациями, тревожа Юрия и пробуждая внутри что-то непонятное и отчасти пугающее. О причинах странного жаркого и тянущего узла, завязавшегося вокруг солнечного сплетения, он решил пока не думать, поэтому прочистил горло и сказал: — Это Трегубов. — Я поняла, — он почувствовал, что она улыбнулась. Почему-то ему представлялось, что она с ним разговаривала, сидя на кровати. Решив и эту тему не развивать ввиду того, что огненные язычки вокруг сердца полыхнули во все стороны, Юрий собрался и продолжил: — Я… хм… нам нужно поговорить, я думаю. — И я так думаю, — согласилась Мария. — Тогда, может, встретимся в ресторане «Голубцовъ»? Он в паре шагов от вашей гостиницы. Маша не отвечала. Трегубов стал нервничать. Молчание затягивалось. — Вы меня на… свидание зовете? — спросила девушка наконец. Сердце ухнуло, повисло на ниточке, заторопилось качать кровь бешеными толчками. Кадры возможного свидания с парижской мадемуазель Штольман и популярной художницей Марией Штоль в одном лице завертелись перед глазами, и Юрий позорно бежал. — Нет, — тут же сказал он. — Не свидание, ни в коем случае! Разговор. Деловой. Исключительно деловой. Маша снова замолчала. На этот раз обиженно, как показалось Трегубову. Она вообще была неразговорчивой, судя по всему. Эти паузы в беседе странно на него действовали. Он начинал додумывать фразы девушки за неё или представлять какие-то совершенно неподобающие одному дню знакомства картины. Это действовало на нервы. — Хорошо, — раздалось наконец в трубке. — Через сколько встречаемся? — Я буду там минут через двадцать, — с облегчением сказал Юрий. — Хорошо, я тоже подойду к этому времени, — закончила разговор Маша и уже хотела нажать на кнопку, но Трегубов опять неизвестно почему (он вообще с самого утра делал слишком много всего по неизвестным ему причинам) вдруг сказал: — Мария, постойте! — Да? — голос снова вернулся к самому его уху, и развязавшийся было узел в миг затянулся обратно. — Вы нарисовали однажды картину, — проговорил Юрий, с ужасом думая, зачем ему это надо. Внутри почему-то была уверенность, что он должен задать этот вопрос. — Совсем маленькую. С ладошку. На ней рыжий домовенок что ли. — Славянский дух леса, — тепло от трубки и бархатный голос обожгли щёку Трегубова. Пришлось поменять руку и потрясти пальцами: мурашки совсем распоясались. Юрий слышал, что она улыбается. Слышал, что она любит свои рисунки. Он не надеялся, что Маша поймёт, о какой картине он говорит. Слишком уж маленький размер был у холста. Он не знал, что Мария долго не выставляла эту работу, нарисовав по сути для себя. Это был её лесовичок из детства. Она мельком увидела его, когда они с родителями поехали в путешествие. Маленькая Маша забрела в лесок, пока мама и папа ставили палатку, и увидела его под малиновым кустом. Она нарисовала его, и он стоял около её кровати до тех пор, пока не была устроена её большая выставка в России. Мария сочла, что славянский дух должен побывать на родине, и обратно он уже не вернулся. Кто-то купил его, несмотря на малый размер. — Вы ведь видели его когда-то, — сказал Юрий, который не мог отделаться от ощущения, что рыжее чудо с картины настоящее. Маша помолчала опять, затянув узел на солнечном сплетении Трегубова до предела. — Когда мне было пять, — сказала она наконец и положила трубку. Майор улыбнулся неизвестно чему (известно, конечно: пятилетний Юрий внутри тридцатилетнего мужчины взвыл от счастья и стал ждать чуда. Лесовики, домовые и водяные всегда казались ему живыми) и поднялся со стула. Ресторан «Голубцовъ» был местом популярным. Нужно было занять приличный столик.