Это пламя зови судьбою

                                          Это пламя зови судьбою, эти тропы пройдем с тобою,

                                          аметисты янтарь укроют, и не пеплу спорить с волною…

                                          Тростники над сонной водою, ты уносишь их сны с собою,

                                          плач и стоны да станут песней, ночь умрет, но утро воскреснет;

                                          ночь уйдет и проснутся зори, обернутся слезы росою,

                                          верь дороге и верь рассвету, ведь еще не кончилось лето…

                                                      (Синий Взгляд Смерти. Полночь)

Маки в Эпинэ уже давно отцвели, и упругие стебли звенят на ветру сухими головками, листья в лучах заходящего солнца подёрнуты дымчатой синевой. Кажется, Марианна ещё долго будет вздрагивать, глядя на алое зарево на небесах. Горели небеса, горела Оллария. Она, обезумев от страха потерять любимого навсегда, сквозь пламя, пепел и скверну прорывалась в охваченную безумием столицу, ведь там был Робер, и они были так нужны друг другу! Марианна спрыгивает с коня в густые заросли отцветших маков. Возможно, когда любимый говорил об Эпинэ, она представляла свой будущий дом не таким. Она ожидала солнца, бьющего в глаза сквозь бездонную синь, смятых алых цветов под копытами коней, а сейчас вечер и конец лета. И все же это её дом — пусть и уснувший, затаившийся на краткое время. Сюда никогда не доберется столичный кошмар. Даже когда Оллария окончательно сгорит в огне и «зелени», уничтожив сама себя. — Жаль, что твой путь домой стал таким, — Робер обнимает возлюбленную, целует её волосы — вернее, то, что от них осталось, когда состригли обгоревшее. — Я-то хотел, чтобы ты приехала сюда герцогиней Эпинэ… — он дотрагивается до её руки, на которой блестит браслет — символ их помолвки. — Главное — мы вообще приехали, — устало произносит Марианна. — Оллария мертва — как ты думаешь, она когда-нибудь оживёт? Алые и синеватые сполохи на небе — это не Оллария горит, это лучи закатного солнца продираются сквозь рассыпанные по небу облака, но Марианне кажется, что пережитый кошмар будет преследовать её долго, и даже закаты в Эпинэ будут отзываться вспышками ужаса. — Когда там снова появятся крысы и кошки. А в Эпинэ есть и белки — рыжие и быстрые, как маленькие огоньки. Ты обязательно их увидишь… Поместье спит — никто из его обитателей ещё не знает, что хозяин вернулся. Марианна и Робер не спеша поднимаются по массивным каменным ступенькам, идут в замок — спящий, но живой, готовый встретить свою будущую хозяйку. Приблудный кот, потревоженный их шагами и голосами, орёт так, как будто на него вылили кружку холодной воды, и уносится прочь — обыденно, даже вульгарно, но это кусочек жизни. Настоящей. И Марианна впервые за последнее время смеётся. Как будто совсем другой мир. Вместо дыма, пыли и пепла в воздухе витают ароматы летних трав. Тишина и сгущающиеся сумерки. Несколько мгновений — и сумерки превращаются в полную черноту, единственная вспышка света — это светящееся окно. Спальня, которую разбуженные слуги спешно приводят в порядок. — Хочу, чтобы эта ночь длилась бесконечно, — мечтательно произносит Марианна, присаживаясь в шумящую на ветру траву и прислоняясь спиной к мощному каштану. — А ты? — держа Робера за руки, она тянет его к себе. — Я тоже, любовь моя, — едва уловимый поцелуй в уголок рта. — Но сейчас я больше всего хочу выспаться… Ни в Олларии, ни прежде, в Агарисе, мне это так и не удалось. Марианна улыбается, хотя знает, что в темноте он не видит её улыбки. Конечно, он заслужил… они оба заслужили — выжить в этом аду, добраться до Эпинэ, чтобы наконец стать счастливыми. И просто выспаться.