Среди акаций пылаем

Почему ты не воздух? Ведь тогда без меня Ты не смог бы прожить Ни минуты. Ни дня.

Если в полуденное затишье выйти из корпуса по маленькой пыльной тропе к неглубокому оврагу, то можно затеряться среди пышных сладких акаций и ощутить умиротворение и восторг от весны. Это местечко среди белых цветений оставалось уединенным, и Жан подозревал, что только он бывает здесь. И он был не прочь в одиночку наслаждаться полной тишиной, разбавляемой лишь шелестом листвы, с которой играл теплый ветерок. Он приходил сюда не часто, лишь когда удавалось уйти незамеченным и прихватить с собой старую довольно потрепанную тетрадь с карандашом. Эта тетрадка была его уязвимым местом, хранилищем всех тайных страхов, надежд и всего того, что согревало его в минуты полного отчаяния. Жан дорожил ею и не ленился прятать ее каждый раз в разные места, лишь бы никто не увидел его слабости. На белых страницах с потрепанными краями можно было увидеть все, что он навсегда запомнил. Что однажды заставило его сердце трепетно сжиматься и быстро стучаться о грудную клетку, мешая ровно дышать. Сорванная камелия после возвращения из миссии, летние костры во время привалов, лежащее на столе боло, доставшееся ему большой ценой, и Эрен. Не его Эрен, а просто Эрен. Жан успел нарисовать его, когда после обеда тихо ушел посидеть под акацией, положив тетрадь на колени и беспрестанно оглядываясь, не ходил ли кто поблизости. Он с большим усердием выводил тонкими аккуратными линиями лелеемый им портрет, стараясь точь-в-точь передать все, что так трепетно любил. Выразительные горящие глаза, смотрящие в самую глубину, приоткрытые красивые губы, искусанные и все в трещинках, самые желанные, в которые отчаянно хотелось впиться, точеные скулы и небрежно спадающие пряди на лоб, выбившиеся из пучка. Когда он закончил портрет, то, в бреду и ничего не осознавая, нежно провел пальцем по знакомым любимым чертам лица и вдруг резко отдернул руку, будто обжегся. На миг он утратил чувство реальности и провалился словно в сон. Могло ли такое происходить с ним? Что случилось? Что заставило его проводить всякую свободную минуту в грезах о нем? Жану стало тесно в груди, и он сжал рубашку, ощущая пульсацию в висках. Он захлопнул тетрадь, убежал в корпус и чуть не швырнул ее в печь, но что-то его остановило. Он услышал в столовой, находящейся через стену, Эрена. Тогда он закрыл дверцу печи, глубоко вздохнул и растворился в бликах огня. С тех пор и тетрадка, и это место у оврага стали его пристанищем, которое дарило ему редкий покой. Жан пришел сюда и сегодня, чтобы спрятаться от шума и услышать собственные мысли. Он сел, облокотившись о толстый корень дерева, и прикрыл глаза. Его научили многому: как отстаивать себя, как побеждать, как держать меч, но не что делать со своими чувствами. Долгое время они, чувства, казались случайными, принадлежащими будто не ему. Но стоило Жану оказаться рядом с Эреном и услышать свое сердцебиение, как он понимал — ему не показалось. Он любил Эрена мимолетно. Когда слышал издалека его голос и тело пробирала волнительная дрожь. Когда случайно касался его руки и вздрагивал. Когда их взгляды на секунду пересекались. Когда в воздухе вдруг пролетал аромат его кожи. Тогда Жану становилось невыносимо. В эти мгновения Жан ощущал невесомость и старался за что-то держаться, чтобы не упасть. Он усиленно сохранял неприступное выражение лица, хотя изнутри его разрывало от радости случайной встречи и огорчения из-за невозможности избавиться от этих противоречивых чувств. Сжимая рукой тетрадь, Жан ощущал, как его окутывало тепло этого летнего дня. Внезапный треск ветки и странный звук вырвал его из лап размышлений в реальность, и он открыл глаза. — Что там? Лицо Эрена находилось в паре жалких сантиметрах от его лица. Жан дернулся и спиной вжался в ствол дерева, больно стукнувшись о него лопатками. — Что ты делаешь?! — воскликнул он. Только спустя пару секунд он понял, почему Эрен выглядел так странно. Тот висел вниз головой, держась на тросах от УПМ за ветвь дерева. — Псих, — Жан принялся ворчать, слыша частый стук в ушах. На его щеках выступил предательский нервный румянец. — Я не звал тебя сюда. Эрен ловко перевернулся и встал на землю ногами. — Я пришел сюда быстрее, — заспорил он, не отрывая глаз от смятой в руках Жана тетради. — Так что ты делал? Похоже, тетрадь сильно заинтересовала его. И чем сильнее проступал на его лице интерес, тем чаще дышал Жан, не зная, куда ее деть и как исчезнуть. — Думал. Некоторые люди не пренебрегают таким полезным занятием, — брякнул Жан, поднимаясь и отряхивая брюки от пыли. — Как грубо, — сказал ему вслед Эрен, явно чем-то огорченный. Жан спиной чувствовал, что за ним следят, но не оборачивался, упрямо шагая по дороге в корпус. Там он вновь оказался у печи и вновь держал тетрадь у огня, не решаясь отпустить ее. Ему было жарко, но он мелко дрожал, испытывая слишком много, чем мог вынести человек. Если бы был верный способ избавиться от непрошеной любви, Жан хотел верить, что он бы воспользовался им. Ему абсолютно не нравилось все, что происходило в его душе. В него словно воткнули нож, и рана никак не могла зажить, лишь кровоточила день изо дня, беспрестанно напоминая о причиненном. Жан положил руку на грудь и взмолился, чтобы никто не увидел его сейчас и не потревожил. Потому что сейчас он измучен и ненормально счастлив из-за того, что любит Эрена. Он устал от терзаний, но в то же время наслаждался ими, этими яркими, хоть и болезненными ощущениями, потому что они делали его живым. Он не просто так просыпался по утрам — он знал, что в умывальне столкнется с Эреном. Он не просто так хочет вернуться за стены после миссии — ему было за кем возвращаться. Жизнь Жана стала сложнее, но обрела немного больше смысла. Теперь он убедился, что не эгоист и ему доступно кое-что хрупкое, сложное и невидимое для других. И даже волноваться об этой надоевшей тетради было все равно приятно. Жан опять сохранил ее и на следующий день решил спрятать в пустующих холодных комнатах штаба, обычно заставленных всяким хламом. Туда никто не наведывался, и эти комнаты могли послужить надежным тайником. Неслышно ступая по лестнице, Жан поднялся на нужный этаж и толкнул первую попавшуюся дверь. В нос ударил ярко выраженный запах дерева и пыли. В забытой всеми комнате, светлой и с гуляющим по ней сквозняком, стояло несколько ящиков, накрытых парусиной, и старое пианино. Жан удивился, несмело подошел к пианино и небрежно провел ладонью по крышке. На его пальцах осталась серая пыль. — В разведке нет места веселью, вот его и убрали. Боялись, что пьяные солдаты станут сумасбродничать и сломают его. Жан обернулся и спешно вытер руку о брюки. — Ты преследуешь меня? — на выдохе спросил он. Эрен стоял у двери, не решаясь войти, и с волнением смотрел на него. Он приоткрыл рот, чтобы ответить, но вдруг передумал и отвернулся. Качнулся на ногах, пребывая в сомнении, и собирался уйти, как вдруг остановился и все же сказал: — Мне показалось, что… — Что? — нетерпеливо переспросил Жан. Если у Эрена и было какое-то намерение, то теперь он явно от него отказался. Он упрямо поджал губы. — Ничего. Жан старался избегать зрительного контакта, насколько это было возможно, опасаясь, что Эрен все поймет по глазам. Можно усиленно поджимать губы в строгую тонкую линию, можно хмурить брови, можно делать безразличную интонацию, но подавить влюбленный блеск в глазах невозможно. Его ни с чем не спутать. Жану кажется или хочет казаться, что глаза Эрена тоже влажно блестят и в них порой вспыхивают заветные огоньками. Эрен собирался уйти, но с губ Жана сорвалось такое ненавистное и желанное: — Останься. Издалека доносилось птичье щебетание, и Жан прислушался к нему. Ветки с пышной зеленой листвой царапали узкие окна, пропускающие яркий солнечный свет. Комната будто светилась, вся пропахла свежестью, чем-то сладковатым и пряным, словно и не было тут никакого старого хлама. В таком месте происходящее казалось не более, чем сном. Эрен тут же развернулся. Он будто бы с самого начала ждал этого слова. — Откуда ты знаешь про пианино? — спросил Жан, чтобы сгладить углы неловкости. — Ханджи, конечно, рассказала, — признался Эрен. Дверь за ним со скрипом закрылась. — Мы как-то пробовали на нем сыграть, — Эрен подошел к пианино, поднял крышку и неуверенно положил пальцы на клавиши, — но не получилось. Мы не умеем. Эрен нажал на несколько клавиш и скривился от неровных громких звуков. Жан сжал зубы. — Это точно, — согласился он и тоже встал у пианино. — Но каждый может сыграть кое-что простое. — Правда? — Эрен осторожно убрал руки. — Да, можно без нот сыграть, если есть слух. Я покажу, только… — Жан повернул голову в сторону, выискивая что-то среди рухляди. Эрен мгновенно его понял. Вдвоем они подхватили вытянутый ящик и приставили его к пианино, как скамейку, и сели на него. Жан чуть подвернул рукава рубашки, обнажая изящные запястья, на которых оставались мелкие едва заметные шрамы. Тетрадку, закрытую, конечно, он положил сверху пианино. Эрен внимательно наблюдал за аккуратными движениями его рук, плавно пробегающих по клавишам. — Оно даже не расстроенное, — Жан прислушивался к издаваемым звукам. — Жаль, что его убрали. Мы могли бы устраивать вечера. Тонкими пальцами он бегло пробежался по клавишам, и комнату заполнила легкая мелодия, льющаяся резво, как журчащий ручей в лесу. Эрен не шевелился и не отрывал взгляда от рук Жана, которые сотворяли что-то невероятное. Он смотрел, как зачарованный, и лишь его грудь вздымалась и опускалась так часто и заметно, что выдавало его сильное волнение. Жан старался не смотреть на него, он играл мелодию, но думал вовсе не о ней, а о том, что руки слегка дрожат. Его локоть соприкасался с локтем Эрена. Он чувствовал его тепло и еще больше терялся, не зная, что сказать. Простое случайное касание отчего-то казалось интимным, непозволительным, и потому они оба вздрагивали, если дотрагивались друг до друга, и сразу неловко отводили глаза. — Но это сложное произведение, — он остановился и наконец поднял глаза на Эрена. — Тебе надо простое, прислушайся и запомни клавиши. Попробуй маленький отрывок. Он сыграл что-то коротенькое и потом вопросительно посмотрел на Эрена. Эрен несмело положил пальцы на белые клавиши и нетвердо нажал на них. — Верно? — он прикусил губу. Жан слабо кивнул. Постепенно тепло, исходящее от Эрена, раскалялось и обжигало его. Внутри него словно подожгли фитиль, и ему стало невыносимо жарко. Эрен словно переживал те же ощущения и неловко отодвинулся. Тогда Жан мысленно выдохнул. Ему отчаянно хотелось коснуться Эрена вновь, но касаться и ничего не предпринимать с каждой секундой становилось похоже на пытку. Легкие раздражала щекотка, а ладони потели, голова кружилась. Ему было до безумия хорошо и плохо, словно по телу разливалась сладострастная, искомая им боль. — А дальше? — спросил Жан. Эрен вновь коснулся пальцами пианино, но в этот раз что-то пошло не так, и нестройный звук ударил по ушам. Эрен отпрянул. Жан сморщился, словно ему на ногу наступили. — Не, не так. Он осторожно и не без трепета взял руки Эрена и положил их на клавиши, чуть придавливая своими руками сверху. Руки Эрена, как и его, были горячими и влажными и немного шершавыми от частой работы с орудиями. Жану пришлось придвинуться к нему, и их колени и локти терлись друг о друга, и почему-то это казалось громче, чем музыка. Дыхание Эрена стало сбивчивым, он дышал через приоткрытый рот, стараясь всячески скрыть волнение, но Жан был слишком близко, чтобы не замечать такого. Он сам еле дышал. Горло сдавливало. Мысли разлетались осколками в черепной коробке и не хотели собираться воедино. Жан не думал ни о чем целом, в его голове лишь мелькали отрывки любимых воспоминаний, которые возвращались к нему из-за Эрена. Он помогал Эрену играть на пианино, накрыв его руки своими, и почти задыхался от невозможности вслух признаться в том, что безмерно любит его. Пару раз он решительно выдыхал, собираясь исправить положение, но стоило ему встретиться с непонимающим взглядом зеленых глаз, как его пробирала странная робость. Почему же так все сложно? Жан смотрел на Эрена все чаще и чаще, а Эрен уже забыл про пианино и ждал чего-то от него. Вдруг они остановились. Молчание было очень громким и выразительным. Жан отодвинулся от Эрена и положил руку на горло, в котором было сухо и застревали слова. Эрен неотрывно глядел на него, то облизывая губы, собираясь что-то сказать, то нервно сжимая край кофты руками. На его лице застыло мучение. Глаза смотрели томно и желанно, и в них виднелся лихорадочный блеск. — Мне показалось, что… — неуверенно начал Эрен и на миг прикрыл глаза. — Нет. — Что? — спросил Жан, пытаясь понять, к чему клонит Эрен. — Говори. — Не знал, что ты умеешь играть на пианино, — вдруг выпалил Эрен. Жан, разумеется, понял, что тот хотел сказать совсем другое. — Наверное, ты многого обо мне не знаешь, — огорченно хмыкнул он и отвернулся. У него больше не было сил оставаться здесь. Он громко захлопнул крышку пианино и собирался уйти, но вдруг увидел лежащую на полу раскрытую тетрадь и оторопело замер. Его пробрал страх. Листы с собственным портретом приковали глаза Эрена к себе. Эрен не шевелился, лишь ошарашенно смотрел на серые линии, изображающие его со всей теплотой и любовью. — Это… — слабым голосом начал он. Но Жан резко схватил тетрадь и быстрым шагом вышел вон. В его ушах стоял оглушающий звон. Он ничего не слышал и не видел и почти на ощупь вышел из корпуса на улицу. В один миг все внутри него болезненно сжалось. Ноги еле держали его, стали нетвердыми. Он убежал к акациям, за которыми его не было видно, и зажал уши руками, чтобы изгнать из своей головы этот раздражающий звон. Его мучал лишь один вопрос — понял ли все Эрен? Мучал ли? Истязал. Жан был молод и полон любви, которую ему было необходимо на кого-то излить. Он хотел прижать Эрена к себе, утонуть в нем, раствориться, позволить ему увидеть и услышать то, чего он не позволит всему миру. Жан мог заменить Эреном весь мир, и только признаться ему в этом было тяжело. — Жан! Постой! Эрен оказался позади него и положил руку на его плечо. Этим действием он околдовал его. Жан развернулся к нему, стиснув зубы, хотя лишь этого он желал — видеть его перед собой настолько близко, чтобы ощущать кожей его сбивчивое дыхание. — Я должен сказать, — Жан глубоко вдохнул, — что… На секунду он прикрыл глаза. Веки вдруг стали тяжелыми. Эрен смотрел на него пленительным взглядом, лишая возможности сохранить тайну. Его руки теребили то кофту, то карманы. Жан понял, что держать чувства сокрытыми теперь для него смертельно. Они были окружены белыми акациями. Оранжевый свет уходящего солнца пробирался к ним сквозь ветки и ласкал лица, придавая мягкость. Вокруг было так хорошо и тихо, безмятежно, словно все погрузилось в сон, лишь бы не мешать двоим сделать шаг навстречу друг другу. Алый шар заката катился к горизонту за спиной Эрена и подсвечивал его. Волосы Эрена растрепались и покачивались из стороны в сторону из-за шаловливого ветерка. Он оцепенело стоял напротив Жана. Все еще решительный, но другой, немного утомленный и волнующийся ожиданием. Жан выдохнул. Терять было нечего. — Я бы отдал все, чтобы быть рядом с тобой. Мне даже воздух не нужен. Я уже давно дышу только тобой, Эрен. Жан бы сказал еще многое, если бы в этот миг его губы не накрыли губы Эрена. Он не заметил, как расстояние между ними исчезло. Он чувствовал сладковатый привкус чужих влажных губ и вдыхал так полюбившийся ему аромат кожи. Он чувствовал освобождение. На его грудь легли две горячие ладони и сжали рубашку, будто лишая шанса отказаться от произнесенного. Эрен овладел им и отдал себя ему совершенно внезапно и страстно. Он так чувственно кусал его губы, так требовательно руками притягивал к себе за ворот, что Жан поддался ему. Он прижал Эрена к себе, схватив за плечи, и, разорвав глубокий поцелуй, нежно прикусил его шею. Эрен обмяк в его руках, стал мягче и смотрел непривычно нежно. Положив ладонь на макушку Жана, он принялся целовать его то в висок, то в уголки глаз, то в губы, словно не мог им насытиться. — Это действительно было так трудно сказать? — шепотом спросил Эрен. Жан поймал рукой его за подбородок. Эрен инстинктивно схватил его запястье, испугавшись, но не отдернулся. — Рядом с тобой у меня пропадал голос, — честно признался он, нисколько не чувствуя себя сейчас уязвимым. В глазах Эрена засияло обожание. — Мне никогда такого не говорили, — смущенно, что было с ним редко, проговорил он. — И я даже не знаю, почему стал думать о тебе. Просто в один день ты стал необходим мне, Жан. Как воздух. Ты верно сказал. И тогда Жан ощутил, как оковы спали, руки Эрена вновь сжали его плечи, а губы втянули в поцелуй. Они пылали среди акаций и не могли оторваться друг от друга.