The Last of Us: Предел

А завтра утром я стану служить мессу. Но до утра еще далеко, и волшебства в службе давно не осталось. А сейчас — только ночь и Мэгги. Желанная. И это тоже — святое причастие. Колин Маккалоу «Поющие в терновнике»

***

Сразу же после той ночи, когда я лишил Селену девственности, я отдавал себе отчёт в том, что она могла забеременеть. От одной этой мысли сердце сжималось и захватывало дух, настолько сильно, что казалось разорвет грудную клетку. Представлял её беременную… Как она ходит с животиком, гладит его и улыбается. Наверное, нет ничего прекраснее чем видеть, как внутри ее чрева прорастает моя дикая любовь, чтобы увидеть жизнь и превратить это безумие в человека. Я ждал этого. Да, блять! Эгоистично ждал когда она забеременеет. Я бы трогал ее живот, ощущал, как толкается ребенок. Мой ребенок. НАШ ребенок. Прислонялся бы ухом и чувствовал эти пинания, слышал биение его сердца. С благоговением бы прикасался к этому таинству… От одной воображаемой картинки распирало нереальной гордостью. И вместе с этим, до адской кровопульсации в висках, меня выворачивало наружу от тревоги. Да, у нас не так как у всех. Не так как у нормальных людей. У нас совершенно особая, дикая любовь, которую любовью то и не назвать в привычном понимании. Это чёрная, дикая лють. И те последствия, которые возьмет на себя моя маленькая, хрупкая девочка — целиком и полностью моя ответственность. Ранним утром, я вызвал Дока к себе в Штаб. — Если Селена забеременеет, я должен понимать с чем мы можем столкнуться, — сказал и сжал пальцы так, что заныли костяшки и заломило фаланги. Док снял очки и потёр переносицу. — Я хочу знать какие могут быть последствия от кровосмешения. — Смешение крови близких родственников может привести к появлению на свет детей, более предрасположенных к болезням, — спокойно ответил Док глядя мне в глаза. А я его ответ не ушами услышал, а кувалдой по морде прочувствовал. Он немного помедлил и продолжил: — Это связано с тем, что у таких партнеров повышенное количество одинаковых генов и, соответственно, более высокий риск наследственных заболеваний генного происхождения. Кулаком по столу так, что Док подпрыгнул и очки из рук выронил, от неожиданности. Бляяяять! Аж зверем взвыть хочется! Он сказал то, что и без него мне было понятно. — Джоэл, я сказал, что может привести, а не приведёт! Лично я, в своей практике, с таким не сталкивался. Поэтому не могу утверждать точно, что родится больной ребёнок! — Каковы шансы на здоровую беременность? — Ребенок может появиться как с патологией так и совершенно здоровый. И я предлагаю решать проблемы по мере их поступления. Ведь Селена еще не беременна, верно? — Пока нет. — У нас есть операционная, аппараты и кое-какие медикаменты. Со своей стороны мы сделаем всё возможное для превенции заболеваний и осложнений. — На каком сроке можно узнать о состоянии ребёнка? — Примерно после восемнадцатой недели. Грудную клетку сводит и чувствую, как потряхивает всего. — Если будет какая-то серьезная патология у ребенка… — осекся, потому что дышать трудно, — Ты сделаешь ей аборт. Сказал, и сам не поверил. Мне проще лезвием себе по шее провести, чем убить своего ребенка в утробе любимой женщины. Но я ни за что не обреку Селену на подобные муки — чтобы она вечно смотрела на свидетельство моей больной, проклятой любви. Док выдохнул, потер пальцами гладкий подбородок, потом потянул воздух носом. — Аборт? Джоэл, я не хочу быть моралистом, но каждый живой, человеческий ребенок это великий дар, особенно после Падения… — уклончиво ответил он. — Я мнения твоего не просил! Если плод окажется больным, ты вычистишь Селену. Проведёшь всё наибезопаснейшим образом для неё. И так, чтобы она ничего не поняла. Сделаешь ей наркоз. — Аборт при первой беременности опасен! — Я всё сказал. Вопрос решен. А теперь вернемся к антибиотикам. Хватит ли новой поставки на всех? И расскажи про производство. Что вы там химичите из грибов? Насколько это адекватно?

***

Однажды вернулся домой и застал мою девочку плачущей на диване. Маленьким комочком она завернулась в плед и тихо плакала в ладони. Чтоооо? Какая тварь посмела? — Селена, — опустился на колени к ней и без усилий отвел руки от её лица. — Что случилось? Кто тебя обидел? Зашипел сквозь сжатые зубы при виде её заплаканного лица. Подбородок дрожит, а прозрачные слезы дорожками стекают по бледным щекам. — Я ппытаюсь быть сильной, Джжоэл. — говорит, захлебываясь слезами, — Но эттосложно, когда всегда — вопреки. Сердце начало биться быстрее, удар за ударом разгоняя кровь по венам. — Назови имена, маленькая. Кто тебя так расстроил? Кто и что тебе сказал? Я же всё равно узнаю. Каждого, сука, жителя города на допрос вызову! Каждого! — Не скажжу…ты ихнакажшшшь… — Не плачь, девочка моя любимая. Тшш… — прижимаю ее голову к своему плечу, успокаивая. — Онисказли…ччто.мы.мммы…извращенцы… Я их не накажу, я их утоплю! Кишки свои жрать заставлю! — Ты услышала это в больнице? От кого-то из персонала или от пациента? М? Посмотри на меня, любимая. Еле сдерживая себя от первобытного гнева, готовый сорваться в больницу и перестрелять там всех нахер, я взял Селену на руки и к себе прижал. Лично ей в лицо такое бы побоялись сказать. Даже самая последняя псина Джексонвилля знает, что в сторону моей женщины дышать то опасно, не то что обижать. Значит, эти слова она услышала случайно. Я еще долго укачивал ее на руках, гладил по голове, успокаивая. Просил поделиться именами, но она так и не рассказала. — Я такая слабая, Джоэл, — она начала говорить и я замер. — Я жалкая. Как только я услышала эти сплетни, эти гадкие слова, мне стало так плохо, — шепчет бледными губами. — Нужно было забыть это, не реагировать. Но я не смогла. Я впервые столкнулась с таким. И наверное, это не закончится. Они будут говорить о нас… Осторожно обхватил ладонью ее лицо и наши взгляды встретились. — Я хочу чтобы ты надела то белое платье, что сшила тебе Драгмар. Готов поклясться, ты в нём ослепительно красива. — Надеть белое платье? Для чего? — недоуменно выдохнула. — Сегодня мы поженимся. Смотрит на меня такими яркими, такими невыносимо зелеными глазами. И она не спрашивает. Только мое отражение дрожит в ее взгляде. — Сколько раз я проклинал себя, сколько раз я разбивал руки в кровь, до мяса на костяшках, сколько раз я хотел всадить себе пулю в висок, чтобы сбросить это наваждение. Но я так и не смог заглушить тебя в себе. Я провалился. Как ты меня называла? Урук-Хай? Бессмертный воин? Нет, маленькая. Ты была неправа, ибо разнесла этого воина в клочья одним лишь своим вздохом. То, что я чувствую к тебе — это страшно, Селена. Ты понятия не имеешь каковы размеры моей одержимости. И ты никогда не будешь безумна мной настолько, насколько я безумен тобой. Если ты когда-нибудь передумаешь и разлюбишь меня — я убью тебя. А затем сдохну сам, потому что без тебя я не жилец. И корчась в аду я буду точно знать, что ты никогда не будешь отдана другому тем Богом в которого я никогда не верил… Даже на том свете ты будешь принадлежать только мне. Потому что отныне ты не моя племянница. Я стираю это слово, зачеркиваю и пишу новое. Забудь его. Оно больше не существует. Перед всем миром и Богом ты будешь моей женой.

***

Несколькими днями ранее… Как только я переступил порог церкви, деревянные полы заскрипели под ногами прихожан, которые тут же поспешили к выходу. Падре, до этого тихо читающий молитвы, поднял на меня удивленный взгляд и замолк. Здесь он видел меня впервые. — Не прекращай молитву, падре. Я подожду, — в глухой тишине мой голос отразился эхом от стен и потолка. Прошел к дальней скамье, изрезанной временем. Присел на нее, вытянул ноги и достал пачку сигарет из нагрудного кармана. Закурил. Падре захлопнул священное писание и направился с алтаря ко мне. В это время, за моей спиной, закрылась тяжелая, деревянная дверь. Вышел последний прихожанин. Мы остались одни. — Здесь нельзя курить. Я сделал глубокую затяжку и затушил сигарету о подлокотник. — Окурок куда? Падре стоит надо мной, глядя сверху вниз. — Урна есть на улице, — он кивнул в сторону выхода. Что ж, я потерплю его спесивость. Сделаю тотальное исключение. — Уходить я пока не собираюсь, — ответил ему и убрал хабарик в карман штанов. — Ты пришёл исповедаться? — Боюсь, мне уже поздно. — Никогда не поздно покаяться за содеянное. — Не трать своё время, падре. Я здесь по делу. Он присел на скамью рядом и окинул меня взглядом. — Ты даже не позволишь Ему поговорить с тобой? — Зачем Создателю говорить со мной? Тратить свое роскошное время. Скорее всего эти минуты он потратит на массовые убийства людей и распространение Кордицепса, чем он и занимался последние одиннадцать лет Падения. Если Он вообще не забыл про всех нас. — Он никогда не забывал. — У меня есть подозрение, что Ему насрать. — Создавать или не создавать жизненные обстоятельства, условия нашей жизни или, выражаясь твоими словами, массовые убийства — это не функция Бога. Бог создал нас по образу и подобию Своему. Ты создал всё остальное властью, данной тебе Богом. При этом Бог дал тебе свободу выбора — ты волен делать со своей жизнью все, что ты захочешь. — Иными словами — Падение следствие наших деяний? — Простыми словами, причина — наше скудоумие и собственное невежество. Но все люди изначально задуманы чистыми сосудами, которые должны быть ведомы только чувством любви. Это должна быть главная наша мотивация к жизни. Но затем всё извратили и мир покатился вниз. — Все человеческие действия мотивируются на глубинном уровне одним из двух чувств — страхом или голодом, падре. Это все, что мотивирует человека, и все другие идеи являются производными этих двух. Все остальное — просто различные вариации, различные обработки одной и той же темы. — А как же любовь? Невысокие окна пропускают приглушенный свет, который ложится на простые стены, не украшенные золотом и красками. — Разве не ради любви к ближнему ты создал этот город? Разве не… — Философии на сегодня достаточно, — перебил его. — Ты повенчаешь меня с моей женщиной. — Зачем тебе, если ты не веришь в Бога? — Потому что в Бога верит она. — И всё же, ради любви ты здесь… Кто она? Кто твоя женщина? — Селена, — спокойно ответил и втянул ноздрями воздух пропитанный запахом свечей и ладана. — Так это правда… — сухо выпалил он и повернул голову к алтарю. — Правда. Вот и моя первая исповедь. — Это невозможно! — падре вскочил со скамьи и отступил от меня как от прокаженного. — По законам церкви запрещены браки между кровными родственниками! Я не могу венчать вас. Это инцест! Если задушу его сутаной, венчание придется отложить. Другого священника нет. — Падре, я делаю по отношению к тебе то, что не делаю никому — я тебя прошу. И заметь, по-хорошему прошу. Повенчай нас. Что тебе надо? Назови свою цену. Еда? У тебя и у твоей семьи будет неограниченные запасы. Вода и электричество? По рукам. Тебе ведь точно нужна еще одна церковь. Смотри сколько желающих послушать твои красивые речи. Возьми любое здание. Я разрешаю. Только повенчай нас. — Еда это прекрасно… Да и электричество это…ох…уму непостижимо. И здание мне необходимо, но желательно где-то в центре у Столовой. Да, так то я согласен… Но… Хм… Он замялся, густо раскрасневшись, а затем провел рукавом по мокрому лбу и выдал: — Но ведь это страшный грех, Джоэл! Я же не Господь Бог, я же не Апостол! Я не могу переписать Библию! И в конце концов как я объясню это прихожанам? А вот теперь он начинает раздражать. Я встал со скамьи и пошел на него на ходу разминая шейные позвонки. — «Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться с тем, чтобы открыть наготу», — продолжает падре, отступая от меня назад, — послание от Левита, глава восемнадцать, стих шесть. Схватил его за грудки и приставил нож к горлу. — Прямо сейчас ты станешь кем угодно. Апостолом или самим Иисусом Христом, иначе я стану Иудой и перережу тебе глотку. Послание от Миллера, слово номер один. — Я с-смерти не боюсь! Её нет! — А семья твоя смерти боится? Супруга? Дети? Твой сын… Сколько ему сейчас? Семнадцать? Скажи, он боится смерти? — Только не моя семья! Прошу! Я же ничего не сделал! — Вот именно. Ты не сделал. Но сделаешь. Лихорадочный взгляд падре скачет между мной и кончиком ножа. — Когда мы придем, ты встретишь нас с распростертыми объятьями и беспрекословно проведешь обряд венчания. Ты меня понял? Запоминай каждое слово. Внимательно меня слушай. Не забудь ничего. Выучи слова наизусть. Чтоб от зубов отскакивало. Падре быстро кивает. — И не дай Бог, моя женщина узнает, что тебя заставили. Я вырву тебе язык собственными руками. Тряхнул его за сутану и продолжил: — Перед лицом Всемогущего и всех святых этот союз… — П-пред лицом Всем… и всех этот с-союз… — Слово пропустил! Заново повторяй! — Перед лицом… Как там дальше? Блять. Взял его за шкирятник и поволок к ближайшей двери. — Что там? — Мой кабинет! Ааа! Открыл с ноги дверь и затащил падре внутрь. Посередине комнаты стоит дубовый стол с зелёной столешницей и красное, мягкое кресло. Картина в массивной раме на стене, под ней на полу старинный глобус. Резной шкафчик заполнен книгами и какими-то антикварными вещицами. Где он только этим разжился? Хорошо живёт. — Найди лист бумаги и чем писать. Записывать будешь под диктовку. Падре подскочил к столу и открыл верхний ящичек. — Вот карандаш и листок. Нашёл! — Записывай! — Д-д-да, записываю. — Перед лицом Всевышнего… — Это в исламе Всевышний, а у нас… Всадил нож в стол, припечатывая к нему листок бумаги. — Молча пиши! Перед лицом Всемогущего и всех святых этот союз является легитимным по всем земным, небесным и преднебесным правилам. — Помедленнее, пожалуйста… — Падре записывает трясущейся рукой, — … и преднебесным… — Одобряемым Богом, ангелами и архангелами. Кто еще там есть? — Где? В Библии? — Ну а где еще? Не беси меня, падре. — Главное, что Бога назвал. А так там много кто упоминается… рыбаки, демоны, херувимы, Серафимы, Сатана, — ответил, покосившись на меня. — Надо было соглашаться на электричество. — Я согласен! Согласен! — Пиши дальше!

***

Сейчас Падре выдавал заученную речь и обливался потом. — Перед лицом Всевышнего и всех святых этот союз является легитимным по всем земным, небесным и преднебесным правилам. Одобряемым Богом, ангелами и архангелами…. Слова растворялись где-то на заднем фоне. Потому что передо мной стояла ОНА… Глубоко дышал, глядя на эту совершенную красоту. До безумия прекрасное лицо. Ни одной общей черты с Томми или со мной, ничего кроме удивительной, буквально ослепляющей женской красоты от которой мутнел разум. Белое платье подчеркивало ее ангельскую чистоту. Вышибало дух, глядя на прикрытую тонкой материей грудь с твердыми камушками сосков, тонкую талию и на волны распущенных по хрупким плечам волос. Она — мой Бог. Она и есть моя религия. — Моральный, верный, чистый и пречистый союз, становится моральным, верным, чистым и пречистым браком… Венчание произошло пред общиной Церкви. — дрожащим голосом продолжает падре. — Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключённый вами супружеский союз я…эмм…я… Придушу его сутаной. — Сейчас…сейчас… Ах вот, да…вспомнил… И заключённый вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви! Обменяйтесь кольцами! Протянул ей ладонь, и Селена вложила в нее свои прохладные подрагивающие пальчики. — Теперь я сам, любимая. Прикасаюсь к ее рукам, словно жаждущий касания святыни. Медленно надел на безымянный кольцо с маленькой птичкой. Тонкая рука, тонкие пальцы… — Объявляю вас мужем и женой! Сильно сдавило дыхание, судорожно глотнул воздух и тут, словно нож пронзил меня внутри, между ребрами, захотелось закричать и не смог…только смаковать до одури желанный факт. Селена моя… Сердце, душа, жена моя… Ее глаза медленно расширяются и наполняются слезами. Наклонился к ней, прижимаясь лбом к ее лбу. — Я буду любить тебя вечно. — Я буду дышать тобой, Джоэл. Любить до последнего своего вздоха. Назад пути не будет. И не было его никогда. — Теперь только смерть разлучит вас!