После дуэли

Анна слушала Штольмана не перебивая. Лицо ее было бледным, но не от страданий, а от чувств, которые ей редко доводилось испытывать. Впрочем, одно из них было знакомо ей даже слишком хорошо – чувство потери. Однако прежде Анне не доводилось терять именно друзей. Она не так-то легко разочаровывалась в людях. Ей было свойственно искать и находить оправдания чужим промахам. Вот и теперь она пыталась оправдать Антона Андреича, которого всегда считала милым, честным, самоотверженным, но, в глубине души, недалеким. И разве она не была права, ведь только скудоумием можно было объяснить его мечты о лучшей жизни для Анны. Как он мог, проведя столько лет рядом с ней, не понять, что слава, почести и богатство не стоят для нее на первом месте в перечне того, что необходимо для счастья. Возможно, по причине же ограниченного ума Коробейников не понимал всей меры своей вины в преступлениях, ведь сам он ничего не совершал, лишь предоставлял сведения, которыми Полина распоряжалась по своему усмотрению. Но его доносительство оправдать не удавалось. Представляя себе доклады, в которых скрупулезно препарировались чувства ее и Якова, ее видения и участие в следствии, Анна осознавала, что никогда не сможет взглянуть на Коробейникова по-прежнему. Что касается Полины, о ней Анна предпочла бы не думать, потому что малейшая мысль перехватывала дух и застилала глаза красной пеленой, требовала совершить нечто ужасное, чтобы заставить мнимую подругу искупить все зло, причиненное ею с таким удовольствием, ее циничную ложь и двуличность. И конечно же, угрозу Якову. Кстати, об угрозе. Анна посмотрела Якову в лицо. - Наказание, которое обещала вам Полина, - это слова доктора Ланге? Штольман кивнул и отвернулся. Невольно перед мысленным взором каждого из них возникла ненавистная картина того теплого осеннего вечера, когда Анна стояла рядом с Яковом, у всех на глазах держа его под руку, не зная, как мучительно он ищет выход из положения, когда столичный доктор, наслаждаясь, бросил: «Яков Платонович, вам привет от вашей супруги». И на маленький дворик упала судьбоносная тишина, в которой замерло время, перестали биться сердца, и лишь отзвук мыслей нарушал звон в ушах. «Кушайте обещанное, Яков Платоныч. Ну скажите же ей, что жены никакой нет, и получите заслуженную пощечину. Долго, ох, долго будете объясняться, и поделом вам». «Негодяй, мерзавец, так он еще и женат! Если б я только знал, сразу раскрыл бы Анне Викторовне глаза! Что он сделал с ее честью!». «Вот это поворот! Теперь хлопот не оберемся, быть скандалу. Только бы не дуэль!». «Что же вы, профессор, вот так при всех Яков Платоныча позорите. Он порядочный человек, как бы вам от него не досталось». «Подлец! Я всегда знал, что он обманет ее. Я вызову его здесь и сейчас, и избавлю Петра Ивановича от необходимости выбирать между любовью племянницы и долгом чести». «Яков! Скажи, что это неправда! Яков! Почему ты молчишь?! Неужели…». «Прощайте, драгоценная моя Анна Викторовна». Все произошло как нельзя кстати, и вот уже она убегает от него не оборачиваясь, ему не придется самому обманывать ее. И вызов приоткрывает дверь к последнему средству загнанных в ловушку, путь к той свободе, которую никто не властен отобрать, в тот мир, где никто не сможет помешать ему сопровождать ее вечно, пусть даже она будет отныне лишена возможности видеть его. Все сделано как должно, без дара ее оставят в покое. Она не будет слишком тосковать, если сочтет его предателем. Все верно, все так. Но как же больно. …Как больно терять веру, тем более окончательно. Теперь уже нет надежды на любовь, что спасла ее в ночь предательства отца. Тогда она могла утешаться тем, что если один из двух самых важных в ее жизни мужчин изменил, другой остался верен себе и ей, поможет, поддержит, подставит плечи под рухнувшее небо. Теперь не осталось никого. И жить больше незачем… Анна прикрыла глаза, сгоняя слезы воспоминаний, уносящие последние осколки разбитого зеркала мнимой измены, которые, оказывается, не до конца покинули ее сердце. - Ты хотел спасти меня, но чуть не погубил, - сказала она глухо. – Я снова перестала быть собой, как тогда, когда ты исчез. Неволя, смерть, жизнь – все потеряло значение, и любовь ушла. Да, да! Если ты хотел именно этого – тебе это удалось. Слава богу, Александру Францевичу удалось заманить меня сюда, и то, что произошло этой ночью, вернуло все на свои места, хотя и не сразу. Анна перевела дыхание. - Ты все понял правильно. Я не могу и не хочу пользоваться даром по заказу, тем более под угрозой, какое бы там ни имелось в виду благо. Да и благо каждый понимает по-своему. Но тебе не пришло в голову, что без тебя мне не нужна никакая свобода, да и сама жизнь неинтересна. Штольман не сводил с нее тяжелого от эмоций взгляда, в котором немыслимым образом сочетались уверенность в своей правоте и сожаление, тоска и страсть, отчаяние и надежда. - Твое главное и вечное заблуждение в том, что ты не доверяешь моей силе. Ты берешь все на себя, по мужскому обыкновению, бережешь меня от бремени выбора. Напрасно. Я не дитя, не нужно меня опекать. И боготворить меня тоже не стоит. Взгляни на меня, как на равную. Вдвоем мы сможем справиться с кем угодно. Они вздохнули одновременно, и это слитное дыхание словно скрепило их единство, освобождая от горечи пережитого. Анна снова взяла Штольмана за руки. - Мне тоже нужно многое тебе рассказать. О том, чему я раньше не придавала значения, а теперь поняла, что это может быть важно.