После дуэли

Все ушли, даже видения. Анна осталась одна, совершенно опустошенная пережитым. Но это не была звенящая пустота бессилия. Скорее, непрестанный отлив, словно душа собирала силы для чего-то небывалого. Страшась происходящего и не в силах ждать в неподвижности, Анна встала. Палата, где находился Штольман, была недалеко, но путь занял целую вечность. Кружилась голова, дрожали руки, бешено стучало сердце. Что произойдет, когда она его увидит? Что почувствует? Что сможет сделать? Вот и дверь. Она осторожно толкнула ее, та отворилась без скрипа. В слабом свете ночника трудно было различить лицо, и все-таки Анна поняла, что глаза Штольмана закрыты, и вздохнула с некоторым облегчением. Она не чувствовала себя готовой встретить его взгляд. Подойдя поближе, придвинула к его постели стул, села, вглядываясь в его лицо. Он не метался, не бредил, как когда-то. Спокойный, даже равнодушный, неподвижный. Словно… словно… Ужас снова горячо хлестнул Анну, и она схватила Штольмана за руку. Теплое прикосновение ее успокоило, но… Пальцы даже не дрогнули в ответ. Расслабленный, вялый, будто и не он. И Анна впервые вдруг ясно представила не жизнь без него, а их общее будущее. Утро, она улыбается ему навстречу и говорит, говорит… за двоих. Рассказывает о том, что видела нынче утром, какова погода, и как они пойдут гулять. Солнечный день, они сидят на веранде, она придвигает к нему чашку чая, он послушно пьет. Молча смотрит мимо. Вечер, они гуляют по саду. Она ведет его за руку. От него не исходит ни радости, ни признательности, ни даже довольства. Она взывает к его душе, но отклика нет. У меня никогда не будет семьи, поняла Анна. Детей. Будут слезы матери, страдания отца, сочувствие дяди, осуждение окружающих. Вечное служение первой любви, которая больше не будет взаимной. Анна содрогнулась, но не выпустила его руки. - Я виновата перед тобой, - сказала она негромко, не отрывая взгляда от его пальцев. – А виноват ли ты, и насколько, мне теперь не узнать, ведь я так ни о чем тебя и не спросила. Ты не из тех, кто легко говорит о чувствах, о тяжком и стыдном, но ты не мог бы долго мне сопротивляться, если бы я по-настоящему хотела узнать. А я и не хотела. Я не желала замечать, что ты болен, что память о прошлом тебя не отпустила, что у тебя тяжело на сердце. Мне было страшно возвращаться в тот залитый кровью коридор и делить с тобой твои страдания, мне хватало своих. Прости. Он вдруг тяжело вздохнул, и Анна вскинулась, но он по-прежнему казался спящим. - Случилось невозможное. То, чего не должно было произойти. Но ты все-таки жив. И я больше тебя не оставлю. Не из-за… не для того, чтобы не допустить того будущего, которое открылось мне сегодня. Не поэтому. Не потому, что ты нуждаешься во мне, а потому, что я в тебе нуждаюсь. Я буду любить тебя, как мужа, как ребенка, как… не знаю, какой гранью повернется любовь, но я все равно буду любить. Я не стану вспоминать о том, как все было, представлять, как все могло бы быть. Я буду радоваться каждому дню, что мы вместе, вот и все. Анна подняла, наконец, глаза и продолжила, чувствуя теперь прилив душевных сил, волну, способную снести все случившееся и освободить место для новой жизни. - Я не знаю, слышишь ли ты меня, понимаешь ли, но все равно хочу сказать тебе это. Жить только вместе, иначе никак. Любовь – моя вера, на нее уповаю. Время вышло. Волна достигла пика и обрушилась. Штольман открыл глаза.