После дуэли

Анна сидела за своим рабочим столом и все повторяла про себя разговор с Милцем, словно пытаясь найти ошибку в своих вопросах или его ответах. «Возможно, при хорошем уходе… Но, насколько мне известно, Яков Платоныч капиталов не нажил, можно рассчитывать только на казенный. - А разве жена? – ненавистное слово тошнотворно обожгло горло. - Так ведь она невменяема, лечится в клинике доктора Ланге. Очевидно, на свои средства. Более ничего не знаю». Очередное известие оказало на Анну столь оглушительное действие, что она вдруг ощутила себя не живым человеком, а персонажем английского романа. Извинившись перед доктором, она скрылась за дверью своего кабинета, чтобы привести в порядок свои чувства и мысли. И вот уже целую вечность безуспешно пыталась это сделать. Все эти дни, сидя взаперти, она то впадала в беспросветное отчаяние, ощущала то болезненное недоумение, то тяжкий стыд обманутого доверия. Думая о том, что он сделал, она совсем не думала о нем и его чувствах. Как это случилось? Как вышло, что она даже не почувствовала его близкой смерти и его отсутствия?! Значит ли это, что любовь ушла, или ее вовсе не было? Конечно, Анна заметила, как он изменился. С момента своего возвращения Штольман вызывал у неё лишь горечь, желание уязвить его, унизить. Словно не о нем она так неотвязно думала много лет, мечтая лишь о том, чтобы быть рядом. Это был и он, и не он. Никогда раньше Штольман не смотрел на неё такими больными глазами, безропотно принимая обидные речи и ещё более обидные поступки. Но его покорность лишь раздражала. Тогда впервые Анна задумалась о том, любит ли она его до сих пор. Испугалась, заставила себя вспомнить, уверила себя, что любит. И после его объяснения толкала себя к нему, пробуя и отодвигая границы, говоря себе - это же то, чего ты хотела, бери же, ну. Но что-то было не так. Что-то мешало, и радость не была искренней, и близость потеряла остроту. Быть может, он был нужен ей прежним - резким, саркастичным, властным, ни в чем с ней не соглашающимся. И честным. Ведь этот, такой послушный и во всем ей угождающий, так обманул ее. Анна закрыла глаза и глухо застонала. Что же делать? Как ей быть теперь, когда он болен по-настоящему? И так же женат. Не бросаться же ей на шею чужому мужу? Пусть кто-нибудь другой возьмет на себя уход за ним! Внезапно ей стало холодно. Анна увидела ухоженный, но мрачный парк и две фигуры на скамейке, мужскую и женскую. Он был равнодушен и нем. Она тряслась, то ли от холода, то ли от страха, но тоже не говорила ни слова. Серые глаза источали вязкий туман, который клубился между ними, сглаживал жесткие черты лица, окутывал распущенные волосы и плотной вуалью ложился на душу. Вдруг в поле зрения появился доктор Ланге и что-то сказал. Они медленно поднялись и покорно последовали за ним в безнадежность, прикованные друг к другу и к нему своим безмыслием и безмолвием. Задыхаясь, Анна изо всех сил рванулась из этого видения. Только не это, нет! Она готова была простить что угодно, лишь бы не допустить подобного. Но едва она пришла в себя, как ее снова накрыло. Марья Тимофеевна стоит за ее спиной, говоря ее отражению: «Анечка, он тебе не пара». Анна качает головой, но мать уже протягивает ей руку из Зазеркалья: «Пойдём, ты сама все увидишь». Она ведёт дочь сквозь ее и чужие воспоминания и Анна видит ночной поцелуй в пролётке и тут же своё лицо в его руках, «мы танцевали с вами?»; раздетая, она бьется в его руках, а он отправляет ее домой с городовым; она блуждает по лесу, а он просит у князя деньги. Но видения оказывают обратное действие – Анна блаженно улыбается, и ныряет туда, в прошлое, где он насмешничает, опекает, ревнует и спасает. Он делает признание, и она прижимает его к сердцу, которое, как и сейчас, готово выскочить из груди. Но мать распахивает перед ней дверь в бесконечный коридор, по которому он ползет, оставляя за собой кровавый след, - в самый страшный ее кошмар. В ее отчаяние, ужас, безумие, страстное желание быть с ним, неутолимое тогда и неутоленное до сих пор. «Это все, что дала тебе любовь к нему», - неслышно говорит Марья Тимофеевна. – «Страдание и боль. Не зря ты боишься его теперь. Ведь вы и теперь не можете быть вместе». И тогда Анна отталкивает мать и бросается в коридор воспоминаний, чтобы сделать то, что должна – быть рядом, остановить кровь, утишить боль, вылечить. Имея теперь на это полное право. … Анна открыла глаза и вытерла совершенно мокрое от слез лицо. Она по-прежнему пока не знала, что будет делать дальше. Зато знала, что никогда прежде не испытывала такой свободы. Не скованное страхом чувство было столь мощным и полным, что все мелкое и наносное осыпалось, как пепел с феникса. Оказывается, все так просто. Нельзя давать смерти ни единого лишнего шанса. Этот шанс нужнее любви.