Когда солнце встанет на западе

С момента своего первого вознесения Фэн Синь не помнит ни единого дня, когда Небесная столица не плодила бы сплетни и не полнилась пересудами о чужой личной жизни. И за всё время, будучи небожителем, Фэн Синь также не помнит, чтобы он сам хоть раз интересовался тем, что обсуждают боги, отдавая предпочтение лишь разговорам о насущном, а не копанию в частных делах других. Собственная отстранённость от столь низкого занятия вызывала у Фэн Синя небольшую гордость за себя, за свои моральные принципы. Но так было раньше. Теперь же, сразу по возвращении на Небеса после общего задания с Му Цином и Тэнг Фэем, он стал ничем не лучше других. Даже более того: Фэн Синь чувствует себя предателем собственных ценностей, когда с лёгким помешательством прислушивается ко всему, что шёпотом обсуждают небожители, безуспешно стараясь выловить в чужих речах упоминания о генерале Сюаньчжэне. Ему кажется, что стоит кому угодно задержать на нём взгляд — и не поможет ни каменное выражение лица, ни незаинтересованный вид, которые он тщательно пытается принимать каждый раз, останавливаясь то у одной, то другой группы небожителей, старательно делая вид, что ему не интересно, о чём они говорят. Ведь будь ему на самом деле всё равно — его бы вообще не было рядом с ними, и это вполне очевидно. Фэн Синь никогда не предполагал, что будет ненавидеть отсутствие сплетен. Нет, они, разумеется, никуда не пропали. Но всё, что он слышит — пустая болтовня ни о чём. Задумайся Фэн Синь об этом, он бы пристыдился собственной откровенности в том, что обозвал всё, не связанное с Му Цином, пустым и ненужным. За все минувшие дни после общего задания Фэн Синь не видел Сюаньчжэня даже мельком, и, что не добавляет спокойствия, Тэнг Фэя так же не замечал. А нехватка новостей из чужих уст стала финальным штрихом: оказывается, отсутствие сплетен может быть хуже всего, что Фэн Синь опасался услышать. Неизвестность заставляет воображение дорисовывать поистине неприятные картины. Так, благодаря этим фактам и собственному любопытству, Фэн Синь и обнаруживает себя во дворце Линвэнь — последнем, не считая храма Водных Каштанов, месте, где можно получить хоть какой-то ответ на мучающий вопрос. Даже если он и уверен, что правда ему совершенно не понравится — незнание оказалось хуже. — Есть ли ещё что-то, в чём я могу быть полезна совершенному владыке Наньяну? — не в первый раз вежливо интересуется Линвэнь, не поднимая головы от свитков. Фэн Синь искренне не понимает, откуда в ней может быть столько терпения — будь он на её месте, уже давно бы вышел из себя, приди к нему кто-то без особых причин, в нерешительности маяча где-то рядом. — Возможно ли, что у дворца Наньяна затишье в прошениях верующих и вы желаете скоротать время, выполняя сторонние задания, не касающиеся ваших территорий? Уже открыв рот, чтобы отказаться от предложения, Фэн Синь внезапно замирает и, не успев издать ни звука, осознаёт свою поспешность. Точно! А ведь это отличная возможность наконец повернуть разговор в нужном направлении! — Скоротать время до праздника середины осени и правда было бы неплохо, — Фэн Синь изо всех сил старается выглядеть естественно, зная, что всё, что касается лжи, никогда не было его сильной стороной. В конце концов, он именно тот, кто, чтобы не показать своих настоящих чувств, но не умея их подавлять, чтобы скрыть правду предпочёл трансформировать их в ненависть. — Может, кому-то из стихийных богов нужна помощь? Например, Повелителю Земли? — заканчивает Фэн Синь, подозревая, что с ненавязчивостью и завуалированностью провалился. Линвэнь на мгновение замирает, а после, впервые с момента появления Фэн Синя в её дворце, отрывает взгляд от свитка и поднимает голову. Фэн Синь уверен, что её уставшие, но предельно внимательные глаза видят его насквозь. — Насколько мне известно, Повелитель Земли обычно не сталкивается с молитвами, где требуется помощь Бога Войны, — спустя непродолжительное молчание наконец отвечает Линвэнь, кажется, ни разу не моргнув — Фэн Синю кажется, что она боится упустить любую, даже малейшую его реакцию на свои слова. — Думаю, вам лучше спросить у него прямо, возможно, у Повелителя Земли уже есть помощник в подобных делах. По мнению Фэн Синя, подобный ответ можно засчитать за достаточный, чтобы сделать вывод. Примерно таких новостей он опасался. Хотя и ожидал услышать подобное. — Они с Му Цином теперь работают только вместе?! — риторически восклицает Фэн Синь, моментально позабыв о своём желании выведать информацию скрытно. Он делает несколько нетерпеливых шагов сначала в одну сторону, потом в другую, словно всё его естество жаждет движения, куда-то бежать и что-то сделать, но абсолютно не понимает, куда и, собственно, зачем. Линвэнь выглядит искренне удивлённой, если так можно назвать её спокойное лицо, на котором приподнялась вверх одна бровь. — Возможно, Владыке Наньяну виднее, но за всё время после вознесения у Повелителя Земли было всего одно дело, где он столкнулся с демонами высоких рангов и тогда Совершенный Владыка Сюаньчжэнь помог разобраться. Стоило прозвучать последнему слову, как Фэн Синю кажется, будто тишина обрушивается на него камнями. Всего одно дело, где участвовал Сюаньчжэнь? Он в очередной раз поторопился с выводами? Тогда… Где пропадает Му Цин? — Генерал Сюаньчжэнь сейчас помогает в подготовке к празднику, — словно прочитав его мысли, говорит Линвэнь, всё так же не сводя взгляд с фигуры замершего и очевидно разоблачённого Фэн Синя. Чувствуя, как по шее и лицу расплывается жар, Фэн Синь, получив свой ответ довольно дорогой ценой, скомкано прощается и быстро, словно за ним гонятся с насмешками, направляется прочь от всезнающей Линвэнь. Но у самого выхода его догоняют слова: — Это был слишком долгий путь выведывания столь простой информации. В следующий раз можете прямо спрашивать о Генерале Сюаньчжэне. Но что он уже не слышит, так это негромкую фразу, которую Линвэнь произносит с тонкой проскользнувшей по губам усмешкой, не предназначенной для сторонних глаз: — Ведь именно так он сам и поступает.

***

Будучи небожителем довольно долгое время, Фэн Синь знает лишь один безвредный — даже созидательный — метод, к которому привык обращаться во всех непонятных ситуациях. Будь то скука, плохое или хорошее настроение, тревога — всегда, чувствуя, что нужно отвлечься, Фэн Синь становится тем самым легендарным примером для подражания для других небожителей, что и позволяет ему столетиями попадать в десятку самых известных и любимых Богов. Он спускается в мир смертных и со всей отдачей принимается выполнять почти все молитвы своих последователей. Разумеется, все, что в его компетенции и отвечают хотя бы базовым требованиям адекватности. То, что в этот раз причина его добродетели — это простая нужда удержаться подальше от Му Цина, без причины не навязываться ему и тем самым не ухудшить и без того не лучшие отношения, не делает Фэн Синю особой чести, но иначе справляться с подобным он ещё не умеет. Скрыв присутствие и слоняясь по собственным территориям несколько дней без отдыха, Фэн Синь теряет счёт времени. Он понимает, что день праздника середины осени настал, когда небольшим лезвием обтёсывает неровности небольшого лука, выполняя молитву маленького мальчика, желающего научиться стрелять так же, как и Генерал Наньян, а поблизости звучит разговор местных жителей, обсуждающих предстоящий праздник. Осознав, что сегодня вновь увидит своего заклятого друга, Фэн Синь неловко дёргается — рука с лезвием соскальзывает с древка, оставляя на его ладони тонкую линию пореза. Чертыхнувшись, он не прерывается, желая закончить перед тем, как отправиться в Столицу, но недовольно хмурится — повезло, что этому позору не было свидетелей. И лишь глубоко внутри какая-то маленькая часть его естества испытывает сожаление, что над ухом не прозвучало ни одной насмешки. Предчувствие, что сегодня произойдёт что-то важное, заставляет сердце отчаяннее биться в груди… В итоге Фэн Синь оказывается одним из первых гостей, прибывших во дворец императора Небесного царства. Назвать это место дворцом Се Ляня у Фэн Синя не поворачивается язык даже мысленно — сам Се Лянь появляется здесь не чаще необходимого, предпочитая проводить время либо в Призрачном городе, либо в храме Водных Каштанов. Но это не меняет факта, что дворец всё же принадлежит Его Высочеству и тот вынужден — только из-за своего воспитания и доброты — уделять время небесным чиновникам, собирающимся тут в ожидании веселья. — Фэн Синь! — искренне восклицает Се Лянь, увидев старого друга и спеша к нему навстречу, лишь бы отвязаться от других немногочисленных ранних гостей. — Ты довольно рано: столы ещё не накрыты, но ты можешь занять для себя любое место. — Ваше Высочество, — кивает Фэн Синь. — Думаю, я пока прогуляюсь… тут. Се Лянь в удивлении приподнимает брови, но ничего не говорит, и Фэн Синь благодарен за отсутствие вопросов. Он не представляет, как объяснил бы свое желание прогуливаться наверху главных ступеней, ведущих во дворец, где ничего примечательного, кроме этих самых ступеней, нету. Даже для него самого причина звучит немного иррационально, но внутреннее беспокойство заставляет оставаться на месте и всматриваться в прибывающих небожителей. Фэн Синь чувствует, нет, знает, что должен увидеть его как можно скорее, словно, если опоздает, потеряет что-то важное. Словно, если опоздает, упустит даже те крохи их странной не совсем дружбы — единственное, что у него когда-либо было. Му Цин появляется одним из последних, словно и вовсе не собирался приходить и лишь в последний момент сумел убедить себя явиться на праздник, в подготовке к которому принимал не последнее участие. Его сложно не заметить среди других: чёрные строгие одежды лишь по краю переливаются тонкой серебристой нитью — он ярким пятном выделяется среди прочих небожителей, облачённых в светлое и яркое. Му Цин как чёрно-белые картины, нарисованные тушью — ничего лишнего, но отвести взгляд невозможно. Поднимаясь по ступеням, Му Цин не смотрит по сторонам и не одаривает Фэн Синя ни одним взглядом, и если раньше это казалось естественным, то сейчас Фэн Синь ощущает печаль. Когда расстояние между ними сокращается до трёх чжанов, Фэн Синь делает навстречу шаг, а за ним ещё и ещё. Странное непривычное волнение растекается в животе и никакие мысленные уговоры, мол, он просто подойдёт и как обычно перекинется парой ничего не значащих фраз, выслушает несколько язвительных комментариев, не работают. Фэн Синь смотрит на будто светящуюся изнутри белую кожу, на чёрные, как сама ночь, глаза, на холодное выражение лица и всё забывает. Забывает, как несколько недель мучился в неизвестности и ожидании непонятно чего, о своей нервозности и глупой прогулке вдоль ступеней перед приходом Му Цина, о том, что хотел что-то сказать, попытаться изменить или хотя бы сохранить. Понять. Не дать ускользнуть, словно ветру. На уме же только слова о недоступном, словно Фэн Синь обречён до конца своей жизни каждый раз при виде Му Цина поражаться тому, насколько тот красив. Но ведь сказать он об этом не может? А открыть рот и что-то произнести как раз самое время — Му Цин почувствовал его приближение и уже начал поворачивать голову в его сторону… — Генерал Сюаньчжэнь! Я надеялся увидеть вас сегодня! Прекрасно выглядите! Замерев, Фэн Синь встречает взгляд обсидиановых глаз, но лишь на мгновение — Му Цин быстро отворачивается, будто пытаясь сделать вид, что не заметил его. И только после этого Фэн Синь понимает — слова принадлежат не ему. Их беспардонно украли, буквально сняли с языка, проникнув в голову! И пусть он никогда бы их не озвучил, сам факт того, что кто-то другой осмелился, рождает в груди огонь негодования. Не обращая внимания на окружающих, Фэн Синь почти не борется с внезапно обрушившимся на него гулом в ушах. Приветствия Тэнг Фэя и Му Цина доносятся словно сквозь толщу воды, но даже так Фэн Синь слышит достаточно. И откуда только у Му Цина появились столь незаурядные социальные навыки? Когда он перестал всем своим видом излучать отстранённость? Куда из глаз подевалось высокомерие? Но главное… Какого Гуя Му Цин общается с каким-то Тэнг Фэем почти так же, как с Се Лянем?! Смотрит на него почти так же. Будто у них есть какая-то история! Почему Фэн Синь не тот, кому принадлежит этот взгляд и намёк на улыбку в лице? Чувство внутри похоже на то, как если бы средь бела дня Фэн Синя ограбили посреди людной улицы, а у него вдруг внезапно отнялся язык и оказались связаны руки. И как бы разумно ни звучало предположение, что Тэнг Фэй ни в чём не виноват, оно не помогает. Ведь довольно очевидно, что рядом с Му Цином оказалось ограниченное количество мест, предназначенное для близких людей. И место, ранее безусловно принадлежавшее Фэн Синю, сейчас медленно, но уверенно переходит другому человеку. Иначе в противном случае зачем бы Му Цину дистанцироваться? Зачем бы ему осознанно и намерено заменять Фэн Синя кем-то другим? Внутри ядом разливается чувство обманутости. Руки чешутся что-то разбить. Возможно, чьё-то лицо. Но совсем не Тэнг Фэя — тот прямо заявил о своих намерениях, с него нет смысла спрашивать. Но Му Цин… Му Цин очевидно намерен выдворить из своей жизни Фэн Синя и отдать его место другому, в то время как сам Фэн Синь даже подозревать не мог, что славноизвестному Богу Войны юго-запада, оказывается, не чуждо улыбаться в ответ на произнесённые комплименты! Всю жизнь Фэн Синя тянуло к этому ублюдку словно магнитом, а когда притягивало слишком близко, он, останавливая себя, не смея опорочить, мог встретить его лишь кулаками, хотя хотелось объятиями. Как не хрустеть суставами в кулаках, сжимая их от безысходности, когда он всю жизнь себя сдерживал, уважал чужое самосовершенствование и обеты, отдавал должное выбранному пути, старался лишний раз не смотреть, не восхищаться, не хотеть… Страшился быть непонятым и осуждённым. Завязывал споры, чтобы только отвлечься от его облика. Злился и спорил, ненавидел, только чтобы не увязнуть в чувствах. И вдруг оказывается, что Му Цин… в принципе и не против подобных чувств? Что он готов пожертвовать своей тяжело нажитой силой ради другого человека? Ради отношений с ним? Ведь как иначе воспринимать его благосклонность к Тэнг Фэю? Значит, дело в том, что ради Фэн Синя Му Цин на подобное не пошёл бы? Но ради Тэнг Фэя — да? Раньше, когда Фэн Синь был уверен, что Му Цин никогда никому не будет принадлежать, дышалось намного легче. Ведь раньше он мог хотя бы предполагать, что дело не только в нём. И если раньше Фэн Синь выходил из себя из-за бесконечных попыток сдержать внутри чувства, то теперь всему виной жгучая обида и отчаяние. А направить всю эту гремучую смесь ядов получается вновь лишь на одного человека. Всегда только на него… Даже если после Фэн Синь всегда себя ненавидит, иначе он так и не смог научиться, будто увязнув в этом порочном круговороте. — Не думал, что совершенный владыка Сюаньчжэнь будет улыбаться, как жадная до внимания наложница, стоит сделать ей комплимент, — стоит Тэнг Фэю пройти внутрь дворца, говорит Фэн Синь вместо приветствия. Он почти сразу жалеет о своих словах, думает, что лучше бы сразу завязал драку вместо этих унизительных, подлых речей… Но остановиться не получается — желание заставить Му Цина хоть на мгновение почувствовать укол боли, ощутить хотя бы тысячную часть страданий, что чувствует Фэн Синь, намного сильнее, чем стыд и сожаление. — Жаль Повелителя Земли, он, видимо, обманулся маской благосклонности. Но ничего, Генерал, стоит ему узнать тебя чуть получше, и все эти взгляды большими преданными глазами закончатся. Му Цин явственно бледнеет. Его губы сжимаются в тонкую нить, а осанка пугает своей прямотой. Стоит Фэн Синю понять, что его низкое желание доставить боль увенчалось успехом, как сразу приходит отчаянное сожаление. Он впервые сожалеет, что небожители бессмертны — его собачья жизнь достойна того, чтобы завершиться сейчас же… Но он может лишь пожинать плоды своих действий. — Я знаю, что для тебя за гранью понимания то, что я могу кому-то… нравиться. Но ты, видимо, забыл основное: это не твое чёртово дело. Тон Му Цина холодный и равнодушный, но Фэн Синь им не обманывается. И пауза перед словом «нравиться» говорит даже больше, чем сами слова: Му Цин и сам не верит, что может кому-то нравиться. Эта простая истина, в которую Фэн Синь по незнанию и, видимо, из-за отсутствия совести ткнул пальцем, возвращается к Фэн Синю сторицей — уколом за рёбрами. Кем он должен себя считать, если единственное, что он приносит в жизнь любимого человека — страдания, неуверенность, боль? Он открывает рот, ещё не уверенный, что скажет, но не успевает даже начать — Му Цин уходит. Фэн Синю не остаётся ничего другого, как последовать за ним во дворец, соблюдая дистанцию. Предчувствие не обмануло: сегодня и правда случилось что-то важное. Правда, к сожалению, совсем не то, что он ожидал: вместо того, чтобы вернуть хотя бы былое, он умудрился лишь сильнее отдалить от себя Му Цина. На площадке под открытым небом — не совсем скромных размеров заднем дворике дворца Се Ляня — Фэн Синя встречает гам, полный веселья и ожидания. Над празднично украшенными столами повис аромат лучших вин, лепестки весенних цветов зависли в воздухе, напоминая снежинки. Но ни красивое убранство, ни царящая атмосфера свободы и веселья не могут разгладить морщину между бровей Фэн Синя. Он следует на свое место между Его Высочеством и Линвэнь, с неудовольствием отметив, что Му Цин пожертвовал своим местом рядом с Се Лянем, лишь бы сесть как можно дальше от Фэн Синя. Прямо как во времена, когда они оба только вознеслись как полноправные Боги Верхних Небес и старались избегать друг друга всеми мыслимыми и не очень методами. Яства на столе выглядят вкусными и манящими попробовать хотя бы кусочек, но Фэн Синь игнорирует тарелки, вновь и вновь наполняя свой бокал вином — он знает, как нужно постараться, чтобы алкоголь наконец подействовал на небожителя, и методично следует своему плану. Се Лянь пару раз пытается отвлечь его от невесёлых дум, но быстро сдаётся, не получив должной реакции. Линвэнь же даже не пытается говорить с Фэн Синем, лишь пару раз провожает взглядом его полный бокал от стола к его рту, будто этого ей вполне достаточно, чтобы понять всю картину целиком. От невесёлых дум Фэн Синя отвлекает внезапно появившаяся в поле зрения рука, держащая из белого нефрита гранёную чашу, наполненную вином. Фэн Синь бездумно принимает её и уже намеревается так же осушить, как и предыдущую, которую наливал себе сам, как вдруг та же рука его останавливает, аккуратно, но крепко придержав за локоть. — Фэн Синь, это игра «Передай другому», ты точно уверен, что хочешь выпить это вино? — шёпотом спрашивает Се Лянь, хотя шёпот явно излишен — все присутствующие с интересом следят за чашей и явно прислушиваются ко всему, что говорят те, к кому в руки она попадает. Он так глубоко ушёл в свои мысли, что пропустил балаган и уговоры небожителями Се Ляня начать эту глупую игру? Пропустил начавшиеся раскаты грома? Ему повезло, что это всего лишь праздник, а не поле брани, где подобная невнимательность может дорого стоить. Сглотнув, Фэн Синь спешно передаёт чашу Линвэнь и тихо благодарит Се Ляня. Он уже собирается с духом, чтобы попытаться завязать разговор и перестать портить окружающим настроение и волновать Его Высочество, который всё чаще бросает обеспокоенные взгляды в его сторону, как раскаты грома затихают, а окружающие взрываются свистом и криками подбадривания и нетерпения. Оглянувшись, Фэн Синь глубоко вздыхает. Сегодня ему явно везёт. Чаша, разумеется, оказалась в руках Му Цина. Крепко держа чашу, Му Цин недовольным взглядом осматривает её содержимое, словно увиденное его оскорбляет, но в следующий миг, будто приняв вызов, залпом выпивает всё до дна. Красная ткань, скрывающая павильон перед богато заставленными столами, дрогнув, расходится в стороны и открывает сцену, и в ту же секунду внизу живота Фэн Синя рождается то самое предчувствие, что посещало его ранее. Актёры на сцене начинают представление, и почти сразу Фэн Синь понимает — это будет одно из немногих представлений, повествующее о Генерале Сюаньчжэне, где совершенно не будет упоминаний о его вечном сопернике. Он не следит за сюжетом, но вдоволь разглядывает актёров. Тот, кто играет Му Цина подобран идеально, но главное — молодой юноша так старается, словно от этого зависит его жизнь. И он совершенно прав, полагая, что плохой игрой может вызвать гнев божества, которого изображает. Также на сцене мелькает множество приходящих и уходящих лиц, разворачивается драма, но внимание, помимо «Му Цина», привлекает только один герой. И как бы много Фэн Синь ни успел выпить перед началом этого представления, глаза его не обманывают — второй главный герой в пьесе не кто иной, как «Повелитель Земли». Фэн Синь не замечает, как сжатая в руке чаша раскалывается на несколько осколков и те впиваются в ладонь. — Похоже, эта пьеса рассказывает о событиях того самого задания, о котором я недавно упоминала, — внезапно сообщает Линвэнь, повернувшись на звук хруста. И, склонившись ближе к Фэн Синю и понизив голос почти до шёпота, добавляет так, чтобы никто не услышал: — Вы же помните, что сто тысяч добродетелей — и представление закончится? Фэн Синь не хочет думать о том, что Линвэнь всё знает. Но, как бы сильно он ни не хотел видеть подобное даже на сцене с неизвестными актёрами… Му Цин выглядит просто удивлённым. Пока он смотрит представление, в его лице не мелькает презрения или ненависти. Му Цин, очевидно, хочет посмотреть до конца. — Помню. Но это… не моё чёртово дело, — отвечает Фэн Синь. Не смея отводить взгляд, будто в наказание самому себе, он ревностно наблюдает, как «Му Цин» в паре с «Тэнг Фэем» сражаются с несколькими демонами, а потом помогают жителям разобрать завалы домов, пострадавших от камнепадов. Наблюдает, как актёры часто смотрят друг на друга, похлопывают друг друга по плечам. И даже умудряется никак не отреагировать, когда селяне, прощаясь со своими Богами, присвистывают, глядя, как прежде, чем скрыться за «горизонтом», «Повелитель Земли» совсем не по-дружески обнимает «Сюаньчжэня». Досмотрев представление, небожители хлопают и с любопытством посматривают в сторону героев пьесы, но довольно быстро переключают внимание на возобновившуюся игру, когда не получают никакой реакции со стороны Бога Войны. Всё происходящее сливается у Фэн Синя в неразборчивый балаган, с которого просто хочется уйти. Он пропускает ещё одну пьесу и даже не запоминает, о ком она. Совершенно игнорирует начало состязания фонарей и приходит в себя, лишь когда Се Лянь радостно хлопает его по плечу, улыбаясь и поздравляя с четвёртым местом. И благодаря этому узнаёт, что проиграл Му Цину на целый десяток фонарей. В опьяневшем мозгу змеёй мелькает ядовитая надежда, что это просто у юго-западного бога войны прибавилось последователей, а не Тэнг Фэй преуспел в подражании в ухаживаниях Искателю Цветов под Кровавым Дождём. Как бы сильно голова Фэн Синя ни была занята другим, он всё же прикладывает усилия, чтобы оставаться хорошим другом. Он составляет Се Ляню компанию в разговоре, пока не становится приемлемым сбежать с этого праздника жизни: Фэн Синю — просто подальше от всеобщего веселья, а Се Ляню — в объятия своего князя демонов. Ускользнув незамеченным с пира, Фэн Синь тенью проходит вдоль сада с вечно цветущими деревьями и уже намеревается выскользнуть через неприметные ворота на улицы Столицы, как его чуткий слух вылавливает обрывки тихих речей знакомого голоса. — … мои извинения… не хотел… поставили в неудобное положение… Этот день и так уже можно считать катастрофой, поэтому Фэн Синь, ничего не страшась, скрывает своё божественное присутствие и подкрадывается ближе, держась в тени деревьев и высокого забора. — Это минус моего недавнего вознесения — люди, знавшие меня человеком, ещё хорошо помнят, кому я поклонялся, чьим последователем был. Но я не думал, что они догадаются, что именно я и Генерал Сюаньчжэнь были теми, кто разобрался с бесконечными камнепадами и поборол демонов, их насылающие. И уж точно не предполагал, что селяне с такой стороны покажут моё отношение к вам… Выставят на всеобщее обозрение посредством пьесы мои чувства и намерения. Посмеют оскорбить вас и поставить в неловкое положение. В ярком холодном свете круглой луны несложно заметить тонкую высокую фигуру Му Цина. Он, сложив руки на груди, выглядит почти отстранённым, но Фэн Синю не составляет труда разглядеть в чуть покрасневших скулах, в слегка прикрытых глазах его тщательно скрываемое смущение. Рассыпающийся в извинениях Тэнг Фэй рядом с ним выглядит до неприличия искренним, и Фэн Синь старается не замечать того, что тот, кажется, в шаге от того, чтобы упасть на колени в поклонах. Подобная откровенность абсолютна чужда Фэн Синю, и он бы предпочёл, чтобы никто не молил так его самого… Но, может, у Му Цина другое мнение? — Прости меня, — совершенно внезапно Тэнг Фэй переходит с вежливого обращения на более близкое, но ни он, ни Му Цин, кажется, не придают этому значения. Словно так и должно быть. Словно просто пришло время. Воздух резко покидает лёгкие лишь одного незваного слушателя. — Я сделаю всё, чтобы больше не вредить твоей репутации ни на Небесах, ни на земле. И прослежу, чтобы мои чувства не оскверняли тебя и твои обеты, твоё совершенствование и тем более не служили предметом развлечения других. — Ты идиот, Фэ… Тэнг Фэй. Фэн Синь не замечает, с какой силой сжимает древесину подвернувшегося под руку дерева, за которым скрывается, пока не слышится лёгкий хруст. Он и не думал, что можно ревновать к ругательству. — Не думаю, что хоть кому-нибудь приходило в голову беспокоиться о моей репутации и тем более думать о реакции моих последователей на подобные слухи, — Му Цин говорит ровно, совсем не запинаясь, но непривычная мягкость в его тоне говорит о признательности. — Мне нет нужды тебя прощать за искренность, а тебе не нужно просить прощения за… что-то подобное. — В таком случае я попрошу прощения за свою дерзость, — кивнув, предупреждает Тэнг Фэй и в два шага сокращает расстояние между собой и Му Цином. Он склоняется ближе к его лицу, но не позволяет себе лишнего — даёт Му Цину выбор, шанс отстраниться. Фэн Синь не может себя заставить отвернуться или уйти, словно хочет сделать дыру в груди ещё больше, словно наказывает себя за трусость, слабость и упущенные столетиями шансы. Он, не выдавая своего присутствия, продолжает наблюдать из тени, как Му Цин, на лице которого на мгновение промелькнуло сомнение, всё же не отстраняется. Смотрит, не упуская ни одной детали, как Му Цин позволяет себя поцеловать. Сквозь боль от жгучих чувств любуется, как же тот красив, пусть и не с ним… Внезапный шум высыпавшей в сад из императорского дворца большой группы небожителей разрезает тишину и обрывает короткий поцелуй. Му Цин, спешно отстранившись, прощается с Тэнг Фэем, будто ничего не произошло, и выскальзывает сквозь неприметные ворота, к которым изначально шёл Фэн Синь. Фэн Синю ничего не остаётся, как присоединиться к толпе, чтобы вместе с ними покинуть праздник, хотя праздником этот день для него явно не стал.

***

Грозные дождевые тучи давно скрыли небесное светило и мешают определить, наступил ли уже вечер или это просто прихоть стихии, пожелавшей устроить Фэн Синю ощущение вневременья. Но будь это хоть ночь, хоть раннее утро — он бы не заметил особой разницы. Не первый день сидя у озера, раскинувшегося недалеко от территорий бывшего государства Сяньлэ, Фэн Синь только и делает, что бездумно смотрит в отражение воды, а в перерывах методично осушает бочонок принесённого с собой вина. Этому озеру уже много сотен лет и, разумеется, оно так же не избежало участи изменений под влиянием времени. Ещё будучи юношей на службе у Его Высочества, Фэн Синь вместе с Се Лянем и Му Цином проводил тут много времени, когда летняя жара становилась невыносимой и хотелось скрыться от посторонних людей. Тогда озеро больше напоминало оазис, созданный самими небожителями: голубая вода была настолько чистой и прозрачной, что, казалось, могла смыть даже грехи; ивовые деревья, склоняющие к водной глади ветви, естественной оградой защищали это место от внешнего мира и создавали такую тишину, будто внешнего мира и вовсе не существовало. Но сейчас озеро почти высохло и начало медленно превращаться в болото, по краю поросшее камышами. Ивовые деревья давно погибли, оставив вместо себя лишь невысокие кустарники. Тишина обратилась нестройным пением лягушек. Но даже несмотря на все изменения, это всё ещё осталось хорошим местом, чтобы ненадолго скрыться от внешнего мира и понять, как жить дальше. Попрощаться с несбыточными мечтами, зная, что пора научиться держать себя в руках и поступить правильно ради того, для кого готов вырвать из груди сердце. Под грохот грома тучи разражаются долгожданным дождём, и лягушки наконец перестают голосить, но Фэн Синь не обращает внимания, даже когда его одежда липнет к телу, а с волос и ресниц начинают сбегать дорожки воды. Он вспоминает минувший праздник середины осени и не может не воспринимать его как одно большое утверждение: пора остановиться и отпустить. Заткнуть что-то бесполезно бьющееся в груди и не мешать Му Цину быть счастливее без него. Ведь вот в чём разница: в день праздника Фэн Синь только и смог, что оскорбить Му Цина, в то время как Тэнг Фэй заставил его губы сложиться в напоминании улыбки. А Фэн Синю нравится, когда у Му Цина такое выражение лица. Пусть и не он тому причина. Может и правда лучшие партнёры для богов — из их же последователей?.. Фэн Синь должен отпустить больную уверенность, живущую в его душе столько, сколько он себя помнит, что он и Му Цин, Му Цин и он, связаны, и что бы ни случилось, они будут рядом. Он потерял слишком много столетий, за которые только все портил, а в итоге даже потерял единственное — странную неполноценную дружбу с ним. Сейчас, только допьёт бочонок и отпустит… — Я чуть не прошёл мимо, приняв тебя за бездомного попрошайку, — внезапно со спины раздаётся голос Му Цина, и, предположив, что выпил слишком много, Фэн Синь резко оборачивается. Но нет — это не галлюцинации, Му Цин и правда стоит в паре чжанов, скрестив на груди руки и приподняв в недовольстве бровь, стараясь делать вид, что ливень ему ни по чём. — Если это твоя привычка — притворяться богом нищих пьяниц, тогда понятно, почему разрыв в количестве фонарей увеличился. Сморгнув дождевую воду, Фэн Синь блуждает по лицу Му Цина неверящим взглядом: с чего бы тому здесь находиться? Внезапная вспышка молнии освещает округу, и Фэн Синю кажется, что, вопреки сказанному, в изломе тонких бровей Му Цина притаилась тревога. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Фэн Синь. Му Цин на его вопрос закатывает глаза и, тяжело вздохнув, подходит ближе и присаживается рядом, совершенно не страшась испачкаться в грязи. Он оглядывает обмельчавшее озеро, поросшее всякой дрянью, и фыркает, видимо, не оценив выбор Фэн Синя для вечернего созерцания. — Меня бы тут не было, если бы ты не игнорировал сеть духовной связи, — с явным недовольством говорит Му Цин, и Фэн Синь вдруг понимает, как чертовски сильно соскучился по этому тону. — По Столице уже поползли слухи, что Наньян пропал — о тебе никто ничего не слышал уже пять дней, пока в юго-восточных землях начал буйствовать свирепый демон. — Подумав, спустя паузу он добавляет: — Се Лянь начал волноваться. — Свирепый? Я… я скоро вернусь и отправлюсь за ним. Передай Его Высочеству, что всё в порядке. — Забудь, я уже разобрался, — отмахивается Му Цин, не поворачивая головы и настойчиво смотря на капли дождя, разбивающиеся о воду. — Хочешь, чтобы я соврал Се Ляню? — С каких пор у тебя проблемы с ложью? — поддевает Фэн Синь, но быстро приходит в себя, вспомнив, что даже вернуться к прошлым почти дружеским отношениям — непозволительная роскошь. — Всё и правда в порядке. Просто я пытаюсь кое-что забыть… Мне нужно немного времени. — И по этой причине ты сидишь возле озера в одной нижней рубахе под дождём и пытаешься спиться? Ты же помнишь, что у тебя есть дворец? Который имеет дверь? А ты сам — пока ещё Бог, хоть и строишь из себя нищего, и в праве запретить тебя беспокоить? Фэн Синь не может себя заставить прекратить наслаждаться саркастичными замечаниями. Он внимательно наблюдает за лицом Му Цина, будто стараясь запомнить движение губ, пока тот говорит. И поэтому, когда небо вновь пронзает молния, освещая их холодным светом, Фэн Синь без труда замечает, как сузились зрачки Му Цина, пока тот с высокомерным лицом осматривает его прилипшую к телу нижнюю рубаху, о которой говорит. Замечает прилипшие к лицу и шее мокрые волосы. Прослеживает жадным взглядом дождевые капли, очерчивающие скулы и губы. Голову простреливает осознание, как близко тот сейчас находится. А совсем скоро — как только закончится вино — Фэн Синь должен будет отпустить его навсегда. И больше не будет ни ругани, ни ироничных замечаний, ни редких мирных разговоров. Может ли он, пока ещё есть возможность, пока не настал «конец», хотя бы один раз… Будто он не пил последние дни, совершенно не пьяно Фэн Синь порывисто толкает не ожидавшего подобной подлости Му Цина, заваливает его спиной на землю, сдавливает запястья руками и прижимает собственным телом, чтобы не вырвался. Му Цин шипит змеёй и дёргается, в его глазах вспыхивает знакомый огонь, говорящий, что он готов к драке — будто и не прошло несколько лет без рукоприкладства, а последняя их стычка была только вчера. — Есть столько вещей, за которые я должен просить у тебя прощения, — вмиг охрипшим голосом говорит Фэн Синь, блуждая взглядом по нахмурившемуся лицу напротив. Му Цин, весь напряжённый, определённо точно не понимает его бессвязную речь, похожую на мольбу. — И за это я тоже буду виноват перед тобой. Мне нужно забыть, знаю. Но мне нужно это прощание… Хотя бы один раз… Отпустив запястья Му Цина, Фэн Синь, не дав времени понять, что происходит, обхватывает руками его лицо и пользуется тем, что Му Цин как раз набрал воздух и открыл рот, чтобы разразиться ругательствами. Поцелуй, больше похожий на атаку, сразу получается глубоким и яростным. Сжатые кулаки Му Цина резко расслабляются, а сам он весь замирает от неожиданности, чем пользуется Фэн Синь. Прохладным каплям дождя не удаётся остудить вмиг разгорячившееся тело, когда Фэн Синь ближе вжимается в лежащего под ним Му Цина. Он проходится своим языком по его, прихватывает зубами нижнюю губу и следом её посасывает, исследует горячее и влажное и всё никак не может надышаться тонким ароматом кожи — никак не может поверить, что решился на столь отчаянный поступок. Сквозь ресницы полуприкрытых век Фэн Синь следит за выражением лица Му Цина, готовый в любой момент отстраниться, но всё, что ему удаётся разглядеть — это то, как широко распахнутые глаза медленно туманятся, а подрагивающие ресницы с каждой секундой опускаются ниже, прикрывая обсидиановые радужки; как скулы заливает краской — впервые не от раздражения. Не смущаясь того, что его действия односторонние, Фэн Синь выпускает лицо Му Цина из рук, больше не боясь, что тот отвернётся, и перемещает одну ему на затылок, зарываясь пальцами во влажные волосы, а второй оглаживает шею, чувствуя под подушечками пальцев учащённый пульс. От вылизывания рта Фэн Синь переходит на острую линию челюсти, буквально сходя с ума от вкуса кожи, спускается ниже, прикусывая кадык, и заканчивает своё путешествие губами под покрасневшим ухом, зарывшись лицом в мокрые волосы и отсчитывая секунды «до». — Му Цин… — шепчет Фэн Синь, пытаясь вложить в одно имя все свои чувства. И Му Цин реагирует. Но не так, как мечталось Фэн Синю — он, словно опомнившись, приходит в себя и весь напрягается. Даже не нужно видеть его лицо, чтобы знать, как с потерянного оно меняется, окрашиваясь эмоциями гнева. Фэн Синь знает, что будет дальше, и совсем не сопротивляется, когда ему в ухо прилетает кулак, отбрасывая его в сторону и оглушая на несколько секунд звоном. Вскочив на ноги, Му Цин, запыхавшись, словно не лежал на земле, а пробежал тысячи ли, сверкает яростным взглядом и, рыкнув от ярости, бьёт ногой Фэн Синя в бедро. Последний уверен, что ему ещё повезло, что под удар попала только нога, ведь от силы удара пострадавшую мышцу сковывает невыразимая боль, и будь на её месте живот, он бы ещё минимум минуту не смог бы вдохнуть. Под звук непрекращающегося ливня Фэн Синь медленно поднимается на ноги, опасаясь тишины со стороны Му Цина. Но что бы тот ни делал, как бы ни избивал, Фэн Синь и не думает защищаться, готовый принять любые удары как должное, как заслуженное наказание. За один поцелуй не жалко расплатиться даже жизнью. — Вздумал с моей помощью «забыться»?! — кричит Му Цин, достаточно успокоившись, чтобы вернуться от кулачного разговора к вербальному. — Подлый вонючий пес! И чего я только беспокоился?! Му Цин хватает Фэн Синя за ворот рубахи, фиксируя, и с размаху бьёт второй рукой по лицу. Чувствуя кровь из разбитой губы, Фэн Синь молчит, ожидая следующего удара, но его не происходит — Му Цин отталкивает его от себя и, ругаясь похуже уличных бандитов, резко разворачивается и уносится прочь широким твёрдым шагом, попутно снося деревья, которым не посчастливилось расти у него на пути. У Фэн Синя в голове помимо звона крутится лишь одно слово: «беспокоился»? Му Цин пришёл, потому что беспокоился о нём? Сплюнув сгусток крови и безрезультатно утерев промокшим насквозь рукавом лицо, Фэн Синь прикрывает глаза. Вот и попрощался. Он чувствует во рту привкус алкоголя, крови и вины. И почему-то совсем не чувствует вкус губ Му Цина…