Братство без лапок

В общем, личная жизнь была бурной – и мало кто догадывался, насколько. Даже сам Монтанелли. Правда, его личную жизнь тоже нельзя было назвать обычной, а тем более скучной. Хотя началось все совсем недавно и неожиданно. Как раз тогда, когда на Арракис привезли маленького воссозданного Мирека. Человек, который его доставил, выглядел нарочито побитым жизнью. Хромота, глубокие шрамы на лице, косматые кудри и такая же борода. Словом, полный набор, чтобы приняли за разбойника – и ни за что не узнали. Конечно, у Иржи хватало подозрительных знакомых – но чтобы настолько подозрительных? Монтанелли не без оснований заподозрил в данной личности лицедела, причем весьма талантливого. Оставалось припереть к стенке. Ну как припереть – взглядом, Лоренцо по-другому не умел. …Это оказалось серьезным поединком воль. Неизвестный совсем не желал, чтобы подчиняли его разум. Смотрел твердо и ясно, не отводя глаз. Ох, эти глаза… Они, в отличие от всего остального, были настоящими. Пламенными и бездонными. И взгляд их, пожалуй, мог совратить даже святого. Подумалось именно так, а ощутилось стократ сильнее. Только вот Монтанелли все эти штучки давно знал. Даже сам применял когда-то… На мужчинах, правда, ни разу. Хотя кто знает, лицедел может на деле быть и женщиной. В любом случае, сдаваться и отводить взгляд Лоренцо не собирался. – Кто ты такой? – даже Голоса не потребовалось, знал, что отмолчаться у лицедела не выйдет. – Феличе Риварес, умному достаточно. Зачем меня сразу подозревать незнамо в чем? Обеспечил безопасность младенцу Мирославу, вот и все. – Но ты же явно что-то вынюхиваешь, это заметно. Хотя бы по маскировке, с которой ты изрядно переусердствовал. Так что тебе нужно на самом деле? – Чтобы вы спросили, преподобнейший. И в поразительно синих глазах вдруг появилось выражение, какое Лоренцо не раз и не два видел у молоденьких мальчиков, только начинавших обучение. Сам когда-то таким был… Но поддаться невинности, сияющей в глазах того, для кого притворство было сутью – поистине верх безумия. – Что тебе нужно? – повторил он, и лицедел вдруг улыбнулся: – А если я скажу, что мне нужны вы? – Я?! – Монтанелли опешил. И пропустил момент, когда его цепко схватили за запястья. Вообще-то он знал, как вывернуться, но… Нет, тут лучше другим способом. Прежде никогда не приходилось так делать. Однако сейчас выбора явно не оставалось. Вызвал в памяти давний урок – и надавил пальцами на чувствительные точки как раз под большими пальцами лицедела. Тот выдохнул и замер, глаза распахнулись шире, а лицо пошло будто рябью. Из последних сил Риварес, или как там его по правде, попытался это лицо сохранить во всех смыслах. – Вас хорошо учили, отче. Сам хотел так сделать. Вы ведь легко могли освободиться. А вместо этого решили… – Вывести тебя из равновесия, это куда проще, чем тебе кажется. Так расскажешь, кто ты такой? И сколько тебе лет на самом деле? – Ну… На самом деле я выгляжу так, – лицедел попытался контролировать хоть что-то. С лица исчезли шрамы и разбойничья борода, а с ними и пара десятков лет. Парень улыбнулся нежными, почти девичьими губами: – Ну скажите же, приставать будут… И правда, подумал про себя Монтанелли, глядя в эти бездонные глаза, в это непозволительно прелестное для мужчины – для юноши! – лицо. Тут не только глава дома Ферейра, о котором ходили разные слухи, не устоял бы, но, пожалуй, и много кто еще. Лоренцо только и смог проронить: – Понимаю. – Девятнадцать мне, – мальчишка снова обезоруживающе улыбнулся. – Это моя первая серьезная миссия. Хотелось обнять его и никогда больше не отпустить. Чтобы не глазели и не лапали. Дикость какая, наваждение как оно есть… Монтанелли встряхнулся, не выпуская, впрочем, рук юного лицедела. – Ты… должен наблюдать за маленьким Миреком? Программировать его сознание? – Скажем так, именно это мне и велели делать. Но я здесь не за этим. – Скажешь, на кого работаешь? – На Ферейра. На Иржи, в конечном итоге, на безопасность его сына. Но тут хватит меня, тут не нужно, чтоб Мирек рос и активировалась какая-то фигня из подсознания. Так что не выгоните. – Выгонять тебя я не стану. Неровен час пришлют кого-нибудь похуже. Оставайся. Но не ущемляй мою младшую дочь, не хочу, чтобы у нее с внуком началась вражда. – Не будет такого, обещаю, я люблю детей, они все должны быть счастливы, – мальчишка снова улыбнулся, открыто и обворожительно. И только тут Лоренцо осознал, что они до сих пор держатся за руки. Больше того, нахальный лицедел, оказывается, не терял времени даром, вовсю воздействуя на те самые чувствительные точки – так умело, что голова шла кругом и подгибались колени. – Что ты делаешь, сумасшедший… И хотя бы имя свое скажи! – Артур.

* * *

– Почему именно я? Лоренцо не отрываясь смотрел в синие глаза. Они с Артуром уже привычно держались за руки, безмолвно играя в игру «кто первый кого сведет с ума». Артур улыбнулся. – О вас носится такое множество слухов… Порой даже этого достаточно, разве нет? Во всяком случае, мне хватило. – Вот только не говори мне, что раньше меня не видел. – Видел, – и вот тут мальчик на миг отвел глаза. – Издали. И знаете, я тогда был бы рад… принять облик вашей любви и подставиться под удар. Не хотел вам напоминать, но… Я бы это сделал. И повторил снова и снова. Но у меня, к сожалению, не хватило времени, да и умения, признаться, тоже, ведь я… Можно сказать, в запасе. До сих пор мне серьезных заданий не давали. И это счастье, – продолжал Артур, сбиваясь, не давая Монтанелли перебить. – Я бы не вынес, если бы меня послали отводить вам глаза или убивать, или еще как причинять вам боль. Я после того дня и ушел под начало Иржи, ему ведь вы верите? А потом выпросился сюда. Монтанелли и сам не понимал, верит или нет. У Мари таких сомнений бы не было, любого человека сходу читает, как книгу. Но все же чувствовалось – этот Артур не врет. И, как ни удивительно, больше всего в этом убеждало биение пульса под пальцами, трепет, когда с губ срывались те или иные слова. – И ты вот так ко мне прикипел? Нипочему, просто? Ты разве читаешь людей? – Нет, техниками Бене Гессерит я не владею. Просто… интуиция. Да и язык тела говорит очень о многом. – И что же ты видишь? – Что вы прекрасны и удивительны. Я не шутил, когда сказал, что умирал бы за вас многократно. – Ты так молод… У меня никогда не было сына, но, если б был – то как раз твоих лет. Прошу, не спеши так сразу сдаваться своим чувствам. – Я не сразу, я пару лет уже… Мне правда больше никто не нужен! И, – мальчик улыбнулся и чуть подмигнул, – вас разве учили сопротивляться мужчинам? Монтанелли рассмеялся: – Ну, есть особые приемы, а иногда при таких домогательствах куда надежнее хорошо поставленный удар в определенное место! – Но вы же не станете… – Если ты мужчина, будь готов принять удар по-мужски. Глаза Артура смеялись. – А если я дите малое, то шел бы я домой конфеты есть? Вы же не пошлете. И снова принялся за свои возмутительные, но такие сладкие манипуляции. Казалось, все руки, начиная с кончиков пальцев, стали самым чувствительным местом на теле, и жарко-медовая истома растекалась от них волнами, непонятно как еще позволяя Монтанелли держаться на ногах. – Сколько… Сколько же ты этому обучался? И… на ком?! – Лет пять примерно, и мы все практиковали только друг на друге. У вас, полагаю, было иначе? К нам-то старшие вообще не прикасались, тем более, так. Это было строго запрещено. – Но вам, полагаю, хотелось? А девочки? – В нашем мире не было женщин. Не допускались. Меня, думаю, не касалась ни одна. – Что? – Монтанелли выглядел потрясенным. – Но зачем такие запреты? – Так мы специальное подразделение. В каком-то смысле элита. В принципе нас натаскивали на старика Ферейра и иже с ним. А вот ваша система… Ну вот кто такие эти девочки, какое у них будущее? Всю жизнь работать пособиями по обольщению? – Верно, – невольно вздохнул Лоренцо. – Может быть, стоит рассказать об этом Мари? Она с этим точно разберется. А не она, так ее сестренка. – О да, ваши дочери – это нечто, обе уже далеко пошли. А вот если эти девочки беременели… Могло ведь быть, как ни берегись, моя мать, похоже, из них была. И даже под пыткой не ответила бы, кто мой отец. Пальцы Монтанелли легли на трепещущий пульс юноши, замерли на мгновение, точно вслушиваясь. – Я тоже не знаю, кто, – произнес Лоренцо. – Но, во всяком случае, точно не я. Это я могу заявить со всей определенностью. Произнеся эти слова, он не удержал облегченный вздох. И юноша, кажется, тоже. Они посмотрели друг другу в глаза – и тут же оба отвели взгляды. Монтанелли все же счел нужным сказать: – Не так много мне и открыто, но родную кровь я бы узнал. Да и по годам не сходится, двадцать лет назад я уже был с герцогиней Валери. Не помнил себя от счастья… А через год мы хоронили нашего первенца, – он тяжко вздохнул. – Да, вот что бывает, когда забываешь о влиянии и просто теряешь голову от любви… – Ой, – Артур взглянул на него со всем сочувствием. – Вы поэтому сказали… никогда не было сына? – Да. Я должен был дать сына Валери, чтобы потом Орден использовал его в своих целях. Но тогда я просто-напросто видал Орден в гробу. А мне нельзя было терять контроль, это я его убил, моего мальчика! Он прожил всего несколько часов… Монтанелли мысленно содрогнулся. Он никому и никогда не говорил об этом, даже Мари – страшно подумать, что бы с ней было, если бы она узнала! Но сейчас слова вырывались сами, не удержать – и осторожные руки обнимали его, притягивали, нежно касаясь, собирая, впитывая нахлынувшую боль… Это и правда не было чем-то, чему могли бы научить в Ордене. Да и где бы то ни было. Такое дается только от сердца, от искренних чувств. – Вы моя жизнь, – шептал Артур чуть слышно, – вы мое счастье, может быть, я послан в мир, чтобы закрыть вашу рану, чтобы дать вам все возможное и невозможное… Как отказаться от этого? Отвергнуть – значит, оскорбить, сломать, разбить само это юное сердце, так трепетно протянутое на раскрытой ладони. И все же, все же… – Мальчик мой, я могу… Могу лишь принять тебя, как то утраченное дитя, и только… – Пока мне и этого хватит с головой, через край, а потом вы и сами не заметите… Словом, я вас покорю. Просто позвольте быть рядом! Я не знаю, было ли спланировано мое рождение, знаю лишь то, что рожден я был для вас одного! Он замер в объятиях Лоренцо, и тот чувствовал, как их дыхание, биение их сердец сливаются в едином ритме, так, словно ничего проще и правильнее быть не могло. Так зачем противиться этому? Лучше обнять в ответ, принимая. Покоряя и покоряясь. Как бы далеко это ни зашло в итоге. Что бы ни значило – для них и для целого мира.