О мраке и белогрудой птице

pov Алина

— Николай, что ты делаешь?       Пересекая центр управления съёмочного павильона, Алина поторапливает шаг, когда видит, как Николай направляется к порогу стальной двери, ведущей в кабину для записи. Люди расступаются перед девушкой. Работать перед камерами надлежит ей, но с началом утра в дистрикте-13 её немедленно вызывают в студию и не предлагают надеть костюм, а Женю вовсе не уведомляют о том, что в этот день планируется срочная съёмка. Но команда вокруг готовится к работе. — Временно краду твой труд, конечно, — яркость улыбки жалит, а уверенность выражения претит, так что Николая несильно хочется толкнуть в плечо. Но он поворачивается к инженерам и командирам связи, садящимся за пульты и компьютеры, когда вновь говорит с Алиной. — Давид сообщил, что сегодня он хочется попытаться впервые пробиться в информационное поле Капитолия, чтобы после мы могли передавать в город твои обращения. И я подготовил для него более завораживающий материал, нежели в Тринадцатом планировали использовать, — парень подмигивает вольно прежде, чем глубоко наклоняет голову, чтобы не позволить словам ускользнуть к чужим ушам. — Я уже говорил тебе, птичка, я не позволю им переврать историю Александра. Они хотели использовать запись его допроса для агитационных роликов. Я ожидал, что Коин не отступит в этой идее, и предложил ей нечто равноценное взамен. — Они не могут этого делать, — слова проваливаются в горле, когда тревога пронзает тело. Кто позволяет это? Кто выдаёт право? Никто не упоминает это решение перед Алиной. Вероятно, её мнение находят незначительным для истории, жестоко украденной у Александра. Но спрашивают ли Багру? Девушка отказывается верить в её согласие. Этот метод совершенно бесчеловечен. Никому не должно распоряжаться этой записью. — Они ведут войну, солнышко. И мы солдаты этой войны.       Алина не перестаёт смотреть парню вслед, когда он делает шаг внутрь стеклянной кабины, пред тем позволяя одному из капитолийских стилистов поправить его волосы и припудрить кожу. И она спрашивает его: если солдаты не получают людское уважение от своих командиров, то чем они отличаются от слуг? Но вероятно, в Тринадцатом для девушки ответят однозначно, Александру Морозову правительство условиями одной упрямой девчонки не обязаны ничем, кроме неприкосновенности. И теперь она вынуждена смотреть, как Николай взбегает по высоким ступенькам, занимая место на пустом пьедестале. Из контрольного центра ему передают команды и диктуют отсчёт перед началом записи. Алина встаёт позади Давида. Она не видит вокруг них Люду, Женю или Багру. И только Плутарх занимает место у небольшого экрана, отчего девушка надеется, что после он показательно вручит созданный ролик Коин. Ей тоже полагается знать, против чего они борются, если подобные требования ей кажутся позволительными. — Не думаю, что в этом есть необходимость, — за толстым стеклом живой голос Николая не слышен. Его речь передаётся через специальные динамики и вбирает в себя механическое звучание. Отсутствие публики нисколько не скрадывает его присутствие, когда юноша закладывает руки за спину и расправляет плечи. — Но мне подсказали, сначала следует представиться. Меня зовут Николай Ланцов. Как всем вам известно, я являюсь победителем 69-тых Голодных игр. Моё внезапное, — юноша насмешливо отделяет слово, — выживание на Арене Третьей квартальной бойни было для меня таким же удивлением, как и для всех вас. И вероятно, никто не посадит меня на один диван с триумфаторами, голосами которых с вами говорит Капитолий. Никто не спрашивал меня о том, хотел ли я покинуть те Игры. И я не стану расхваливать ума, которым удалось реализовать подобную миссию. Сейчас я нахожусь в дистрикте-13 вместе с Алиной Старков и остаюсь здесь по своей воле. Вы можете знать меня, — продолжительные мгновения удаётся рассмотреть, вольное выражение на лице Николая принадлежит победителю-профи, чей прекрасный образ девушка бы лелеяла на экранах главной площади в Двенадцатом. — Как человека, кто расскажет вам о бесконечной щедрости президента Сноу и о наградах жизни, которые дарят личные победы. Среди них никто и никогда не упоминает одну. Тяжелую, — выразительно растягивается парень, — почти неподъёмную… Каждый победитель Голодных игр становится рабом, едва на Арене звучит первое объявление, зовущее нас победителями. И нашей единственной значимостью становится цена, которую президенту Сноу предложат за торговлю нами, — Алина впивается ногтями в собственные ладони, когда тишина в съёмочном павильоне становится густа. Никто не смеет говорить, не отваживается перебивать. — Если победитель считается привлекательным, президент Сноу продаёт его или дарит тем, кто заплатит назначенную цену. Каждый из нас, конечно, мог бы отказаться, — цокающий звук зависает в непродолжительном молчании. Николай перебивает людскую мысль, которой трансляцию встретят в Капитолии. Ему известно, что об их судьбах рассудят в столице. Он уже слышит это в липком смрадном тепле чужих постелей. — Но цена этого… Смерть. Для ваших родных, друзей и любимых. Нас не считают единицами, я являюсь только одним из десятков победителей, кого наше правительство передаёт из одни рук в другие. Возможно, подобных мне вы видите на своих экранах до сих пор. Пред каждым из именитых гостей, которых вам представляют, был поставлен выбор. Пред Александром Морозовым, пред Линнеей Ланцовой, пред Зоей Назяленской… Пред теми, кто погибает в Третьей квартальной бойне, и теми, кто сейчас боится в своих домах. Каждому из нас приходится сделать этот выбор. Я не знаю кого-то из наших покровителей, кого бы мучила совесть за то, что они делали до тех пор, пока наши стилисты могли вернуть нам пригодный вид. Но, вероятно, каждому из них покажется, что молчать было нетрудно, пока они одаривали нас деньгами и драгоценностями. Но иногда доводилось и обнаружить нечто более интересное в их компаниях. Их терзания, их надежды, их секреты — то, о чём они не станут говорить в собственных домах или на улицах, — улыбка Николай стремительно пропитывается ядом, которым его вскармливает Капитолий. Но он не отвращает. Он ранит. И этот отравленный клинок направлен на власть, допускающую это жестокосердное бесчестие. — То, что ходящие в нашей столице сограждане, скрывают даже от вас самих. Победители, которые знали эти изнеженные компании, обменивались услышанным, если не были запуганы и заключены в молчание. Мне всегда не терпелось поделиться этими тайнами. Но наверное, есть одна, которая народу Панема понравится сильнее прочих. Президент Сноу — когда-то юный амбициозный мужчина, прошедший большой путь к власти над нашей страной. Спрятанный под запахом роз смрад яда и крови окропляет ему этот путь…       Алина задерживает дыхание, когда Давид подзывает её к себе. Он протягивает к ней руку, вынуждая девушку неуклюже наклониться, указывая пальцем на двигающиеся диаграммы, складывающиеся из зелёных линий, и мигающие лампочки, предназначение которых победительнице никто не спешит объяснять. Но она видит особый изобретательский блеск, который являют глаза Давид. Он быстро переключает рычаги и поворачивают тумблеры, а после поднимает большой палец вверх, являя команде неозвученное достижение. Правительство долгое время пытается избежать паники в народе столицы. Но теперь это станет невозможным, запись уже видят в Капитолии.

pov Александр

      Ночь тепла, пока юноша занимает глубокое покачивающееся кресло, что выставлено на главной веранде дома. Поднос рядом с ним занимает графин с прохладной водой и широкое блюдце. Его дно в этот час густо усыпано крошками песочного теста и сахарной глазури, отчего пальцы липки, когда Александр их обтирает. Садящиеся в подвешенные кормушки птички молчаливы над ним, отчего только быстрое трепетание их хвостов доносится до ушей. В траву вокруг не перестают садиться шумные стрекозы с яркими светящимися брюшками. Пред коленями поставлен стол-компьютер, являющий голограмму изображения. Оно исходит помехами, прерывается, пока капитолийское управление пытается вернуть себе контроль над телевизионной трансляцией. Но голос Николая Ланцова продолжает звучать для всего Панема. Александр его слушает. И он его не узнаёт. Чужое внушение в мыслях зовёт юношу ответить, кого он видит перед собой? Гнёт, нечёткое звучание перебивающих друг друга правд переполняет голову, отбирая ясность. Юноша поднимает лежащий у его руки контейнер, откидывая лёгкую крышку. Небольшие ячейки помечены цифрами и кодировками, а набор тонких автоматических шприцов помечен оранжевыми колпачками. «Вы знаете, кто такой Николай Ланцов?» — спрашивают его вновь.       Это сомнение — роковая непозволительная слабость. Александр желает, чтобы они ушли, не терпя туманность и грязь мыслей. Он ищет твёрдость убеждения, с которым узнаёт лицо юноши пред собой. Он выглядит забытым, предстаёт парнем, которого Александр намеревается беспощадно лишить жизни на Арене, когда руки его матери ложатся на смертельную рану. Но за образом Ланцова не остаётся веры. Она размывается, становится прозрачной и пронизанной чуждыми правдами. Чьи приказы он выполняет? И понимает ли, какой истиной распоряжается? История победителей, их ужас принадлежат выжившим, и Николай вкладывает те в руки всего Панема. Но люди никогда не примут их стыд, они его не поймут, раздирая судьбы триумфаторов на своих языках. Союзники Ланцова используют эти терзания как личное оружие, не отдавая ничего от собственного блага несчастью победителей, чьи судьбы разламываются в стенах Тренировочного центра. «Поступил бы так господин Ланцов, если бы любил Вас или хотя бы уважал то, что вы пережили вместе? », — у Александра требуют ответ, вновь начиная слепую игру, когда на ладонь юноши ложатся несколько голубых таблеток. Он заставит это сомнение замолчать.

•

время перед первым вещанием

победителей из Капитолия

— Они отпустили тебя? — низкий сухой смех Энобарии расходится под стеклянными стенами лифта.       Победитель приходит на представительский этаж Тренировочного центра, чтобы ещё раз подняться в апартаменты предназначенные для трибутов дистрикта-7. Урсула привозит его для подготовки к интервью, отчего за Александром и Линнеей всегда следуют несколько представителей правительственного порядка, что не позволяет нарушать правила ареста. Но сейчас юноша вновь подставляет лицо огням Капитолия, когда лифт останавливается на втором этаже, чтобы пропустить внутрь Энобарию, а после начать движение вниз. Бронзовый обруч тяжел на голове девушки, а её острые зубы блестят в ярком свете. Она называет занимательным то, что видит пред собой. Они оба остаются неприкосновенны, пока от других отрывают куски под остриём пыток. — Они отпустили и тебя, — ленно опуская взгляд, заключает Александр. Женщина-профи из дистрикта-2 тоже нуждается в жизни, которую победа в Голодных играх может дать. И ни один из них не ожидает видеть пред собой другого. Возвышающийся пред ними город не предлагает им те же правила, которые возводит Арена. Борьба между ними бессмысленна и кровава. — Разве это сложно? Верность ценится так высоко, и её так легко достичь. — Верность, — победитель пробует слово, встречая его как одно из наиболее близких и закономерных понятий, — самое сложное, чего можно достичь. — Неужто? — Энобария переспрашивает беспристрастно, не находя важность в изречённом, когда стены лифта погружаются в свечение внутренней шахты, стоит им оставить первые этажи. — Я совсем забыла… Мои соболезнования. Сожалею о гибели твоей матери, — победительница похлопывает Александра по плечу прежде, чем покидает кабину лифта. — Надо было ей тебя с собой прихватить, чтобы не было так грустно.       Мелочность утопает в коже, вонзается подобно остриям игл, с ощущением чего юноша направляется вперёд, проходя под белые панели стен в коридоре и направляясь вслед за женщиной. Ему никогда не приходится ходить по этой части Тренировочного центра. Светящиеся лампы здесь являют холодный белый и пурпурный цвет, а в воздухе стоит густой медицинский запах, напитанный спиртом и особым химическим ароматом. Похожие друг на друга двери заперты под электронными замками. Александр не спрашивает, что власть избирает подходящей студией для их первого заявления после Третьей квартальной бойни. На всём окружающем лежит лишь тень когда-то подаренной роскоши. Теперь победителей наказывают, а не поощряют. И воздух становится тяжел, когда их провожают к двойным дверям, у которых постепенно собираются люди. Работу стилистов поручают Безгласым, а не высоким именам Капитолия. Александр всё ещё не видит Линнею, в это время приводят только Мальена и Зою. Никто не приставлен заботиться о напускном благополучии победителей, а казнённые слуги власти только остаются стоять в стороне, опуская руки, когда парень-победитель оставляет их. Энобария со злым ругательством ударяется плечом о стену, когда Оретцев проносится мимо неё, ожидая, что дурной злобы в его теле будет достаточно, чтобы вложить достойную силу в кулак. Но тот ударяет над плечом Александра, являя изморённое состояние чужого тела, так что юноша немедленно хватает Мальена за переднюю часть пиджака, толкая его к стене. Глухой звук удара тонет под Тренировочным центром, стоит Александру прибить его тело своим и вжать затылком в камень. Парень не быстр и не точен в движениях, это голод отбирает у него быстро. Победитель из дистрикта-7, верится, становится последним, что Мал видит на Арене. — Где она, Морозов? — плюётся Оретцев, шипя и барахтаясь из-под тяжелящей его горло руки. Александр не сожмёт её. Нет ничего привлекательного или полезного в бесцельных мучениях. И они не являются частью его идей. Но глаза Мальена красны в его неутолимом гневе. Он каждому своему несчастью ищет одну причину. Его потрясение сильно, схожее приходится видеть в Линнее. — Что вы с ней сделали?! Ты — монстр! — Я объясню тебе, Оретцев, — перебивая рычащий тон, умиротворённо говорит Александр, смотря в глаза парня. Яркий свет рисует отблеск силуэта в его зрачках. В иной час явленное упорство поддавалось бы достойной оценке. — Тебе уже выдали инструкции того, что необходимо делать? — ответ заполучить не удаётся. Вместо него юноша выше возводит голову, взирая на вертящегося в его руках победителя сверху вниз. Это совершенно непривлекательно. И вместо слова Александр собирает только горсть пустых мальчишечьих оскорблений. — Ты делаешь то, что они велят, и так, как они велят. На данный день тебя защищает только то, что с твоей помощью они очень захотят попытаться достать Алину оттуда, где её спрятали, — отмечая то, что реакцией удостаивается только упоминание девушки, победитель Седьмого наклоняется ближе, прихватывая воротник чужой рубашки. Он спрашивает шепча. — Понравилось спать среди их воя и видеть, как людей режут на части? Это продолжится, — обещает Александр, заставляя Мальена сжать челюсти. — И я ничего не стану для тебя делать, если вздумаешь вытворить что-то перед теми камерами. — Ты уже ничего не сделал, — норовит рявкнуть Оретцев. — Они уже разрезали на части отца твоего дружка-профессионала. С наших Безгласых живьём сняли кожу. И, сомневаюсь, что ваш учёный когда-нибудь увидит свою семью вновь. Надеюсь, хотя бы у кого-то найдётся смелость ненавидеть тебя за это, — дыхание парня горячо. — Ты этого заслуживаешь больше других. — Я расскажу тебе тайну, Мальен, — растягивая звуки и удерживая чужую попытку дёрнуться, Александр елейно говорит над лицом Оретцева. Понятия дозволено подменить, и тогда манера вполне сойдёт на ту, с которой баюкают маленького напуганного ребёнка. Тем победитель впереди является, Александр не ищет в этом его вины. — Когда тебя вновь запрут в одной из камер этого Центра, — выделяет он, — или когда тебя вновь привяжут к ледяной койке, тебя не искалечат до смерти только благодаря Алине. Потому что когда это интервью завершится, я пойду говорить о том, как сильно ты важен для неё. Я буду убеждать управление в том, что тебя, — Александр непринуждённо подталкивает плечо затихающего Мальена, — необходимо сохранить целым как достойную приманку, чтобы мы могли заполучить Алину. И если крики в этих коридорах стихнут, то это случится, потому что я сделаю для остальных победителей то же, что буду требовать для тебя. — Этот город никогда её не получит, — покачиваясь на плитке пола, Оретцев бросается в сторону, грозит оступиться.       Его обещание неожиданно твердо, пока парень расправляет свои одежды и направляется к другой стороне дверей, чтобы не делить с Александром одну часть коридора. Но юноша не спешит за Мальеном, обходя молчаливые и смиренные фигуры Безгласых, занимая место рядом с той, что оказывается на казнённых в редкой степени схожа. Бури в этот час молчаливы и напоминают о себе только статичным стучанием, с которым Зоя не перестаёт постукивать нагим затылком по камню стен. Её руки привычной мерой сложены на груди, но теперь они заключены, чтобы скрыть непрекращающуюся дрожь. Глаза девушки погасают, становятся мутными и непохожими на те, которые Александр встречает в воспоминаниях. От её великолепия отбирают всё, крадя скупую долю покоя, когда-то множеством осколков жалостливо оставленного для победительницы. Зоя напоминает, победитель просит это для неё — требует спасение то же, что освобождает жизни Алины и Николая. — Знаешь, почему я всё ещё живу, Морозов? — нестройно вопрошает она, смотря пред собой, продолжая ожидать, что двери пред ними откроются. — Не ради тебя. Не ради прекрасного будущего, которого мы никогда не получим. Я живу, потому что меня кормит эта ненависть. Я упиваюсь тем, что хотя бы нашей птичке, — обращение презрительно на устах Зои. Она знает, что Александр не осудит эту злость. Он её не унизит. — Удалось сбежать из этой клетки. И что наш златовласый принц сейчас упивается её компанией. Возможно, хотя бы кто-то из нас победит в этой Игре в конце пути. Только мы с тобой до него не доживём. И когда я умру, я хочу видеть крах этой страны в огне. Я желаю, чтобы она вся сгорела.

•

      Александр возвращается в резиденцию семьи Крейн, когда съёмку завершают. Его вновь навещает врач, продолжая Игру, в которой юноше предоставляют фальшивый выбор. Они сидят в одной из гостевых комнат, где на низкий столик между парой кресел возложен чемоданчик, книга с ручкой и лекарство. Эти разговоры продолжительны, отчего иногда победитель способен представить, они длятся часы. Он их не отвергает, не позволяет сомнения в своей удовлетворённости тем, какой триумфальный венец на него возлагают. Александр знает, чего от него ждут и какой результат желают заполучить. Власть желает быть убеждённое в том, что никто не заберёт у них излюбленное оружие — трофей всей истории Голодных игр. Его учат на всё смотреть сквозь призму капитолийского порядка. Врач ставит перед ним небольшой контейнер с лекарственным веществом. Препарат назначен для возвращения его душевного спокойствия, о крепости и цельности которого в столице принято заботится. Это предложение. Уступка. Попытка доказать Александру, что у него здесь есть право выбирать. Его заверяют, что он может отказаться от лечения, попытаться пережить то, что когда-то любимые люди его оставляют. Но юноше известно, как поступит Капитолий, если он бросит таблетки и ампулы в камин.       Сейчас, когда седой старик в белом костюме складывает свой чемодан и обходит стол, Александр не провожает его взглядом. Он покачивает в руках стакан с водой, пытаясь ощутить действие лекарств. Ломкий, ветвящийся, распадающийся на возможности нрав мыслей становится более стройным. Привносимые доктором идеи особенно громки в эти часы, отчего за ними не бывает слышно ничто остальное. Но юноша различает, мужчина задерживается у дверей комнаты, всё ещё стоя на пороге. — В чём заключается ваша работа, доктор? — вкрадчивый дипломатичный тон Сенеки прибивает к спине, вместе с чем Александр погружается в ровное звучание его голоса, кладя голову на спинку кресла. — Вполне стандартные процедуры, — заверяет учёный, не позволяя хрипоте скосить его. — Ваш мальчик многое пережил, господин Крейн. Мы лишь помогаем ему понять, что он в безопасности. Рассказываем, что в действительности случилось на той Арене. Показываем, кто на самом деле является его врагом. — На какие исследования и препараты вы опираетесь? — Я отправлю Вам бумаги, сэр, — не медлит с ответом врач, заявление чего встречают следующим требованием. То не пытаются скрыть, когда Урсула рядом со своим отцом изрекает единственное и лаконичное выражение: «будьте любезны». — После того, как Панем освободят от этих хулиганов, я бы советовал миротворцев, мистер Крейн, — являя то неожиданностью, доктор говорит вновь, слышимо переступая с ноги на ногу. Он не покинет порог, пока его не отпустят. И случится это так скоро, как дозволят. Сенека просит мужчину повторить слова, видно не допуская шанс того, что старик волен вкладывать в них серьёзность. — Миротворческая служба, сэр. Мы проводим большую работу, но ваш юноша привык к совершенно иному образу жизни. Если вы предпочтёте совет, оставьте высокое образование дочери. Господину Морозову подойдёт работа наших доблестных миротворцев. — Не предпочту, — деликатно заявляет Сенека, погружая гостевой простор в молчание. — И для вас он — господин Крейн, доктор. Думаю, на сегодня ваша работа здесь завершена, — завершением слов ровный темп шагов затихает в коридоре, когда на лицо Александра ложится тень, стоит его отцу пройти мимо, занять ближайшее кресло. — Ты хочешь поговорить о том, что ты делал в Тренировочном центре? — Ты знаешь, что я делал. Ты видел последнюю передачу. И после мне позволили увидеть, что выбирают те, кто предаёт Панем. — Мне необходимо, — голова Сенеки поднимается к идущей вокруг кресел Урсулы, пока девушка не возлагает руки на завиток мягкой спинки за фигурой своего отца. Он не настаивает в том, о чём просит, всегда ожидая, что Александр придёт к нему сам, если будет нуждаться. Но мужчина никогда не перестаёт быть к нему внимательным. — Чтобы ты освободила следующий день от своих планов. Нас желают видеть во дворце президента для ежегодного ужина. — Я смогу поехать с тобой? — Улла моргает часто, щедро отпивая от воодушевления. Арест её отца немил над девушкой. Сенека учит её многому и вкладывает в руки дочери всё, что знает. Уже год он проводит в великолепной клетке собственного дома, и Урсула никогда не позволяет усомниться в том, как сильно ей это ненавистно. — Со мной. И со своим братом, — Александр поднимается в кресле, выравнивая поставу и вслушиваясь особенно тщательно, зрея улыбку Сенеки снисходительной. Ему нравится видеть юношу заинтересованным. — Мне ясно выразили желание видеть на званом вечере нас обоих. — Не слишком ли это экстравагантно? — распадаясь от плеча вдоль руки, тонкие золотые цепочки гремят, едва Урсула поднимает руку, чтобы рассудить о пожелании президента Сноу. Они не могут ожидать помилование, но и цель этого визита определить не способны. — Может быть, кто-то не помнит слухи, но вас достаточно рядом поставить, чтобы люди начали присматриваться. — Что ж, как и в каждый предыдущий год, мы будем говорить о нашем вкладе в развитие Панема. Полагаю, — голова Сенеки поднимается к Александру. Он совершенно чудно похлопывает юношу по колену, отвлекает от холодного суждения о том, чем обернётся этот вечер. — Моему сыну тоже есть о чём говорить. Нет сложного в том, чтобы справиться с этим. Познакомишься со своим дядей и его семьёй. Ксавьеру и Алисии будет полезно на тебя посмотреть. — Дедушка мог бы опасаться, что один из его наследников вновь приложит руку к его лицу, — Урсула посмеивается тихо, отдаляясь от Александра, скрываясь позади.       Её заключение не распускает на лице Сенеки улыбку, но юноша внимает её забаве. Он ясно помнит гордость, с которой девушка возвращается в дом в день после того, как резиденцию покидает Елизавета. Предшествующая тому ночь удостаивает её обществом и старшего поколения семьи, со встречей которого Урсула рассекает Ксавьеру щёку. Она непременно желает пустить больше крови за то, что Елизавета является его детищем. И она с Александром разделяет эту каплю. Алисия вместе со своим супругом немолода. Они не наделены временем, что могло бы дать им право отказываться от своей крови, отчего Уллу не преследует и малая наказывающая мера. Но они со своим братом делит одну жажду — одно требование платы, которое являют миру и тому, что разделяет их жизни от дня рождения.

pov Алина

— У меня для тебя кое-что есть, — смеясь над тем, как Кьеран собирает себе на нос ярко-оранжевое тыквенное пюре, Алина не сразу замечает то, как Плутарх проходит между рядами столов, занимая место рядом с Багрой.       Когда Хеймитч, приподнимаясь из-за стола, наклоняется к ним обоим, бывший распорядитель держит в руках небольшое устройство с таким же маленьким экраном. Его совсем не удаётся рассмотреть, пока девушка пытается выглянуть из-за широких вздымающихся плеч Николая. Не ища скромность или намерение скрыть интерес, Алина смотрит на Женю. Женщина покачивает головой, словно могла бы вольный нрав пресечь, но вместо того она поднимается первой. Едва не сбивая за собой стул и ненамеренно пугая Кьерана, девушка спешит за сопровождающей. Ланцов, слышится, встаёт за ними, в полюбившейся ему черте поднимая своего мальчика на руки. Скудность молчания замыкает их небольшую процессию, стоит Давиду и Люде разделить трапезу между друг другом. Вынуждая Хеймитча вертеть головой, Женя легко занимает место рядом с ним, а Алина и Николай разбегаются в стороны, замирая у спины Плутарха, едва пред ними звенит недовольство Багры. Она им не позволит гнездиться у её плеч подобно неумелым слепым птенцам. Но едва в её руки ложится устройство, на нём высвечивается фотография. Лицо Плутарха сияет с незнакомой важностью, пока он рассматривает снимок вместе с остальными.       Изображение настолько мрачно, что сперва Алине не удаётся отличить, что оно являет. Кьеран почти сползает с рук Николая, за спинами ему совсем ничего не удаётся видеть. Но придерживаясь за плечо Ланцова, девушка вглядывается скоро. Ей хочется обозвать сборище заурядной толпой, когда она видит, как люди небольшими группами поднимаются к ступеням президентского дворца. Неприглядная и глупая нарядность столицы пестрит пред взглядом, и за ней почти не удаётся рассмотреть цвет, что близок самой мрачной ночи, укрывающей своим прохладным покрывалом город. Но Алина видит их — зреет череду облачённых в чёрное представителей Капитолия. Седые волосы Ксавьера и Алисии особенно ярки, предстают почти белыми на тёмных полотнах их одежд. Они нисколько не увядают со дня их последней встречи. Следующую за ними семью не удаётся узнать. Не переставая потирать горло ладонью, девушка боится узреть жестокость, вложенную в каждое следующее фото, но она замирает молчаливо, не понимая правильность того, что видит.       Александр держит руку на пуговице пиджака, когда съёмка запечатлевает то, как он возносит голову. Его алебастровая кожа чиста, сияет в огнях Капитолия. Ниспадающие на его лоб волосы аккуратно подвёрнуты к бокам. Но Алина учится замечать погрешности в образах, которые создаёт власть. Спина юноши слегка наклонена вперёд, ссутулена, а из-под грима ободки под его глазами мрачны так, словно ему уже продолжительные дни не удаётся спать. Зрители это не заметят, но различить иное не удаётся, когда цветущий образ Урсулы Крейн явлен подле её брата. Горящий цвет её щёк и выразительный блеск глаз рождают нерушимый образ гордости и силы, следующей за ней в очередном шаге. Александру принадлежит иная — лоскутами теней внутри него запертая и молчаливая, пока люди вокруг не заставят её говорить. То устрашает щедрее.       Заполняя внутренности волнующая горячая тревога разливается в груди, когда Алина вновь смотрит в лицо Сенеки Крейна. Отчего же ощущение гадко — кажется, 74-тые Голодные игры завершаются совсем недавно. Девушка всё ещё чувствует кисло-сладкий лесной запах ягод, лежащих на их с Малом ладонях. Умирают ли они двое или забирают короны победителей, ни один исход не оказывается милостив. Они могли бы ожидать трансляцию того, как главного распорядителя этой Бойни расстреливают или вешают под стенами того же города, что теперь дарит ему помилование. Но вместо казни Алина наблюдает, как мужчина поправляет блестящий золотом ремешок часов на своём запястье. Изгибающиеся углы его бороды совершенно обрамлены, а глаза являют знакомое холодное мерцание, которое однажды девушка рассматривает в другом человеке. Но нечто отличает его от распорядителя, которого Панем видит на своих экранах. То не есть изысканность моды или видная возвышенность, с которой Крейн представляет свою долю первой капитолийской фамилии. Причина находится в принципах, шанс узнать которые Алине никогда не предоставляют. В высшем обществе Капитолия находится место для человека, кто не склоняясь к раздумью, разменяет мир всего Панема и непростительность Игр на хрупкую вероятность того, что это купит его ребёнку жизнь. Победительница не знает горе, что могло бы принудить её шагать над десятками невинных жизней. Но стоит ей осмотреться в столовой, отыскать редкие ряды сидящих за столам детей, всего миг девушка думает, что этот чудовищный выбор понимает. Сколь много они все способны сделать, чтобы сохранить тех, кого любят? Но нравственность не всегда принимает это нужду, погребая под последствиями непростительных решений. Алина не знает, какие чувства в себе ищет для Сенеки Крейна, отвергая всё, чем он является. Ненавидеть его легко. И ему отведено быть одним из первых, кто подвергнется суду, если Панем восстанет из-под пепла революции. Багра, вероятно, является единственной, кто понимает, какими противоречиями исполнены эти суждения. Решение Сенеки вкладывает в их с Малом руки шанс выжить. И лазейка его же Арены навсегда лишает покоя и дрянного порядка всё, что победители когда-либо знают. — Они такие красивые! — заставляя Женю и окружающих победителей тихо посмеиваться, Кьеран складывает ладошки на голову Плутарха, пока разглядывает сменяющиеся в руках Багры фотографии. Сперва, чудится, женщина намеревается льющийся из-за спины голос осадить. Но она вновь отворачивается к экрану, когда обнаруживает, что лестное замечание принадлежит мальчику.       Собственная грудь замирает во вдохе, а Николай видно отстраняется от того, что видит, стоит им обоим всмотреться в один из последних снимков. Белый мрамор ступеней сияет под чёрными мысками туфель, когда последние члены семьи Крейн останавливаются у входа в президентский дворец. Руки Сенеки зависают над грудью сына, пока мужчина поправляет завязанный на его шее галстук, предмет чего подчёкнут изящным золотым зажимом. Складывая ладони на спину Александра, Урсула склоняется над его плечом, чтобы рассмотреть, что становится предметом внимания её отца. Её лицо являет тепло лёгкой улыбки. Алина спрашивает немо, сколько от этого внимания Александр когда-либо знает? Ей отнюдь ничего не известно о том, как теплы родительские руки. Капитолий не является его милым полным отрады домом. Но девушка впервые зреет его таким — плескающимся в заботе и бескорыстном радушном внимании своей семьи. Алина наклоняет голову слегка, когда обнаруживает, что Багра в этот час оказывается предельно молчалива. Её лицо не застилает хмурость, и ужас на нём тоже не является. Для всех окружающих оно остаётся нечитаемым, пусть и Хеймитч чаще прочих не перестаёт поднимать голову, чтобы на Багру посмотреть. Держа свою трость меж ног, она возвращает устройство обратно Плутарху, чья голова наклоняется в коротком кивке. — Я всё ещё не понимаю этот вкус к бороде, — покачивая ладонью в воздухе, заявляет Хеймитч, заваливаясь на спинку своего стула, чем заставляет сидящего пред ними капитолийца коротко хмыкнуть. Его губы в тот час являют довольство и улыбку, точно они и Багра являются троицей старых приятелей, которым отведено шутить над своим другом. — Будто мне она нравится, — неожиданно вздыхает Багра, отводя со своего лица короткую прядь вороных волос. Она остаётся недвижима, но непременно заставляет Хеймитча неприлично хохотнуть и прихлопнуть. — Хотел бы я ему это передать. — Думаете, ему бы не было плевать на эти слова? — лицо ментора заволакивает кривая нетвёрдая хмурость. Он морщится, стоит Николаю вытянуться, невзрачно махнув. Юноша цыкает звучно, широкую речь окутывает мрачный тон саркастичности. — Они редкостно незначительны в сравнении со всеми теми, которыми Крейна удостоили бы за всё то, что он вытворял со своим собственным сыном на своих же Аренах… — Прекрати-ка верещать и сбивать красивый голос, щеночек, — Кьеран пропевает высокое «ой», стоит трости Багры несколько раз постучать по одной из рук его заступника. Ланцов неминуемо не упускает возможность одарить вниманием ласковое слово, которое женщина ему уделяет. — Если не понимаешь, о чём взрослые говорят. — Ты его так презираешь, — шепчет Алина, оставаясь стоять рядом с Николаем, но отстраняясь от чужого стола, едва за ним поднимается шум разговора. Женя стремится расспросить Плутарха о том, где удаётся сделать фотографии. — Всем своим большим и великодушным сердцем, — с редким выражением выводит Ланцов прежде, чем пожимает плечами. — Кто-то должен, если Александр не может, — дразнящая проницательность зовёт Алину шикнуть и несильно толкнуть парня в плечо, когда доводится обнаружить, что он ждёт её интерес, тешит важность личного знания. — Он хотел бы, чтобы люди ненавидели Сенеку вместо него. Так он говорил, когда ему было пятнадцать, — объясняет Николай, разворачиваясь на своём месте. — Я не стану предполагать, что его мнение изменилось. Кто-то должен отрезвлять мерзавца враждебностью. — Твой парнишка вообще-то очень неплохо выглядит, — заставляя победителей обернуться, Хеймитч постукивает ложкой по столу, обозначая всеми зримую правду. Лоск столицы красит Александра, пусть и в нём рассмотрят кроющие опасность изъяны. — С ними нет Елизаветы Крейн, — замечает Николай, не отводя взгляд от лежащего под рукой Плутарха устройства. Скоро его взгляд ложится на Багру. Не приходится ожидать, женщина отводит голову к нему так, словно указанная им истина предназначается только им двоим. Пряча руки на своих коленях, Женя затихает неожиданно, а Хеймитч хрипит грубо, ругается, качая головой. — Ни на одной из этих фотографий её нет. — Значит, Сенека делает то, что должен делать, — поднимая голову, заключает Багра. Они с Елизаветой говорят однажды, и до сих пор Алине не удаётся ощупать значение, которое в ней находят окружающие. Плечи старшей победительницы опускаются так, будто от них отступает тяжесть. — Он защищает своего мальчика. И он верит ему.       Слова всё ещё звучат на устах Багры, когда она вертит головой. Кьеран хныкает на руках Николая и принимается растирать глаза руками, так что юноше приходится слегка подкинуть его, чтобы усадить удобнее. Протягивая руку, Алина перебирает витки волос и щекочет за ушком, надеясь ребёнка отвлечь. Но никакой ласковый жест не приходится ему по нраву, пока Кьеран не собирает на себе взгляды всех окружающих. Видится, даже за соседними столами оглядываются. Но надувая щёки, мальчик успокаивается только, когда Николай разворачивается к Плутарху. — Спроси, что хочешь, — подговаривает ребёнка Ланцов, рождая на лице мужчины-капитолийца незнакомое серьёзное выражение. Оно нисколько не подходит для мальчишечьих капризов. — Давай, Кьеран. — У Вас нет фото папы? — Алина принимается посмеиваться, слыша, как Багра вздыхает, отмахиваясь рукоятью трости, а Хеймитч прикрывает глаза, продолжая звучно сгребать ложкой остатки своей еды.       Сперва всё вокруг представляется ребёнку дивным приключением, но очарование проходит, и его место занимает тоска. Возможно, Александр никогда не был наделён правом распоряжаться жизнью ребёнка. Но Алина понимает эту нужду — понимает глубину страха, что живёт в Линнее. Она бы хотела этого, и в недрах дистрикта-13 Кьеран выглядит сполна защищённым. — Папа не встречался с президентом, — сполна мило рассказывает Плутарх. Ладонь мальчика почти тонет в его руке, когда бывший распорядитель её пожимает, скоро поднимая голову к Николаю. — Я подыщу для него записи каких-нибудь деловых встреч, — признательностью предложение услуги не встречают, но Ланцов кивает неглубоко прежде, чем Плутарх вновь обращается к небольшому собранию за столом. Багра не прикасается к своему подносу, и пусть Женя не полна расположением к мужчине, она встречает его речь вниманием. — То, что удалось проделать нашим агентам несколькими часами ранее, большая редкость. Эта съёмка сделана во дворце президента. Солдаты проделали колоссальную работу, чтобы она попала к нам в руки. Ужин для особенно важных и приближённых к Кориолану людей проводится каждый год. Пока мы не ожидаем, что Капитолий сделает непредвиденные шаги или увеличит свои усилия, чтобы выиграть войну. — Тогда для чего эта мерзкая показательная щедрость? — вопрошает Багра, отводя руку к стороне, где лежит устройство Плутарха. Она на него не смотрит, больше косится недоверчиво, рассуждает для самой себя. — Я могла бы ожидать, что Сноу отравит моего сына и его упёртого отца за тем же столом, за которым они будут есть со своих дорогих тарелок. — Вероятность наиболее велика, в Капитолии проверяют их лояльность, — поднимая голову, пока рядом всё ещё звучит голос капитолийца, Алина первой замечает, как к их столу быстрым шагом приближается солдат. Его грудь вздымается часто, словно дорогу к столовой он преодолевает бегом. — Сейчас президент Сноу будет избавляться от каждого, в ком его советники увидят угрозу. Фамилия Крейн является семьёй — сердцем Капитолия, до сих пор это защищает их, но они не будут первыми «родными» людьми, от кого Кориолан решит избавиться.       Правда скромна для Багры. Каждый дорогой ей человек и любимый может быть казнён, едва с уст кого-то из них сорвётся неправильное слово. Но женщина не выражает речи Плутарха своё суждение, не спешит, пока военный наклоняется к мужчине, чтобы сообщить, что его срочно вызывают в Штаб военсовета. Алина ожидает, что её пригласят для съёмки очередного агитационного ролика, но смотря в спины отдаляющихся мужчин, она только жмёт плечами и уступает заурядной радости того, что может завершить свой завтрак вместе с остальными. За столом звучат монотонные рассуждения Хеймитча. В Капитолии ничего не делается от пустоты причин, даже в бестолковые наряды вкладывается цель следовать моде и сотворять привлекательность среди народа столицы. Александру никогда не должен был быть предоставлен шанс присутствовать на том ужине, но иной умысел отыскать не получается, если президент Сноу взаправду не планирует отравить своего фаворита-победителя за тем же столом.       Возвращаясь к Давиду, что в этот час горбит спину над подносом, и набивая рот остатками пищи, Алина вновь уступает идеям о том, как Капитолий решит ответить. Его власть уже держит в руках угрозы, являя их жизнями победителей, которых будут терзать, пока девушка не начнёт умолять повстанцев сложить оружие. Выковырять из-под земли девочку-мятежницу им не удастся, даже если власть способна недооценить боевые способности дистрикта-13. Но она предпримет попытку Алину уничтожить, в этом победительница уверена. Она отвлекает себя, сосредотачивается на тонком голосе Люды. Девушка в этот час замирает рядом с Николаем, не переставая расспрашивать его о том, что удаётся узнать. Каждый редкий шанс убедиться в том, что любимый человек жив, становится бесценен.       К завершению отведённого завтраку часа люди начинают покидать отведённые им места. Вместе с ними поднимается и Алина, готовясь к ежедневным упражнениям в боевой технике вместе с Тамарой. Теперь, когда Тринадцатый намерен позволить ей взглянуть на войну, управление не упускает ни один час в расписании. Его нацеливают на первую надлежащую подготовку к миссии. — Знаешь, — в испуге высокий звук рвётся с губ Алины, едва ей доводится заслышать, как некто говорит у её плеча. В нужде немедленно обернуться она почти ударяет Хеймитча рукой. Но девушка хмурится тотчас, начиная поторапливать шаг к шлюзу столовой. Она уже заучивает, её ментору ошибочно нравится думать, что ей не хочется особенно громко обозвать его предателем. — Ты вообще-то тут единственный друг у меня. — Не ври, — качает головой Алина, надеясь, что лицо не выдаёт глупость чувства, что заставляет её ухмыляться. — Багра твой единственный друг. — Нравится тебе портить такие моменты, солнышко. Может быть, я тут пытаюсь сердце перед тобой открыть… — Тебе придётся пытаться лучше, — не оборачиваясь на своего ментора, девушка ворчит единственное. Она убеждает себя, что не сможет простить, но обида в сердце оказывается молчалива.       Вместе с быстрым потоком людей Старкова принимается спешить к выполнению своего расписания, вынуждая Хеймитча остаться позади. Она не пренебрегает им. И она не молчит. Алина только заурядно не хочет верить вновь, потому что до сих пор никто не может сделать для неё единственное — показать, что доверие её сердца не является напрасным. Каждый использует его подобно инструменту для исполнения личных замыслов. И победительница не желает вновь принимать протягиваемые руки.

pov Александр

— Он, — голос Линнеи тих в тишине дома. — Кажется хорошим.       Устраиваясь у угла дивана, в последнюю половину часа девушка не перестаёт выглядывать в коридор дома. Она всегда ищет присутствие Сенеки, опасается. Ей позволяют посетить резиденцию семьи Крейн вновь, когда победителям выдают новый заготавливаемый для телевизионщиков материал, настаивая на продуктивности и удовлетворительности результата, который фавориты показывают в проходящую неделю. Но Александр видит радость, которую Линнея обретает в этих непродолжительных визитах. За ними постоянно наблюдают, но девушка наедается за их столом и греется в тепле большой гостиной, где даже в летнее время играет огонь искусственного камина. Линнея оберегает несколько стопок одежды, ожидающей её в гостевой спальне. Вещи специально выбирает Урсула. — Он достаточен, — равнодушно заключает Александр, смотря на девушку сквозь голубое свечение голограммы. С её визитом они несколько раз просматривают последнее обращение Николая, чтобы найти противовес его словам. Линнея не перестаёт просить о шансе увидеть брата живым вновь, хоть и долгие минуты не уступает вере, что парень по другую сторону экрана настоящий. — Он любит тебя, — смежая веки, Линнея озвучивает убеждение. Она говорит так, как отведено матери. Но она является его подругой. — Я хочу, чтобы ты был любим. — Он называет это любовью, — ведя головой, Александр рассуждает, стремясь отодвинуть от них экран. В протянутой к чашке чая руке ему становится жарко. Сегодня прислуга дома подготавливает для него одежду, настаивая на водоотталкивающих штанах и рашгарде с коротким рукавом, хотя Капитолий не ожидает ливни, отчего выбор тряпок выглядит для юноши особенно странным. — Он ценит то, что я жив. Он не отворачивается от меня. Это больше, чем шанс на его любовь. — Елизавета… — Её больше нет, — обрывчатые слова холодны.       Они не позволяют пламенному беспокойству осветить взгляд девушки. Но масляная густая печаль занимает её лицо. До сих пор никто не даёт им право быть свободными от своих обожателей. И Александр заполучает его в милости распорядителя, которому никто не пожелает вручать благодарность. Юноша норовит подняться с дивана, стоит Линнее вздрогнуть широко и почти выронить свою чашку. Сперва выделить причину её волнения не удаётся, но после Сенека проходит за её спиной, шагая из-под арки дома. Камень в обилии вечернего света выглядит жёлтым, укрывая гостиную тёплым золотистым сиянием. — Я не хотел Вас напугать, — вежливый размеренный тон скрадывает тишину.       Обходя длинный диван мужчина поправляет на своих плечах куртку, вид которой зовёт Александра прищуриться. Белый, прошитый нитью материал не меняется сквозь года, остаётся похож на тот, что хранится в спальне одной из победительниц дистрикта-7, а на груди ровны буквы фамилии «CRANE». Куртка пилотов всё ещё пригодна на плечах Сенеки. — Тяжело привыкнуть, что Вы не пытаетесь нас убить, — высокий звук льётся с уст девушки. Она хмыкает безразлично, явно стараясь не находить в себе место для страха или смущения. — Если Вас это утешит, мисс Линнея, я не мечтаю о вашей смерти по ночам.       По стеклянному столику проносится грохот сбитой чашки, едва мрак вынуждает Александра подняться, а Линнея давит в ладонях вскрик. Всё погасает мгновенно, вынуждая обнаружить себя в плотной темноте. Юноша никогда прежде не слышит подобную глубокую тишину. Электричество не трещит, вода не журчит в близких прудах, нигде не играют спокойные мелодии музыки… Ветер перестаёт шуметь так, словно его способны остановить переключателем. В Капитолии ничто не является живым, каждый отголосок существования создан искусственно. И он перестаёт дышать, как только отключается ток. Во мраке Александр ощупывает ногой стол, стараясь протянуть руки Линнее, когда девушка стремится встать с дивана. В окнах не удаётся различить огни. Ничто вокруг не рождает свет. Сенека велит им оставаться на месте прежде, вкладывает в руки юношу куртку. Он уходит, оставляя Александра перебирать под пальцами материал, который в точности повторяет тот, что носит он сам. Вещь не тесна в плечах и груди, едва юноша забрасывает её за спину. Она изготовлена специально для него. — Что происходит? — Линнея озвучивает вопрос. Но ничто в происходящем не подчиняется действиям Александра. Никто не считает полные отключения электричества возможными. Они никогда не случаются, и они противопоставлены жизни, которую ведёт город.       Юноша придерживает победительницу у своего бока, когда коридоры наполняются тяжёлым боем ног. Он отличает три выступающие пары прежде, чем Сенека возвращается в зал, Урсула и Иван следуют за ним. Они не нуждаются в свете ламп, чтобы ходить в стенах собственного дома. Но Александр ощупывает истину. То, что случается, не является для них непредвиденным. И юноша протягивает руки, когда ему передают несколько сумок, лямки которых перебрасывают через плечо. Линнея зовёт его потерянно, но Улла оказывается достаточно ловка, чтобы самостоятельно надеть на победительницу верхнюю одежду. Руки Сенеки ложатся на грудь Александра, когда он отводит юношу в сторону, проверяя, надёжно ли он закрепляет мешки. Победитель ощупывает оба. В один вложены личные вещи его матери и творческая собственность Алины. Второй отличить не удаётся, и мужчина обещает объяснить Александру его содержание, как только они заполучат для этого подходящее время. — Это всё ведь сценарий, правда? — шепча спрашивает юноша, видя, как металл переливается во мраке. Сталь сверкает. Её холод знаком, как только оружие ложится в ладони. — Ты всегда придумываешь сценарии. — Мне нужно, — оглядывая окна дома, Сенека указывает степенно, удерживая рукоять в ладони сына. — Чтобы ты держал эти топоры очень крепко, Александр. Я дам тебе.., — мужчина спешит обернуться на то место, где Урсула подготавливает Линнею. — Я дам вам этот шанс. Но мне необходимо, чтобы ты за него взялся. Эти переродки за стенами дома покажутся тебе людьми. Но они выстрелят по тебе, если такова будет возможность. Они будут пытаться остановить нас, — капитолиец напоминает о том, что государственная охрана резиденции не предназначена для того, чтобы беречь его покой. Её работой является забота о том, что представители семьи Крейн эти стены не могут покинуть без дозволения Капитолия. — Нам всем необходимо, чтобы ты не позволял им это. Иван будет защищать Урсулу. Мы с тобой позаботимся о девушке. Но сейчас мы ждём.

•

      Голоса мужчин перебивают друг друга за окнами дома, пока служители обходят территорию резиденции. В последний час пару миротворцев трижды присылают в дом, чтобы убедить в безопасности произошедшего. Но они ищут попытку побега, Александр угадывает это. Не ища свечи или временные фонари, члены дома рассаживаются в главном зале, погружая молчание в пение своих дыханий. Зубы Линнеи не перестают стучать. Сенека никогда не озвучивает, чего они ждут. Бежать внутри Капитолия фактически невозможно. Каждая часть города контролируется правительством, и в ней нет того места, где они могли бы найти укрытие. Густота ночи не позволяет видеть, но Александр замечает, как его отец не перестаёт вертеть головой, вновь возводя её к потолкам. Занимая место у стены, юноша обводит ладонью манжет куртки, и сам поднимает голову к небу, прислушиваясь. Он выпрямляется стройно, когда внутрь комнат проходит командующий охраной дома. Герб Капитолия блестит на его груди в свете небольшого фонарика, не задевая только победителя, остающегося стоять позади мужчины. — Мы получаем сообщение о перебоях на электростанциях, — доносит мужчина. — Ситуация находится под контролем Капитолия. Электричество будет восстановлено.       Выслушивая благодарность за оглашение их положения, охранник всё ещё занимает центр ковра, когда его нос дёргается к потолкам. Александр предполагает, что он слышит. Ровный роящийся звук, гудение которого обретает большую силу в приближении к дому. Рука представителя порядка дёргается к передатчику на шее, когда победитель замахивается из-за его спины, ударяя чужой затылок тупой стороной топора. Хруст кости пробегает по рукояти, кусая кончики пальцев. — Дамы и господа, — подбрасывая топор в руке, объявляет Александр с тем же мигом, в который лопаются окна дома в первых звуках стрельбы. — Добро пожаловать на 76-тые Голодные игры.       Бросаясь в сторону от окон, Иван первым выходит в коридор, ведя за собой Урсулу. Юноша пропускает за ними своего отца и Линнею, ожидая, что несколько представителей охраны смогут подняться внутрь через окна. Им необходимо подойти к дальней стороне дома — выйти к садам, где местность достаточно открыта для того, чтобы опустить над землёй планолёт. Клубы создаваемого его двигателями жара мерцают между колоннами вместе со вспышками выстрелов. Резиденции служат более пятнадцати правительственных представителей. И это число удваивают, как только на Капитолий опускаются тени. У дальней веранды передвигаться приходится ползком, пока заряды оружий продолжают сбрасывать под руки осколки камня. Стены резиденции открыты за колоннами, и это делает её неподходящей для военных миссий и прямых атак. Александр намеревается бросить топор, когда у арки дальней веранды поднимается силуэт, но Иван пронзает его двумя выстрелами из своего пистолета, позволяя остальным разойтись к обеим сторонам стен. Сенека дёргает юношу назад себя, когда он пытается выглянуть, рассмотреть пейзаж садов. Заряды ударяются об угол стены рядом с ним, откалывают камень, вынуждая завалиться в звучании боя и грохота. Волна света проносится по ступеням и отражается от стен дома, когда на заднем дворе резиденции друг на друга накладываются голоса и приказные оклики. Сперва стрельба стихает, а после вбирая силу, разгорается вновь, поражая бока дома.       Александр выглядывает на улицу вместе с Иваном, подставляя лицо шквальному ветру. Планолёт опускают над садом, ломая самые высокие макушки деревьев, чей треск воет вокруг. У судна открывают главный транспортный шлюз, из которого спускается тройка вооружённых солдат. Огонь миротворцев их не скашивает. Они отводят стрельбу от главного, ведущего к кораблю простора, так что скоро Иван хватает руку Урсулы, вытягивая её за собой к веранде. Сенека выводит за ними Линнею, когда внутренние залы рождают вой поражающих приказов, а Александр валит мужчину на пол, падая на него сверху и обширно содрогаясь в хлопках. Несколько выстрелов ударяются над ними, заставляя юношу перекатиться на спину и бросить топор в изгибающийся коридор дома, через который проходит охрана. Он задевает кричащего вскользь, но Александр не замахивается вновь, грудь становится излишне тяжела, пока Сенека выволакивает его за стены дома, поднимая на ноги и заставляя пригибать голову. Иван впереди помогает девушка взобраться на платформу шлюза, пока планолёт зависает в воздухе. Присланные с кораблём военные отражают стрельбу внутри особняка, не позволяя оборачиваться, искать возможность защититься. Судно поднимается слегка, забирая у Александра возможность подтянуться к зубцам платформы, так что Ивану приходится свесить юноше руку, чтобы затащить его наверх. Внутренние огни планолёта освещают рубиновую краску разводов, которые вбирает в себя металл. Шлюз уже начинают поднимать со взлётом судна, когда Александр переворачивается на спину, глубоко вбирая воздух. Он не перестаёт вертеть головой. — Ты ранен, — сквозь сжатые зубы выговаривает юноша, видя, как Сенека спешит сесть на колени, обтирая о куртку окровавленную ладонь. Ткань брюк лопается на его бедре, сквозь неё сочится кровь. — А за собой ты усмотреть забыл? — И я ранен, — соглашается Александр, когда Иван принимается сдёргивать с него внешнюю часть одежд. Он пытается положить руку на грудь, нащупать известное ему, горящее место под левой ключицей. Кажется, оно у него несчастливое. — Но не будь я, ты был бы мёртв.

•

      На короткую скамью под узким обзорным окном планолёта бросают чужие наборы служебных одежд — всё, что создаёт неровную мягкость под бёдрами, необходимость которой не удаётся рассчитать. Александр чувствует, как в каменном напряжении холодные капли пота не перестают скатываться по его телу. Он дрожит от того, как крепко заставляет себя сжаться в каждой части собственного естества. Юноша пытается вернуть себе контроль, надеется вновь взять власть над очередным движением, которое надеется совершить. Порывы получаются смазанными. Военный планолёт достойно оборудован средствами для помощи раненым, но они обделены докторами. Только Иван обладает стандартной врачебной подготовкой, отведённой для каждого служащего миротворца в специальных отрядах Капитолия. В последний час мужчина подвешивает на металлические крюки несколько пакетов с лекарствами, проводя прозрачную трубку к здоровой руке. Сидя по другую сторону от Александра, Линнея прикладывает его здоровое плечо к своей груди, не позволяя лечь или завалиться, поддерживая его в одном положении. Она перенимает из рук мужчины сумку с препаратами, быстро находя то, о чём он просит. Её рука остаётся твёрдой, пусть и голос дрожит в сожалении, так что Александр теряет счёт иглам — их загоняют в кожу и вонзают в мышцы. Мужчина просит о сильных обезболивающих и о том, что сможет облегчить и замедлить кровопотерю. Принимая лекарства, победитель почти не помнит о боли. Ломающую муку подменяет жгущее изнутри жидкое племя, что разлито над его левой грудью. Юноша дышит глубоко, выдыхая сквозь губы и неестественный сладкий привкус, стоит жару уколоть центр его груди, лизнуть и оцарапать горло. Одна из ладоней Линнеи лежит под его затылком, не позволяя качающейся голове безвольно упасть назад.       Александр знает совершенство капитолийского оружия. Оно не нуждается в пулях или снарядах, преобразуя энергию солнца. Оно не пронзает осколками стали, только врезается в тело, оставляя аккуратную сквозную дыру. Она не затянется и поддастся только быстрым рукам врачей и восстанавливающим технологиям, остающимся в Капитолии. Юноша чувствует, как кровь тёплой густой влагой прокатывается по груди. Та расползается вокруг, обнимая его бок и поджатый живот. Вероятно, если ему удастся сосредоточить зрение, он обнаружит руки Ивана окутанными кровью. Они набивают его рану заготовленным материалом, чему предназначено остановить кровопотерю. — Иван, скажи, во время твоей службы много миротворцев выживали с дырой в груди? — прикрывая глаза, Александр слушает бормотание собственного голоса. Воздушное покачивание ему претит. — Фактически, сэр, дыра находится в вашем плече. Грудь только задета. — Мне тяжело дышать, — произносит юноша, начиная вбирать в себя вдох. Но он не получается полным и оказывается сдавлен изнутри. — Это нормально, — заключение Ивана обведено строгостью, пока его сильные руки затягивают очередной виток бинта. — Внутреннее кровотечение будет всё больше давить на одно из ваших лёгких. Я буду убирать кровь, когда она будет скапливаться. Мне необходимо, чтобы Вы оставались в этом положении. Если я положу Вас, это усилит потерю. — Спасибо, что остаёшься спокоен, — шепчет Линнея, окутывая Александра размеренным звучанием речи. — Я могу держаться за тебя здесь, даже когда ты должен держаться за меня, — звуки растягиваются, не позволяя отличить их громкость. Победитель окунается в их полное звучание и теряет то вновь, едва позволяя себе прикрыть глаза. Ему хочется уснуть. И он не перестаёт цепляться за редкие обрывки говорящих друг с другом голосов. — Я передала Плутарху эту запись, — рассказывает Урсула. Её голос в этот час далёк, спрятан за шумом планолёта. Один из присланных пилотов остаётся отражать стрельбу в Капитолии, и Улла занимает его место, пусть и военный корабль серьёзно превосходит те, которые используют распорядители. — Хотела, чтобы у его сторонников был повод и необходимость вывезти из этого города Александра. Курс проложен на территорию руин в дистрикте-13. Предполагаешь, нас ждут там? — Нас — конечно, нет, — усмешка Сенеки тиха. — Его ждут. Его и эту девушку. — Тогда нам следует поторопиться. У братика может не быть этих восьми часов. — Он справится, — убеждает девушку отец. Но истина нага в его утверждении. Сенека тоже хочет в это поверить, потому что кровь на собственных ладонях указывает ему иное. — Он выживет.

pov Алина

      Короткое собрание в Штабе военного совета находит новые идеи для революции, едва ручка девушки ложится на листок бумаги. Они наслышаны о том, как она способна творить. И теперь восторг Плутарха велик, когда советники отыскивают идею того, что подпольная сеть в каждом из дистриктов могла бы наполнить их землю символами — небольшими рисунками, с которыми люди могли бы найти дорогу друг к другу, объединиться. Час от времени собрания Алина переносит на бумагу скромные наброски, являя изображения птиц, солнца, цветов, лепестков и предметов — всего, что могло бы в доброй мере послужить повстанцам. Особенно избирательны оказываются представители Капитолия, у которых каждый лучик не лежит правильно. Но их безвкусица предстаёт незначительной, когда несколько компьютеров в Штабе начинают передавать сигналы, а полковник Батар направляется к Коин со срочным донесением. Плутарх со своими помощниками не спешит подниматься из-за стола. Никого от собрания не отсылают. — Мы получаем первый опознанный запрос, — Толя склоняется над столом, показывая что-то в положенном пред Коин планшете. — Запрос поступает с территории Первого дистрикта и перемещается в направлении Тринадцатого. Это наш планолёт. Мы потеряли пятерых человек в Капитолии, но наша вторая миссия прошла успешно. — Свяжите нас, — приказ госпожи-президента обращён к солдатам. Мужчины и девушки занимают положения за главным столом. Их наушники чудны, а пальцы быстро бегут по обилию сенсоров. — Мисс Старков, — Алина не ожидает обращение, когда женщина зовёт её обернуться. Коин встаёт из-за своего места, направляя работу первых военнослужащих. — Хотите посмотреть на плоды своих условий? Они были затратны.       Хеймитч, слышится позади, присвистывает. Николай оглядывается, ища располагающуюся у стены Багру и подзывая Женю — женщина намеревается уйти, когда дело переходит солдатам. Но Давид зовёт её подойти ближе, когда солдаты открывают канал связи. Они говорят с одним из планолётов — корабль недавно покидает границы Капитолия, возвращаясь в дистрикт-13. Скоро на большой экран переводят изображение пилота. Алина задерживает дыхание, когда он говорит о потерях своего небольшого отряда, посланного для миссии внутрь города, когда людям удаётся успешно провести атаку на станции Капитолия. Сердце быстро бежит в груди, пока взгляд девушки мечется к углам изображения. На мгновение она способно представить, что скоро за спиной солдата Тринадцатого покажутся головы Мала, Линнеи, Зои… Девушка верит, что сможет увидеть это. — Я передам связь второму пилоту для вашего слова, госпожа-президент, — объявляет пилот, вслед за чем трансляция оборачивается чёрным, пока не начинается вновь.       Алина накрывает уста ладонью, когда норовит выйти вперёд, в противоречии чувств не ведая, подлинно ли изображение перед ней. Серебристый внутренний обзор корабля не меняется, но управление передают Урсуле Крейн, чей вид претит случающемуся от воспоминаний, однажды оставленных для Алины в доме самого президента Сноу. Воротник её куртки прост, но жирное великолепное представление о единственной госпоже-представительнице фамилии Крейн не оставляет суть того, что являет пред ними Урсула. Величина каждой избранной ею меры заставляет людей поднимать к ней головы. И выражено ясно, она нисколько не впечатлена тем, что ей предстоит говорить с чужой представительницей президентства. Складывая руки на груди, Алина до ломящей боли сжимает челюсти, не зная, куда могла бы уместить отвращающую неприязнь, с которой сама смотрит на Сенеку Крейна. Мужчина занимает одно из кресел пилотов рядом Урсулой, а его ладони сложены под подбородком, являя выведенное в уверенности и властности расслабленное выражение. С тем же распорядитель однажды даёт интервью на главной площади Капитолия в преддверии 74-тых Голодных игр. Но сегодня манжеты его куртки испачканы в крови, великодушно льстя образу убийцы. Однажды Алина просит об освобождении Александра и не ожидает того, что кровная фамилия победителя присвоит его себе. Она вздрагивает, когда что-то грохочет позади. Оборачиваясь, она не находит предмет шума и зреет только, как лицо Багры прячет густая тень, когда женщина идёт у стены, не поднимая головы к экрану. Алина почти накрывает уши руками, когда её потрясает возглас Хеймитча. — Вы посмотрите на него, — довольно ликует мужчина, выходя из-за спины своей победительницы. — Какой же ты живучий мерзавец, господин Крейн. Это даже обидно. Хорошие люди вокруг тебя горстями подыхают, а тебе всегда удаётся избежать их участи. Кто-то должен поделиться секретом такого успеха. — Абернати, — фамилия непринуждённа на устах разжалованного главного распорядителя.       Вероятно, даже тем, как в день предпоследней прожитой Жатвы Хеймитч падает со сцены, ментор никогда не позволяет Капитолию себя забыть, добивается ли он этого специально или достигает волей случайности. Но внимание к нему не велико, когда один из немногих высших представителей столичной власти встаёт за столом. Его дородное лицо освещено вложенным в улыбку широким, неразделённым окружающими довольством. — Здравствуй, Плутарх. Ты знаешь, что это дурная манера позволять вам видеть нас, пока мы можем вас только слышать. — Тринадцатому могли бы быть полезны умы семьи Крейн, — одна из рук Плутарха остаётся поднятой, пока ручка в его ладони не перестаёт вертеться свидетельством того, что он серьёзен в обдумывании озвученной вероятности. — Вы их получите, если поделитесь своими технологиями, — предложение сладко на устах Урсулы. — Боюсь, мы не в положениях для торговли, госпожа Крейн, — настаивает Коин. Ничто в женщине не рассказывает о беспокойстве или настороженности. Она не боится того, что видит пред собой. Сила, которая заложена в фамилию Крейн, растёт из Капитолия. Но пределы его власти не достигают дистрикта-13. Госпожу-президента это удовлетворяет. — И эти положения не изменятся, если вы не выслушаете условия. — Мы везём с собой препараты, — Сенека Крейн продолжает слово своей дочери, собирая заинтересованность и внимание слушающих его советников и представителей чужого правительства. — И архивы данных, разработанные в Капитолии и посвящённые процедурам, с которыми господин Хевенсби захочет ознакомиться. Мы хотим, чтобы учёные Тринадцатого дистрикта изучили их и направили на обращение процесса, — руки мужчины ложатся вперёд. Голубое свечение приборов играет под его пальцами. Трансляция кабины планолёта расширяется, охватывает крайнюю часть корабля и линию боковых окон. Чёрная краска выводит силуэт юноши, прижимающегося боком к одной из сторон корабля. Он выглядит далёким, отчего не удаётся различить, открыты ли его глаза. Алина зовёт его немо, беззвучно выговаривая имя. Александр. Рядом с ним в этот час находится мужчина — капитолийский сопровождающий, Иван. — Он уснул после того, как мы взошли на мостик. С топорами против пистолетов и винтовок не могло быть легко. — И долго же Вы тянули пред долгом выкрасть сына из рук поощряемой власти, господин Крейн, — утверждает Коин. Её заключение не таит дружественность или союзническое расположение. Но Алина слышит в её словах сожаление о судьбе мальчика-победителя. То же госпожа-президент когда-то дарит ей самой, убеждая в безопасности. — Дайте мне с ним поговорить, — в дурноте чувств Старкова оборачивается резко, слыша, как сильный голос Николая поднимается из-за её спины. Непродолжительно кладя ладони на плечи девушки, он обходит её, чтобы смотреть на экран. Александр вверяет ему эту ненависть, враждебность чувств. И профессионал из дистрикта-1 никогда их не отвергает. — Кто это говорит? — обращение Урсулы покачивается затейливо, будто даже теперь, когда всему роду Крейн приходится укрыться за низостью побега, капитолийская госпожа способна играть. — Ланцов. Николай Ланцов. — Я бы рекомендовал Вам, — отделяет Сенека звучно, не уделяя внимание связи, когда Иван позади направляется к нему. Распорядитель разворачивается в своём кресле, чтобы говорить с бывшим представителем миротворцев. Седина Иван заостряется видно, превалирует, будто в столичных благах служба способна быть нелегка. — И вашей подружке-революционерке держаться в стороне от канала связи. — У нас нет семи часов, — тихо объясняет Иван. За растущими в Штабе перешёптываниями и звучанием разговоров Алине почти не удаётся его слышать, отчего она шипит едва, желает требовать тишины в душных стенах. — Я прижгу рану и перевяжу вновь, переливание подарит нам время. Но у нас нет крови. — Я дам свою, — изрекаемому Крейном решению не предшествуют промедления. — Моя подходит. Подготовь всё необходимое.       Алина не перестаёт наблюдать за ним, когда Коин обращается к Урсуле с требованием подтвердить собственное обязательство посадить корабль на заданном маршруте. Но присматриваясь, победительница Двенадцатого не знает важность этих формальностей. Она щурится крепко, видя, как Иван помогает Александру встать. На плечи юноши оказывается наброшена светлая ткань куртки. Одна из её половин насквозь пропитывается кровью, от вида чего звучное шипение разливается на языке Хеймитча. Он тоже смотрит на победителя и видит, как Сенека стремителен в намерении покинуть своё кресло пилота, чтобы поддержать Александра у раненого бока. Юноша не идёт. Он только волочит ноги, вид чего вынуждает Алину сжаться прежде, чем победитель занимает место Сенеки Крейна. Он не теряет сознание. Упустить непозволительно то, как рождённая раной агония отражается на его лице, а после скрывается вновь, когда Александр откидывает голову назад, хлебая воздух. Трансляция охватывает неправильное звучание его дыхания теперь, когда юношу сажают рядом с Урсулой. Она тянется к чему-то впереди себя. В её ладонь ложится тонкий белый ободок. Он полностью подобен тому, что лежит на головах обоих пилотов и самого Сенеки Крейна. Предмет быстро теряется в волосах победителя. — Мы давно не говорили друг с другом, Александр, — отвлекая Коин от совещания с одним из генералов, Плутарх обращается к экрану. Они оба проявляют крайнюю внимательность. Брови юноши опускаются низко, он сводит их глубоко, неопределённо поднимая голову. Его взгляд бежит по приборной панели корабля, когда Алина напоминает себе, что он не может их видеть. Но победитель слышит. — Ты узнаёшь меня? — манера слов принуждает Старкову поморщиться. Ничто в ней не кажется правильным, и когда звуки собираются в горле, она выдыхает полной грудью, стоит Николаю перебить старших представителей дистрикта. — Александр, — не перестаёт звать Ланцов. Его глаза распахнуты, отражение записи мерцает в них. — Поговори со мной, братик. — Александр, — пробует Алина.       Но имя непозволительно тихо. Ни одному из них юноша не отвечает так, будто никто не удостаивает его способом слышать эти расколотые отчаянием просьбы ответить. Александр только встряхивает головой, осматриваясь и поворачивая голову к своей сестре. Его молчание душит, пока рука Урсулы вкладывает нечто в ладонь юноши. Миг не удаётся отследить, в главной кабине пилотов разъезжаются двери. Линнея идёт позади, скоро обходя победителя. Алина содрогается, когда Николай протягивает имя сестры. Но она не отвечает ему тоже. — Что ты услышал? — голос Ланцовой прерывается, когда рука Александра ударяет его собственное бедро. Тонкий лежащий в руке победителя шприц видеть почти не удаётся. Откидывая тот в сторону, юноша дёргает возложенный на него ободок вниз, выбирает отгородиться. — Ничто значительное. — Ты, подлец, не мог позаботиться о том, чтобы твоего собственного сына не пристрелили в фамильном доме? — Алина едва не ударяется боком о край стола, переступая с места на место, пока Багра подталкивает её в сторону, держа трость поперёк плеча.       Она не оборачивается на остальных, когда заставляет советников и солдат замолкнуть, расступиться в стороны, чтобы пройти ближе к экрану, когда Сенека Крейн возвращается к образу трансляции в сопровождении Ивана. Девушка не слышит, говорят ли вокруг, когда зрит, как намереваясь сесть, мужчина вновь поворачивается к каналу связи, не сразу отводя голову к экрану. Как давно в последний раз он слышит её голос — живой, обращающийся к нему самому? Возможно, проходят десятилетия. Или, быть может, он встречает эту победительницу когда-то излишне давно — в жизни, которую назовут другой. Капитолий разделяет их, но они навсегда остаются прикованы друг к другу нуждой высокой — чистосердечной, на качество чего так скупа бесчеловечность. — И отчего ты смеешь улыбаться? — требование ответить велико. Оно потрясает стены. Алине удаётся рассмотреть, профиль Сенеки Крейна подёргивается неестественным выражением. Его губы приподняты в предвестнике улыбки, а глаза оказываются опущены, являя нечитаемый усталый характер жеста. — Ты никогда не позволяешь думать, что ты мертва. — У нас это взаимно, Крейн. — Вот так просто.., — глаза Александра прикрыты, когда он обращается к своему отцу и в муке, вероятно, не догадывается, что говорит поверх слов своей матери. — Я пережил две Арены. И я вышел на Игры вновь, потому что я пообещал этим победителям, что однажды у них будет лучшая жизнь, чем та, которой нас удостоили. Чтобы теперь умереть под оружием миротворцев. Как животное. — Ты не умрёшь, — губы Алины двигаются с тем же успокаивающим выражением, с которым говорит предстающий пред ней, утерянный для Капитолия главный распорядитель Голодных игр. Девушка тоже способна поверить в обожание, которое он дарит своему сыну. — Я не позволю тебе умереть. Не позаботиться о тебе будет моим просчётом. Я не допустил его в эти двадцать лет. Я не допущу его сейчас. — Завершайте этот разговор, — голос Коин тих в дальней стороне стола. Её приказ предназначается военным, со звучанием чего Алине вновь удаётся отыскать между собравшимися Женю. Они разделяют одну надежду. — Дайте им время позаботиться о раненых. Мы подготовим всё к их прибытию.

•

      Военные предупреждают, если планолёт не будет преследовать перехватывающий флот Капитолия, понадобится более шести часов прежде, чем экипаж вернётся в воздушное пространство дистрикта-13. Для миссии удаётся выбрать наиболее удачное время. Полное отключение электричества в столице вызывает панику среди населения, вследствие чего правительство направляет ресурсы на немедленное восстановление энергоснабжения и защиту носителей от повторной атаки. Цель планолёта над городом разведчикам Капитолия определить не удаётся, из-за чего несколько отрядов миротворцев в личную резиденцию семьи Крейн отправляют только после того, как улицы потрясают первые выстрелы. Но Тринадцатый не планирует нападение и называет свой успех спасательной миссией. И Коин не скупится напомнить о том, что вызволить Александра планируют за несколько дней до того, как Капитолий показывает большое интервью победителей. Госпожа-президент указывает незамедлительно, что контроль над действиями её дистрикта и людей возложен в руки её правительства. Он не предназначается гостям и союзникам, пусть и представители дистрикта выслушивают советы и наиболее выгодные намерения. Алине и Жене удаётся доказать значимую роль Александра в этой революции, и Коин предоставляет им средства в необходимости его заполучить. Но она не обязывается раскрывать перед ними свои прямые действия и намерения. Толя объясняет, что «господин Морозов» для дистрикта является одной из наиболее лёгких целей, потому что резиденция фамилии Крейн располагается в приватной и невысокой части города, где они располагают возможностью опустить планолёт над землёй Капитолия. Эти корабли разработаны надлежащим образом, чтобы иметь возможность и поднимать людей в крыши Тренировочного центра, но доставить туда трибутов гораздо сложнее. И теперь веление для Тринадцатого ясно. Им необходимо ждать.       Алина глубже спускает рукав куртки, закрывая отпечатанное на запястье расписание. Оно предстаёт неважным, когда девушка стучится перед комнатой Багры. Она ожидает, порог перед ней отворят злостно, но вместо этого дверь отъезжает неспешно. Женщина уже возвращается к своей постели, когда Алина заглядывает внутрь. Ей не предназначается скупое слово или суровый жест. Девушка только проходит внутрь, находя для себя место на полу у изножья чужой кровати, прежде, чем грохот у дверей вынуждает её встрепенуться. Николай следует за ней, торопясь на порог, когда дверь уже автоматически закрывается, из-за чего его нога застревает в проёме, и он разваливается на полу подобно доброму псу. Даже недовольство Багры этой нелепой картиной не выглядит серьёзным, хоть и видится, она не ждёт, что победитель посреди дня выразит желание ползать у неё в ногах. Николай не возражает собственному положению и скоро присаживается рядом с Алиной, несильно подталкивая её плечо. Проходит всего половина часа прежде, чем Багра вздыхает, тяжёлым шагом направляясь в коридор и оставляя победителей занимать собственную комнату. Но она возвращается скоро. Женя одобрительно кивает, зрея свою птичку внутри, пока Люда вкрадчиво ступает за ней, складывая руки пред собой и снимая со своего рукава выданную в госпитале повязку. Для неё находится место на кровати — рядом с Багрой. Они разговаривают иногда, разделяя несколько слов в редкие мгновения. Время обеда ускользает. Расписание отсчитывает неисполненные задачи, представляющие уроки истории и помощь в делах дистрикта. Алина не знает скуку. Она только ждёт, пока Николай продолжает выдумывать дивные игры, чтобы утешить их обоих.       Алина улыбается, запрокидывая голову, чтобы взглянуть на Багру, пока подбородок женщины лежит на рукояти трости в молчаливом раздумье. Она ждёт вместе с ними и гнать неблагодарное шумное сборище не спешит, хотя её небольшая одноместная квартира совсем не предназначается для компании. Но постава старшей победительницы горда, с чем на неё поворачиваются головы и Жени, и Люды. Капитолию однажды самому же приходится издать закон, который девочке из дистрикта-7 удаётся переиграть. — Ради вашего визита в Капитолий к Третьей квартальной бойне, кажется, нарушили закон, — время в дистрикте-13 уже катится к вечеру, когда в комнате прытко звучит вопрос. За него приходится ожидать суровость и бранный окрас слов, указывающий не тянуть руки к тому, что Старковой не предназначается. — Что Вы сделали? — Победила. — Почему бы было не казнить вас сразу? — любопытствует Алина. Власть Панема редко дарит им щедрые милующие меры. Иное предоставляют только с конкретной целью и до сих пор различить таковую в Багре совсем не удаётся. — Потому что Капитолий всегда стремится к контролю. И до сих пор я могла дать ему контроль над теми людьми, в которых эти мерзавцы нуждались, — Багра отделяет торжествующее выражение. Эта мера напускная. Но жест в тот же час выглядит справедливым, потому что распорядители их жизней не понимают иные.       Мягкий стук звучит за порогом, заставляя поднимать головы. Алина сперва намеревается подняться, но дверь отъезжает сама. Держа руки на нагрудных ремнях своей формы, Толя поднимается в жилой сектор. Победители оборачиваются, смотрят друг на друга, начиная подниматься, когда военный обращается к Багре. Она не спешит отдавать крепкое внимание солдату, но после выступает к центру комнаты, опираясь на свою трость. — Вас ожидают в транспортном отсеке, посадочная шахта номер двенадцать. Боюсь, — полковник Батар выставляет руку вперёд, едва Николай выходит к нему, явно намереваясь пройти к порогу. — Мне не было велено провести туда кого-то другого за исключением представительниц Седьмого и Двенадцатого дистриктов. — Поумерь-ка воющий тон, щеночек, — рукоять трости постукивает по плечу юноши, стоит ему потянуться к слову пред высокопоставленным лицом. В выступающей фигуре победителя является обещание пройти вперёд самостоятельно, если военный ему это не позволит. — И наберись терпения, — женщина отзывается вновь, пока Женя кладёт руки на спину Алины, подталкивая её вперёд и лишая очередного сомнения. Она оборачивается только единственный раз, чтобы заверить Люду в том, что миссия Тринадцатого завершится успешно. Но Багра, не умеряя разочарование в явленной дерзости, спрашивает единственное, когда Алине едва удаётся устоять на одном месте прежде, чем она проносится сквозь двери комнаты вслед за женщиной. — И куда ты так спешишь, девочка?

•

      Замечание Толи о том, что старшая победительница пред ним может ходить скрашивает душащую в лифте тишину, когда кабина стремительно падает вниз, продолжая везти их всё глубже сквозь уровни дистрикта, пока не начинает движение вбок. И исполняясь чуждым лёгким поющим настроением, Алина едва сдерживает внутри хохот, когда слышит спрос Багры о том, как хорошо солдату пред ней удавалось бы бегать со вспоротым брюхом. Женщина вздыхает единственный раз, когда замечает, как победительница перед ней обтирает об себя взмокающие горячие ладони. Алина смотрит вперёд, где за небольшими окошками лифта проносятся серые отражения секторов. Люди соответствуют своим расписаниям. Никто не ищет празднование. Никто не меняет свой распорядок дел, потому что для дистрикта не случается значимое. Об удачном проведении миссии и первой успешной атаке на Капитолий население Тринадцатого узнает только через несколько дней, когда все договоры будут подтверждены, а Коин убедиться в заполученных результатах. Но Алина не заботится о правительственных амбициях, когда перебирает ногами, спешит вслед за полковником, шаг которого ей представляется медлительным. Подгоняющий звук не перестаёт замирать на губах, когда девушка останавливает себя в намерении потребовать от мужчины собственное неумение терпеть. Ей оно в руку не даётся и саму девочку-мятежницу качество привыкает избегать. Она вдыхает гулко от того, как быстро грудь продолжает потрясать собственное сердце, когда их небольшая процессия покидает кабину лифта в отсеке с ангарами.       Через громадные, разделённые отличными цветами разметки просторы брошены специальные металлические мосты. По ним Толя проводит обеих победительниц над бесчисленными штатами военной техники: машинами, переносными установками, тяжёлыми представителями высокой артиллерии… Оружие хранится во владении дистрикта-13 более семидесяти лет и постоянно совершенствуется, чтобы теперь сквозь десятилетия представители Тринадцатого выбрали надлежащее время, которое освободит страну от коварной, грязной и пропитанной разлитой кровью власти Капитолия. Алина возлагает руку себе на грудь, пока не перестаёт вертеть головой. Она отдалённо слышит, как солдаты приветствуют своего полковника, пока не перестаёт терпеть тепло, что приливает к её ладоням, а после покидает их вновь, окуная в холод. Переживание становится плескающимся. Но Алина не отделяет друг от друга чувства. Сомнение норовит задавить страх, а радость удачи окутывает трепетом. Тому, что дистрикту-13 удаётся сделать, полагается воодушевлять. Множество слов не перестаёт являться девушке, предлагая наиболее походящие для человека, что грозит кусок собственной сути от победительницы оторвать. Ей хочется утвердить, это нетерпение не предназначается Александру. Но Коин вновь приглашает девушку взглянуть на плоды своего труда, не так ли говорит она однажды? И теперь, пока небольшие строи вооружённых солдат бегут вперёд, они выходят к последовательно отдаляющимся котловинам шахт. Потому что Александр поселяет в ней сомнение. Потому что всё, что преподносят его руки, раскалывает обсидиановые грани ненависти. Потому что Алина слышит голоса людей и выбирает сражаться за то, чем они являются. — Ты в Третьей квартальной бойне всю шустрость и эти жалкие осколки сообразительности растеряла, девочка? — клич Багры звучит из-за спины девушки, пока она не перестаёт оглядываться. Покрытый метками цифр металл под их ногами убегает к круглым платформам, на которые с миганием светящихся дорожек садятся и взлетают планолёты, исчезая в верхней части шахт, где разъезжаются надземные ворота. — Или ты цифру родного дистрикта позабыла? «Двенадцать», — одними губами повторяет Алина.       Находя дугу колонны с обозначенным на ней числом, девушка отсчитывает вторую секцию. Толя поворачивает голову к звучащей речи Багры и успевает только наклониться вперёд в попытке подхватить Старкову за руку, когда Алина принимается бежать. Поднимаемый кораблями ветер ударяет жаром её лицо. Хрустящий звон стали волнами расходится вокруг неё с каждым ударом о пружинящую поверхность брошенного между шахтами моста. Механики и солдаты под ним не перестают задирать головы, некоторые расходятся, отводя своих сопровождающих с пути победительницы. Алина ожидает, кому-то из них Толя выкрикнет приказ её задержать. Но голос полковника не звучит за спиной, пока стоящие в ангарах колонны не перестают считать. 7 — 8 — 9 — 10…       Горло обжигает в сипящем дыхании, с которым девушка не вбирает полную грудь воздуха. Багра подсказывает ей это — позволяет увидеть лазейку. И то не является бессмыслицей. Она не может торопиться. И женщина оказывается в непревзойдённой мере щедра, когда позволяет Алине взять это право, даёт шанс поспешить вместо неё, так что теперь девушка видит его. Она рассматривает один из совершающих посадку планолётов, чей шлюз открыт, пока пластины высокотехнологичного корабля переливаются под направляемым на него светом. Посадочную платформу окружают военные. Оружие многих из них прижато к груди в готовом положении. Спасённых не встречают радушным нравом объятий или дипломатичным рядом улыбок, напоминая о том, что закон дистрикта-13 равен для всех. Мужчины и женщины в военной форме оборачиваются, пока Алина толкается за их спинами, отводит чужие руки и отвергает любые слова, замирая в леденящем чувстве, когда ей удаётся подойти ближе к ведущим к планолёту ступеням. Она не понимает промедления и звенящую громкость приказного тона, когда кто-то из солдат-командиров велит разделиться, пока до неё не доносится тонкий просящий голос, предстающий знакомым.       Сенеке и Урсуле Крейн, как и сопровождающему Александра — Ивану, велят поднять руки, когда их обходят солдаты Тринадцатого. Спина Линнеи гнётся неестественно, не перестаёт склоняться к земле, потому что вес юноши рядом с ней оказывается излишне тяжел. Представителям Капитолия велят передать победителей заступникам дистрикта и отойти. Сжимая челюсти, Алина осознаёт немедленно, они подлежат аресту. Но Александр, перебирая окровавленными кончиками пальцев закреплённый на бедре топор, выполнять условие отказывается. Он не двигается с места, а Линнее не удаётся его сдвинуть, так что остальным приходится отдаляться от них маленькими шагами. Но победитель перед ними уже не способен вертеть головой, он только вздымает её слегка, и одурело смотря на него сбоку, Алина зреет — он перестаёт понимать. Люди, что оставляют его, являются его семьёй, передают его тем, чьи лица в горячей терзающей боли Александр различать не способен. Вместе с ним Линнея уступает истощению.       Алина замечает мелькающие красные знаки медиков позади себя, когда давит ноги нескольким служащим, взбегая по ступеням, ударяясь о гладкую платформу коленями и непродолжительно скользя. Руки Ланцовой слабеют, с чем Александр почти заваливается назад себя. Никто не дёргается, чтобы ему помочь, но его здоровое плечо ударяется о бёдра Алины. Всхлип Линнеи рвётся над ними. Она не находит того, за что могла бы юношу подхватить. Руки широко дрожат, окутываются жаром раненого тела, когда девушка придерживает ими голову Александра, прикладывая к своим коленам. Она думает, что рассмеётся, и вновь желает отвести незабытому лицу победителя долю созданного Капитолием монстра. Но Алина до крови раскусывает губу, её грудь содрогается, а от уголков глаз неспешно катятся одинокие капли слёз, когда юноша на её руках вполовину открывает веки. Его рука падает от бедра, пальцы не сжимаются на рукояти топора. Александр не знает милосердие, но в этот час оно является перед ним образом строптивой девчонки, однажды наносящей ему ту же рану. Слеза падает на его лицо, заставляя бледные под чёрными ресницами веки вздрогнуть. Густой запах крови наполняет окружающее, когда Алина усмехается, прикладывая ладонь к холодной щеке Александра. Он на её руках выглядит безмятежным, заставляя победительницу желать услышать хотя бы единственное слово с его обескровленных уст. За спиной рассыпаются требования и просьбы отойти, когда к планолёту пропускают врачей, вкладывая в сердце чёрное отвергаемое знание. Живым или умирающим на её руках Алина более не желает отпускать.