all of those 'good mornings'

Нельзя сказать, что Ванда была фанаткой людей. Она никогда не нуждалась в ком-то возле себя. Ей не нужен был кто-то случайный, для заполнения пустоты. Но ей были нужны те конкретные, которых уже не было. Её родители. Её брат. И теперь, возможно, кое-кто ещё. С тех пор, как брат Ванды погиб, она не чувствовала себя в безопасности. Ни минуты, которых в сутках, между прочим, целых тысяча четыреста сорок, она не чувствовала себя в безопасности. Она ложилась спать в своей кровати, в своей комнате на базе Мстителей, которая была чуть ли не самым безопасным местом, где уж точно ничего не представляло опасности для неё. Но каждый раз, как она закрывала глаза, появлялось два желания: открыть глаза и сделать какое-то упражнение на дыхание, чтобы не стошнило. Страх был абстрактный, но легче от этого не становилось. Впервые Ванда почувствовала, что она почти дома в Ваканде. Нет, не сама Ваканда была на вкус как дом. Кое-что другое. У Ванды немного кружиться голова и пульсирует в висках, пока она лежит на спине, пытаясь отбивать нападение. Ванда слегка дезориентирована, и весь окружающий мир словно существует фоном; она слышит звуки сражений, но словно через закрытое окно. Но три слова, произнесенные так просто и легко, — они будто невесомые, однако они чётко вытисняются на фоне и врезаются в сознание Ванды. — Она не одна. Её волосы лежали намного лучше, чем должны были во время ожесточенного боя. Даже как-то по-киношному. У неё был воинственный вид. На её подбородке — небольшое чёрное пятнышко, вероятно, земля или грязь. Она излучает решительность, которая, словно сверхскоростной вирус, передаётся и Ванде тоже. На ней жилетка болотного цвета, и Ванда думает: с каких пор это в её стиле? Ванда смотрит на неё, и ей почти больно сдерживать пробивающуюся улыбку. Ванда смотрит на неё, а внутри словно активируется какой-то механизм, который отвечает за непонятное желание пробежать двадцать километров, не останавливаясь. Или сделать что-нибудь глупое, сделать что-нибудь громкое. Она делает глубокий вдох. Ванда почти сразу забудет эти непонятные ощущения и спишет их на что-то, связанное с тем, что она находилась в смертельной опасности тогда. Тогда Ванда впервые почувствовала себя в безопасности рядом с ней. В общем, Наташа Романова. Наташа — это феномен, который Ванда хотела понять чего бы её это не стоило. Ванда видит Наташу раньше, чем та видит её, значит, у Ванды ещё есть возможность убежать. Но с чего бы это ей бежать? Откуда такое желание спрятаться от взгляда Романовой? Ванда не успевает это как следует проанализировать — Наташа её замечает. — Доброе утро, — равнодушным тоном произносит Ванда, когда заходит на общую кухню. Ванда знает, что Наташа хорошо разбирается в подделках и фейках. Ненастоящие документы Наташа может идентифицировать за пару секунд. Следовательно, Ванде интересно, почувствует ли Наташа так вульгарно подделанное равнодушие. — Нет, — кидает Наташа и шагает к дверям. Ванда стоит на месте, и мысли крутятся очень медленно. Она, конечно, понимает, что мысли читать Наташа не умеет (этот трюк она у Ванды не посмела бы забрать), значит это не было ответом на мысленный вопрос Ванды. Наташа Романова — человек, который отвечает на утреннее приветствие коротким «нет». И Ванда уверена, что её равнодушие — точно не фейк. За окнами идёт дождь, и несмотря на утренний час, тускло и мрачно. Но настоящую мрачность приносит с собой Ванда, когда заходит в комнату, где обычно проходят собрания Мстителей. Всем пришлось ждать только её, ей ужасно не хотелось сюда идти. Настроение у неё было не самым лучшим. Она видит, что единственное свободное место — возле Наташи. До этого Ванда никогда не думала, что вообще можно чувствовать одновременно невероятное разочарование и радостное облегчение. Но именно это чувствует Ванда, когда понимает, что ей придется сидеть рядом с Наташей. Ванда садится, складывает перед собой руки и неотрывно смотрит на них. — Солнышко, тебя что, не учили здороваться? Эта фраза подобно горячему маслу с шипением доносится до слуха Ванды. Если бы слова могли ранить физически, то эти точно оставили бы ожог. Возможно, кто-то сказал бы, что тон Наташи — доброжелательно-ироничный. Но Ванда (почему-то) считает, что уже начинает читать все интонации Наташи. Если не все оттенки, то точно все цвета её интонаций. — Нет. Ванда хочет, чтобы это слово было максимально насыщенным, чтобы вибрации от этого одного слова пошли по всему этажу. Но тяжело что-то передать в полном объёме, когда её вчерашнее «нет» было абсолютно пустым и холодным. Но кем бы была Ванда, если бы даже не попыталась? Наташа улыбается. Улыбается так, что Ванда видит: она поняла. Наташа ничего не говорит. Конечно, она до такого не опустится. Теперь Ванда чувствует себя маленьким ребёнком, который обижается и вредничает. Такой вот была Наташа. Она не старается, но вызывает целую кучу эмоций; словно кидает эту палитру эмоций прямо в лицо, при этом пренебрежительно произнося: «на, рисуй что хочешь, мне не понравится в любом случае». Опять они встречаются на кухне. Ванда думает, что ещё несколько таких встреч, и она совсем перестанет посещать это место. Лучше умереть от голода, чем каждое утро начинать с порции едкого равнодушия со стороны Наташи. Они смотрят друг другу в глаза, это длится секунды две, но Ванда не выдерживает и опускает взгляд. — Доброе утро. Ванда удивляется, но никак не показывает этого. — Утро, — тихонько, даже как-то недовольно, кидает Ванда в ответ и всё ещё смотрит куда-то под ноги. Наташа подходит ближе, и Ванда чувствует легкое волнение. Но Наташа надолго не задерживается, а продолжает свой путь к выходу. Когда их плечи были на одном уровне, Наташа на ходу немного наклоняется в сторону Ванды и негромко произносит: — А ты смешная. Она хмыкает и оставляет Ванду на кухне одну. И она ещё какое-то время принимает решение насчёт того, чем ей позавтракать: кофе с молоком или целой пластинкой успокоительных. Ванда не знает, почему её сердце бьётся быстрее обычного. Она не знает, почему эти маленькие фразы, которые дарит (это подарок или, может, наказание?) ей Наташа, создают такой эффект. Также Ванда не знает почему, но теперь знает, что она смешная… Вечером того же дня они встречаются в тренировочном зале. Наташа предлагает потренировать приёмы рукопашного боя. Ванда предполагает, что это ещё один способ Наташи поиздеваться над ней. Наташа знает, что физическая подготовка Ванды требует усовершенствований, но и обе знают, что оружие Алой Ведьмы имеет иную природу. Ванда соглашается, так как в этот момент у неё невероятно воинственный настрой. Они начинают, и Ванда уверена, что Наташа ей поддаётся, однако не понимает зачем. Мотивы Наташи всегда были сакральной тайной. Чем-то закопанным настолько глубоко, что Ванде и бульдозером не раскопать. Волшебным образом Ванде удаётся найти слабое место в защите Наташи и одним приёмом предательски, — именно Наташа показала ей этот приём, — одержать победу. Наташа лежит на спине, а Ванда нависает над ней. — Уже не смешно? — спрашивает Ванда, ссылаясь на их утреннюю встречу на кухне. Лицо Ванды украшает улыбка, она беспредельно довольна собой. Наташа резким движением меняет их местами и теперь смотрит на Ванду сверху вниз. Ванда тяжело дышит, на лице уже нет улыбки, а брови нахмурены. — Довольно смешно, если честно, — спокойно отвечает Наташа. Улыбка Наташи, тем не менее не самодовольная, а вполне себе искренняя. Но на Ванду это не действует, по крайней мере сразу. Сейчас она чувствует себя униженной и немного беззащитной. Слишком много участков её тела сейчас соприкасаются с телом Наташи. Ванда должна признать, что это приятно, но небезопасно. Ванда не хочет противоречить себе: да, она чувствует себя в безопасности рядом с Наташей. Однако этот факт, — факт того, что она получает некое удовлетворение от тактильного контакта с Наташей, — является опасным, если не для обеих, то для Ванды точно. — Что-нибудь ещё? — Что? — Наташа не понимает вопроса и немного теряется, но всего на секунду. Она быстро прячет свою растерянность, но улыбка пропадает, на её место становится холодная сдержанность. — Покажешь ещё какой-то приём или, может, уже слезешь с меня? Ванда всё ещё тяжело дышит и кидает эту фразу раздраженно, но лишь для того, чтобы спрятать своё смущение. — Не говори, что тебя это смущает. — Меня смущаешь ты в пределах моего личного пространства. Кажется, Наташе уже начинает это нравиться. Медленно её улыбка возвращается, такая аккуратная и невесомая; вместе с её внимательным взглядом это создаёт очень удачную комбинацию насмешливого понимания. — Я тебе не верю, но пускай, — говорит Наташа, настроение которой, кажется, поменялся с космической скоростью. Она говорит это небрежно, и Ванда не хочет признаваться, но это очень задевает её. Любая небрежность по отношению к ней со стороны Наташи задевает Ванду больше, чем хотелось бы. Наташа быстро, но осторожно поднимается. Возможно, ей не хочется злить Ванду, а может ей просто надоедает. Ванда не понимает, но ей очень хочется понять. Наташа смотрит сверху вниз на Ванду, которая не спешит вставать; несколько секунд Наташа словно пытается решить острый внутренний конфликт, после чего протягивает руку, чтобы помочь Ванде подняться. Они стоят очень близко друг к другу, опять смотрят друг другу в глаза, будто перенесли предыдущую ситуацию в вертикальное положение. — Спасибо, — говорит Ванда. Наташа тихонько хмыкает, поворачивается к Ванде спиной и идёт к выходу. Снова оставляет Ванду одну в помещении молча смотреть ей вслед. Ванда думает, что если бы у Наташи была визитная карточка, то она была бы именно такой.