Яд к твоим губам

Оставь меня, но не в последний миг, Когда от мелких бед я ослабею. Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг, Что это горе всех невзгод больнее, Что нет невзгод, а есть одна беда — Твоей любви лишиться навсегда. У. Шекспир. Сонет 90

Полгода прошло с того вечера, когда Имрахиль, которому после свидания опять захотелось поговорить о «нас», озвучил просьбу. И Хальбарад поторопился пообещать исполнить её, обрадовавшись, что от него не требуется стихов, цветов, кольца и клятвы.       Это было в отеле «Линдон» — одном из самых дорогих отелей города. Всегда был отель, номер люкс для двоих, заказанный на Имрахиля. И князь приезжал на такси, проходил через холл, ни от кого не скрываясь, поднимался в номер, где его уже ждал Хальбарад, умеющий лазить по стенам, проникать на чердаки и пожарные лестницы.       Все знали, что у великолепного Имрахиля тайный роман, но никто никогда не видел его любовника. Портье и коридорные тщетно подслушивали под дверями и ждали в засаде, журналисты выли от злости, а сам светский лев хранил загадочное молчание. Он не отрицал очевидное, но не называл имени и был избавлен от навязчивых ухаживаний в свете, потому что все эти претенденты подозревали соперника среди самых влиятельных особ города. Хальбарад с удовольствием читал статейки в светской хронике и посмеивался над догадками журналистов.       — Можно попросить тебя кое о чём? — спросил Имрахиль, в шёлковом неглиже выходя в гостиную, где Хальбарад собирал разбросанные вещи и прыгал в одном носке. Раздевание всегда начиналось с порога, там же заканчивалось одевание.       — Закрыть глаза на твои проделки или твоих дружков? — спросил Хальбарад, ища взглядом брюки. — Не мечтай. — Он вытащил скомканные штаны из-под кресла, в спешке осквернённого не доходя до кровати. Влез в одну штанину, замер, поднял голову и лукаво посмотрел на стоящего в дверях спальни любовника. — Или ты хотел попросить о добавке?       — Ты же сказал, что очень спешишь? — напомнил Имрахиль, чуть выгибая изящную бровь       — Ну да, — погрустнев, сказал Хальбарад. Он сказал, что ему срочно надо уходить, когда князь предложил принять ванну вместе. Обниматься в водичке и шептать нежности на ушко. Хальбарада перекосило от одной мысли. — Пятый час, пока я дома буду шесть стукнет, а к семи утра надо быть в управлении.       — Ты можешь брать свежую рубашку с собой, принимать ванну в отеле, я тебя заплету, — напомнил Имрахиль. — Не обязательно потом заезжать домой. И позавтракать мы можем вместе.       — Ты об этом меня хотел попросить? — нахмуриваясь, спросил Хальбарад, разрываясь между желанием разглядывать Имрахиля, опустившегося в низкое кресло у чайного столика, и отвести глаза.       Князь был чудо как хорош: белокожий, в мягком голубом кружеве и переливчатом шёлке, с рассыпанными по плечам чёрными волосами. Он походил на древних эльфов более, чем эльфы нынешние. Его гладкое, без единого волоска тело притягивало взгляд и будило желание, даже утолённое четырьмя часами ласк на всех горизонтальных поверхностях. Но тяга этого произведения искусства к разговорам о любви и нежности после утоления страсти заставляла Хальбарада краснеть, смущаться и избегать бесед с той же настойчивостью, что сам князь избегал встреч с прокуратурой.       — Я хотел попросить… — медленно сказал Имрахиль, задумчиво потягиваясь в кресле, — чтобы предъявленные обвинения в час расплаты за все мои грехи пред сим городом прозвучали из твоих уст. Пообещай, что принесёшь мне возмездие сам. Не отдашь на растерзание другим офицерам.       — Боишься? — спросил Хальбарад, ухмыляясь. Он подошёл, опёрся о подлокотники кресла и навис над Имрахилем. Длинная коса, заплетённая руками князя, соскользнула с плеча и легонько стегнула того по щеке. — Наручники тяжёлые, холодные и узкие, — медленно перечислял Хальбарад, глядя в синие глаза. — И могут ранить кожу, если прищемят застёжкой. На тонких косточках остаются синяки.       — Пожалуйста, пусть это будешь ты, — прошептал Имрахиль.       — Чтобы ты смог говорить «да знаете, кто меня трахает, он вас тут всех… за каждый волосок с моей головы», да?       — Да? — с надеждой спросил Имрахиль, имея в виду совсем не попытку угрожать положением постельной грелки заместителя начальника управления.       — Никто к тебе и пальцем не прикоснётся, — пообещал Хальбарад, закрепив свои слова коротким поцелуем. — Я постараюсь всё устроить.       — Твой начальник знает о нас?       — Да. Но он мне доверяет.       Хальбарад опустил взгляд и посмотрел на конверт в своей руке. Печать он сломал и вскрыл сразу, потому что знал содержимое. Ему достался для облавы порт, главный офис. Длинный список имён лиц, должных оказаться в наручниках, открывал Имрахиль — владелец большей части предприятия. Ему предъявлялись обвинения во взятках, коррупции, превышении полномочий, халатности, нарушении трудового кодекса и прочее, что в будущем прокуроры изложат в двадцати пяти томах громкого дела со слушанием по каждому эпизоду. А сегодня всё это ему следует зачитать и препроводить князя в камеры предварительного задержания.       Хальбарад с тяжёлым вздохом прикрыл глаза. Он снова видел мольбу в обращённом к нему взоре, слышал своё имя, срывающееся с ярких губ. Тогда он испытал облегчение, услышав просьбу в личном аресте, свёл это к игре, на следующее свидание приволок наручники, чтобы «потренироваться» — а ведь Имрахиль мог потребовать выхода из тени. Вероятно, он устал прятаться по отелям и наблюдать, как любовник спешно одевается и сбегает ещё до рассвета. И всё же он не просил защищать его в суде или делать предложение, только лично присутствовать при аресте… Но именно этого Хальбарад сделать не мог.       Он нагнал Арагорна на ступенях крыльца. Тот шёл широким шагом, ветер раздувал полы его чёрного пальто как плащ, серая рубашка отливала сталью рыцарской кирасы. Натягивая перчатки, осторожно расправляя каждую складку на мягкой коже, Арагорн наблюдал за своей армией, мельтешащей на площади. Констебли и штурмовые отряды грузились в фургоны, командиры распределяли посты. Больше всех суетились ребята из отдела охраны правопорядка, именно им сегодня предстояло стеречь улицы. Это не вопли избитой домохозяйки, отчаянно защищающей мужа, который её и избил, от полиции, ею же вызванной. И не пустые неверящие глаза беспризорников, готовых обчистить карманы стражей порядка и дать дёру, не слушая рассказов про интернат и чашку горячего супа. Сегодня на улицах они будут иметь дело с толпой, а это страшное, тупое и неуправляемое существо, даже если состоит из личностей высокоинтеллектуальных и милосердных. Толпа тем более неуправляема, чем меньше она понимает. Всю важность сегодняшнего дня Гондор поймёт не скоро.       Хальбарад остановился позади Арагорна, молча смотрел себе под ноги и теребил в руках конверт с документами. Арагорн, будто у него глаза были на затылке, вздохнул и повернулся к нему с немым вопросом во взгляде.       — Возьми это, — сказал Хальбарад, не глядя протягивая ему бумаги. — Замени меня. Я не буду брать порт.       — Ты же сам меня просил. Говорил о доверии, о профессионализме. О дорогом тебе человеке, в конце концов. Разве этого не хотели вы оба? — напомнил Арагорн.       — Я не смогу…       — Не сможешь что?       — Быть беспристрастным. Я или перегну палку с суровостью, или… раскрою наши с ним отношения. Газетёнки собственным дерьмом от счастья захлебнутся, — пробурчал Хальбарад, всё ещё глядя в сторону. — Пусть это сделает кто-то другой.       — А Имрахиль знает? — спросил Арагорн, понизив голос до шёпота. Хальбарад молча покачал головой. — Предупреждать его поздно.       Поразмыслив над чем-то минуту, Арагорн перехватил проходящего мимо офицера из пятого участка, сунул ему в руки конверт Хальбарада, одновременно отбирая тот, что капитан держал в руках. Капитан только успел открыть рот, впериться взглядом в новый список, захлопнуть рот, клацнув зубами, и пошёл дальше, почёсывая в затылке и думая, что делать с новыми вводными.       — Я дал выбор всем участникам операции, — сказал Арагорн, окидывая взглядом площадь. — Гидра, с которой мы сражаемся, будет сопротивляться, кусаться и драться. И первыми под раздачу попадут участники сегодняшнего захвата. Всем была дана возможность отказаться, сменить приказ или попросить отвод. Но только двое меня сегодня удивили. — Он повернулся к другу. — Ты, попросивший смену приказа, хотя сам выпрашивал именно этот. И лейтенант Боромир.       Лейтенант в этот момент стремительно пронёсся мимо, скатился по ступеням и влился в гущу офицеров у крыльца. За ним семенил, насколько успевал, бедняга Форлонг, которого всё-таки вынули из кресла.       — Он даже не распечатал конверт, — сказал Хальбарад, заметив целую печать на документах в руках лейтенанта.       — Да. Хотя я предупредил, что имена могут его шокировать.       — Вероятно, подозревает худшее.       — Подозревает. И всё равно исполняет свой долг.       — Признаю, — тяжёлый вздох вырвался их груди Хальбарада. — Сегодня Полосатые Штанишки смелее меня.       Арагорн только хмыкнул недоверчиво. Осуждал ли он неверие друга в себя или считал, что Полосатые Штанишки смелее его не только сегодня, но промолчал. Хальбарад поплёлся к своему отряду с новым приказом. Народ с воодушевлением принял новость, что брать им предстоит не офис и нежных кабинетных мышек, а заправских бандитов в доках. Есть где развернуться и поразвлечься. Хальбарад же убеждал себя, что так будет лучше, тут он нужнее.       Арагорн двинулся на площадь, где среди тарахтящих фургонов уже собирались штурмовые группы. Констебли бряцали оружием, заряжали винтовки, передавали по кругу одну одёжную щётку на всех и баночку ваксы. Перед Арагорном расступались, офицеры отдавали честь, рядовые вытягивались в струнку. Лейтенант четвёртого участка, очень сосредоточенно заряжающий револьвер, не сразу заметил подошедшего командира — только когда тот шумно вздохнул, глядя со снисхождением и толикой веселья. Неудивительно, что лейтенант не запоминает лица, он с таким рвением отдаётся делу, занимающему мысли, что не видит ничего вокруг.       — Командир, — Боромир щёлкнул набойками, вытянулся, опустил руки по швам и прижал пистолет к бедру.       — Сегодня штурмовым отрядом командует старик Форлонг, — сообщил ему Арагорн.       — Но это работа лейтенанта, — нахмурился Боромир. Тень набежала на его лицо, из сосредоточенно собранного он мгновенно сделался подавленным. — Кидаться под пули… Это моя работа.       — Я очень надеюсь, что сегодня обойдётся без стрельбы, — покачал головой Арагорн. — С вас хватит. Впрочем, вам лучше знать, кто из друзей вашего отца цепляет револьвер к подтяжкам.       — Мне о таком не сообщают, я же из полиции, — буркнул Боромир.       — Капитан Форлонг сам попросил о замене, — сказал Арагорн. — Утверждает, что мечтает вспомнить молодость, пощёлкать затвором, грозно повращать глазами, может быть прописать кому-то в физиономию прикладом. И считает, что вам больше пойдёт роль обвинителя, кроме того — и тут я с ним совершенно согласен — вам давно пора учиться на должность повыше.       Боромир смотрел с недоверием. В его взгляде читался вопрос, в какой момент начальник управления рехнулся, и почему капитан Форлонг поддержал это помешательство. Арагорн с опозданием понял, что он пытается связать неожиданное расположение с происшествием в кабинете начальства, с гневом и разочарованием, со страшным наказанием и унижением, и теперь видит в похвале лишь насмешку. Это озарение вызвало волну холода по спине и поток мысленных проклятий собственной неосмотрительности.       — Впрочем, я думаю, причина в ином, — криво усмехнулся Арагорн, пытаясь замять неловкую паузу. — Старик боится узких дверей служебных автомобилей, положенных по статусу. Честно говоря, ему тесен будет и грузовик. В высших кругах вашего капитана прозвали «Весомый Аргумент», но я вам этого не говорил.       Боромир прыснул, не сдержавшись, на одно мгновение Арагорн увидел прежнего лейтенанта, с блеском в глазах и улыбкой на губах. Но только на мгновение. Потом Боромир встретился с ним взглядом, осёкся, помрачнел, вновь подобрался в стойку смирно.       — Есть, командир, — сказал он, бросив взгляд на отряд, уже построенный капитаном. Форлонг пыхтел, раздавал указания и с тоской смотрел на высокую подножку фургона. Внутренности автомобиля были не в пример просторнее служебного пассажирского, но забраться в него для толстяка тоже означало подвиг.       Первые фургоны с вооружёнными полицейскими уже покидали площадь. Каждую машину, гружённую отрядом констеблей, сопровождал автомобиль с офицером, держащим при себе папку со списком имён и обвинений. Вереница чёрных машин потянулась к мосту. Арагорн проводил их взглядом, махнул Хальбараду, лихо повисшему на подножке фургона — он тоже не любил претензионный транспорт — и направился к крыльцу, где Элладан скучал у машины, а Боромир нервно переминаясь с ноги на ногу, теребил в руках конверт с документами.       — Поедем вместе, — сказал Арагорн, приглашающим жестом махнув на машину. — Но вы можете делать вид, что меня нет, арест полностью ваш. Действуйте как сочтёте нужным.       Боромир коротко кивнул, обошёл машину, сел справа, Элладан прикрыл за ним дверь. Казалось, лейтенант старается занимать как можно меньше места на пассажирском диване, он нервно сжимал ручку дверцы и старался не смотреть по сторонам. Впрочем, Арагорн замечал его взгляд искоса.       — Я никогда не арестовывал настолько высокопоставленных преступников, — сказал он, когда машина уже выруливала с площади.       — Всё бывает в первый раз, — успокаивающе улыбнулся Арагорн. — Но сегодня я надеюсь, что в первый и последний. И больше никому в Совете не придёт в голову травить Гондор.       Большой чёрный автомобиль мягко катился по проспекту, выехал на мост, мимо замелькали опоры и туго натянутые ванты. В салон через приоткрытое окошко — Элладан любил ездить, подставив нос ветру, особенно возле реки и на побережье — ворвался запах воды, речной травы и далёкий, но уже ощутимый аромат моря. Боромир дышал глубоко и медленно, пытаясь справиться с тревогой, сжимал на груди полы расстёгнутой шинели. Арагорн махнул Элладану в зеркало заднего вида, чтобы тот прикрыл окно и не простудил офицеров. Сам он ощущал скорее бодрящую прохладу, чем нервные ледяные мурашки. Но сердце колотилось всё чаще, по мере приближения к стенам Белого города.       — Вам принадлежит отчасти сама операция «Битва за Гондор», — нарушил молчание Арагорн, отводя взгляд от высокого яра и поворачивая голову к Боромиру. Тот непонимающе сдвинул брови, на взгляд ответил лишь мельком. — Помните вашу присягу? Сразу после выпуска.       — Да, — коротко ответил Боромир. Голос его звучал чуть хрипловато, будто в горле у него пересохло, или даже голосовые связки были напряжены, как всё его внимание.       — И я хорошо помню. Как ничтожно мало было среди молодых офицеров истинно верующих в свои клятвы. Возможно, вы были единственным. Но именно тогда я пообещал сделать Гондор достойным веры и чести… таких, как вы.       — Только от чести таких, как я, за пять лет ничего не осталось, — ответил Боромир, отворачиваясь к своему окну.       — А это уже только моя вина, — сказал Арагорн. Он протянул руку и на мгновение коснулся пальцами, затянутыми в тонкую перчатку, ладони Боромира, лежавшей поверх папки с документами. Ногтем лейтенант неосознанно ковырял печать, от прикосновения замер, на запястье дрогнули жилы. Арагорн убрал руку, чтобы не нервировать его ещё больше.       Дорога до башни Эктелиона заняла немного времени, Арагорну хотелось, чтобы поездка продолжалась дольше. Несмотря на напряжённое молчание в салоне, присутствие Боромира влекло, протянуть к нему руку и коснуться снова хотелось так сильно, что Арагорн в грёзах как наяву ощущал его запястье в своих пальцах. И вспоминал следы, оставшиеся на белой коже после ремня. Интересно, Боромир вспоминает бродягу Эстеля и отметины на его коже? Боромир не произнёс ни слова до самого выхода из машины. Всю дорогу он был погружён в собственные мысли, на ступенях башни городского совета, увидев, что Арагорн следует на шаг позади, кивнул ему, принимая командование.       — Сторожить все входы, — велел он своим сержантам, уже высыпавшимся как горох из фургона. — Всех впускать, никого не выпускать. — И широким шагом устремился к дверям башни.       Появление в фойе полицейских и офицеров можно было сравнить со взрывом многотонной бомбы. Секундное молчание обратилось криками, возгласами, треском телефонных аппаратов, хлопаньем дверей и лязгом лифтовых решёток. Боромир стоял, расставив ноги и сложив руки на груди, в пятачке свободного пространства, образовавшегося вокруг. Наблюдал недоумение на лицах секретарей, которые никуда не могли дозвониться, и белеющие физиономии пассажиров лифтов, которые никуда не ехали.       — Тишина! — рявкнул он, и молчание разошлось волнами вокруг него.       Суетящаяся толпа замирала и затихала, все взгляды устремились на лейтенанта и возникших на лестницах констеблей. Оружие в руках полицейских одним своим видом внушало уважение, а Боромиру не требовалось даже револьвер доставать. Высокая фигура в чёрном, сверкающие от гнева глаза и сведённые челюсти красноречиво сообщали, что шутки с офицером плохи. Арагорн невольно вспомнил бар «Мордор» — Боромир и тогда был впечатляющ, но напоминал скорее заигравшегося в рыцаря мальчишку. Теперь его взгляд стал тяжелее, а в голосе звенело железо.       — В здании проводится операция департамента «Возмездие», — громко сказал Боромир. Голос его чуть дрожал, может быть, и от волнения, но по лицам окружающих было понятно, что слышат они только злость. — Всем оставаться на своих местах. Телефоны обесточены, лифты тоже, на лестницах дежурят констебли. Вас всех опросят. Очень рекомендую сотрудничать и хранить молчание, — он бросил взгляд на что-то бормотавшего секретаришку за столом справочной, тот мгновенно заткнулся, кажется, даже вздох очередной проглотил, — пока не спросили, — закончил Боромир.       — Третий лиф, лейтенант, — сказал капитан Форлонг, удивительно резво появляясь со стороны северного чёрного хода. За ним в вестибюль всыпался его отряд. — Карета подана, идите, а мы тут разберёмся.       — Выемка документов полная, — напомнил Боромир, направляясь к лифту, по пути оглядываясь на Арагорна.       — Включая мусорные корзины и камины, — подмигнул Форлонг. Он действительно был в своей стихии, двигался с удивительной ловкостью для такого тучного тела, громко командовал своими ребятами, умудряясь в поле зрения держать даже самые дальние углы зала. — Выплюнул! — гаркнул он, увидев, как один из клерков что-то засунул в рот. Тот испуганно вытолкнул языком на стол перед собой чуть подмокшую галету.       — Я ничего такого, — лепетал несчастный, в ужасе наблюдая, как огромная, как туча, фигура капитана надвигается на него со скоростью паровоза. — Я не ел документы! Нервное, так лекари говорят… крекер, вот!       — Заедать испуг будете на казённых харчах! — рявкнул Форлонг. — Никто здесь не нервничает больше чем я! — с этими словами он вытащил из кармана необъятных штанов пончик, откусил кусочек, облизнулся и махнул своим людям начинать обыск.       Боромир зашёл в лифт, вслед за ним молча шагнул Арагорн.       — Сорок первый, — сказал Боромир глухо, и Арагорн, стоявший ближе к панели управления, нажал кнопку и повернул ручку. Створки с лязгом сошлись, лифт потянулся наверх.       Боромир стоял с белым лицом, прижавшись к стене кабины и закрыв глаза. Он походил на приговорённого к расстрелу, ожидающего команды «пли». Только красного платка в петлице у сердца не хватало. Его хотелось обнять, растрепать влажные волосы надо лбом, сказать «ты молодец» и «ещё немного осталось потерпеть». Хотя бы часть Арагорн мог выполнить.       — Хорошо сработано, — сказал он. Звук его голоса вырвал Боромира из состояния, близкого к обмороку, он открыл глаза и попытался проморгаться. — Быстро завладели вниманием, не допустили беспорядков.       — Заметно, что меня трясло? — спросил Боромир, сглотнув.       — Нет. Голос подрагивал, но взгляд заставлял думать лишь о приближающейся каре небесной.       — А не о том, что каратель готов сквозь землю провалиться? — Боромир дёрнул уголком губ, будто хотел улыбнуться, но у него нервным спазмом свело лицо. — Ужасно напомнило «Мордор».       — Об этом я тоже подумал, — кивнул Арагорн. — Не слишком удачная, но полезная репетиция.       — Она стоила двух жизней. — Боромир зажмурился и помотал головой, будто видения той ночи, слишком яркие, всё ещё стояли у него перед глазами. Он даже махнул рукой в воздухе, прогоняя кого-то. — Тот эльф и орк… Никто из них не должен был умереть.       — Будем честными, Боромир, кто-то умирает каждую ночь. В этом баре или других, ему подобных. В ту умерли двое, на следующую — никто, потому что бар был закрыт. Гондор всё равно вышел в плюс. Это цинично, согласен, — Арагорн кивнул, поймав взгляд Боромира, — но доля цинизма в нашей работе необходима. Принимать всё слишком близко к сердцу — можно вовсе без него остаться. А вам сердце ещё пригодится.       Лифт тихо звякнул на этаже, створки разъехались в сторону, Арагорн качнул головой, Боромир, повинуясь, вышел в коридор первым. Всё так же начальник управления следовал на шаг позади своего лейтенанта. Мягкие ковры поглощали все звуки, шаги тонули в высоком ворсе, в длинном коридоре, оканчивающемся ажурными стеклянными дверьми, разносился гул какого-то оживлённого спора. Боромир подходил медленно, почти крался, Арагорн шёл за ним, припоминая уже подзабытые навыки охоты на чуткую дичь в Пустошах.       — Этот бродяга совсем зарвался! — громко сказал кто-то из членов совета, перекрикивая шум голосов. — Его давно пора отправить в ту глушь, из которой он вылез!       — Нельзя снять с должности начальника полиции без видимых на то причин, а он, увы, поводов не даёт, — раздражённо прервал поток гнева голос владыки Денетора.       — Но что-то вы сделать можете?! Вы обещали нам защиту, безопасность всех интересов и сделок! Вы… Вы!       — Хватит. Мы все в одной лодке, и мои проблемы поболее ваших.       — Вы неплохо на этом заработали, — заметил ещё один собеседник, спокойнее, с ленцой смирения в голосе. — И расплачиваться будете наравне.       — О расплате речи не идёт, уверен, мы сможем замять это дело, — вновь отвечал Денетор. — Кого нельзя купить, на тех можно надавить. У всех есть чувствительные места, даже у Дунэдайн.       — Ваши далеко идущие планы по захвату полиции под свою руку не оправдались, — напомнил второй собеседник. — Оба ваших сына прозябают на мизерных должностях и не приносят совету пользы. А какие речи мы слышали, особенно про старшего. Помнится, вы обещали, что к дню сегодняшнему он будет блестящим офицером и начальником управления и не станет путаться у нас под ногами. А вместо этого мы имеем неприятную историю с Лурцем…       — О, это всего лишь гамбит, — спокойно отозвался Денетор. — Отдать слабую фигуру, чтобы выиграть манёвр для сильной.       — Историй про Белого Офицера мы наслушались. Пока что он всего лишь пешка и, вероятно, уже не в ваших руках, владыка.       — В моих. Всегда в моих. И его нужно лишь немного подтолкнуть к краю доски, он станет сильной фигурой.       Боромир растворил приоткрытую дверь и вошёл в зал совета.       — Как же ты собираешься подтолкнуть меня, отец? — спросил он, глядя прямо на Денетора.       За массивным овальным столом, покоящимся на ножках в виде львиных лап, в высоких креслах, обтянутых нежной телячьей кожей, сидели сильные города сего — малый совет Гондора, во главе с владыкой Денетором. Одно место за столом пустовало, здесь должен был сидеть хозяин порта и торговой компании «Дол Амрот», Имрахиль, но сегодня он предпочёл заниматься делами у себя. И ещё один свободный промежуток, на второй оконечности стола, намекал на свободное место, но там даже кресла не ставили.       В комнате, где секунду назад велось шумное обсуждение, а собеседники вскакивали с мест и отчаянно жестикулировали, воцарилось молчание. Кое-кто даже замер в причудливой позе, некоторые медленно опускались в кресла, словно раздумывали, садиться или бежать. В высокие стрельчатые окна с распахнутыми внутренними ставнями лился свет, ветер играл лёгкими занавесками из тончайшего газа — и всё же многим, судя по лицам, сделалось душно и дурно при виде нежданного гостя.       — Мальчик мой, ты не говорил, что заглянешь, — сказал Денетор, улыбаясь. Пальцы его правой руки нервно постукивали по подлокотнику. — Ты немного не вовремя. Впрочем, я порядком устал от этих балаболов, как и они от моего упрямства, — добавил он, говоря мягко и со смешком. Поднимись наверх, в мои апартаменты, и пусть кто-нибудь из прислуги позвонит в ресторан, закажет обед. Ты опять питаешься одними бутербродами? Я скоро освобожусь, мы сможем поговорить.       — Сомневаюсь, что во всём здании сейчас найдётся хоть один рабочий телефон, — спокойным, словно даже безжизненным голосом сказал Боромир. — Капитан Форлонг своё дело знает. И я пришёл не за высокой кухней. Я здесь при исполнении, отец, — он обвёл взглядом членов совета, многие из которых отчаянно пытались слиться со светлой обивкой кресел.       — При исполнении? — хмыкнул Денетор. — Боромир, родной мой, при исполнении сюда может войти только один офицер, он уже пытался, но ничего не вышло. — В голосе владыки, несмотря на теплоту во взоре, устремлённом на сына, послышалась угроза.       Арагорн, всё это время стоящий за дверным косяком, решил, что пора появиться. Он тихо вошёл, тенью вырастая за плечом Боромира, прошёл тем же путём и остановился за спиной лейтенанта, замершего у стола.       — Здравствуйте, господа, — сказал он, обращаясь ко всем, но глядя только на Денетора.       Как же Боромир был похож на своего отца! Сейчас, глядя на владыку, Арагорн видел Боромира сорок лет спустя. Таким, каким он станет, если не вырвать его из лап этого паука. Волосы у Денетора были темнее и светлее глаза, но лицом старший сын его повторял до невероятного сходства. Лицом и взглядом — точно так же Боромир смотрел в тёмной комнате для допросов за миг до того, как ударил Эстеля по лицу.       — Вы не член малого совета, — ледяным тоном сказал Денетор, не утруждая себя даже вежливостью приветствия. — Если хотите что-то мне сказать, запишитесь у секретаря, может быть, я найду для вас время на следующей неделе. Оставьте нас.       — Вообще-то должность начальника полиции подразумевала присутствие в совете, — сказал Арагорн. Он подошёл к столу, встав рядом с Боромиром сбоку. Искоса бросив на него взгляд, Арагорн отметил бледность и горящий взгляд. — Но это соглашение упразднили в тот день, когда должность занял я.       — Слишком высокая должность для бродяг с севера, — прорычал Денетор, всё больше теряя терпение. — Недостойные с такой властью в руках дорого обходятся городу, и я пока бессилен что-то исправить. Но постараюсь, поверь мне, — последнюю фразу он буквально прошипел, приподнимаясь в кресле, опираясь на стол дрожащими руками. На белых кистях вздулись вены над тонкими жилами.       — Дорого обходятся городу? Или вам? — спросил Арагорн. — Вы не Гондор. Гондор ваши сыновья. И они, как справедливо тут отметили, не ваши пешки, к счастью для всех.       — А чьи же? — зло рассмеялся Денетор. — Твои?! Забирай Фарамира. Но Боромир… О нет, я так дешево с ним не расстанусь.       Боромир смотрел на отца со смесью ужаса и боли. Каждое слово ранило его, словно жёсткий хлыст обнимал за плечи и кольцами сжимал горло, мешая вдохнуть. Он моргнул, мотнул головой и словно бы неосознанно повернулся к Арагорну, безмолвно ища у него поддержки.       — Боромир, — мягко позвал его отец, разом меняясь в лице, словно внутри у него щёлкало реле с отметки «ненависть» на «любящий отец». Впрочем, Арагорн подозревал, что не такая уж большая разница между ними, и второе может быть хуже первого. — Что он тебе наговорил? Ты же знаешь, сколько лжи болтает чернь, так было всегда. Позволь, прямо сейчас распущу совет и отвечу на все твои вопросы.       — Никто никуда не пойдёт, — ответил Боромир. Он вновь смотрел только на отца, на ресницах блестели слёзы, но голос и тон были твёрже чем когда-либо. — В башне Эктелиона работает департамент «Возмездие». Арестом руковожу я. Не офицер Арагорн. Я.       Денетор, привставший было из кресла, рухнул обратно, махнул рукой в воздухе, молча веля сыну делать что заблагорассудится. Он зло смотрел на Арагорна, покусывал губы, стучал пальцами по столу, над чем-то лихорадочно раздумывая. Арагорн же смотрел только на Боромира. У того от влаги слиплись стрелочками ресницы, он несколько раз часто моргнул, чтобы видеть сквозь влажную пелену. Чуть дрогнувшими пальцами сломал печать на конверте с документами обвинения и раскрыл папку.       Боромир зачитывал обвинения, Арагорн стоял рядом, в том самом месте, где должно было быть его кресло, едва касался ладонью в перчатке гладкой поверхности стола, нагретой солнцем. Он вглядывался в лица сидящих за столом, подмечал наигранное спокойствие, настоящее равнодушие — обвинённая персона всё знала про список уголовных статей в списке своих грехов — и удивление, когда этот список оказывался вдруг короче мысленно прикинутого. Арагорн запоминал имена, чтобы позднее покопаться в делах и проверить связи с другими членами группировки ещё раз. Этот арест был чуть поспешен, ещё пару бы недель для приведения в порядок все отчётности и распутывания клубка, чтобы потом следствие в суде гладко шло, но Арагорн спешил. Он смотрел, как едва заметно дрожат у Боромира пальцы, слушал короткие паузы в его речи и даже представить страшился бурю в его сердце. Наконец, перевернув листок, Боромир споткнулся об имя собственного отца. Он замер, замолчал, потом через силу заставил себя продолжить. И снова сделал паузу, дойдя до самых тяжёлых статей.       — Хранение, распространение и насильственное побуждение к употреблению особо тяжёлых наркотиков, в частности «Кольца», — прочитал он и поднял взгляд на отца. — Это невозможно, — тихо сказал он, в голосе проскользнули вопросительные нотки. Он смотрел на Денетора почти с мольбой опровергнуть это обвинение. И тот, конечно, оправдал ожидания сына.       — Разумеется, это невозможно, — поморщился он. — Как и весь этот абсурдный список. Офицер Арагорн движим злобой и местью, всё, что он там нацарапал и вручил тебе — чёрная клевета.       Боромир вновь обернулся к Арагорну. Он стоял между непримиримыми врагами, о чьём соперничестве узнал только что, и взгляд отца, острый, как шпага, его ранил, а Арагорн не мог отвести удар и защитить, как бы ни желал этого.       В коридоре послышался шум. Это старик Форлонг со двумя своими сержантами наконец пришёл, чтобы препроводить задержанных в машины, что ждали у подножья башни. Он пыхтел, сопел, грозно вращал глазами, как и обещал самому себе, вспоминал молодость. Одного за другим высокопоставленных шишек заковывали в наручники и отправляли в коридор под конвоем. Почти никто не сопротивлялся, разве что вспоминал о своих адвокатах или робко, почти безнадёжно, заикался о неприкосновенности. Наконец в зале совета остались только Денетор, Боромир, Арагорн и Форлонг. Капитан бросил взгляд на начальство, кивнул.       — Пойду распихаю урожай по фургонам, — сказал он, кивнув на вереницу ссутулившихся арестантов. — Можно разрешить журналистам снимать?       — Да, можно, — кивнул Арагорн.       — Это ж живот втягивать придётся, — печально вздохнул капитан.       — Если он втянет живот, сломает позвоночник, — очень тихо сказал Арагорн, когда капитан вышел, его зычный голос, подгоняющий чересчур медленно плетущихся уже был слышен от лифта.       Боромир на мгновение прикрыл глаза, будто от боли и неожиданной искры веселья его накрыла волна дурноты. Он бросил на стол папку с обвинительными бумагами, опёрся на столешницу и низко опустил голову.       — Мальчик мой, — с сочувствием сказал Денетор, поднимаясь из-за стола. Как бы ни хотелось Арагорну пригвоздить его взглядом к креслу, прибить его паучьи бледные руки к подлокотникам трона, помешать он не мог. — Это всё ложь. Поверь мне. Я должен был рассказать тебе раньше правду об этом человеке, предупредить, как много зла он задумал против нашей семьи, но не хотел тебя тревожить.       — Ты мне ничего не рассказывал, — сказал Боромир, не поднимая головы. — Спасибо. Спасибо, что я ничего этого не знал.       На документы упали несколько прозрачных капель, бумага темнела, чернила расплывались. Денетор протянул руку, чтобы коснуться плеча сына, но тот переступил с ноги на ногу, отстраняясь буквально на полдюйма, но это ничтожное расстояние в измерениях любящих сердец — пропасть. И Арагорн впервые за долгие минуты в кабинете совета увидел в глазах Денетора страх.       — Я могу объяснить, — почти прошептал он, но Боромир дёрнул головой, выпрямился, глубоко вздохнул и стёр влагу с щёк.       — Объяснить, пожалуй, должен я, — сказал Арагорн. — Раз уж мы ненадолго одни. По последнему обвинению… — он отодвинул свободное кресло, сел, откинулся на спинку, глядя на стоящих у стола владыку и его сына. — Мы доказали четыре эпизода, но в протокол следствия войдут только три. Потому что в последнем фигурирует Боромир, владыка, — он серьёзно посмотрел на Денетора. — Я бы не хотел, чтобы ваш сын пострадал ещё больше.       — Вы поэтому спрашивали, где я ужинал в воскресенье? — спросил Боромир, всё ещё глядя только на собственное отражение в полированной поверхности стола.       — Он допрашивал тебя? — живо возмутился Денетор. — Ты переходишь все границы! — рявкнул он на Арагорна. — Ты ввёл его в заблуждение, задавал вопросы, на которые он не имел права отвечать!       — Он имел право не отвечать, — с нажимом произнёс Арагорн. — О чём сам же мне в ходе беседы и напомнил. Но запретить ему говорить не можете ни вы, ни какой-либо закон.       — И о чём он спрашивал? — Денетор гневался, но пытался спрятать злость за участием, снова хотел обнять Боромира, и тот опять сделал полшага в сторону. — О виски? Это не наркотик и не великое преступление, его ты мне разрешил, Боромир. А самый суровый мой закон — ты.       — Не о виски, — покачал головой Арагорн. — О чае.       — Вы уже знали ответ, расспрашивали меня о вечере воскресенья, — тихо сказал Боромир, поднимая глаза на Арагорна.       — Я до последнего надеялся, что ошибаюсь, — так же тихо ответил Арагорн. — И вы скажете, что провели вечер с друзьями, пили какую-нибудь дрянь, не спрашивая о составе. Что угодно. Что следы наркотика в чайной гуще — грешок кого-то из прислуги, балующегося «Кольцом» из хозяйской посуды, не смыв должным образом отпечатки. Я не хотел верить, что вас отравил собственный отец.       — Сколько патетики, сколько пафоса! — воскликнул Денетор, воздевая очи к потолку. — Ты не на сцене!       — А эта трагедия, увы, и не спектакль, — печально кивнул Арагорн. — Жизнь порой трагичнее выдумки.       — Выдумка — все твои нелепые обвинения, — крикнул Денетор, схватил со стола документы, порвал на клочки и бросил в лицо Арагорну. — Мои адвокаты тебя распнут! Ты ничего не добьёшься! Гондор мой! Боромир мой!       — Он не кукла и не вещь, — жёстко ответил Арагорн, поднимаясь.       Боромир протянул руку, словно собирался остановить назревающую схватку. Драться со стариком Арагорн, конечно, не собирался, но уже не был уверен, что Денетор, доведённый до отчаяния, не предпримет убийственную попытку выплеснуть гнев. Боромир, встав между отцом и Арагорном, серьёзно посмотрел на последнего.       — Можно нам с отцом поговорить наедине?       — Пять минут, — ответил Арагорн после короткой заминки. Скрепя сердце он вышел и прикрыл за собой дверь кабинета.       Боромир расстегнул пальто, снял его, бросил на стол. Ему было и душно, и холодно одновременно. Потом пододвинул к себе стул, развернул, сел лицом к спинке, уткнулся лбом в деревянную резьбу и мягкий ситец. Ему нужна была какая-то преграда между ним и обрушившейся правдой, но этот проклятый стул пах деревом и лаком, как вся мебель в доме. В том доме, что Боромир покинул почти десять лет назад, чтобы возвращаться только по выходным и на праздники. Сжав виски ладонями, Боромир открыл глаза и посмотрел на отца, опустившегося в кресло рядом.       — Ответь, зачем ты это сделал, — попросил Боромир, чувствуя странную пустоту там, где должно быть место сожалению, печали и тоске. — Не Арагорну ответь, а мне.       — Ради тебя, — мягко ответил Денетор. Он вновь сменил гнев на сочувствие и доверительный тон. — Ради того, кем тебе стоит быть.       — Убийцей и наркоманом?       — Капитаном третьего участка, — улыбнулся Денетор. — Майором, полковником, начальником управления. Однажды всё это у тебя будет. Нужно только вспомнить о верных амбициях.       — Ты подлил мне отраву, чтобы напомнить об амбициях? — неверяще переспросил Боромир.       — Ты амбициозен, сын мой, — кивнул Денетор. — Ты ведь моя кровь и плоть. Но твои мечты о пустом подвиге ради какого-то признания — мелки. Мечтать следует о положении и власти, тогда и подвиги тебе не потребуются, чтобы признание получить.       — И ради чего ты делал… всё что делал?       — Ради вас. Тебя, твоего брата, вашей матери.       — При чём здесь мы? Мы никогда этого не просили.       — Финдуилас любила наряды и бриллианты, — взгляд Денетора просветлел, на губах появилась улыбка.       — А ты любил ею хвастаться, — напомнил Боромир. Он помнил мать никогда не улыбающейся красавицей, если она действительно любила роскошные подарки мужа, радость эта не отражалась в её глазах.       — Я не дракон из сказок, что хранит сокровище глубоко под землёй. Я обладал самой красивой женщиной Гондора и имел право гордиться этим.       — Ты гордишься лишь обладанием? Потому успехи Фарамира для тебя ничего не значат, что он добился этого сам?       — Добился сам? — усмехнулся Денетор. — Я дал вам всё, что у вас есть! Скольких денег стоили ваши частные школы, университет, дополнительные уроки! Пока мальчишки в городе скакали на швабре, фантазируя лошадей, ты ездил верхом на пони, не помню, чтобы протестовал! А помнишь кабинетный рояль, сделанный на заказ для тебя? Он стоил баснословно дорого!       — Я ненавидел этот рояль! — крикнул Боромир, вскакивая и отшвыривая в стену стул.       — И квартиру, в которой жил, участь в университете? — со смехом спросил Денетор. — Прекрасная квартира, в двух шагах от центра, с отоплением и кроватью, которые для тебя теперь роскошь, ты и её ненавидел?       — Да, — ответил Боромир. — Я с первого жалования снял другую.       — С первого жалования в центральном участке, куда я тебя устроил. Я дал тебе возможность добиваться всего самостоятельно. И чего ты добился? Ничего! — Денетор указал взглядом на лейтенантские погоны на плечах Боромира.       Боромир опустил плечи, ссутулился, потом дрожащими пальцами принялся расстёгивать китель, сдёрнул его с себя и бросил на пол куда-то под стол, отшвырнул, словно тот распространял зловоние. И кинулся к окну, распахнул его, высунул руку сквозь прутья витой решётки, будто хотел ухватить ветер на головокружительной высоте сорок второго этажа. Денетор неслышно подошёл сзади и обнял Боромира за плечи, заставил обернуться.       — Ты всего добьёшься, — сказал он мягким успокаивающим тоном, беря бледное лицо сына в свои ладони. — Ты гораздо умнее, смелее своего младшего брата. Его капитанский чин — потолок, но тебя ждёт великое будущее. Просто позволь мне помочь. — Ласковой рукой он оглаживал лоб Боромира, отбросил назад волосы, провёл подушечкой пальца по покрасневшим векам. — Я ведь твой отец. Не очень хороший отец, признаю, но я люблю тебя. И никто, слышишь? Никто не будет любить тебя, — он сделал паузу, глядя в глаза сыну, — так как я.       Боромир молчал, глядя на отца. Он отца перерос давно, да и железные набойки на каблуках добавляли полдюйма, так что взгляд выходил сверху вниз. И всё же Боромиру казалось, что он стоит перед отцом нашкодившим мальчишкой и вынужден высоко задирать голову, чтобы видеть его лицо. Руки у Денетора были холодными, очень холодными — лекари говорили о возрастном изменении сосудов, а Боромиру казалось, что холодными они были всегда, сколько он помнил. Ласковые прикосновения ледяной кожи к разгорячённым щекам и лбу успокаивали и отрезвляли.       — Ты сильнее и меня, — сказал Денетор, обнадёженный молчанием. — Ты тот, кем я когда-то хотел стать. Честь, благородство, вера — я сделал всё, чтобы тебе не пришлось сражаться с этим миром и зачерстветь душой. Но без доли цинизма ты беззащитен перед такими, как Арагорн. Твоё горячее сердце… Он прикурит от него и выбросит, как догоревшую спичку. Он станет теперь попрекать тебя мной, укорять, напоминать, чей ты сын, и с высоты мнимого благородства одаривать прощением, а ты отдашь за прощение всего себя. Послушай меня, я знаю, для чего он это делает. Я давно заметил.       — О чём ты? — спросил Боромир, изображая недоумение.       — Он увлечён тобой, — с ласковой улыбкой ответил Денетор. — Ты так красив. Ты похож на меня, а я в молодости был хорош. Да и эльфийской древней крови тебе перепало от матери. Но в мире таких, как этот бродяга, осколки древних родов — лишь трофеи для черни. Он хочет мою голову и твоё сердце. Берегись его. Не верь ни единому слову.       — Очень своевременно предупреждение, — тихо сказал Боромир. — Потому что он впервые говорил со мной наедине лишь в эту среду. И ни словом не упоминал твои грехи. Только мои собственные.       — И ты уже его защищаешь, — сурово нахмурился Денетор. — Как ты легковерен!       — Я выполняю свой долг, — ответил Боромир. — А ты арестован, отец. И наши пять минут давно вышли.       — Не заставляй меня выходить к журналистам в наручниках, — попросил Денетор, ласково беря руку сына в свою. И тот не почувствовал почти ничего, его собственные пальцы были так же холодны.       — В этом нет необходимости, — кивнул Боромир.       — Голову даю на отсечение, что бродяга подслушивал под дверью, — проворчал Денетор.       Но коридор за кабинетом совета был пуст, даже у лифта уже не дежурил конвой. Перед тем, как раздвинуть решётки кабины на первом этаже, Денетор обернулся к Боромиру и крепко его обнял, похлопал по спине и прошептал на ухо, что всё будет хорошо. Словно это Боромира обвиняли на десятки лет заключения. И Денетор вышел навстречу вспышкам фотокамер, выпрямив спину и расправив плечи, одёрнув дорогой костюм и придерживая на плечах пальто. Он смотрел сурово прямо в объективы, возбуждённая толпа расступалась, ему освободили коридор через зевак и полицейских прямо к распахнутым дверям.       Боромир так и стоял у лифта, глядя вслед отцу. На пороге тот обернулся и поднял раскрытую ладонь в знак прощания, и все взгляды повернулись как прожекторы. Журналисты вспомнили, что лейтенант, появившийся на публике неожиданно без мундира, сын того самого владыки Гондора. Боромир закрыл глаза, готовясь услышать гвалт вопросов и обвинений. Но вдруг стало неожиданно тихо.       Арагорн, появившийся неизвестно откуда, накинул Боромиру на плечи своё пальто. Попросив тишины, он сказал, что все комментарии поступят от управления полиции в ближайшие дни, сегодня никаких интервью офицеры и родственники арестованных давать не станут. Каждое слово отныне в интересах следствия.       — Идёмте, машина ждёт, — сказал Арагорн, обращаясь уже к Боромиру. — Здесь остаются работать эксперты, не будем путаться под ногами.       — Я оставил мундир наверху, — вспомнил Боромир. Он будто только очнулся от вязкого кошмара и сразу почувствовал, как замёрз. Рубашка на нём была мокрая от волнения, а теперь сквозняки огромного холла вымораживали до костей.       — Его доставят в участок завтра, — ответил Арагорн. Он прихватил Боромира за плечи и подтолкнул к выходу. — Вы и перчатки оставили. Возьмите. — Он стянул свои и протянул, когда они уже вышли на крыльцо. На мгновение взяв пальцы Боромира в свою ладонь, ужаснулся тому, какими ледяными те показались. — Надевайте. Вы ещё не здоровы, вероятно, последствия того отравления.       — Спасибо, — едва слышно выдохнул Боромир, надел нагретые чужими руками перчатки и почувствовал, как теплеющая кровь устремилась к сердцу и голове. — Что теперь?       — Теперь вы едете домой. Сделаем крюк, Элладан забросит вас, а потом отвезёт меня в управление. А со следующей недели… Загляните во внутренний карман пальто.       Боромир недоумевающе порылся в кармане чужого пальто, в которое кутался. Там оказался длинный плотный конверт без печати, а в нём две официальные бумаги с гербами. Одна сообщала о присвоении лейтенанту Боромиру капитанского звания, а вторая — о переводе теперь уже капитана Боромира на должность начальника третьего участка.       — Что это? — спросил Боромир, поднимая взгляд от бумаг. Строчки прыгали перед глазами, он трижды перечитал написанное, чтобы понять.       — Назначение, — ответил Арагорн.       — Пару дней назад речь шла об увольнении, о трибунале, — напомнил Боромир. — А теперь новые звёздочки? Почему?       — Мы ведь договорились, что вы в должной мере наказаны и инцидент исчерпан, — понизив голос, напомнил Арагорн. — А сегодня я убедился, что новой должности вы достойны.       Он кивнул на подъехавший автомобиль и придержал пассажирскую дверь для Боромира. Потом обошёл кругом, сел с другой стороны, за водителем.       — Вы проявили выдержку и волю, — продолжил он прерванный разговор. — Теперь я знаю, что действительно могу вам доверять. Третий участок та ещё клоака, мне нужен капитан с железной волей, чтобы держать их в узде.       Боромир ничего не ответил. Ни слов благодарности, ни смущённого отказа. Он просто теребил в руках документы, разглаживал чуть смятый краешек, снова и снова перечитывал своё имя, вписанное в стандартный бланк рукой главы управления и дату. Это была среда, два часа дня, сразу после того, как Боромир вышел из приёмной.       Арагорн опустил руку на панель у двери, нажал кнопку, и плотная перегородка с шуршанием выехала между креслами, отделяя пассажирский салон от водителя. Потом повернулся к Боромиру.       — Говорите, — велел он. — Что вас так беспокоит? Скажите сейчас всё, чтобы мы могли вместе работать дальше.       — Работать? — переспросил Боромир, чуть скосив на него глаза. — Или что-то ещё?       — Что ещё? — недоуменно поинтересовался Арагорн.       — Это назначение… И ваш выбор возмездия. Я подумал… Подумал, что он продиктован вашим расположением, — с запинкой, медленно, тщательно выбирая слова, сказал Боромир, всё так же не глядя в глаза.       — Мой выбор возмездия продиктован желанием спасти вас от скандала, — прохладным тоном ответил Арагорн. — И выбор сделали вы.       — Да, но само предложение, и потом… Как это было сделано… Я подумал…       — И что вы там придумали? — совершенно ледяным тоном спросил Арагорн. Он радовался, что владеет собой, радовался, что Боромир не смотрит ему в лицо. И ненавидел себя за то, что собирался сказать. Но это было необходимо. — Вы решили, что моё милосердие продиктовано влечением? Что я один из тех, кто клюнул на вашу симпатичную мордашку? Уже представили, как пускаете слюни на мою подушку? Этого не будет. Никогда. Я действительно высоко оценил ваши моральные качества и признаю заслуги на службе Гондору. Возможно, мне действительно следовало отдать вас под трибунал, но я сохранил вам репутацию и свободу — потому что вы нужны Гондору и полиции. Вы нужны мне — как капитан третьего участка и честный офицер. Я хочу, чтобы вы сейчас это поняли и расстались с неподобающими с иллюзиями. Звание вам присвоено не за пятна на моём столе.       Боромир слушал, не поворачивая головы. Он нервно сжимал пальцы, потом вдруг стянул перчатки, данные Арагорном, сжал их на коленях. На документы, упавшие под сидение, даже не взглянул. Наконец глубоко вздохнул и поднял голову, встречая устремлённый на него взгляд.       — Спасибо, — сказал он, сопровождая слова бледной улыбкой. — Эти слова правда значат для меня больше, чем если бы вы признались… Не важно. Спасибо.       — Вы примете назначение? — спросил Арагорн.       — Да.       — В таком случае поздравляю, капитан, — Арагорн протянул руку, и Боромир, мгновение помедлив, пожал её. — С понедельника готовьте дела для передачи, я пришлю к вам нового лейтенанта.       Машина затормозила у вереницы обветшалых парадных. У седьмой арки, в которой терялась крутая лестница, на скамейке сидела хозяйка местных доходных квартир, курила трубку и ругала старого пса, который умудрился опять сунуться к курам во внутреннем дворе и те выхватили ему кусок любопытного носа. Мальчишки-газетчики носились по улицам как стрижи, возле визгливо скрипящей колонки женщины набирали воду в тазы для стирки. Похоже, котельная совершенно вышла из строя и отключили даже холодную воду.       Боромир скинул пальто, отдал Арагорну перчатки, хотя он и предлагал оставить и вернуть позже. Глядя на застывшего у края мостовой лейтенанта — капитана, уже капитана — Арагорн с горечью, будто в последний раз любовался высокой фигурой в тёмных брюках на широких подтяжках, в белоснежной рубашке с крошечным швом на рукаве у плеча. Боромир казался сильным, будто отлитым из металла, и одновременно невероятно хрупким. Как чугун, тяжёлый и холодный, разлетающийся осколками.       «Прости меня за эту ложь, ведь правда тебя не утешила бы, — думал Арагорн, глядя как Боромир ерошит волосы и проводит ладонью по лицу. — Я люблю тебя, вот правда. Но я не имею права сказать тебе это. А ты становишься слишком опасно зряч, когда наконец смотришь людям в глаза. Выбрось меня из головы, малыш. Так ты будешь в безопасности, не станешь больше ничьей пешкой. Ты не мой Белый Офицер, я не буду тобой играть, даже если могу выиграть».       А Боромир обнимал себя за плечи, стоя на ветру, ощупывал под рубашкой повязку, перехватывающую руку и думал, как очнуться от обрушившегося на него кошмара. С вечера воскресенья всё смешалось в круговерть боли и страха, а теперь осталась пустота. Казалось, в тёмной комнате для допросов насиловали его самого и это продолжается до сих пор. Собственная трусость, Лурц с его предложениями легко и весело проводить время, отец, с заботами о карьере и офицер Арагорн с тревогами о моральном облике… Всем от Боромира что-то нужно под маской ласки, каждый силой готов брать желаемое. Но только один утверждая, что желает причинить боль, взяв виру за собственную, делал всё, чтобы её не было. И он же стал жесток и холоден, когда прочие клялись в любви.       Боромир посмотрел на бумаги, зажатые в руках, на блики тусклого солнца на серебряных оттисках гербов. Вокруг газетчики размахивали передовицами и кричали о сенсационной новости — арестован весь городской совет, Гондор обезглавлен! Пальцы у мальчишек были в типографской краске, только что вышедший со станков тираж ещё не успел просохнуть. Боромир вздохнул и поплёлся домой, думая, позвонить Фарамиру сейчас или позже. Он купил газету, нашёл в списке имён отца и дядю, а потом этой же газетой растопил камин в комнате. Камин стоял нетопленый с самого нового года, обычно парового отопления хватало, но сегодня Боромир продрог до костей, словно холод поселился у него глыбой льда в груди. А до настоящей весны ещё несколько недель.       

      Продолжение следует...