#сталкер

Поместье клана Чон огромное и расположено так далеко от шумного мегаполиса, как возможно — они ехали сюда не один час. Тэхён даже успел задремать. Выйдя из машины, он задерживает дыхание, осматриваясь: несколько соединённых между собой домиков; пруд с бамбуком где-то на неподалёку — слышится характерный звук содзу; густеющий на заднем фоне лес. И запах… такой чистый, свежий, что сводит лёгкие. Тэхён бы тут жил. Вдали от суеты людей, от города, где каждый жаждет встретиться со знаменитым актёром. Тут он никто. Тут он… — Нравится? …принадлежит Чонгуку. Тепло улыбнувшись, Тэхён кивает, с интересом рассматривает здание. Трёхэтажное, с характерной для Японии крышей карахафу, занавешенными небольшими окнами и мелькающими за ними силуэтами людей. Он посмеивается про себя, думая, что это напоминает начало любого фильма ужасов. — Почему так много японского? — стараясь не думать, что этот ужин закончится его смертью или — он как-то видел подобный фильм — испытанием на прочность и верность своему мужчине, Тэхён заставляет себя переключиться. — Приверженность стилю или что-то более личное? — Личное, — Чонгук склоняет голову к плечу, вероятно, обдумывая, рассказывать или нет. Кивнув самому себе, он жестом предлагает двинуться в сторону главного входа и по дороге говорит: — Прадед бежал из Японии и тогда за гроши выкупил эту землю. Она была не очень хороша для полей: земля не плодородная. Из зданий была одна собачья будка, а в лесу, кажется, водились волки. Может, спустя года, это немного приукрашенная часть истории. Чонгук снисходительно посмеивается, убирая руки в карманы. Он сощуривается, задумчиво смотря куда-то вглубь себя. Вспоминает сказки на ночь? Наверняка в таком крепком клане, как Чон, любят передавать из уст в уста семейные легенды. — Он встретил кореянку, — Чонгук замедляет шаг, явно желая продлить момент, и Тэхён подстраивается под него, как делает это всегда, — она не была из какой-то зажиточной семьи. Нет, обычная женщина, желающая построить быт с сильным мужчиной. Но вместе с прадедом они создали клан Чон, сохранивший и преумноживший своё влияние до сегодняшних дней. Тэхён задумчиво покачивает головой. Он никогда не думал, как появляются столь сильные кланы с ярким нелегальным оттенком в бизнесе. В современности все стремятся перейти на сторону закона или, как минимум, притвориться, что они перешли. Но вокруг клана Чон всегда много не самых лестных слухов. Он помнит, как пытался найти хоть что-то, но любой, кто высказывается негативно о Чон Ёчжуне, словно обречён сгореть. — В Корее, как ты знаешь, не меняется фамилия после замужества, но, когда женщина входит в клан Чон, она отрекается от своей семьи, — они доходят до первых ступенек в дом и замирают, — не буквально. Мама… мама иногда общается с сестрой и родителями, но всё, что она делает, идёт на благо клана Чон. Слова Чонгука вынуждают Тэхёна задержать дыхание. Отрёкся бы он от своей фамилии ради него? — И это не всегда может быть женщина, — не меняясь в голосе, продолжает Чонгук. Он смотрит куда-то в сторону, выглядя при этом до пугающего серьёзно. — Ханыль вышла замуж, но именно её муж отрёкся от своей фамилии и семьи. И теперь он Чон. Как и её дети — Чон. Как и… Чонгук не договаривает, переводит взгляд на Тэхёна. Ловит его в ловушку своих обсидиановых глаз. Заставляет нервничать. Крупные мурашки скользят вдоль позвоночника, поднимая короткие волоски на загривке, и хотелось бы, чтобы чья-та сильная ладонь сгребла их и убрала. Выбросила вместе с назревающей паникой в голове куда-то в сторону. Как можно дальше. Желательно в лес. Потому что Тэхён знает, что прозвучит дальше. — Как и ты однажды тоже можешь стать Чон, — Чонгук может быть ужасно предсказуемым в своей жажде забрать себе Тэхёна целиком. — Звучит как предложение, — хриплый голос Тэхёна не делает сказанное шуткой, а практически выдаёт его с головой. Надо ли поправиться? Надо ли сказать «да, я согласен»? Всё же его семья… не так важна, как Чонгук. — Это оно и есть. Оглушающий звук ударяющегося о камень бамбука словно ставит точку в предложении Чонгука. От такого не отказываются. Тэхён ждёт, что им помешают. Что сейчас, неожиданно и ожидаемо, кто-то выскочит на порог и воскликнет: «как мы устали вас ждать!» Ведь подобное должно происходить? Но не происходит. Они стоят, смотрят в глаза друг другу и молчат. Повисшую между ними тишину нельзя назвать густой, тягучей или мрачной. Она столь же легка, как и развевающий их волосы ветер. Просто Тэхён всё усложняет в своей голове. Сразу же думает: а как отреагируют СМИ? А легально ли вообще поменять фамилию в Корее? Но ведь раз так делают все, кто становится частью клана Чон, даже мужчины, значит, это возможно. А что будет потом? С его жизнью. Карьерой. Перспективами на… Тэхён никогда не хотел семью и детей. Его родители не смогли показать хороший пример, как уживаются мужчина и женщина, а потом он невольно начал засматриваться на парней. Ведь с ними нельзя заключить законный брак. Только гражданский, покрытый стыдливой тайной и хрупкими договорённостями. Впрочем, можно ли назвать договорённости с Чонгуком хрупкими? Скорее всего, нет. — Нас ждут, — роняет Чонгук, не двигаясь с места, — и пусть в клане сквозь пальцы относятся к опозданиям, не стоит заставлять ждать семью. — Ты не хочешь услышать мой ответ? — Тэхён нервно проводит вспотевшими ладонями по бокам, перебирая подрагивающими пальцами ткань. Он ощупывает подушечками текстуру в тщетной попытке успокоиться и пытается остановить нарастающий гул в ушах. — Мы оба его знаем, — ухмылка, рассекающая невероятно красивое лицо, не уродует Чонгука, не делает его зловещим или отталкивающим. Она наполнена чувством превосходства и самоуверенностью. И именно это помогает Тэхёну взять себя в руки. Он шумно выдыхает, чувствуя себя пустеющим шариком, когда признаёт: — Ты прав. В чём бы ни был прав Чонгук — спорить с ним не имеет смысла. Тэхён дважды кивает, не в состоянии контролировать нервный тик, и идёт следом. Сейчас он переступит порог чужого дома. Сейчас он улыбнётся незнакомым людям. Сейчас он сделает первый шаг навстречу той судьбе, которую никогда не желал. Какой бы музыкой сопровождалась эта серия дорамы? Нагнетающей и нервной? И кадр обязательно замедлили бы, чтобы со всех ракурсов рассмотреть опущенную голову Тэхёна. — Тён-и, — Чонгук останавливается так резко, что Тэхён едва не врезается в спину. Они стоят намного ближе, чем несколько минут назад, а крепкая ладонь находит себе место на шее. Сжимает, но не давит. Обозначает своё право на контроль. — Ты ведь знаешь, что я не сделаю тебе плохо? Каждый мой выбор, который я делаю за нас двоих, во благо. — Да, — разве можно ответить иначе? Тэхён чувствует мягкое давление пальцев на шею — они перебирают кожу опасно рядом с пульсирующей веной. Всего одно маленькое, неосторожное движение, и его усыпят вечным сном. Или Тэхён уже спит? Спит и видит сон, где он принадлежит Чонгуку. Где все его действия направлены на одно: подчиняться, прогибаться и угождать. Тэхён прикрывает глаза и приоткрывает рот, вдыхая свежий, пропитанный запахом травы воздух. Может, он уже в земле, а на крышку его гроба кидают одну скупую жменю неплодородной почвы. Почему-то нет сомнений: его будут хоронить тут. Ленивые мысли, пропитанные нотками смерти, обрывает влажное касание к губам. Чонгук тянет его на себя, утягивает в поцелуй, толкается языком в рот и надавливает на нёбо. Так много действий — они столь насыщенные, в неподходящем месте, но такие необходимые. Всхлипнув, Тэхён прижимается, охотно отвечая. Их губы двигаются в едином ритме, и даже сейчас никто не выскакивает из-за двери, не мешается, не прерывает. Их ждут. С тем терпением, с которым Чонгук выслеживал его неделями. — Нас ждут, — нехотя повторяет за Чонгуком Тэхён, когда они разрывают поцелуй. Они тратят несколько секунд, чтобы привести себя в порядок, а потом всё же входят в дом. Внутри их встречает дворецкий. Заботливо показывает, в какие тапочки можно переобуться, забирает сумку и сопровождает в огромную комнату. Зал? Столовая? В центре стоит накрытый стол, а вокруг снуют служанки. Вопреки словам Чонгука никто их не ждёт, не постукивает с раздражающим нетерпением по столешнице или звенящему фарфору. Это даже немного отрезвляет. — От стоянки до дома тридцать пять шагов, — голос Ханыль звучит откуда-то сбоку, и не видящий её до этого, Тэхён испуганно подпрыгивает на месте, оглядываясь. Беременная женщина поглаживает круглый животик, устроившись на довольно уютном диванчике у окна. Это её силуэт он видел? — Это занимает три минуты в моём положении, а мне надо чуть больше времени, чем двум здоровым лбам. — Ты тут выросла, — невозмутимо отвечает Чонгук, двигаясь к… видимо, бару? — А Тэхён-и надо было осмотреться. — А тебе — целоваться? — А мне целоваться, — брат и сестра даже не смотрят друг на друга, каждый занятый своим делом. Чонгук наливает виски, Ханыль захлопывает книжку и пытается встать с дивана. Допуская, что у неё могли затечь ноги, Тэхён торопливо подскакивает, совершенно не зная, как помочь, но желая. — Кажется, в этом доме появится на одного джентльмена больше, — Ханыль с благодарностью принимает руки, опираясь на них и поднимаясь, — теперь ты можешь говорить или онемел от восхищения? — Немного онемел, — неловкая улыбка вместе с искренним тёплым светом в глазах должна растопить полное раздражения сердце Ханыль, — но это быстро пройдёт, нуна. — Славный малыш, — Ханыль цепляет его щёчку двумя пальцами, оттягивая в сторону, — может, и до туалета поможешь мне дойти? — Тэхён останется здесь. — Скучный, — сестра не спорит с братом, пингвинчиком двигаясь вперёд. Тэхёну страшно представить, насколько этот дом огромен. Сколько здесь комнат? А коридоров? Раз есть слуги — они ведь где-то живут. Маловероятно, что на такую территорию их привозят, а потом развозят по домам. Совершенно не зная, куда себя деть, Тэхён подходит к Чонгуку, с благодарностью принимая протянутый стакан. Там больше льда, чем алкоголя, но это и к лучшему. Он не напьётся и ничего не испортит. Главное не поддаться искушению во время семейного ужина. Было бы неплохо получить поддержку от Чонгука. Немного одобрения, подбадривающих слов или жестов. Тэхён поджимает губы, думая, как дать понять, что ему неуютно. Тёмные стены, увешанные картинами, давят со всех сторон, загоняя в ловушку ничуть не хуже любого белоснежного кошмара. Тэхён отпивает виски. Покачивает стаканом, чтобы лёд создал хоть какой-то звук, и, начав осматриваться, натыкается на сокрытую в темноте зала фигуру. Всем из клана Чон так нравится следить? Мужчина похож на Чонгука, только старше и плотнее. Массивные плечи, острая челюсть и пронзительные чёрные глаза. Он с улыбкой кивает Тэхёну, а потом оборачивается, приветствуя ещё одного человека. Такого же чонгукоподобного, но… более расслабленного? Развязного. Новое действующее лицо громко кричит: — Брат! Ты приехал со своей куколкой! — опять это слово, но Тэхён даже не дёргается. Зато теперь он знает: это два старших брата Чонгука. Сухён и Юхён, как было озвучено перед поездкой. Отец — господин Ёчжун, и мать — госпожа Ёна. Тэхён на долгие пять-шесть часов, если не больше, будет окружён людьми, выросшими с Чонгуком. Что-то он сомневается, что сегодня ему расскажут о неловких моментах маленького Гуки. Скорее всем будет интересно услышать такие истории от Тэхёна про Тэхёна. — Сухён, Юхён, — Чонгук приветливо кивает братьям и наливает виски ещё в два стакана, — присоединитесь? — Наличие партнёра на тебя благоприятно влияет, — хмыкает… Тэхён подозревает, что всё же Сухён. Мужчина одет в деловой костюм и выглядит как человек, способный держать в страхе подчинённых. Второй же — в тёмных джинсах, не застёгнутой рубашке и с лёгким флёром женских духов — больше напоминает характеристику «вечный студент», данную Юхёну. — Ты приглашаешь нас в свою компанию. — Не стоит пытаться выставить меня монстром перед Тэхёном, — невозмутимо отбивает Чонгук, протягивая подошедшим братьям стаканы, — если хотите, чтобы у меня и дальше было хорошее настроение. Тэхён неловко улыбается, когда трое Чонов смеются над шуткой. Монстром. Чонгука действительно можно назвать монстром, успешно скрывающимся под обёрткой джентльмена с щенячьими глазками. Его актёрское мастерство позволяет менять маски, как перчатки, а за улыбкой прятать заточенные клинки. И вся семья прекрасно об этом знает. Тэхён хочет отпить виски, но понимает, что там уже ничего не осталось — только тающий лёд. Прям как он. — О, почти все в сборе, — Ханыль возвращается, присоединяясь к их кружочку возле бара, — значит, скоро и отец с мамой спустятся. Может, сядем? Ханыль демонстративно заводит руки за спину и растирает поясницу, но, кажется, этого и не надо было делать, потому что её трое братьев, а с небольшой задержкой и Тэхён, легко подчиняются. За столом явно есть определённая иерархия расположения. По правую руку от центра, садится Сухён, рядом опускается Юхён, а за ним и Чонгук. Слева, оставив свободное место, усаживается Ханыль и, помедлив, Тэхён следует за ней, садясь так, чтобы быть напротив Чонгука. Глаза в глаза. Это хоть немного помогает унять нервную дрожь. — Неплохо, — присвистывает Юхён, тут же обращаясь к сестре: — А чего Минсока нет? — Подагра разыгралась, — женский голос до того невозмутимый, что Тэхён не сразу может сообразить, это шутка или реальная причина. Особенно когда все три брата понимающе кивают, переключаясь на обсуждение каких-то семейных дел. Ханыль наклоняется к его уху, шёпотом объясняя: — Он сидит с сыном, но мы не любим называть настоящие причины отсутствия, поэтому каждый раз придумываем что-то новенькое. Тебе неловко? — Нет, всё в порядке, — в глазах Ханыль блестит не сочувствие, а игривое любопытство. Кажется, что никто из семьи Чон не умеет чувствовать правильно и ждёт того же от людей. Потому что её вопрос… он ведь должен провоцировать желание раскрыться? Тэхён в новой обстановке, среди людей, которых совершенно не знает, пришёл как партнёр-любовник в стране, где подобные связи не приветствуются. Ему должно быть неловко, но, когда завуалированный вопрос о самочувствии звучит, он не ощущается искренним. Пропитанный ложными чувствами, клан Чон вызывает в нём противоречивые сигналы. Любой другой бы сбежал. Он же… — Никто не опоздал, — Тэхён отвлекается на низкий голос мужчины, — приятно видеть всех вас вместе. Господин Ёчжун — глава семьи Чон — ведёт под ручку красивую женщину. Ей должно быть не меньше пятидесяти, но она выглядит чуть старше своих же сыновей. Длинные лоснящиеся волосы, чёрные как сама смоль, округлые глаза и блуждающая на идеальном лице улыбка. Чонгук невероятно сильно пошёл в мать, в то время как его братья в равной мере взяли от обоих родителей. Засмотревшись на госпожу Чон, Тэхён едва не упускает момент, когда к нему обращаются. Совершенно не грубо, даже наоборот — мягко, с нотками тепла. Можно ли верить, или это такая же обманчивая личина, как и у Чонгука? — Ким Тэхён, — тело само выравнивается по струнке, оказываясь под прицелом чёрных глаз, — рад с тобой познакомиться. Наш дом — твой дом, поэтому чувствуй себя свободным и равным. — Спасибо, господин Чон, — Тэхён отвечает ровным, без нервного дребезжания голосом, — у вас невероятно красивый особняк. Кивнув, Ёчжун принимает комплимент и воспринимает слова, как предложение к теме для разговора. Слуги накрывают на стол, пока Тэхёну рассказывают более полную версию прошлого: о прадеде, побеге с Японии и кореянке-жене. Он старается внимательно слушать, вставляя, где уместно, комментарии или простые вопросы, но всё время невольно оглядывается на Чонгука. Это какое-то неясное чувство тревоги, провоцирующее перепроверять: всё ли он так делает? Тэхён хорош в этикете, поэтому с тем, какие столовые приборы использовать или из каких стаканов что пить проблем нет. Но имеет ли он право… общаться? Так легко и свободно, время от времени улыбаясь и тихо посмеиваясь на смешные шутки любого из семьи Чон. Тэхён даже не запоминает их — в голове белый лист, а в ушах стоит гул, превращающий слова в монотонный шум. Тело действует на автопилоте, и именно поэтому он такой до крайности вежливый и удобный. Такой… правильный мальчик. Чонгуку разве нравится его правильность? Тэхён зависает над этой мыслью, пытаясь понять, как угодить всем в этот бесконечный по ощущениям вечер. Быстро найтись с ответом не получается, поэтому он вновь и вновь смотрит на Чонгука. Пытается поймать его взгляд, прочитать в глубине всепоглощающей тьмы хоть что-то, но звучит вопрос: — Тэхён, а почему ты решил стать актёром? И дать ответ не сложно, но он теряется. Это ведь было так давно. — Я имею в виду, — продолжает Юхён, а именно он задал вопрос, меняя тему разговора, — это не самая стабильная профессия. Ты, безусловно, талантлив, но на это же должен кто-то указать? Тебя подтолкнули родители? Или, может, сценки в школе? Перед поступлением в институт обычно совсем не знаешь, кем хочешь быть… — Ты получил три диплома, а всё равно не знаешь, — шутит Ханыль, — или поступаешь каждый раз, как в первый? — Я просто хочу знать всё на свете и не иметь ограничений в выборе жизненного пути, — брато-сестринская перепалка даёт Тэхёну немного времени, чтобы собраться с мыслями и подобрать правильный ответ. Его часто спрашивают о подобном на интервью, но он редко говорит правду, потому что она никому не нужна. Зачем всем знать, что за ролью Тэхён прячется от собственных мыслей? Обязательно кто-то догадался бы, что на самом деле он перебирает маски, но не как Чонгук, а выбирая для себя удобное амплуа. Намного проще, когда натягиваешь на себя шкуру кем-то созданного персонажа, живя как ни в чём не бывало. Тогда всё сразу становится понятным и простым. Лёгким. — Так что? — возвращается вопрос, когда Ханыль успокаивается. — Или это секрет? — Нет, — Тэхён обхватывает стакан с виски и проводит подушечкой большого пальца по одной из граней. Он чувствует на себе пять пронзительных взглядов, но один выделяется больше всех. И отнюдь не Чонгука, а его отца. Господин Ёчжун сощуривается, словно желая пронзить насквозь. Соврать не получится. — Нет, не секрет, — повторяется Тэхён, встречаясь с обсидиановыми глазами Чонгука. Он будет говорить для него, а все остальные просто пусть слышат. — Мне нравится та лёгкость, которую даёт роль. Когда я в образе, то могу быть кем-то придуманным, а не собой. И… Тэхён нервно проводит кончиком языка от уголка губ к уголку. Ему следует быть честным до конца, да? — И не надо думать, «что» делать: все всё уже продумано за меня. Вот. Он сказал это. Признался не только себе, но и всему клану Чон, который сейчас смотрит на него со смешанными чувствами. Тэхён легко читает и восхищение, и удивление, и…понимание? Крупные мурашки проскальзывают вдоль позвоночника. Мог ли он надеяться, что единственное место, где получится найти понимание, — это семья одержимого сталкера? Тэхёна пробивает на нервный смех, но он насилу сдерживается, чтобы не показаться совсем уж ненормальным. — Вау, — Юхён присвистывает, — да ты прям идеально подходишь Чонгуку. Кажется, Юхён озвучивает общее мнение, чем и спускает всех остальных подобно собакам на Тэхёна. Его заваливают вопросами. Совершенно обычными, которые, пожалуй, слышит каждый, кто приходит знакомиться с семьёй партнёра. Разве что в контексте их истории они имеют несколько другой акцент. А что Тэхён чувствовал, когда понял, что за ним следят? А почему не пошёл в полицию? Было страшно? Приятно? Это возбуждало? Стараясь не потеряться в потоке слов, он ловит себя на том, что каждый из клана Чон знает ответ на любой из вопросов и спрашивает исключительно для того, чтобы убедиться в собственной правоте. Ничего не говорит и даже не смотрит на Тэхёна лишь один человек — госпожа Ёна, мать Чонгука. Она игнорирует суету и шум за столом, продолжая методично есть. Собирает горошинки на тарелке в особенную композицию, а потом одну за другой кладёт в рот, жуёт и повторяет. Это похоже на ритуал. Какой-то её личный, особенный ритуал. — Но ты же играешь сталкера в этой дораме, да? — спрашивает Ханыль, когда поток вопросов немного утихает. — Это не странно? Влезать в шкуру Чонгука. — Он не влезает в мою шкуру, — впервые за этот ужин подаёт голос Чонгук, — он играет роль того сталкера, которого создали в сценарии. И мы отличаемся. — Чем же? — Он… — начинает было говорить Чонгук, но запинается, и Тэхён спокойно продолжает: — Этот сталкер глуп и нетерпелив. Его преследование не продумано, и он спешит успеть сделать жертву своей собственностью, но не замечает, что надо использовать другой подход. Более тонкий и плавный, — Чонгук медленно кивает, соглашаясь со словами Тэхёна. — Сталкер из дорамы словно собирательный образ сасенок и больных одержимостью людей. К тому же Джию — его первая жертва. — О! — Ханыль щёлкает пальцами. — Ему не хватает опыта, да? — Ну да, — хмыкает Сухён, — на шестой раз Чонгук точно знает, как действовать. Тэхён деревенеет. Шестой? Он — шестая жертва? Взгляд неосознанно мечется к одному из ушей, где последовательно расположено пять проколов. Так вот, что они значат… Пять жертв. Пять подчинённых и покорённых людей, которых Тэхён никогда не увидит. И не хочет видеть. Не хочет знать, похожи ли они или отличаются. Ревность непривычной колкой волной проскальзывает по загривку. А в голове бьётся гнилая мысль: надеюсь, они все мертвы. — Тц, Сухён-и, — Ханыль явно понимает состояние Тэхёна, потому что обращается к брату с откровенным осуждением, — порой ты совершенно не умеешь держать язык за зубками. Или во всём виноват виски? Чонгук толкает своей ногой ногу Тэхёна под столом. Реагировать не хочется, но необходимо. Нехотя он встречает насмешливый взгляд, пропитанный удовольствием. Конечно, от столь откровенного раздражения его эго должно петь. Сжав губы в тонкую линию, Тэхён правда старается удержать рвущуюся наружу собственническую мысль. Это не то, что стоит озвучивать в первый вечер знакомства с новой семьёй. Не то, что Чонгук должен знать, но то, что всеми силами рвётся наружу. Проиграв войну с собой, Тэхён равнодушно бросает: — Седьмого не будет. Чем вызывает всеобщий семейный восторг, но его интересует только реакция Чонгука. Как тот посмотрит. Дёрнется ли. Понравится ли ему? Захочет ли он его прямо сейчас? Да. Всё да. Зрачки у Чонгука моментально расширяются, а дыхание сбивается. Тэхён видит, как дёргается кадык, понимая: он возбуждён. Он хочет его здесь и сейчас. Желательно на этом столе перед всеми родственниками. Перед семьёй, которая с радостью будет наблюдать их секс и никак не осудит. Тэхён невольно кидает взгляд на госпожу Ёну, но даже такое признание не привлекает её внимание. Зато она заканчивает есть и смотрит на мужа. К устоям этой семьи Тэхёну ещё стоит привыкнуть, потому что, как оказывается, это означает, что десерт переносится на веранду, где они сидят до глубокой ночи. И остаются на ночь.