爱我，恶霸！/ Люби меня, хулиган!

В те годы зимы были одними из самых суровых на этой земле. Метели укрывали землю каждую ночь, каждое утро у людей начиналось с зарядки на свежем воздухе вместе с молчаливой подругой - снегоуборочной лопатой. Морозы рисовали на стёклах окон замысловатые узоры, а ветра заставляли пропускать мурашки даже перед обогревателем или под парой меховых шуб. Мало, кто помнит, какими были эти года, эти 2000-е. У многих людей в доме не было даже телевизора, что уж говорить о компьютерах или сотовых телефонах? Самым лучшим лакомством была манная каша, леденцы на зубочистках сделанные собственноручно из сахара, или бутерброды с маслом и теми же сладкими белыми кристаллами из сахарного тростника или свеклы. В Российской глубинке, в одном из небольших городков, до сих пор помнят эти суровые зимы. Особливо здесь, в Казани. Не сказать, что этот город слыл самыми холодными зимами. Но почему-то именно в тот год, четвертью века назад, непогода здесь бушевала как никогда раньше: июль месяц награждал землю проливными дождями, май был холодным и по утрам можно было вместо росы увидеть тающий на солнце иней, осень рано переросла в зиму, а с декабря по февраль следующего года мороз не желал отступать. Если же тем, у кого исправно включали отопление, дома была печь, обогреватели или, на худой конец, тёплые вязаные изделия, то некоторым детям без крова было очень тяжело. Даже спустя столько лет в этом уголке города, на окраине Казани, не разобрали работающий тогда Дом ребёнка. Сиротский приют для младенцев и детей до 3 лет. Каждый из них попал сюда по разным причинам: мать отказалась от новорождённого в роддоме, родители или даже вся семья погибли и ближайших родственников нет, родился в неблагополучной семье. Вариантов множество, но всех младенцев-сирот в этом Доме ребёнка объединяло одно - все они брошены судьбой, и очень одиноки. Каждое утро здесь начиналось одинаково - с детского плача. Детей было так много, что нянечки просто не успевали сразу подойти к каждому. В этих стенах если ты молчишь, то о тебе вспомнят в последнюю очередь. Именно поэтому младенцы кричали, пытаясь перекричать один другого. Также, нянечки старались реже брать детей на руки. Мол, пусть не привыкает к тебе, к рукам. Дети просто не знали материнской теплоты, заботы и внимания. Тебя кормят, одевают, меняют пелёнки - вот и весь необходимый минимум, довольствуйся малым, что называется. Никто ни по улюлюкает, ни пощекочет, ни обнимет. Ты здесь один. И если тебе не улыбается удача, если не приходят неравнодушные люди, готовые взять тебя в семью, то ты после 4 лет отправляешься жить в другое место - детдом, где живёшь вплоть до своего совершеннолетия. В ту ночь лил дождь. Обещанные синоптиками жаркие солнечные июльские дни и тёплые ночи оказались не более, чем мокрой, серой тучей. Лишь на пару часов дождь затихал, а после лил вновь. На улицах уже были огромные лужи, слякоть, а в некоторых местах старенькие Волги или иномарки уже успели намесить грязь. Капли холодного дождя били по стёклам окон, где совсем недавно погас свет. Нянечки уже покормили всех детей младшей группы и уложили каждого в свою кроватку. Можно спокойно отправиться вниз, попить чаю и овсяным печеньем. Никто и подумать не мог, что этот поздний час будут какие-то события. Старый сторож дядька-Санька сидел на своём скрипущем стульчике на вахте, скучая. Курить в помещении строго запрещали, а на улицу не выйти. Вот и сидел тучный старичок похожий по одёжке на шныря, изредка поклёвывая носом стол. В тот момент простой дождь резко перерос в грозу. Громыхало так, что, казалось, тряслись хлипкие стены приюта, а яркие молнии сверкали ярче любой лампы. Возможно, от усталости, или по дурости старческой, у деда разыгралось воображение. Если спросить уходящую в тот момент домой поварю Галину Павловну, то нынешняя уже пенсионерка вспомнит ту ночь с подобными словами: - Дядь Ваня тогда так попёр на улицу! Ой, бабоньки, так попёр, что аж газеты со стола то поронял! Говорил мне, мол, гудеж какой-то слышал! Гудели да гудели, да фарами слепили. Я то не видела этого всего, но как сейчас помню. Прибежал Петрович наш, мокрый весь, запыханный, а в руках у него ребёночек был. Иван Петрович, сторож ночной смены в доме ребёнка, как вспоминала повариха, увидел через окно какой-то автомобиль. Дед не разглядел, что это был за автомобиль - советский, иль иномарка какая - честно, не видел. Но едва выскочил Ванька, поспев накинуть на себя лёгкую куртку с капюшоном, как фары погасли также резко, как и загорелись, а в старческие уши ударил рёв мотора который, видимо, видал и лучшие времена. На самом же деле всё было гораздо проще. Не было никакого автомобиля и рёва мотора. Были только молнии и гром, а после, как будто по волшебству, на мокром холодном крыльце возник небольшой шёлковый свёрток. В свёртке находилось что-то живое. Маленькое живое существо еле заметно дергалось и кряхтело. - Тут есть кто-нибудь? - громко позвал сторож, взяв найдёныша на руки и посветив карманным фонариком в ночную темноту. Уличные фонари освещали дворик приюта слабо и с помехами из-за непогоды, так что можно было смело выкалывать глаз - ничего не видно. Тем не менее, упрямый дед не сразу прекратил поиски неизвестных на непонятной машине, которые просто приехали, кинули маленького ребёнка на пороге приюта и уехали, - Где вы?! Но Петровичу никто не ответил. Лишь на его руке маленькая «гусеничка» снова зашевелилась, ни на минуту не замолкая. Пожав плечами и покачав головой с осуждением, дядька вернулся в фойе приюта. Но на этот раз уже не один, сон как рукой сняло.

***

- Галка! Галка, подь сюды! - Плевал дядь Ваня на «тихий час» и что повариха из столовой напротив уже собирала свою сумку. Заорал так, что женщина 43-х лет выскочила, как кипятком ошпаренная. Галина Тимошенко в свои годы была та ещё- урепкая такая, грубая баба, одетая в коричневый сарафан, да косынку с фартуком, густые волосы были собраны в низкий хвост, а карие глаза посмотрели на пенсионера с укором: - Петрович, ну ты чего ж, сдурел совсем, старый? Чай не в лесу, шоб орать то так! - Людка у себя ещё? Передай ей, что у нас в младшей группе пополнение. Вон, глянь, - уже более спокойно махнул рукой дед Иван, открывая взору буфетчицы бледно-жёлтый шелковый сверточек. Недоумевая, чего это на старика нашло, упирая руки в бока, Галина подошла к нему и опешила. Этим маленьким шелковым свертком был умотан, как рулет, маленький ребёночек. Бледненький, с выступающими на лобике венками, крохотными синими губками и тоненькими волосиками падающими на лоб. Как будто почувствовав на себе удивленный взор, младенец резко открыл глаза. Большие такие, светлые, зелёно-коричневые глазки смотрели на женщину так, что тётя Галя не могла не охнуть: - Ой, а это шо за чудо? И рассказал ей сторож то, что, якобы, увидел. От услышанной истории повариха аж положила свою сумку на место вахтера, позабыв, как торопилась быстрее добежать до дома. Сразу же планы забылись, а глаза невольно посмотрели на лестничную площадку. Там, на втором этаже, располагался кабинет директрисы этого приюта - Мурзиной Людмилы Александровны. Эта женщина довольно часто рано уходила с работы, зная, что никому нет дела до детей в этом приюте, а проверка приезжает, что называется «раз в пятилетку». - Галь, сгоняй по-молодецки за Людкой. Ребёнка то проверить надо, документы все сделать, да милиции позвонить. Негоже так делать - взяли, да как щенка ненужного выбросили! Ни документов, ни отдали как подобает! Дядь Ваня может и был человеком шумным, но честным, порядочным мужиком. И Галина была с ним согласна. Да вот только Мурзиной в кабинете не было, дверь была заперта на ключ, до милиции было не дозвониться. Пришлось девочку вот так отдать одной из нянечек. Да, именно, младенцем оказалась девочка. И, если верить воспоминаниям той нянечки, которая забрала её из рук Петровича, то молодая девочка-практикантка могла бы прокомментировать это так: - Иван Петрович отдал мне ту девочку. Сказал, раз начальницы нет, ты её хоть искупай, покорми, да спать уложи. Я так и сделала. Ой, какой была та девочка! Худенькая такая, что аж косточки прощупывались, бледненькая, и практически не дышала. Выкупала я её, стала кормить - а кушала она плохо, отворачивала голову, а уберешь смесь - начинала плакать. Потрогала её лобик, а у девочки жар! Не стали откладывать, вызвали скорую помощь. Скорая приехала очень быстро. Не то, что сейчас. Фельдшеры осмотрели ребёнка. Казалось, ей было где-то пару деньков от роду, но выглядела она недоношенной, слабой и больной. Вот только странной была у неё болезнь - на бровках, в голове и на локотках кожа как будто шелушилась, напоминая ксероз, кровяное давление было очень низким для нормы, а температура тела, как ни странно, была высокой. Медики не могли понять, как младенец вообще был до сих пор жив. Чудо, ни иначе! На следующее утро директор приюта наконец пришла. Людмила Александровна была человеком мизантропным, гордым, и появление нового ребёнка в младшей группе, ещё и такого болезненного, её не обрадовало: «Не хватало ещё, чтобы кого заразила! Вообще, её на реабилитацию надо, в отделение выхаживания! Вы что тут, с ума посходили?! В центр выхаживания недоношенный переносите, кому сказала?!». Милиция также мало, чем могла помочь. Никаких доказательств, никакой информации от сторожа точных они не получили, а, следовательно, кого искать-то? С документами Мурзина тоже не слишком морочилась. Написала девочку под именем «Иванова Мария Александровна», и всё тут. Хотя было видно по внешности, что девочка мало походит на Иванову, или на ту же Марию. У младенца был желтоватый оттенок кожи, черты лица больше походили на результат смешения крови - наполовину казашка или киргизка, наполовину европеец. Иначе говоря - метиска. Точно больше подошли бы Эмма, Жасмина там какая-нибудь или Зарина. Но директрисе было наплевать. Пусть сразу ребёнок привыкнет к наплевательскому отношению. Ты здесь никому не нужен. Тебя отсюда никто и никогда не заберёт. Смирись.

***

Лето прошло, словно его и не было. А тогда уже была середина ноября. По улицам Казани витал запах грядущей зимы, ночи стали хололными, осенние листья покрывались лёгким снежным покрывалом, а дети по утрам бежали на маршрутки, чтобы успеть в школу. Ах, а ведь скоро новогодние каникулы. Осталось переждать месяцок. А по коридору Дома ребёнка, скрипя своими старенькими полусапогами, шла молодая женщина, прижимая к маленькой груди картонную папку с документами. Идущая впереди неё нянечка задавала рядовые вопросы, проверяя потенциальную молодую маму, готова ли та к столь ответственному шагу. Русые волосы длинной до плеч, голубые глаза, серая толстовка с Микки Маусом, старенькие штаны и скрипучие полусапоги. В свои 23 года она выглядела как несерьёзная 18-летняя выпускница, а голубые глаза были слишком наивны для той, что смогла пережить множество трудностей. Её звали Натальей, и эта не была похожа на среднестатистических казанских девчат. Когда её ровесницы уже растили своих собственных детей, эта девушка была с головой погружена то в учёбу, то в работу. Однако сейчас, потеряв родителей, затем брата, Наташа хотела бы, чтобы был кто-то, кто будет ждать её после работы в маленькой квартирке. На чужбине, из тёплого Краснодара в Казань, без семьи и друзей, не желающая более заводить серьёзных отношений, Лучина Наталья хотела начать всё сначала. И начала она - с маленькой ячейки, с «маленькой страны». - Вы уже говорили с Людмилой Александровной? - Да. Она сказала мне собрать пакет документов. Побегала немного, но ничего, всё на месте. Даже её манера речи и поведения была не такой, как у всех. Наташа была скромной, воспитанной девушкой, лишнего старалась не говорить, отвечала коротко и по делу - советское воспитание мамы и прабабушки которая сидела с маленькой Наташкой вечерами. Теперь же всё переиначилось, теперь всё это не более, чем воспоминания. - А почему именно маленьких? У нас детки и по старше. - Начнём с маленьких, потом перейдём к старшим. В нужный момент, думаю, сердце мне само подскажет, что это мой ребёнок. Такие слова нянечке понравились и она с довольным видом открыла дверь в младшую группу. Взору Натальи предстали несколько маленьких коечек, а в них либо спящие, либо смотряшие с любопытством в потолок малыши. Тут были исключительно младенцы, которые едва ли могли держать свою головку, или и вовсе могли только вертеть ею. Перед Лучиной стояла нелёгкая задача, это уж точно. Все дети были милыми и хорошенькими, но, к сожалению, она могла позволить себе взять только одного. Наташа жутко боялась, что ей могут отказать в заявке на усыновление ребёнка. Она ведь - одинокая девушка, без мужа, даже молодого человека нет, имеет неплохой заработок и небольшую однокомнатную квартирку. К счастью, это не было проблемой для наивной девушки. Одинокие люди могут усыновить ребёнка, органы опеки не станут этому препятствовать. Главное, чтобы у тебя была стабильная работа, зарплата, пригодные для ребёнка условия жизни и всё необходимое для того, чтобы он рос в чистоте и сытости. Кроватка за кроваткой, ребёнок за ребёнком. Наталья глядела на них, не отводя глаз, но в сердце так ничего и не ёкнуло. Потом же Лучина остановилась у одной из коек. В ней лежала маленькая девочка. Редкие тёмно-коричневые волосики, большие ореховые глазки, впалые щечки, бледное личико и худощавое тельце на котором жёлтый комбинезончик висел, как мешок. Стоило молодой маме только посмотреть в эти глаза, как Лучина остановилась сразу же, не в силах пройти к других. Эта девочка выглядела такой больной и слабой, но что-то духовно тянуло Наталью к ней. Уже не нужны были ей ни младшая, ни средняя, ни старшая группа. - ...а эта девочка? - найдя в груди силы для короткого вдоха спросила у нянечки Наташа, на что девушка неуверенно помялась на месте. Из-за этой малютки её сменщица, охранник и повариха получили такой нагоняй этим летом, что даже спустя четверть века все помнят. Людмила Александровна ходила по кабинету, топала каблуками, кричала... Но чем младенец виноват? Тем, что её бросили? Тем, что её оставили одну в дождь на крыльце приюта? - Ой, а, девушка... Кажется, это у нас Маша Иванова. В июле к нам попала. Врачи её проверяли, у неё со здоровьем проблемы- - Я остановлю выбор на ней, - лепет нянечки прервался коротким, но решительным голосом молодой женщины. А на попытку работницы переубедить её добродушное лицо Лучиной приобрело серьёзный вид, - Я пришла в Дом ребёнка, а не на базар или в зоомагазин. Мне всё равно, что там у неё за болячки. Если она болеет, я буду её лечить. Я хочу удочерить эту девочку, это окончательное решение! Нянечка только нервно поджала губы, начиная теребить низ своей рубашки. На такое ей удалось ответить лишь: - Хорошо, девушка, я Вас поняла. Пройдите, пожалуйста, к Людмиле Александровне, подпишите все документы. А я в это время соберу все вещи девочки, подготовлю её. Наташа не хотела оставлять малютку одну. Посмотрев в эти ореховые глазки ещё раз, девушка одними губами проговорила скорее самой себе: «Подожди немножко. Мама сейчас закончит со всеми этими формальностями и мы с тобой поедем домой на автобусике.». Что же до нянечки, так она, начиная собирать в мешок все скромные пожитки младенца, вдруг подумала - раньше у них в Доме ребёнка никого не забирали так быстро. Кто знает, может, девочка родилась под счастливой звездой? Лучина казалась приличной девушкой - ухоженная и опрятная хоть и не красилась, от неё не пахло алкоголем, одета была просто, но не по-бичевски. Возможно, после такого предательства биологических родителей девочку ждёт хорошая жизнь. А Наталья уже подписывала последние документы. Абсолютно несогласная с именем в документах девочки, Лучина приняла решение изменить и имя, и фамилию, и отчество, и даже дату рождения. По сути, в графе «дата рождения» был тот день, когда Петрович нашёл девочку на крыльце, ведь точной даты никто не знает: 12.07.2ХХХ. Теперь же первая страничка свидетества выглядела иначе:

Фамилия: Лучина

Имя: Диана

Отчество: Владимировна

Дата рождения: 11.11.2ХХХ

Семья:

Мать

Лучина Наталья Владимировна

Отец

-

Наталью не смущало абсолютно ничего. Ни отсутствие отца, ни отчество у дочери на имя её папы, ни то что дочь на неё совсем не похожа. Девушке на все эти нелепицы было глубоко плевать с высокой колокольни. Для неё теперь уже её маленькая Диана была самым красивым ребёнком на свете. И кто бы что ей не сказал в будущем, для Лучиной эта девочка станет центром в жизни. - Бип-бип, автобусик, да, колокольчичек мой? Бип-бип-тр-р-рь! Сейчас приедем домой, будем с тобой всё распаковывать, вместе поваляемся на кроватке...