Не отпускаю

Гриша слегка потерялся во времени и пространстве, он не ощущал что прошло уже более полутора часов, как они вбежали сюда, спотыкаясь друг о друга в темноте. Кто знает, сколько бы еще длился его медитативный поиск личной истины, если бы его не отвлекла шумная возня где-то позади — зрители в зале начали вставать со своих мест. Измайлов уже подумал, что концерт как-то незаметно для него закончился, и вопросительно взглянул на Алису. Немного утомленная, но очень довольная Рыбкина сверкнула горящими от восторга глазами, на долю секунды бросила взгляд на сцену, где уже начинали играть какую-то новую мелодию, сразу же вернула своё внимание Измайлову и жестом намекнула ему, чтобы наклонился поближе. — Последняя песня! — едва перекричала она музыку, — Обожаю её! Над моей пропастью, У самой лопасти Кружатся глобусы — Старые фокусы. Алиса выглядела безумно красиво. Распущенные волосы обрамляли разрумянившееся лицо, светящееся самым искренним выражением счастья и душевного подъема. Широко распахнутые глаза отражали восторженное вдохновение юной девочки, не обращающей внимание на грязь и сложность жизни и готовой буквально воспарить навстречу чему-то прекрасному и вечному. Недолетевший Икар не сдается. Измайлов никогда раньше не видел её такой. Настолько счастливой. Без печати её прошлого, без холодного эха детдомовских коридоров в её дыхании, без боли отверженной всеми девочки в глазах. Несмотря на чёрную футболку, Рыбкина была какой-то особенно светлой. Такой свободной, вдохновенной, полной любви к жизни. Надо же, как по-разному на них подействовало. Гриша тепло улыбнулся, немного удивляясь и очень радуясь такому настроению своей спутницы, и продолжил смотреть ей в висок. Я же расплакалась Я не железная! мама Америка в двадцать два берега. И чуть не расплакался сам, когда после этих слов в памяти мгновенно всплыли картинки с воспоминаниями о том, как вот эта маленькая девочка, так невесомо и пленительно покачивающаяся сейчас в такт музыке, расплакалась в тот чёрный вечер. Будто это были слова не песни, а Алисы. Будто это Рыбкина сама говорила ему, что она хоть и кремень, но вообще-то не железная. И, может быть, хватит уже на её долю испытаний? Щемящее чувство какой-то необъятной нежности встало комом в горле Гриши. Ком быстро нарастал воспоминаниями о её словах, выпаленных из самого сердца в том недостроенном доме, отзвуками загадочной фразы Тамары Михайловны, что «Алиса девочка особенная», ощущением собственного ничтожества от того, что он и сам причинил Алисе немало боли, и гадким уверенным чувством, что он провалил свою миссию в этой истории — дать ей любви и тепла, которые она заслужила. От всего этого у взрослого опера, майора, миллионера, прослывшего настоящим Демоном, защипало в глазах, как у маленького мальчика, который нашел на обочине замерзшего котёнка. А Алиса лишь снова на мгновение взглянула на него, лучисто улыбаясь и напевая слова песенки. А ты не отпускай меня, Не отпускай. Не отпускай меня, Вдруг кто увидит. Не отпускай меня, Не отпускай. Алиса медленно танцевала, подняв тонкие изящные руки вверх и чуть вперед. В одной из них она держала зажженную зажигалку — в лучших традициях таких концертов. Она выглядела совсем невесомой, поддающейся тонким вибрациям красивой мелодии, излучающей свет намного более яркий и теплый, чем софиты на сцене, она была такой маленькой среди всего народа, но кроме неё Гриша не видел никого и ничего. Он только спиной ощущал неосторожные толчки случайно задевающих его просветленный монумент людей. Многие зрители в зале разбились на пары и слушали романтический призыв песни раскачиваясь в объятиях друг друга. Кто-то даже целовался, а кто-то, как и Рыбкина качал в воздухе зажигалкой. Если бы он мог отвлечься, Гриша оценил бы невероятно романтическую атмосферу в зале. Вечная юная Сразу за дюнами Ждет тебя парусник, Мною придуманный. Вечная. Юная. — Такой Измайлову виделась в тот момент Алиса. С ней вся жизнь не белая, набитая техникой яхта, которая несмотря на весь свой лоск, вынуждена идти мертвой бездушной тушей по заданному маршруту. Быть рядом с Алисой — это путешествие на паруснике. Легком, ищущим новые свежие ветра, качающемся на диких волнах, наполненном солнечными лучами, танцующими на трепещущих парусах, плывущем навстречу чему-то неизвестному, но однозначно прекрасному и интересному. Олицетворение любого мечтателя и авантюриста. Такого как Гриша. Двадцать два месяца Глобусы бесятся. Люди прощаются, Но не возвращаются А ты не отпускай меня, Не отпускай. Не отпускай меня. Гриша робко тронул её за плечо, повинуясь непреодолимому наваждению, желанию заключить её в объятия, прижать поближе и влиться в ритм её расслабленного танца, стать частью всеобщего торжества романтики. Но увлеченная Алиса не заметила его легкого касания. Голуби прячутся в небо не хочется. В списке не значится И значит не молится. Ты разбегаешься над моей пропастью, после раскаешься и крыльями лопасти — Гриша не повторил попытки. В очередной раз испугавшись своего неосмотрительного порыва и уже привычно в мыслях ударив себя по ладони. До белых костяшек сжал кулаки и оставил руки при себе. Не дал себе сорваться. Чтобы потом не раскаиваться. Чтобы потом не крыльями в лопасти. Не отпускай!  — Закончила Земфира свой исступленный возвышенный призыв и поклонилась зрителям, широко раскинув тонкие руки в стороны. Толпа ещё долго свистела, хлопала и скандировала её имя, не отпуская звезду со сцены. Земфира искренне разулыбалась и подошла к микрофону: — Не отпускайте тех, кого любите! И спасибо вам! — поклонилась она еще раз и в два прыжка скрылась за кулисами. Гриша наивно полагал, что на этом всё, и встретился взглядом с Алисой, но та только коротко тронула его за запястье и с обещанием «я постараюсь недолго», как настоящая рыбка, скользнула куда-то меж людей, и на всех парах своего парусника направилась к выходу. — Стой! Ты куда? — Гриша не сразу опомнился. Она обернулась, узнав его голос: — Автограф! *** Гриша вышел из зала последним. Во-первых, он никуда не торопился, во-вторых, его все еще накрывали самые разные мысли. Он присел на тот же самый подоконник, на котором пару часов назад какой-то другой, прошлый Григорий Измайлов пялился на двери зала, думая, что не попал на концерт и отчего-то всем шестым — седьмым — восьмым чувством рвался всё-таки пройти туда. Гриша наблюдал за тем, как счастливая Алиса крутилась в толпе таких же фанатов у стола для автограф-сессии, и вертел в руках смятый и добытый Рыбкиной в неравном бою билетик. Седьмое-восьмое чувство его не обмануло, концерт действительно того стоил. Люди вокруг почему-то казались такими маленькими, даже его собственные руки казались какого-то нелепо маленького размера. Будничность окружающего мира неприятно контрастировала с каким-то неземным волнением, оставшимся после концерта. У Гриши мелькало ощущение, что он смотрит на себя со стороны или вообще откуда-то свыше. На сердце было и очень грустно от всех этих мыслей об Алисе, и одновременно, как-то светло и вдохновенно от прекрасной и волшебной последней песни. Кто знает, к чему привели бы Измайлова подобные размышления, если бы он пятой точкой не почувствовал вибрацию в заднем кармане джинсов. Алена. — Гриша, ты с ума сошёл?! Я уже все передумала! Ты где?! Ты время видел?! У нас вообще-то ужин с мамой! Ты что забыл?! — О-оу, Ален, не кричи, я же говорил, что по работе задержусь. — Ну я думала, это на часок! Ты почему трубку не брал? — Не слышал. Ты звонила? — Да раз пять уже! Что у тебя там за визги?! — Ален, я на работе, на задании…тут фанатов охраняем. В трубку послышалось нервное всхлипывание. — Я же тебя ждала на ужин… Перед мамой неудобно… Ну почему ты никогда не можешь по-человечески… — Нуууу, Ален, — Грише одновременно было и совестно за сорванные планы невесты, и неприятно слушать её нытье, — скоро приеду, сегодня же пятница, мы все успеем. — Всё! Погнали! — резвая и радостная Алиса подскочила к нему, размахивая бумажкой с подписью. — Это опять она там? — Алена услышала звонкую Рыбкину, несмотря на свои всхлипы. — Нуууу. Мы вместе на задании. — Я так и знала! Вечно так! Как на работе своей торчать непонятно с кем… — доносилось из трубки. Алиса с виноватым видом закусила губу и тактично отошла назад, чтобы не мешать Алене пилить Гришу. Измайлов проговорил еще пару минут и с мрачным лицом подошел к Алисе. Все восторженно-мечтательное послевкусие концерта мгновенно растворилось в воздухе, как дым любимой сигареты. Как и не бывало. Опять ему гадко от самого себя. Из-за того, что опять довëл Алёну, что опять что-то ей врет, что еще вдобавок ко всему Алиса стала невольным свидетелем этого. Вот она — реальная жизнь. А не красивые рок-медляки. — Прости, это из-за меня? Я не думала, что… — Да нормально всё. Давай я тебя до дома подброшу. — Не, я сама. И так у тебя проблемы из-за меня. — Куда сама? На улице темень, а у тебя даже телефона-то нет. — Очень кстати вспомнил Гриша, — Погнали, заскочим в отдел, хоть мобилу заберешь. Мысль прозвучала вполне здраво и Алиса согласилась. По полупустым ночным московским дорогам гришина машина за считанные минуты доставила оживленно делящуюся впечатлениями от концерта Алису и внимательно слушающего её Гришу в их родной ОМВД. — Спасибо! Все, дальше я сама. — Алиса уже было собралась выскочить из машины. — Стой! Девушка вопросительно взглянула на майора. — Что я тебя здесь брошу что ли? Давай до дому довезу. — Да я такси вызову, тебя ведь там ждут вроде. — От одного часа ничего не изменится. Да и мне как-то очень не хочется отпускать тебя… В смысле, на улице почти ночь, мне будет спокойнее, если я сам тебя довезу, — Гриша слегка замялся в попытке объяснить своё нерациональное желание рациональными мотивами. — Давай, бери мобилу и возвращайся. Алиса шустро сбегала за забытым телефоном в кабинет своего начальника, и легонько всколыхнув застоявшийся в машине воздух весенней ночной прохладой опустилась на пассажирское сиденье. — А тебе-то как концерт? — спросила она, едва они тронулись с места. — Ты какой-то притихший. Не понравилось? — Понравилось. Я просто…перевариваю пока. — Даже так? — Рыбкина повела бровью со смесью удивления и уважения на лице. — Не думала, что ты так проникнешься. — Ну да, как-то вот я проникся, — хрипло усмехнулся Измайлов. — В этом и есть феномен её песен. Тебе всегда кажется, что это как будто про тебя. И так думает вся тысяча человек в зале. Гриша снова улыбнулся: — Интересная мысль. Думаешь, всем кажется, что это про них? — Думаю, за редкими исключениями, почти всегда. Особенно, знаешь, какая? — Рыбкина хитро взглянула на Измайлова и сделала глубокий вдох, — А у тебя СПИД, и значит, мы умрём, — пропела она, дурачась и пританцовывая на сиденье, чем заставила Гришу позабыть про недавнюю перепалку с Алёной и последовавшее за ней самобичевание, и провести остаток пути за расслабленной и увлечённой болтовней с Алисой. Когда гришина машина свернула в очередной тёмный проулок на въезде в район, где жила Алиса, Рыбкина вдруг прервала свой же рассказ о том, как её после выпуска из детского дома утянуло в фанатские дебри рок-музыки: — Гриш, я тут подумала… А высади меня здесь. — Чего? — нахмурил он брови, в недоумении оглядываясь по сторонам. За окном уже было совершенно темно, только старые и не всегда исправные фонари освещали места, которые Гриша если и узнавал, то с трудом. Людей на улицах практически не было, да и вообще все вокруг выглядело не очень-то дружелюбным. — Я хочу пройтись, воздухом подышать, музыку послушать. Как в старые добрые времена. — — Рыбкина тут пострашнее, чем в Бескудниково на Хэллоуин, — справедливо заметил он, но, тем не менее, остановился возле каких-то гаражей. — Да брось, я тут все знаю. — Алис, на улице почти ночь. Ты девушка. Одна. Как-то я боюсь тебя туда отпускать. — А ты, Измайлов…- Рыбкина замолкла на мгновение и посмотрела ему прямо в глаза, — А ты не бойся. Она отстегнула ремень безопасности и улыбнулась с какой-то чертовщинкой: — Спасибо за компанию. Надеюсь, тебе понравилось. Удачных посиделок с тещей! — она бросила Измайлову какой-то непонятый им взгляд и ловко выскочила из машины. Гриша не ожидал такого внезапного поворота событий. Что ей опять в голову взбрело? Потащилась куда-то одна среди ночи — погулять. Что за нужда? Измайлов не был к этому готов и даже не сразу понял, что произошло. Это все как-то очень неправильно. Но не может же он ей запретить. Большая девочка, сама решает. Да и Рыбкину темной подворотней не напугать. Наверняка, у неё и ствол при себе, в рюкзачке. Тут не уже не за Рыбкину надо бояться, а за тех, кому взбредëт в голову с ней связаться. Что вот она за человек? Где в ней грань между ранимым ребенком, который смотрит на него с надеждой всего человечества в глазах, и бесстрашной пацанкой, которая любому даст отпор, если нужно. Она не боится ни темноты своих криминальных районов, ни высокопоставленного начальства на работе, ни бешеной скорости, когда гонится на машине за преступником, ни лютого гнева Измайлова из-за её проделок. А вот если кто-то случайно в разговоре упомянет гришиных родителей, она потом ему неделю в глаза посмотреть боится. Как в ней умещается до без ума влюбленное и отчаянное «Хочешь?!» в немом взгляде? То сладких апельсинов, то рассказов длинных, а то и «я взорву все звëзды». То брошенное прямо в лицо, то случайно соскользнувшее из-под опущенных ресниц, но неизменно разрывающее душу на части. То нежное, то робкое, то вызывающее, то даже нервное — «Все и так у твоих ног, что еще ты от меня хочешь?». Алиса полна решимости и готовности отдать ему всё, что бы ни понадобилось. От последнего куска пиццы до последней капли крови. В её глазах постоянно — «Ты только скажи» и «Всё, что хочешь». Как этот самоотверженный порыв сочетается с надменным и уверенным «Если мне хочется — сбудется!»? Неудивительно, что от такой гремучей смеси так будоражит их обоих. Гриша смотрел через лобовое стекло прямо перед собой в какую-то тёмную стену, исписанную корявым граффити, и не понимал ничего. Почему ей вдруг приспичило погулять? Почему он до сих пор стоит на месте и думает о ней? Почему еще не едет домой к невесте? Почему все песни об Алисе? Почему так плохо и пусто стало, как только она ушла, странно взглянув на него напоследок? Почему у него никак не получается снова себя выключить и начать дергать своё безвольное тело за нужные веревочки? Почему сердце так волнуется? Почему у них все так сложно? Столько вопросов и один ответ. Гриша ясно понимал только одно — он не хочет её отпускать. Ну почему? Лай-ла-лай. Очевидно ведь. В голове заевшей пластинкой крутилось умоляющее «Не отпускай меня» — последнее, что слышал Измайлов на концерте. На концерте, на который потащился только потому, что не захотел отпускать Алису одну. Так почему сейчас он её отпускает, если так не хочет? Может быть алисина футболка права? Время менять сгоревшие лампочки. Измайлов выскочил из машины, будто она сейчас взорвется, и громко хлопнул дверью. Алиса ушла не так давно, он ещё успеет её догнать. Гриша добежал до угла, за который завернула Рыбкина и оглянулся по сторонам, огромными зрачками пытаясь вобрать в себя весь свет посреди этой ночи и хоть что-нибудь разглядеть. Алисиных следов нигде не было. За темным проулком между двумя панельными домами был какой-то освещенный фонарями проход. Гриша бросился туда и как только очутился на месте схватился за голову, как волчок крутясь на месте. Из этого двора в разные стороны вело несколько тропинок, настоящий лабиринт. — Алиса! Ответило Грише только эхо металлических гаражей. Измайлов пробежал от одной тропинки к другой, пытаясь заглянуть вперёд, но никого не видел. Как её найти? — Алиса! Алиса! — с нотками какой-то глупой паники в голосе звал он. Пришла его очередь поискать её дворами тёмными. Он, конечно, понимал, что Рыбкина сквозь землю не провалится, и в крайнем случае, он найдет её позже у неё дома. Но надо было прямо сейчас!!! — Алиса?! Гриша интуитивно свернул на какую-то тропинку, вдоль которой росли уже надувшие почки тополя, чередующиеся с фонарями, и пробежался чуть вперёд. Выдохнул с счастливой улыбкой и самым большим в жизни облегчением, увидев знакомый силуэт вдалеке и ещё раз крикнул: — Алиса?! Силуэт медленно удалялся. Алиса не слышала его громких криков — даже на таком расстоянии было заметно, что на её голову надеты те самые огромные наушники, которые она так любит. Девушка неспеша шла вдоль дороги, лениво вышагивая по узкому бордюру, совсем как ребенок. Одной чуть поднятой рукой она помогала себе балансировать на грани, пропуская прохладный весенний воздух через тонкие пальчики. Гриша сделал пару больших шагов вперёд, а потом и вовсе разбежался. Над её пропастью. Хоть летать, хоть падать, хоть крыльями в лопасти — лишь бы с ней. Он со всех ног бросился ей вдогонку. Ещё через несколько больших шагов Измайлов услышал то самое заклинание, только другим тембром. Тихим, приятным, беззаботным голосом, уверенным, что ночью её здесь никто не услышит, Алиса напевала то, что слушала. -Не отпускай меня. Не отпускай. Гриша не отпустит. Больше точно никогда не отпустит. Видимо, Алиса краем глаз заметила позади неё быстрое движение тени Измайлова на асфальтированной дорожке, и резко развернулась. Грише оставался до неё буквально один шаг. Они посмотрели друг другу прямо в глаза. В них ясными звездами всë было видно, несмотря на темноту вокруг. Измайлов сделал последний нужный шаг, сократив расстояние между ними до нуля, и поцеловал свою Алису в самые слегка раскрытые от удивления губы. Она помедлила немного в неуверенности, а потом ответила со всем жаром, который полыхает у нее внутри, и слегка дрожащей рукой тронула гришину ладонь. Он переплел их пальцы и свободной рукой прижал Алису ещё ближе к себе. Их мир перевернулся вверх дном. Рухнувшее когда-то небо снова оказалось сверху, а твердая почва снова под ногами. И только из наушников доносилось заглушающее звуки поцелуев " не отпускай меня».