пустота

I'm falling In all the good times I find myself longing for change And in the bad times I fear myself Lady Gaga feat. Bradley Cooper - Shallow

      Здесь полутьма окутывает дымкой сдержанного благородства, а разлитые по бокалам гроздья винограда прекрасно задают тон непосредственной беседы. Она, подчёркнуто строгая лишь на бумагах, в действительности звучит расслабленными переливами добродушного смеха и ласкающего слух согласия принять условия мощнейшей во всей поднебесной игровой империи.       Таканори Мацумото, коллега Ло Юньси, долго настаивал на том, чтобы их встреча с деловыми партнёрами прошла именно в этом ресторане. И не прогадал, сделка была удачно скреплена крепким рукопожатием и крючковатым росчерком подписи на белой бумаге договора.       — С вами было приятно иметь дело, — на прощание говорит американец и спешит откланяться под предлогом неотложных дел. Юньси подобное бегство кажется смешным, но он самоотверженно держит лицо и только после того, как некий господин американец в тёмном костюме от "HUGO BOSS" скрывается за дверьми их приватного ложа, позволяет себе сдержанную ухмылку.       — Поздравляю, — улыбаясь, говорит Таканори и прячет подписанный контракт в свой неизменный, «счастливый», как посмеивался сам Мацумото, кейс.       — Результат, признаться, превзошёл мои самые смелые ожидания, — уловив настроение друга, отвечает Юньси, но по его лицу, усталому и бледному, Таканори понимает, что эти переговоры в действительности не были такими лёгкими для него, как хотел бы показать сейчас Юньси. Вся его поза, деланно расслабленная, напомнила Таканори Мацумото о том, как долго они добивались сотрудничество с американской компанией, и сколько работы было проделано самим Юньси в рекордно короткие сроки.       — Да брось, — отмахивается Таканори, — я прекрасно знаю, что ты бы ни за что не отпустил его, не сыграй он по твоим правилам.       — Ты знаешь меня даже слишком хорошо.       Юньси улыбается и, пригубив бокал с янтарным вином, хочет сказать Таканори что-то ещё. Мысль, снедающая его изнутри сомнениями, далеко не сразу соскальзывает с языка, и Таканори, за много лет привыкший к такой манере друга, украдкой поглядывает на его задумчивое лицо.       — Может, сходим куда-нибудь в бар, отметим? — наконец как будто бы даже несмело предлагает Юньси, но по глазам друга видит, что тот уже ищет для себя убедительное оправдание.       Юньси знает, что у Таканори есть красавица жена и очаровательная дочка. Мужчина бывал у Мацумото в гостях — большая светлая квартира, в коей важно не количество комнат, а тот уют, который был воссоздан домочадцами. Семейное гнёздышко. Тёплый, со звенящим серебром колокольчика детский смех и картинная законченность описанного в сказках семейного очага и благополучия. То, что было невоплотимой мечтой для одного, стало вполне осязаемой реальностью для другого. Но Юньси не завидует, просто вздыхает чуть слышно, а на извиняющуюся, неловкую улыбку друга — сдержанно кивает с ему одному свойственным видом всепрощения и добродушия. Без обид. Ведь он, Юньси, заранее знал ответ на свой вопрос. Глупо было надеяться, что для него, лишнего человека, вдруг найдётся место в череде счастливых семейных дней.       — Извини, — тихо повторяет Таканори. — К нам приехали погостить родители А-Цин. Ты знаешь, какая это обычно суматоха.       — Всё в порядке. Я понимаю.       — Нет, правда... Может, заглянешь к нам на следующих выходных? А-Цин приготовит ужин. Ты же знаешь, что она всегда рада тебе. Мы все рады.       — Конечно. Спасибо.       Он ничего не обещает, но по тону, с каким были сказаны эти отрывистые слова, оба понимают, что Юньси не придёт.       Таканори уходит. Юньси покидает ресторан следом. Отчего-то сегодня вид этого пылающего роскошью места окончательно портит ему настроение. Задерживаться здесь надолго не было ни желания, ни причин, и потому он, пожелав улыбчивой хостес хорошего вечера, покидает претенциозное заведение.       Улица встречает Юньси промозглой прохладой осеннего вечера. Ветер налетает потоками спешащих пешеходов, сбивает полы его твидового пальто, путается в локонах аккуратно уложенной чёлки. Юньси механическим движением руки, пятерней, зачёсывает отросшие пряди и вежливо просит швейцара в начищенных до блеска лакированных туфлях позволить его помощнику чуть позже забрать со стоянки машину. Швейцар понимающие кивает, но всё равно не может не предложить влиятельному гостю услуги, которые в таких случаях почти заботливо предоставляет отель.       — Наш шофёр может отвезти вас, — учтиво улыбается швейцар, и Юньси мельком отмечает тонкую паутинку морщинок, разбегающуюся от уголков его губ.       — Нет, спасибо, — улыбкой на улыбку отвечает Юньси, — сегодня чудесный вечер, я хочу немного прогуляться.       Почтенный старичок, облаченный в тёмно-синюю форму, смотрит на Юньси почти с отцовским сочувствием. На его веку он встречал множество чудаковатых богачей, но Юньси — первый, от кого слишком сильно веет осенней хандрой и несогретым одиночеством. Возможно, именно поэтому учтивый комментарий, который был частью прямых обязанностей швейцара, так и застывает на его потрескавшихся от холодного ветра губах.       — Извините, позвольте, — лишь говорит он и спешно поправляет воротник пальто мужчины.       Юньси следит за расторопными движениями мужчины с едва заметным удивлением, застывшем в уголках его ясных глаз. Но спустя несколько мгновений расслабляется, позволяя чужим руках в накрахмаленных белых перчатках уберечь свою нагую шею, схваченную воротничком деловой рубашки, от проказ легкомысленной непогоды.       — Спасибо, — с теплотой, различимой в его тихом голосе, благодарит Юньси и, кивнув на прощание, растворяется в движении города.       Чем дальше от богатого квартала, тем громче и звонче звучат чужие голоса. Гам обволакивает Юньси, убаюкивает своей странной, непривычно для него, тихого человека, суетливостью. Юньси скользит по толпам проходящих мимо людей с равнодушной отчуждённостью, лишь изредка выхватывая из бурного движения хаотичные детали.       Асфальтная крошка, хрустящая под его дорогими туфлями в том месте, где наиболее интенсивно ступают каблуки и подошвы чужих ног.       Неоновая вывеска, сменившая дорогую афишу театра на главной улице элитного района.       Мгновение, когда светофор переключается с зелёного сигнала на красный.       Юньси замирает, остановившись на обочине, и долго, как после пробуждения от продолжительного, но тяжёлого сна, смотрит по сторонам. Он не помнит, как попал в эту часть города, названия улиц которой кажутся ему лишь смутно знакомыми. Он плохо ориентируется на местности, и потому почти беспрепятственно позволяет чужим рукам, локтям и плечам проталкивать себя по потоку общего хаотичного движения.       Течение людской суетности приводит его к оживлённой улице. Здесь круглосуточные забегаловки граничат с простотой ландшафтного дизайна. Маленькие, аккуратно подстриженные декоративные деревья в больших деревянных кадках подсвечиваются тёплым, рассеивающимся по углам светом высоких фонарей и магазинных вывесок. Здесь больше людей, но меньше хаоса. Здесь есть лишь место плавным прогулкам, дружеским объятиям и тихой музыке, которую Юньси выхватывает из общего гама как-то неосознанно, периферией своего расслабленного сознания.       Тихие переливы мелодий тянут его безвольное тело за тонкую красную ниточку, повязанную на запястье. Так, символ везения и благополучия весьма удачно приводит Юньси к судьбоносной встрече. И теперь, остановившись напротив, Юньси понимает, что она, по всем приметам случайная, на самом деле была предначертана ему Небесами.       Юньси привык выхватывать чёрточки, мелкие, ничего не значащие детали, которые лишь постепенно, при долгом рассмотрении, начинают складываться в полную картинку. Сейчас он так же выхватывает образ по мозаичным кусочкам — яркий, неограненный пазл витража медленно обретает очертания стройной фигуры, взъерошенной макушки, правильного овала лица. Пушистые ресницы трепещут, веки прикрыты, губы ласково шепчут, повторяя за нейлоновыми струнами, музыкальные фразы.       Юньси замирает. Как заворожённый, он следит за изгибами потрепанной гитары, над чьими струнами волнующе-невесомо парят длинные тонкие пальцы. Чётко очерченные суставы, мелкие, едва заметные царапинки на тыльной стороне белой ладони, которой парнишка отстукивает ритм. Дека глухо отзывается на его методичные движения, гриф, трепетно обхватываемый минором, стонет под умелым изгибом сильных пальцев.       Музыка тихая, грустная, играется как будто бы для себя, а не случайных слушателей, и если бы не распахнутый чехол с монетами на дне, Юньси и не подумал бы оставлять деньги. Музыка звучит слишком сокровенно, слишком лично, но парень, не стесняясь, делится её совершенной гармонией с другими. Он открывает душу, поёт о её переживаниях нотами из незнакомых Юньси песен. Лирика парнишки звучит как откровение, и такая безрассудность невероятно поражает Юньси. Как этот мальчишка может доверять толпе? Почему он так спокоен и искренен?       Погрузившись настолько глубоко в свои размышления, Юньси упускает момент, когда незнакомец, к которому он неосознанно подошёл ближе других случайных слушателей, открывает глаза. Большие, волнующие, с едва уловимой искоркой детской непосредственности и лукавства в тёмно-карем омуте. Юньси улавливает трепетание пушистых ресниц мальчишки, движение кончика его юркого языка, которым он нетерпеливо облизывает пересохшие губы.       Юноша не удивляется пристальному вниманию Юньси, он абсолютно спокоен, сдержан, как будто вокруг действительно нет никого, кроме его самого и висящей через плечо гитары. Парень тянется к полупустой бутылке, стоящей тут же, у его ног на асфальте, неторопливо откручивает крышку и припадает к горлышку. Делает маленькие глотки, явно наслаждаясь остужающей уставшее горло прохладой, и... смотрит на Юньси. Его блуждающий взгляд выхватывает его из безликой толпы, фокусируется на тонких чертах лица, оценивающе скользит по статной, узкой фигуре. Статус, подчёркнутый дороговизной одежды, восторженное обоготворение, лучащееся из его глубоких, как ночь, глаз, привлекает внимание юноши. Музыкант обводит Юньси заинтересованным взглядом без стеснения, но с теми явно деланным равнодушием и спокойной наглостью, которые так легко читаются в чертах его расслабленного лица.       Юньси не стесняется смотреть в ответ. Он ловит каждое движение наглеца, и по глухому звуку, приводящему в движение соблазнительно очерченное запрокинутой чуть вверх головой адамово яблоко, считает его глотки.       Первый.       Их взгляды сталкиваются.       Второй.       Юньси неосознанно облизывает пересохшие губы.       Третий.       Уголки губ музыканта ломаются в по-детски очаровательной улыбке.       Четвёртый.       Юньси перестаёт контролировать свои действия. Рассудок затуманивается, руки тянутся к спрятанному во внутреннем кармане пиджака портмоне. Мужчина вытаскивает оттуда несколько ровных, ещё пахнущих печатной краской купюр, и не может сдержать разочарованного вздоха — в его распоряжении слишком мало наличных средств. Но он всё-таки кладёт купюры в раскрытый на асфальте гитарный чехол, где собранных за вечер денег оказывается на порядок меньше, чем предлагает талантливому музыканту Юньси сейчас.       — Это слишком много, — нахмурив брови, говорит парень. Улыбка слетает с его губ, как пальцы с гитарного грифа, — резко, с почти враждебным неблагозвучием.       — Ты заслужил даже больше, чем я дал тебе, — спокойно отвечает Юньси и перехватывает чужую руку, скользнувшую в чехол. — Что ты делаешь?       — Забери половину, — упрямо повторяет мальчишка, комкая в пальцах хрустящие купюры. Но Юньси держит его за запястье крепко, не позволяя холодным рукам юркнуть в карман своего пальто, чтобы вернуть часть суммы.       — Это честные деньги, ты заработал их. Я не возьму назад.       Мальчишка смотрит на него насмешливым взглядом и, вырвав руку из чужого захвата, бросает краткое «Ладно».       — Раз ты такой богатый, — укладывая гитару в чехол, продолжает насмехаться музыкант, — может, тогда и за ужин заплатишь?       — Хорошо, — пожав плечами, легко соглашается Юньси. — Что бы ты хотел поесть?       Смерив мужчину хитрым взглядом, музыкант без колебаний выдаёт:       — Всего и побольше.       — Ладно.       — Ладно?       — Я же сказал.       Юноша тихо хмыкает и, закинув гитару на спину, неторопливо движется вперёд.       — Идём, — зовёт, не оборачиваясь, и не сбавляя темп шагов. — Я знаю одно клёвое место.       И Юньси покорно, словно привязанный тонкой нитью к запястью юноши, идёт за ним следом. Нагоняет, равняется плечом к плечу.       — Ты не сказал своего имени. Или, может быть, хочешь, чтобы я называл тебя "господин"? — начинает рассуждать музыкант. — Нет? Тогда как насчёт "достопочтенный"? Этот достопочтенный так добр к этому никчёмному мальчишке... Как, и это не подходит? — деланно удивляется парнишка, с талантливым актёрским изумлением выгибая густые тёмные брови. — Неужели хочешь, чтобы я называл тебя "папочкой"?       Юньси бросает на дерзкого парнишку быстрый взгляд. Улыбается открытому нахальству, насмешкой изломившей губы юноши, и просит коротко, спокойно, не обращая внимание на едкие издевательства:       — Ло Юньси. Это моё имя, можешь звать меня так.       — Хорошо, гэгэ, — с детской непосредственностью тянет юноша и, не скрывая своего любопытства, украдкой бросает на идущего рядом мужчину быстрые взгляды.       Юньси видит, что ситуация забавляет мальчишку, но объяснять свой жест доброты по отношению к талантливому незнакомца он не спешит. Потому что сам едва ли понимает, отчего поступает так.       К нужному месту они приходят, совсем немного поплутав по оживлённым улицам. Вернее, плутал один только Юньси, юноша шёл уверенным, быстрым шагом, ловко уворачиваясь от шумных, пьяных компаний студентов, каких к вечеру в этой части города становилось всё больше.       — Осторожно, гэ, — говорит музыкант и хватает Юньси за локоть, чтобы притянуть ближе, спасти от непредвиденного столкновения с какой-то неадекватной компанией.       Компания залихватски улюлюкает, громко смеётся и, похоже, в действительности намеренно пыталась задеть Юньси мускулистыми плечами.       — Ты привлекаешь так много внимания, гэ, — наигранно сетует, улыбаясь, юноша.       — Много внимания?       — Да. Слишком красивый и дорогой, — беззвучно смеётся мальчишка и не даёт Юньси возможности опомниться, понять, что подразумевают его слова, — толкает ко входу в маленький уличный ресторанчик.       В этот час, поздним вечером пятницы, забегаловка битком забита шумными студентами, отдыхающими семьями и отмечающими конец рабочей недели офисными сотрудниками.       Юньси непривычно. Стоило им войти внутрь, протолкнувшись через столпившихся в проходе детях, мужчин и женщин, как в лицо Юньси полыхнуло жаром кухни, крепким ароматом перченного бульона и едким запахом потных тел.       — Не теряйся, — стараясь перекричать толпу, громко говорит юноша, и хватает Юньси за рукав пальто. Тащит, бесцеремонно расталкивая плечами людей, на второй этаж к свободному столику. Здесь, наверху, народу гораздо меньше, а потому и дышится чуть легче, чем в заполненном паром зале нижнего этажа.       Юньси снимает пальто и, за неимением гардероба или хотя бы вешалки, аккуратно, рукавчик к рукавчик, складывает верхнюю одежду и вешает её на спинку деревянного стула. Мальчишка насмешливо следит за его манипуляциями, скрывшись за раскрытой картой меню, и лишь тихонько посмеивается, не говоря ни слова. Отблеск этих тёмных, шаловливых глаз Юньси встречает со спокойной улыбкой.       — Уже выбрал что-нибудь? — ласково интересуется он, а сам даже не притрагивается к своему экземпляру меню на столе.       — Да, — согласно кивает юноша и переводит взгляд на педантично сложенные в замочек руки Юньси. — А ты?       — Я не голоден.       — Брезгуешь?       — Просто не голоден.       Вежливый отказ Юньси встречен тихим фырканьем — мол, «ага, так я тебе и поверил...», но ничего больше музыкант сказать не успевает, так как к их столику подходит улыбчивая молодая официантка. И пока юноша делает заказ, Юньси размышляет над той разительной разницей между роскошным рестораном, в котором у него сегодня проходила деловая встреча, и этим шумным, полным жизни заведением. И пока это небольшое, жаркое, битком забитое уличное заведение нравится Юньси многим больше, ведь здесь было то, чего так сильно не хватало идеальным, но лишённым жизни, почти восковым, ресторанам богатой части города, — лёгкость, искреннее веселье и движение.       — О чём задумался, гэ? — очаровательно улыбнувшись, спрашивает юноша. Официантка уже принесла им напитки — пиво в маленьких стеклянных бутылочках, — и сейчас музыкант старательно разделывался с плотно закрученной крышкой. — Держи, — говорит он и протягивает одну открытую бутылку Юньси.       — Спасибо, — коротко благодарит мужчина, но на вопрос отвечать не спешит.       Официантка приносит множество блюд, и Юньси не без улыбки думает, что мальчишка действительно решил проверить меру его щедрости. Он усмехается своим мыслям, отпивает немного прохладного пива и неожиданно даже для самого себя просит:       — Расскажи о себе.       Мальчишка молчит и, не поднимая головы, сосредоточенно ковыряет палочками в миске с лапшой. Он не смущён — Юньси это видит, — скорее, просто тщательно обдумывает вопрос. Взвешивает каждое слово, осторожничает.       Забавно. С такой простотой и лёгкостью согласился пойти за незнакомым человеком, отужинать за его счёт, и с таким трудом говорит о себе. Однако Юньси ловит себя на мысли, что именно эта застенчивость, граничащая с деланной дерзостью, ему ужасно импонирует.       — Что ты хочешь узнать? — спрашивает юноша, не выдерживав лисьего любопытства в глазах напротив. Положив палочки на стол и отодвинув от себя тарелку, он смотрит на Юньси в ответ со спокойным вызовом.       — Для начала мне было бы достаточно и твоего имени.       — Артур.       — Просто Артур?       Настал черёд Юньси удивляться.       — Просто Артур. Что-нибудь ещё?       — Не хочешь узнать, почему ты здесь, со мной, Артур?       — Потому что я привёл нас сюда? — отвечает он вопросом на вопрос.       Юньси ничего на это не говорит, только вдруг взрывается несдержанным, заливистым хохотом. Посетители заведения не обращают на бурные приступы веселья мужчины внимания, а вот Артур округляет глаза от неожиданности.       — Я сказал что-то настолько смешное? — решается, наконец, когда Юньси отсмеялся, уточнить он.       — Нет, — прочистив горло, отвечает мужчина и хорошо выверенным движением ослабляет удушающую петлю галстука на своей шее. — Ты сказал даже слишком правильные слова.       Артур на это предпочитает промолчать. Когда Юньси расстёгивает пару верхних пуговиц на воротничке белоснежной рубашки, юноша вдруг рдеет и суетливо переводит взгляд к медленно остывающим кушаньям. Юньси замечает смущение Артура в мелочах: вот его беспокойные длинные пальцы нервно сминают край тонкой скатерти, а вот между густых бровей тенью ложится хмурая, но совершенно очаровательная морщинка. Артур не поднимает головы и ничего не говорит, только упрямо продолжает терроризировать палочками несчастные куриные крылышки в остром соусе. Наконец, он не выдерживает, вновь отодвигает от себя тарелку, поднимает на Юньси тяжёлый взгляд и тихо, но отчётливо задаёт давно волновавший его вопрос:       — Так почему мы здесь, гэ?       — Мне казалось, что пять минут назад ты сам был в состоянии ответить на свой вопрос.       — Ладно, — сговорчиво кивает Артур, — попробую спросить иначе. Как часто ты оплачиваешь ужин незнакомцам?       — Сегодня впервые, — честно отвечает Юньси и оставляет недопитую бутылку пива в сторону. Не то чтобы она так уж сильно мешала ему рассматривать пылающие очаровательным румянцем щёки собеседника, но всё-таки так было лучше. И ближе. Проклятый стол, словом, тоже всё страшно портит, но Юньси не торопится, лишь только бессовестно кладёт руки на столешницу и осторожно, миллиметр за миллиметром, склоняется к занимаемой Артуром половине.       — Гэ, скажи, только честно, я пойму и всё прощу: тебе просто скучно, да?       Глаза у Артура хмельные, клокочут жаром смутных подозрений, которые Юньси не торопится развеять несостоятельностью собственных желаний.       — Мне одиноко, Артур. Мне очень одиноко, — тихо, едва не шёпотом признается он, но для Артура это откровение звучит во сто крат громче множества наперебой кричащих голосов мужчин и женщин за соседними столиками.       Артур обдумывает его слова чуть дольше приемлемого. По крайней мере, за эту секунду Юньси успевает тысячу раз пожалеть о сказанном. Каким, должно быть, жалким он теперь выглядит в глазах Артура.       — На самом деле меня привлекла твоя музыка, — продолжает Юньси в надежде поправить ситуацию, сгладить неловкость производимого впечатления. Однако с каждым новым словом становится только хуже. Момент упущен, а происходящее всё больше напоминает паршивый сценарий какой-то низкопробной дорамы. — В ней было так много... душевной теплоты и...       Юньси становится противно от самого себя. Он не договаривает, обрывая преувеличенно драматичные реплики глухим молчанием.       — Пойдём отсюда, — устало выдыхает Артур и, накинув на плечи тонкую джинсовую куртку, а следом и гитару, неожиданно по-джентельменски помогает Юньси справиться с воротником на его пальто.       Руки Артура отличаются от рук того швейцара, который проделывал всё то же самое там, перед входом в роскошный ресторан. Движения старика были хорошо выверенными, в них сквозила давно забытая Юньси отеческая забота. Движения же Артура торопливы, немного хаотичны и по-мальчишески неловки, и Юньси, наблюдая за ним, не может удержаться от улыбки.       — Спасибо, — мягко благодарит он и снова позволяет Артуру провести себя через галдящую толпу.       — Ты на машине? — интересуется Артур, когда они, наконец, оказываются на улице.       Город, охваченный тёмно-синим полотном позднего вечера, только начинает пробуждаться от дневного, утомительного сна скучной, "должной" жизни. Кварталы, ещё утром хранящие сдержанное молчание, сейчас медленно наливаются светом, торопливыми шагами и звонким, пьяным смехом.       Юньси выдыхает прохладу подступающей ночи, привычным жестом поправляет раздуваемую ветром чёлку. Она упрямо продолжает падать на глаза, мешает её обладателю любоваться на ладную фигуру с гитарой, красиво очерченный профиль...       — Знаешь, гэ, я уже начинаю сомневаться в твоём богатстве, — делится своими мыслями Артур.       — Почему?       — Богачи разъезжают на крутых тачках, а твоей крошки я всё ещё нигде не наблюдаю, — пожимает плечами Артур и хитро улыбается.       — Я оставил её у ресторана, где сегодня у меня проходила деловая встреча, так что... Давай просто возьмём такси, ладно?       — Ого, гэгэ придумал такую потрясающую ложь, — продолжает веселиться Артур. — Звучит правдоподобно, но не думай, что я настолько наивен, чтобы так просто тебе поверить.       — Но ведь ты уже мне веришь, — говорит Юньси и наугад набирает какой-то номер, который запомнил из объявления об услугах такси ещё на выходе из уличной забегаловки. Конечно, он мог бы позвонить своему шоферу, который, должно быть, уже давно забрал его автомобиль со стоянки ресторана, вот только чувствовать на себе испытующий взгляд через зеркало из-за всей неоднозначности сложившейся ситуации Юньси не хотелось. Как и не хотелось, чтобы кто-то из его наёмных работников судачил о подобранном на улице мальчишке с гитарой наперевес.       Такси по названным Артуром (Юньси так и не смог определить, где они находятся) координатам приезжает ровно в тот момент, когда мужчина уже подумывает снять с себя пальто и накинуть его на плечи очевидно до костей продрогшего Артура.       Мальчишку бьёт мелкая дрожь, но он стоически храбрится и только смотрит с тихой благодарностью, когда Юньси просит водителя включить обогрев салона.       На самом деле Юньси до последнего не знал, куда хотел поехать Артур, когда спрашивал его об автомобиле, поэтому, здраво оценив обстановку, на вопросительный взгляд таксиста называет единственно логичный для данной ситуации адрес — свой домашний.       До спального района, где проживало множество влиятельных людей Шанхая, добирались без малого час. Артур, вымотанный до томящего бессилия, за это время успел разомлеть в теплом салоне и, удобно устроившись на плече гэгэ, сладко задремать. Юньси чувствовал его тихое, мерное сопение рядом со своей шеей, и всё никак не решался вздохнуть сам. Он, как ребёнок, делал рваные вздохи и трепетал от странного чувства, томящей лёгкостью заполнившей его грудь. И хотя поза, в которой Юньси застыл в кресле, была неудобная, тяжесть чужого тела была настолько ему приятна, что он боялся лишний раз пошевелиться. Спящий Артур представлял собой очаровательное зрелище, но всё-таки настала пора, когда широкие, сияющие неоном проспекты сменила тихая безмятежность благоустроенных улочек. И Юньси пришлось разбудить безмятежно посапывающее чудо на своём плече.       — Артур, — ласково зовёт Юньси, тёплыми пальцами осторожно коснувшись чужой щеки. — Мы приехали, Артур.       — Угу, — рассеянно отзывается юноша, затуманенным взглядом смотря на лицо Юньси, который сейчас склонился к нему так близко, что Артур мог почувствовать волнующий аромат парфюма мужчины и его горячее дыхание у своего виска.       Артур нехотя вылезает из тёплого салона в ночную прохладу поздней осени и позволяет оказавшемуся аккурат под боком Юньси увести себя к одной из высоток.       Мальчишка чувствует себя неловко, когда они, наконец, заходят в просторный светлый холл, где их встречает охрана. И хотя мужчина в форменном костюме приветливо улыбается Юньси, Артуру окончательно становится не по себе. Он неосознанно жмётся к плечу своего спутника, свободной рукой напряжённо сжимая лямки гитарного чехла за своей спиной. Юньси замечает его напряжение и, перебросившись парой вежливых фраз с охранником, спешит отвести его к хромированным дверцам лифтов.       — Не дёргайся, всё хорошо, — успокаивающе говорит он Артуру, когда лифт плавно начинает набирать указанную Юньси высоту.       — А я и не дёргаюсь, — бурчит в ответ уязвлённый Артур и всеми силами старается не смотреть в блестящую поверхность зеркала напротив. Там, в ярком свете ламп, запечатлены, как на фото, две фигуры — высокий и по-мальчишески нелепый Артур в дурацкой джинсовой куртке, потрепанных чёрных конверсах и узких джинсах, и статный, утонченный в дороговизне своего статуса Юньси. Увиденное в отражении пугает Артура абсурдной, почти гротескной жестокостью.       «Мне здесь не место», — читает Юньси на его пасмурном лице, в один лишь миг приобретшем слишком серьёзное выражение.       — Иди сюда, — тихо говорит Юньси и тянет Артура за рукав ближе к себе. Разворачивает строптивого мальчишку спиной к зеркалу, лицом — к себе и смотрит, снизу вверх, в его карие глаза. В них читается какое-то новое, до пугающего притягательное выражение — надменность перечёркивает добродушие, холодность — всю непосредственную теплоту открытого характера.       Юньси не страшится этого взгляда, он, напротив, как заворожённый смотрит в эти бездомные омуты юноши, в коих так много огня и необъяснимого, жестокого превосходства. Мужчина облизывает свои пересохшие губы и уже готовится сделать шаг навстречу своему демону, как вдруг лифт, поднявшийся на нужный этаж, издаёт тихий отрезвляющий писк.       Юньси насилу приходит в чувства только тогда, когда хитрозамороченная система охраны наконец позволяет им войти в квартиру.       Датчики движения, которые Юньси установил почти сразу, как переехал в эти апартаменты, услужливо включают свет в прихожей и небольшом коридорчике, который ведёт в другие комнаты.       — Ого, — насмешливо говорит Артур, — так ты всё-таки богач?       — Если только самую малость, — улыбается Юньси, с замиранием сердца наблюдая за хаотичными передвижениями юноши.       Артур наспех сбрасывает с себя джинсовую куртку, стягивает кроссовки и даже гитару оставляет, прислонив зачехлённой декой к низкой банкетке. И пока Юньси по-хозяйски убирает их верхнюю одежду и разувается сам, Артур успевает оббежать другие комнаты.       — Нравится? — спрашивает Юньси, появляясь в дверях просторной гостиной. Там, в большой светлой комнате, обустроенной со вкусом лучшими дизайнерами страны, во всю стену раскинулись огромные панорамные окна.       — Очень! — с искренним восторгом отвечает Артур, но взгляда от открывающийся через окно потрясающий вид на ночной город не отрывает.       — Я купил эту квартиру год назад только из-за этого вида, — делится Юньси, невесомо ступая по светло-серому ворсу ковра. Он подходит к Артуру со спины, но нарушать условный шаг до личных границ юноши всё ещё не спешит.       — Ты настоящий счастливчик, гэ.        Артур, наконец, поворачивается к нему, и сердце Юньси при взгляде на такого Артура пропускает несколько глухих ударов. В глазах юноши искрятся звёзды, лепестки его красиво очерченных губ изгибаются в счастливой улыбке. От увиденной в лифте непроницаемой надменности не осталось и следа. Сейчас перед Юньси стоит тот самый очаровательный ребёнок, который столь непосредственно и шаловливо подтрунивал над его богатствами на оживлённых улицах города.       Юньси всерьёз начинает задумываться, сколько личин на самом деле способен сменить Артур. И самое важное: какая из них настоящая?       — Гэ, — тихо зовёт Артур, и Юньси видит, как от волнения мальчишка начинает неловко покусывать свои губы.       — Да? — тихо отвечает мужчина, но странное предчувствие не даёт ему дышать полной грудью.       Артур мнётся, но затем, как будто бы одёрнув себя за нерешительность, выпаливает на одном дыхании:       — Мы оба знаем, для чего ты привёз меня сюда, и я совершенно не против этого, но я не хочу, чтобы ты думал, что купил меня. Те деньги, ужин, твоя дорогая квартира... Я не какая-то там шлюха, не мальчик на одну ночь, я — обычный парень, который просто не против хорошо провести время. Так что давай хотя бы на мгновение забудем о том, кем являемся, станем свободными и... счастливыми, ладно?       — Долго речь готовил?       — Всю дорогу, ещё в такси. Только не смейся.       — Я не смеюсь, вот только... Ты же спал, разве нет?       — Эти слова пришли ко мне во сне. Твоё костлявое плечо невероятно вдохновляет.       — Какой же ты глупенький, — беззлобно улыбается Юньси и берёт Артура за руку. Нежно, кончиками пальцев бережно касаясь сначала тыльной стороны ладони, где так приятно было расчертить замысловатые узоры, а затем — нерешительно переплетая пальцы.       — Ну спасибо, — бурчит Артур, но свою руку из чужой, тёплой и сухой, вырывать не спешит. Смотрит на мужчину из-под тёмных ресниц, в игривом недоумении выгибая густые брови.       — Не обижайся, — шепчет Юньси, наклоняясь к уху музыканта. — Я просто немного в шоке от того, что ты мне сейчас сказал.       — Наверняка испортил весь настрой... — мурлычет в ответ и трётся о чужую щёку с игривостью ласкового котёнка Артур.       — Отчего же, — возражает Юньси, — невероятно воодушевляющая речь.       — Гэ.       — Ладно-ладно, это всего лишь шутка. Но послушай меня, Артур, когда мы ехали ко мне домой, я всё ещё не был уверен, что хочу с тобой какой-либо интимной близости. И не уверен, что хочу этого сейчас, — но, увидев непонимание, застывшее на лице Атура, спешит продолжить. — Понимаешь, ведь я даже не знаю, исполнилось ли тебе восемнадцать.       — Если тебя это успокоит, гэ, то в этом году мне исполнилось двадцать. Показать паспорт?       — Было бы неплохо, но дело в том, что когда я говорил тебе про своё одиночество, я не намекал на то, что у меня давно не было секса. Вернее, намекал, но не только на это. Помнишь, я сказал, что меня привлекла твоя музыка? Это правда. И сейчас... Я могу попросить тебя просто поиграть мне ещё немного?       Артур на это ничего не говорит, только в глазах читается что-то вроде непонимания и... сожаления? Кажется, он всерьёз решил, что Юньси таким способом мягко намекает ему, что ни о какой интимной близости речи и быть не может. Они просто попоют какие-нибудь стариковские песни под гитару, а потом Юньси выпинает его из квартиры.       — Что ты хочешь, чтобы я сыграл, гэ? — тихо спрашивает Артур, вжикая молнией на чехле. Вынимает гитару и с ней устраивается на мягком диване, пока Юньси гостеприимно расставляет на низком кофейном столике гранённую бутылочку с янтарным виски, маленькие вазочки с орехами, шоколадом и фруктами.       Увидев этот попсовый набор романтика, Артур лишь усмехается, а на протянутый бокал с плещущимся в кубиках льда алкоголем тактично качает головой, отказываясь.       — Хочу запомнить этот момент, — коротко поясняет он, и Юньси не пытается настоять. Сам он совсем не против смочить губы жгучей крепостью — она, прохладная, прекрасно расслабляет, снимает внутренний зажимы и придаёт немного уверенности.       — Сыграй что-нибудь на своё усмотрение, — просит Юньси и садится на диван рядом, в пол-оборота к Артуру. Кладёт голову на спинку и с мягкой улыбкой смотрит на лицо юноши.       Брови Артура сосредоточенно сведены, а на бледные скулы падает тёплый свет от нескольких зажжённых ламп. Юньси любуется ясными мальчишескими чертами и совершенно забывается, когда Артур начинает перебирать по-музыкальному длинными пальцами по нейлоновым струнам.       Музыка, которую играет Артур, напоминает Юньси беззвучие одинокой ночи. Её тихий голос прекрасно знаком мужчине, ведь он так часто оставался с ним наедине, закрывшись в клетке собственного отчаяния. Сейчас же у этого голоса появились вполне реальный образ и осязаемые формы — протяни руки и почувствуешь на самых кончиках пальцев замершее в очаровательных юношеских чертах мгновение.       Юньси проводит тыльной стороной ладони по чужой изящной, как изгибы отточенного клинка, линии челюсти, пальцами приподнимает подбородок и нежно ведёт вверх, до соблазнительно приоткрытых лепестков влажных губ.       Песня, повествующая о беспробудном одиночестве, звенящей в тишине ночи, смолкает. Пальцы Артура замирают на ладах, соскальзывают со струн и осторожно перехватывают тонкость чужих запястий.       Вокруг — беззвучие, изломанное застывшим в глазах Артура немым вопросом. Юньси понимает его без слов, но ответ дать не спешит, ведь он уже давно озвучен участившимся биением его сердца. Артур ловит его неутомимый бег под кожей на запястьях Юньси, чьи щёки окропил естественный румянец клокочущего где-то глубоко внутри желания. Крепость выпитого янтаря подогревает аппетит, ведёт Юньси в туманность сладких грёз. Мужчина наклоняется к Артуру и, задевая струны прижатой к груди гитары, осторожно накрывает искусанные ветром губы своими, горячими и пьяными. Юньси уводит в поцелуй глубокий, плавный и неспешный, как тот мотив, что он услышал в исполнении Артура ещё там, в хаотичности неугомонного города.       — Я был настолько плох, что ты решил заткнуть меня поцелуем? — смеётся Артур мужчине в губы и смотрит с тем самым невозмутимым лукавством, которое уже давно свело Юньси с ума.       — Ты был даже слишком хорош, — утыкаясь носом в чужой висок, хрипло отвечает Юньси. Он делает несколько глубоких вздохов, и грудь его переполняет чуть слышный аромат осеннего дождя и ветра. — Я боялся позорно расплакаться, поэтому решил, что лучше заставить тебя замолчать.       — Ты мог бы просто попросить, гэ.       — Я прошу тебя, Артур.       Юноше не нужно повторять дважды, всё слишком очевидно и прозрачно, читается в пылу чужого взгляда, который сейчас, как и тогда, когда Артур впервые поймал на себе его изучающее любопытство, обезоруживает своим бесстыдным огнивом.       Артур откладывает гитару на пол и тут же вновь поворачивается к Юньси, чтобы, осторожно уложив его на лопатки тяжестью собственного тела, уделить внимание его белоснежной шее. Бесстыдно расстёгнутые пуговицы и ослабленный узел галстука, которые так взволновали юношу ещё в ресторанчике, взяты в плен суетливыми пальцами, но по итогу всё-таки изодраны в клочки острыми зубами, подпалены горячим дыханием. Мелкие бусины пуговиц рассыпаются по полу, когда Артур, жадно припадая губами к чужому телу, с силой дёргает две последние. Но громкий треск рвущейся ткани и тихое ворчание встречены самодовольной ухмылкой и ещё более напористыми поцелуями, которые дерзкий мальчишка чувственно рассыпает по бледной коже тяжело вздымающейся груди, судорожно поджимающемуся животу.       — Я куплю тебе новую, гэ, — хрипло тянет Артур и позволяет чужим пальцам зарыться в свои волосы.       Юньси ведёт от желанной близости, хриплого голоса Артура и его бесстыдно влажных губ, которыми он терзает податливое тело под собой. Однако Юньси всё равно честно старается быть взрослым и ответственным. Заботливым, в конце концов, ведь хоть один из них должен был проконтролировать процесс, создать условия...       — Артур, — шепчет Юньси в макушку юноше, но тот не слышит: слишком увлечён вылизыванием чужой шеи и ключиц, где так приятно было оставлять похабные отметины и влажные дорожки.       — Артур, — зовёт мужчина громче и тянет жадного до грязных трюков Артура за пропущенные между пальцами пряди волос. Не слишком сильно, но достаточно для того, чтобы юноша отреагировал, поднял голову и недовольно цокнул.       — Что? — В глазах Артура нетерпение, то странное буйство красок и эмоций, которые Юньси мог наблюдать совсем недавно, в лифте. Надменность, подчёркнутая дикостью неподчинения. Желания. Упорства. С таким, понимает Юньси, играть опасно, но ставки слишком высоки, чтобы так просто позволить им не сработать в свою пользу.       — Пойдём в спальню, — почти без запинки проговаривает Юньси начало фразы, но всё равно позорно капитулирует на последних слогах: задыхается, когда чужие непослушные руки юрко пробираются под поясницу, захватывают в плен, приподнимают и несут, трепетно, как самую важную драгоценность, прижимая к груди.       Артур на осоловелый взгляд Юньси отвечает ухмылкой и лишь теснее прижимает к своему разгорячённому телу, тихо просит порулить, чтоб в бархатной полутьме ненароком не набрести на угол не по фэншую поставленной мебели. Артур ловко лавирует со своей безумно хрупкой ношей, но даже под чутким руководством своего гэгэ впотьмах умудряется налететь на коврик и зацепиться за его немилосердно торчащий край. Отчаянно балансирует, делает три семенящих шажка, чтобы по итогу всё равно рухнуть в объятия кровати. Прямиком на расслабившегося Юньси.       — Спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию, — неловко пытается отшутиться Артур, но переливами звенящий звонкий смех Юньси только сильнее румянит его скулы смущением. Щёки Артура пылают, но темнота, ставшая причиной позорного падения, сейчас играет ему на руку. Интимным полумраком она окутывает, как одеялом, две фигуры, сплётшиеся в тесных объятиях, скрывает маленькие шалости, правит огрехи.       — Воистину мягкое приземление, — дразнит Юньси и смотрит на нависшего над ним юношу с совершенно необъяснимым чувством теплоты. — Я больше ни за что на свете не полечу под вашим пилотированием, капитан.       А сам ласково целует Артура в искусанные губы. Затягивает в глубокий поцелуй, попутно стягивая с плеч юноши помятую рубашку, а следом и футболку. Ненужные вещи в лучших традициях порнографического нуара белыми журавлями летят на пол, в то время как тонкие жилистые руки Юньси скользят по широкой спине партнёра. Мужчина обводит тёплыми ладонями влажную кожу на лопатках, змейкой вырисовывает путь от выступающих в изгибах косточек позвонков к напряжённой пояснице.       — Расслабься, — просит Юньси, а у самого от возбуждения и нервов, как у неопытного мальчишки, дрожит и сводит морскими узлами где-то глубоко внутри, там, где к впалому животу припадают чужие губы и клеймят, оставляя за собой дорожки преступной нежности.       — Говори себе это почаще, гэ, — тихо шепчет Артур и ловкими пальцами поддевает пряжку ремня на брюках мужчины. Колеблется, поднимает взгляд и смотрит вопросительно, из-под влажных прядей редкой чёрной чёлки. «Можно?» — робко вопрошают лукавые глаза, и Юньси, недовольно цокнув, накрывает руки нерешительного мальчишки своими. Помогает справиться с бряцающей застёжкой и мелкими пуговками на внутренней стороне пояса, не жалея тонкой дизайнерской работы. Артур поспешно стягивает с узких бёдер партнёра некогда идеально отглаженные брюки и тут же припадает к его чётко выраженным тазобедренным косточкам. Целует, ловко сминая под пальцами ткань фирменного белья, и спускается всё ниже — к медовым бёдрам, острым коленям и тонким, как обхват девичьего запястья, икрам.       — Как же ты прекрасен, — в забытьи сладкой неги шепчет Артур, языком миллиметр за миллиметром очерчивая солоноватую кожу на теле мужчины.       Юньси изнывает. Ему жарко, влажно и до мучительного тяжело справляться с собственными чувствами, захлестнувшими его томящееся в предвкушении тело, но он не спешит, терпеливо позволяя Артуру насладиться этой маленькой игрой в нежность.       Юньси мелко подрагивает и стыдливо закрывает ладонями лихорадочный румянец, тронувший его бледные скулы, когда Артур, бесцеремонно стягивает с себя джинсы и, протиснувшись коленом между чужих бёдер, подталкивает партнёра развести ноги чуть шире. Мужчина послушно выполняет чужие указания и покорно принимает трепетную заботу в виде ловко подсунутой под поясницу подушки.       Глаза напротив смотрят почти с щенячьим восторгом, когда Юньси, наплевав на жалкие остатки своих гордости и благовоспитанности, бесстыдно обхватывает торс Артура ногами, прижимаясь к его разгорячённому телу своим. Изгибается в пояснице, трётся пахом о рельефный живот юноши, в пылу вожделения совершенно не замечая того, как аккуратно подстриженные ногти оставляют на покатых крепких плечах партнёра едва различимые отпечатки полумесяцев. Однако Артур, вопреки собственному желанию и невербальному требованию Юньси, избавляться от мешающего им обоим нижнего белья не спешит. Мальчишка ведётся на чужие попытки стать ближе, подыгрывает, упираясь в ложбинку худосочной задницы Юньси своим крепко налившимся членом, но лишь провоцирует, увеличивая амплитуду похабного трения.       — Артур, — зовёт Юньси и беспомощно обвивает шею музыканта руками. Притягивает ближе и, жадно впиваясь в губы, выразительными стонами во влажный поцелуй просит о снисхождении.       И Артур от вида покорно стенающего Юньси окончательно теряет голову, срывается на хаотичный проигрыш неритмичных тактов.       И лишь позднее, когда у обоих едва ли будет хватать сил подняться, они, испачканные, но счастливые, будут вместе принимать контрастный душ. Вернее, будут стоять под чуть тёплыми струями воды в тесном сплетении разгорячённых тел и дарить друг другу ленивые ласки.       Они будут целоваться долго и со вкусом, пока нежная кожа губ не начнёт гореть алыми ссадинками. Тогда Юньси поможет Артуру уютно завернуться в большое махровое полотенце и отведёт его, крепко переплетая пальцы, в другую, гостевую, спальню. Там их встретят свежие, пахнущие грушевым кондиционером простыни и воздушное одеяло, которым Юньси заботливо накроет их едва ли не с головой.       Как большую мягкую игрушку обнимет Артур Юньси, уютно подсунув под его тонкие щиколотки свои ледяные, как арктический снег, ступни.       — Замёрз? — с беспокойством спросит Юньси и лишь теснее прижмёт к себе расслабленное тело юноши.       — Угу, совсем ледышка, — сонно пробормочет Артур, утыкаясь носом куда-то в зацелованный до бесстыдных следов изгиб шеи мужчины. — Тебе придётся немножко поработать моей личной печкой, гэ.       Но Юньси будет совсем не против исполнить маленькую прихоть своего мучителя. Прижимая чужие ладони к своей трепещущей груди, он невесомо поцелует юношу во влажные спутанные прядки, и только тогда осмелится сомкнуть свои потяжелевшие веки.       — Спокойной ночи, Артур, — прошепчет он, но ответ растворится в умиротворённой тишине безлунной ночи.       А потом беззвучие темноты медленно сменит наползающее на шторы утро. Несмелыми лучами ленивого солнца оно измажет щёки Юньси эфемерными красками тепла и света, запутается в его подрагивающих сном ресницах золотыми пылинками. На веках мужчины осядет тяжесть тягучей усталости, но Юньси пересилит себя и откроет поддёрнутые поволокой глаза. Невидящим взглядом осмотрит залитую солнечным светом комнату. Но даже тогда, когда очертания предметов сольются с реальностью, Юньси ещё потребуется немного времени, чтобы осознать холодную пустоту другой половины кровати.       Юньси проведёт онемевшей рукой по простыням лишь для того, чтобы убедиться, — Артура рядом нет. Остывшее постельное бельё услужливо напомнит Юньси о его непоправимом одиночестве, а издевательский клочок бумаги на подушке — о глупости взлелеянных ещё накануне случайных надежд.       «Одна лишь ночь, гэ», — аккуратным почерком будет выведено на листке скупое оправдание. И ударит оно сильнее, чем известие о приближающемся часе эшафота.       «Добро пожаловать в реальность», — радостно пропоют птицы за окном, и под их весёлое щебетание Юньси со стоном боли и отчаяния упадёт в холодное одиночество своей постели.