Сказка о жаровом змее

Вид матери живой и способной самостоятельно открыть окно заставил половину горы упасть с плеч Владомира. Другая же половина горы упала тогда, когда, расспросив слуг, он узнал, что, как Лесьяр и предполагал, с нею случился обычный солнечный удар. Теперь, разобравшись в произошедшем, на плечах Владомира от горы остались лишь камушки и желание пуще прежнего отыграться на своём отчиме за его жестокое письмо и всё то горе, которое он зазря пережёвывал в себе более недели. Вот только Владомир не сразу заметил, что в имении творилось что-то странное, и его матушка была тут совсем ни при чём. Здесь, у моря, погода до сих пор стояла жаркая, в то время как в Лихолесье ночами уже начинало холодать. Однако несмотря на хорошую погоду в огромном имении было удивительно тихо. Не то чтобы раньше до Владомира тут было кому какое дело: он посещал имение лишь по необходимости, ибо положение семьи обязывало придерживаться каких-никаких, но правил, а правила предполагали, что семья хотя бы время от времени обязана собираться под одною крышей. И вот Владомир ждал, что в доме, где всё идёт строго по распорядку, с первыми петухами его насильно поднимут с постели – а никто не пришёл его будить; ждал, что к полудню его позовут на обед – а обеда не состоялось. В доме, где его всегда попрекали за каждый шаг не в ту сторону, сейчас его даже за перелезание через заборы и отвлекание слуг от работы отчего-то решили не наказывать... Все были тише воды ниже травы. Слуги ходили по струнке, кидали друг на друга многозначительные взгляды, понять смысл которых Владомиру не удавалось, и будто бы сторонились его, а на расспросы о матушке и причинах сего поведения ответ их был вкупе таков: «Да… в порядке всё с матушкой твоей, не переживай, с кем удар ни случается! Это ещё ничего: вот когда она тобой тяжела была, тогда у неё однажды такой удар сделался! – и то оправилась!.. Ай, ладно, что ж старое поминать… Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! А теперь ступай себе, ступай… дела не ждут! В другой раз поговорим, в другой раз. Но, ради всего святого, Владомирушка, не суйся в южный терем!» Слуги всегда были разговорчивы с Владомиром, и теперь такие скованные речи наводили того на странные мысли, а потому конечно же ему непременно понадобилось навестить запрещённое слугами место. И в одночасье он уже стоял перед высокими белыми стенами южного терема. Южный терем представлял собою именно то, что и его название: самый южный терем во всем имении. Находился он не совсем внутри двора, а одной стеной выходил прямо на городскую площадь, оттого и предназначался для деловых приёмов и работы. И чтобы точно никто из гостей не перепутал ворота, над ними красовались резные буквы, гласившие «Устинское». Устинское было названием имения, названным так по прозванию дедушки Владомира по материнской линии, и так же оно называлось и теперь несмотря на то, что отчим Владомира в своё время посвятил уйму времени тому, чтобы доказать, что его род знатнее жениного и таким образом дать своё имя имению и своё отчество – сыну. Но ничего у него не вышло, и вот сын его отчества не носил, а прозывался по матери, как, собственно, и старший ребёнок, а имение переименовано не было, и на южной стене красовались выцветшие от времени буквы «Устинское», которые теперь были у Владомира перед самым носом, освещённые жарким полуденным солнцем. Но кроме этих букв всё в фасаде было великолепно, и своими разноуровневыми башнями и длинными высокими переходами южный терем напоминал огромный горный хребет с кучею пещер. Владомир и так особо отчий дом не любил, а южный терем особенно: всё в этих стенах так и было будто бы пропитано белгородским торгашеством и чванством, когда каждая деталь убранства палат кричала, мол: «Посмотрите! Посмотрите! Тут живёт богатый боярин! Знатное лицо в царстве-государстве! Личный помощник самого царя с царицею! Так что дважды подумайте, прежде чем такому человеку в его доме сказать хоть слово поперёк!» – ну, так думалось Владомиру, и потому в детстве самые свои отчаянные козни он творил именно здесь. Чего он только ни вытворял! И подвешивал вёдра с помоями над дверьми, в которые вскорости должны были явиться знатные гости, и тайно стаскивал с рабочего стола придворных приказчиков парочку каких-либо важных на взгляд Владомира грамот, важность которых нетрудно было определить по особенной красоте их бумаги, и распихивал сырые яйца по углам, дабы по прошествии недели тухлый их запах делал нахождение в южном тереме невыносимым – и много ещё какие вещи он вытворял, всего не перечесть! Однако с тех пор, как Владомир перебрался в Зеленоборскую общину, в нём зародилось нечто похожее на зачатки благоразумия. То ли эти изменения произошли в силу взросления, то ли в силу трудов Лесьяра, – не суть – но зачатки эти угомонили в нём желание творить откровенное пакостничество, и их перепалки с отчимом стали скорее словесными потасовками. Тем не менее сегодня ситуация была особо острая, а стены южного терема хранили множество таких вот незамысловатых, но горестно-приятных мстительной душонке Владомира воспоминаний, будто бы призывая его воскресить в памяти старые «добрые» деньки. Владомир хмыкнул и почесал репу, раздумывая, как бы ему использовать ныне полученные сведения себе во благо. И тут он краем глаза заметил светловолосую голову в шапке из парчи песочного цвета. В руках мальчик нёс тяжёлую стопку книг, отчего туловище его откинулось назад, будто лебединая шея, и направлялся от как раз к южному терему, но к задним его воротам. Беззвучной походкой, будто хищник, Владомир проследовал за ним… Не прошло и половины дня, а всё имение стояло на ушах! И в то время, как имение стояло на ушах, Владомир стоял в приёмной южного терема на коленях, и колени его болели оттого, что его несколько раз уже ударили под них с обратной стороны, дабы склонить наземь перед человеком, перед которым он склоняться и падать на колени ни за что не собирался. А потому после каждого удара молодой человек упрямо вставал, в упрямстве своём находя силы противиться державшему его главе стражи имения, который, собственно, его под колени и бил и склонял его голову вниз, дабы Влад не смел поднимать даже глаз. Но если не брать это в расчёт, то Владомир был очень даже доволен. Улыбка не сползала с его лица, а чёрные глаза горели. – СКОТИНА ТЫ! ГРЯЗНЫЙ ВЫБЛЯДОК! ГДЕ ТЫ ЗАПРЯТАЛ МОЕГО СЫНА?! ОТВЕЧАЙ! – в диком гневе плевал на него слюной Тихомир Вячеславович и, видя, что его гнев пасынку словно мёд, распалялся ещё пуще, то и дело кивая главе своей стражи. Теперь помимо коленей Владомир получал удары под дых. Но ни кашель, ни нехватка воздуха никак не стирали эту злую улыбку с его лица. Однако тут в приёмную влетел запыхавшийся стражник. – Нашёлся! Нашёлся Звенислав Милорадович! В башне в восточном крыле! Владомир пробубнил: – Ну и хуёво же ты прячешься… до вечера ж ещё долго, тц. Слов его никто не расслышал, но вот цыканье прозвучало неразумно громко. Тихомир Вячеславович, не сбавляя голоса, приказал, обращаясь к вошедшему стражнику: – ОТВЕДИТЕ ЗВЕНИСЛАВА МИЛОРАДОВИЧА В ЕГО ПОКОИ! – и тут же снова обратил взор горящих ненавистью глаз на Владомира, который несмотря на слишком уж спорое завершение его пакости тем не менее оставался собою очень доволен. Сдув с лица лезшие ему в глаза прядки смоляных волос, он с усмешкой глядя в глаза отчиму процедил: – Понравилось? Будешь теперь знать, как меня матерью пугать… В этот миг какой-то служка, стуча каблуками сапог по наложенному каменному полу, остановился на пороге и, поклонившись, с круглыми от страха глазами расторопно проговорил: – Тихомир Вячеславович, встреча… уже время… внизу ждут… боярин АА и боярин ББ с женою… Улыбка на лице Владомира сделалась ещё шире. Ну отчим у него сегодня попляшет! Ох он ему жизнь сегодня и попортит! Ведь сегодня у своего милого и сговорчивого младшего братца Славушки, который спешил в южный терем на занятия с нанятым ему учителем, Владомир выяснил, что у отчима возникли кое-какие разногласия с боярами и даже самой царицей, отчего тот теперь что ни день, то устраивал здесь то заседания, то встречи. Суть встреч Владомиру была не столь важна, сколь важно было придумать, как бы ему этим воспользоваться, и, глядя в ясные голубые глаза мальчика, смотревшие старшему брату в рот от того, что тот просто соизволил впервые за долгие годы по собственной воле с ним заговорить, Влад не смог не поддаться соблазну. Этот глупец согласился спрятаться сам, даже уговаривать не пришлось. Вот только в силу возраста мальчик не мог понять, во что именно его втягивал его старший брат. Улыбка Владомира теперь окончательно вывела Тихомира Вячеславовича из себя: лицо его было красным как раскалённое жерло печи, костяшки сжатых в кулаки рук побелели, а на лбу вспухли вены. Владомир и правда подумал, что сейчас получит удар ногой по лицу, но Тихомир Вячеславович остановился, глядя на изворачивавшегося под ногами как змея пасынка, не желавшего ни гнуть коленей, ни склонять головы, и приказал главе стражи: – Убедись, что он всю следующую неделю с кровати не встанет, – процедил он сквозь зубы. – Кости не ломать, шрамы не оставлять, но всё остальное – в обязательном порядке, – и уж было развернулся, чтобы выйти прочь, но Владомир присвистнул ему в спину, как собаке. Тихомир Вячеславович обернулся на свист упоённого победой Владомира, которого никакие наказания явно не испугали, и вдруг в этот миг ответная злорадная ухмылка сверкнула на лице мужчины. – Свисти-свисти, сколько твоей душе угодно, – удивительно спокойно промолвил он, чуть ли не шипя. – Хоть до смерти обсвистись. Я хотел было с тобой по-хорошему, но, видать, не судьба. – По-хорошему?! Ты-то?! Ха-ха-ха-ха-ха! – громко рассмеялся Владомир. Но его отчим по-прежнему более не поддавался его подстрекательству, злорадная ухмылка всё ещё сияла на его лице, и что-то поджалось внутри Владомира. Мышцы, напряженно державшие улыбку на его лице, теперь подвели его и дрогнули, заставив улыбку искривиться, в то время как ухмылка Тихомира Вячеславовича наоборот перерастала в улыбку и расцветала пуще прежнего. Плохое предчувствие последнее время и без того посещало Владомира с незавидной частотой, и теперь, когда он глядел на это премерзкое и чем-то довольное лицо своего отчима, его чуйка готовила его к плохому. – Именно. Я чуть не позабыл, но, благодарствую, что напомнил. У меня для тебя есть прекрасные новости: с этого дня ты возвращаешься жить в Белгород. Владомир замер, и лицо его стало белее белых белгородских стен. Глава стражи, державший его, тут же воспользовался его заминкой, и, получив очередной удар под колени, Владомир с громким глухим стуком на них упал. Его голова оказалась насильно склонена вниз, а он даже не попытался этому воспротивиться. Он не верил своим ушам. – Нет… нет… – слетало с его губ, пока выражения лица сменялись одно другим со скоростью молнии, а Тихомир Вячеславович не без упоения наблюдал за тем, как глаза Владомира, в неверии опущенные вниз, перескакивали по цветастому мозаичному полу, но даже будучи опущенными они не могли спрятать весь ужас, мелькавший в них в этот миг. – Ты же ненавидишь заклинательство, так в чём дело? – напустил на себя мнимое удивление его отчим. – Неужто жизнь в Зеленоборской общине с ненавистными тебе заклинателями настолько пришлась Владомирушке по душе? – Ты этого не сделаешь… – сперва ошарашенно зашептал Владомир, но по мере его речи голос его становился громче, – ты врёшь! ты меня слишком ненавидишь и не вынесешь меня здесь… тем более за расторжение договора тебе придётся платить неустойку. Ещё не прошли десять лет! Ты не!.. – на последнем слове полный злости Владомир вновь вывернулся из рук стражника и поднял голову, сверкая чёрными глазами и готовясь кричать, но его тут же оборвали, насильно прижав к полу. – Именно. Я заплачу неустойку. И да, она выйдет мне троекратно дороже, нежели доплата за оставшийся твой год нахождения в Зеленоборской общине. Но если я предложу твоим главам разорвать договор и выплатить неустойку, как думаешь, что они выберут? В словах Тихомира Вячеславовича явственно слышалась издёвка, и Владомиру было нечем ответить на его вопрос. Он знал, что с точки зрения общины был лишь мёртвым грузом на её плечах, и если за мёртвый груз можно было получить деньги, то община бы непременно выбрала деньги, а не его. – Зачем это тебе? – тем не менее заорал Владомир, после такого поворота возвращая себе боевой дух. Пара рук, пригнувшая его к полу, не ожидала, что молодой человек резко вскочит, и Влад почувствовал, как его схватили ещё две пары, но и это не останавливало его от попыток встать с пола, брыкаясь и толкаясь. – В том, что я вернусь, тебе ни единой выгоды нет! Ты мог бы хоть запереть меня там навеки и жить себе тут припеваючи! С чего вдруг ты передумал?! – Я не собираюсь тебе ничего объяснять. Этот вопрос уже решён. – Я оттуда не уеду! Ни за что! – воспротивился Владомир, в конце концов извернувшись и выскользнув из удерживавших его рук. На полу, в том месте, где были его колени, остались кровавые пятна, но Владомиру всё было ни по чём. – Не припомню, чтобы тебя об этом спрашивал, – с прежним злорадно-напускным спокойствием отвечал ему Тихомир Вячеславович, не обратив ни малейшего внимания на красные пятна на полу и штанинах пасынка и недовольно глянув на стражу, выпустившую его из рук; в небольшой приёмной деваться было особо некуда, и Владомира быстро схватили вновь. – В следующем месяце пойдёшь в обучение куда пожелаешь, затем женишься. Я выпишу тебе имение. И чтоб ни слова больше про эту твою общину. Забудь о ней. – Ты не посмеешь! – О, ещё как посмею. – О, – передразнил его Владомир, – тогда и я посмею тебя ослушаться. Мне больше не девять лет, чтобы тупо следовать твоим указам! – Но сюда-то ты явился по моему письму, явился как миленький, – развёл руками Тихомир Вячеславович. – Твои главы настолько ценят не тебя, а мои деньги, что стоит мне им написать, как всё выйдет по-моему. Ты был туда продан, Владомир. Твоя община продажна, как продажная девка, не разбирающаяся в ценности монет, которые приносят её посетители, и уж скорее примет за большее горстку копеек, чем один золотник. – Бред… КАКОЙ БРЕД ТЫ НЕСЁШЬ! – взревел Влад. До сей поры Владомир никогда не задумывался, что для него на самом деле значила Зеленоборская община. Действительно, он был насильно туда отправлен и, по сути, насильно там удерживался до сих пор, дабы не имел доступа по собственной воле воротиться в родной дом. Вот только теперь по прошествии девяти лет проживания в Зеленоборской общине родное Устинское имение в глубине души Владомира перестало быть его родным домом. Он не чувствовал более связи с этой землёй; ни в мыслях, ни вслух он не называл это место домом в том понимании, которое человек имеет ввиду, говоря по возвращении: «Я дома». Владомир был здесь чужаком, и даже в той единственной горнице, где, он знал, его всегда ждали, где ещё остался последний корешок, связывающий его с этим местом, двери для него всякий час были заперты. Теперь вдруг перед Владомиром открылось, как была ему дорога зеленоборская земля с её дружными жителями, носившими на своих поясах мечи, с её протоптанными лесными дорожками, усыпанными сосновыми иголками, с её деревянными домами и пьянящим голову свежим воздухом, пахнущим мхом и хвоей. Это была земля, где он знал каждую корягу, каждый куст малины, каждый родник с покосившимися деревянными ступенями, ведущими к бьющей из земли ледяной воде. Голоса тех людей были родны его слуху, пение тех птиц он привык слушать каждый день, тем воздухом он привык дышать, та вода была ему вкусна. Душа Владомира болела за ту землю так же, будто, оскорбляя её, оскорбляли и его самого. И к тому же та земля была не просто землёй. Там жил Лесьяр… Лесьяр, которого он любил и которому та земля тоже была домом, вскормившим и воспитавшем его таким, каким он стал и каким Владомир его и любил. С его мягким голосом, с его тёплыми руками, с его большими булатными глазами, отдающими синевой в ясный день в глазах Владомира он был неким столпом, на котором та земля держалась. Допустить, что однажды этот человек вместе с землёй, на которой он живёт, исчезнет из его жизни, он не мог. Да не то что допустить… даже представить! – Ты… да что ты знаешь о Зеленоборской общине! – Владомир ничего не мог поделать с злостью от того, что кто-то посмел осквернить то, что ему дорого, и злоба его начала переливаться через край. – Как смеешь ты своим грязным ртом оскорблять её честное имя! – Ха! Честное имя?.. Но Владомир его слов и не слышал и кричал поверх них. – Да ты хоть знаешь сколько трудов вкладывают зеленоборские заклинатели, лишь бы община стояла на ногах?! Ты, белоручка, которая аки нежная девица только и делает, что ходит на ваши бессмысленные боярские заседания и переливает из пустого в порожнее, создавая вид бурной деятельности?! Твоя работа и гроша не стоит по сравнению с тем, что делают зеленоборские заклинатели! Ты-то своей головою в жизни рисковать не станешь ради кого-то кроме себя! Ты жизни не видал, сидя сиднем в широких тёплых палатах, всегда сытый, всегда одетый, всегда спящий на мягких постелях! Да ты!.. Все вы все! Ебаные трусы! – Владомир снова вырвался из державших его рук стражника и, сверкая глазами и выставив правую руку с вытянутым вперёд указательным пальцем, обвёл ею всех присутствовавших в палате людей. – Дивноморские отродья, которые сидели сиднем в то время, как зеленоборские заклинатели клали головы ради победы над кочевниками! Клали головы ради простых людей, богатых и бедных, чтобы больше не повторилось того, что случилось с матушкой и за что ты меня так ненавидишь! В это время ты и твои толстозадые боярушки-побратимушки и сотню заклинателей отказались посылать на войну! Знаете ли вы, сколько наших братьев и сестёр полегло там, в войне с кочевниками, лишь бы вы тут могли жить себе и в ус не дуть?! Ладно я был четырнадцатилетним пиздюком и в душе не чаял зачем мои друзья, мои братья и сёстры пошли класть свои головы! Но ты!.. Как смеешь ты не уважать проделанное ими дело! Ты знать не знаешь, каких лишений они претерпели ради того, чтобы ты больше не волновался, что кого-то из твоей семьи снова украдут! Живёшь богато, не подённой работой, чай, кормишься, и всё благодаря кому, а?! И теперь тебя зависть гложет!.. Вас всех гложет! Вас с вашими охуеть какими великими стрелицкими заклинателями, которые нихуя не показали себя в войне с кочевниками! – с надрывом орал Владомир и резко и глубоко вдохнул от нехватки воздуха. – ВЫ ПРОЕБАЛИСЬ! ПРОЕБАЛАСЬ ВСЯ СТРЕЛИЦКАЯ ОБЩИНА! ВЕСЬ БЕЛГОРОД! ВСЁ ДИВНОМОРЬЕ! И ТЕПЕРЬ ВАМ ОСТАЁТСЯ ТОЛЬКО ЗЕЛЕНЕТЬ ОТ ЗАВИСТИ К ОДНОЙ МАЛЕНЬКОЙ БОГАМИ ЗАБЫТОЙ ОБЩИНЕ, КОТОРАЯ, ТАК МНОГО ПОТЕРЯВ, СМОГЛА ОБРЕСТИ ПРИЗНАНИЕ, КОТОРОЕ ПО ПРАВУ ЗАСЛУЖИЛА!.. Пока Владомир орал, злорадная улыбка стёрлась с лица его отчима; ничто напускное более не могло скрыть гнева и презрения, с которыми он смотрел на орущего на чём свет стоит пасынка своими безжизненными бледными маленькими глазками, уже усыпанными со всех сторон морщинами человека, который много хмурится. Никакие годы жизни порознь не смогли примирить его к самому существованию Владомира в его семье. Тихомир Вячеславович и не скрывал этого. Всею душой он не выносил пасынка, хотя и мог бы, если бы тот был разумнее и умел держать свой рот на замке, а руки по швам. Но увы и ах тот не мог: чуть что становилось Владомиру не по нраву, всё его естество начинало бунтовать и не заканчивало до тех пор, пока он не получал желаемого. Избалованность и сумасбродство Тихомир Вячеславович не выносил во всех людях, но во Владомире, в котором, по его мнению, эти качества вовремя не были пресечены матерью, более всего. – Ты, пустоголовая бестолочь! Перестань разевать рот в вопросах, в которых ни хрена не смыслишь! – Не смыслю?! А ты у нас смыслишь! Ну так поясни мне, пустоголовой бестолочи! Глядишь, поумнею! – Уж скорее реки потекут в другую сторону, чем ты поумнеешь! Есть люди, в которых глупость неискоренима, и ты, упёртый баран, тому яркое свидетельство! Спорить с тобой бессмысленно, и уж тем более что толку объяснять тебе, что война с кочевниками была редкостной глупостью, если ты свято уверовал в её благую цель! – Редкостной глупостью?! Как смеешь ты, которому должно ненавидеть кочевников хотя бы за то, что они сделали с матушкой, говорить, что работа Зеленоборской общины не имела смысла! Да тебе язык оторвать мало за такие слова! Тихомир Вячеславович рассмеялся, глядя в горящие чёрные чужеземные глаза пасынка. – Какая красивая сказка! А Зеленоборская община здорово промыла тебе мозги! Это же вы теперь купаетесь в деньгах и лучах славы! Глупцы! Война, которая закончилась подписанием договора, по которому золото было выплачено проигравшей стороне, а не победителю! – Мы не проиграли! – А кто сказал, что я говорю о Зеленоборской общине? Деньги были выплачены кочевникам! Их всего-то подкупили! Ха-ха! Вот в такой войне полегли твои наречённые братья и сёстры, Владомирушка, – язвительность чувствовалась за версту, – в войне, которую все восприняли за чистую монету! За благородное дело! А то как же тогда вышло, что ваши главы так скоро погрязли в стяжательстве и гордыне? *стяжательство – корыстолюбие, стремление к наживе. – Что за бред ты несёшь?! Не тебе говорить о стяжательстве и гордыне, стоя одетым в парчи по ста рублей за аршин! В чужом глазу соринку видишь, а в своём бревна разглядеть не в состоянии! И уж тем более разглядеть не в состоянии того, что творилось на войне с кочевниками. Разве ты там был?! Раве ты своими глазами видел всё, что подаешь мне сейчас как чистую монету?! – Дурака учить, что мёртвого лечить! Чтоб ты знал: ни одна война с кочевниками ещё ни разу не останавливала тех от набегов. Ни одна. Более того, кочевники не дураки. Глупость считать их таковыми! У них целые сети во всех городах, они глубоко пустили корни в наши земли, и воровство сразу после войны пусть и утихло, но теперь их просто стало менее видимо глазу. И раз уж ты мне задаёшь такие любопытные вопросы, то и я их задам тебе: разве ты там был? Ты своими глазами видел, что война была именно с кочевниками, а не с кем другим? То-то и оно! А может раз так, то посмотрим на это с другой стороны: кому эта война была на руку? Только ли простому люду, которому скормили красивую сказку? – Ты сам тот ещё сказочник! – Владомир уже задыхался от крика, и капли пота стекали по его лицу. – Никто никогда в здравом уме не захотел бы этой войны, если был бы иной выход! Зеленоборская община поступила, как и должно общине заклинателей, отдав свои жизни ради защиты простых людей! – Как громко сказано, да как наивно! Сразу видно: ты ничего в жизни не смыслишь! Война всегда про передел власти и никогда не про «отсутствие иного выхода» и даже не про «должное» благородство! Но, разумеется, для спокойствия простых людей передел власти надобно обернуть в красивую обёртку, дабы все на это купились… Однако передел власти никогда не бывает на ровном месте! Уж вряд ли кто из вас задумывался отчего вы вдруг сделались настолько известны, если Зеленоборская община всегда была слаба. Так вот запомни: когда старой дряхлой суке вдруг подают жирную баранью кость под нос, стоит десять раз подумать, прежде чем её жрать! И помяни моё слово: Зеленоборская община падёт, и падёт очень скоро, напоровшись на вилы, которые получила в подарок с этой войны. А я не хочу заставлять твою мать тревожиться оттого, что ты будешь в это время в самом сердце событий! – Я не верю тебе! Не верю ни единому слову! Ты просто мстишь мне! Тебе мало того, что ты разлучил меня с матерью! Мало того, что превращал мою жизнь в каторгу в угоду собственным страхам!.. – но тут Владомир кое о чём догадался, проявив невиданную смекалку при своём-то взвинченном состоянии. На мгновение он замер, осенённый, прежде чем озвучить свою догадку вслух. – Так ты этот же бред царице и ходил рассказывать? – и по вытянувшемуся лицу своего отчима Владомир сразу понял, что попал в точку. – Так ты… Ёбаная ты мразь! Так вот почему при мне все слуги в пол смотрят! Так ты оказывается ходил и умолял царицу послушать тебя… и с собой в довесок даже взял больную матушку! В жару! И всё ради своего великовесного мнения о войне с кочевниками не погнушался подорвать здоровье собственной жены! – Владомир резко двинулся в сторону отчима; глаза его горели такой лютой злобой, что мужчина невольно сделал шаг назад, однако стража тут же схватила Владомира и оттащила того назад, в который раз осадив на пол, но тот продолжал в ненависти изрыгать слова. – Ты мнительный, душный боярушка, которому во всём чудится заговор! Ты мразь, которых ещё поискать надо! Как же ты жалок! – ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ! – Тихомир Вячеславович поднял глаза на главу стражи, едва удерживавшего Владомира, и тем же гневным рёвом приказал. – УВЕСТИ ЕГО, НАКАЗАТЬ И ЗАПЕРЕТЬ! И ЧТОБЫ ГЛАЗ С НЕГО НЕ СПУСКАЛИ! – и затем снова обратился к Владомиру, подойдя к тому вплотную, пока стражники заламывали ему руки. – А ТЫ – НИ ШАГУ ЗА ПОРОГ ИМЕНИЯ! Всё ещё стоя на пороге, служка после всех услышанных им речей с уже ещё более круглыми глазами, чем изначально у него имелись, решился повторить: – Тихомир Вячеславович, встреча… боярин АА и боярин ББ… с женою… – Я ПОМНЮ! – заорал на него Тихомир Вячеславович, правда всё так же стоя вплотную к яростно вырывавшемуся из рук стражников Владомиру и не сводя с того глаз. Злобно ухмыльнувшись, Владомир плюнул отчиму в лицо.