Сказка о жаровом змее

Не успели тяжёлые каменные двери за Лесьяром закрыться, как Владомир, наплевав на все приличия – на раздумья о таких мелочах времени у него не было! – рванул за ним. Молодой человек мигом очутился по ту сторону главного зала и оглянулся в поисках знакомой спины. Эта спина отыскалась уже на другом конце передней, ведущей из главных палат… Это ж где видано, чтобы человек так быстро ходил! Однако не успел Владомир глазом моргнуть, как Лесьяр и вовсе скрылся за поворотом… Тут же Влад бросился ему вдогонку, громко стуча каблуками по налощенному полу. – Лесьяр! – оглушительный эхом разнеслось под пёстрыми сводами передней, перекричав собою даже до сих пор не утихнувший грачиный гвалт. – Лесьяр, постой! Владомир успел выбежать из передней в сени, и наконец-то знакомая спина снова вернулась в поле его зрения. Но Лесьяр, казалось, был глух к его крикам: он не только не обернулся на его голос, но даже не замедлил шага. Такое его поведение вытащило из Владомира уже полузабытые воспоминания о кошмаре, который с ним случился, когда в детстве маленький Влад нечаянно потревожил лешего. Теперь же вместо леса их окружали дворцовые палаты, только одно осталось неизменным: он вновь и вновь видел перед собой лишь удаляющуюся спину Лесьяра, который несмотря на громкий голос Владомира будто бы не мог расслышать его крика… Сердце неприятно кольнуло в груди: в том сне маленький Влад так и не догнал Лесьяра. Однако взрослый Влад спешно взял себя в руки – не то было время, чтобы раскисать; сейчас это был не сон: это был настоящий он и настоящий Лесьяр, которого Владомир очень даже мог догнать. Осознав, что слышать его просьбу никто не собирался, Владомир ускорился. Наконец-то догнав Лесьяра, который уже успел перешагнуть порог сеней, и преградив ему руками дальнейшую дорогу, он взмолился: – Лесьяр! Лесь, постой! Давай поговорим! – О чём? В чём ещё ты собрался меня обмануть? – сухо обронил Лесьяр, даже не удостоив Владомира и взглядом; не обращая внимания на преградившие ему путь руки, он просто продолжил идти вперёд и вышел через сени к крыльцу. – Я не со зла!.. – тут же стал оправдываться Влад, но живо был прерван. – Не со зла? Волки овец тоже не со зла едят, но разве от этого овцам легче живётся? – так же сухо сказав это, Лесьяр стал спускаться вниз по ступеням и двинулся по переходу к следующим палатам той же дорогой, какой и попал сюда. Если ещё недавно в голосе Лесьяра, отчитавшего Влада за то, что тот по какому-то наваждению открыл дверь в чулан, слышалась искренняя забота и желание отчитать за проступок, то сейчас веяло холодом. Голос был безразличным; хотя вроде бы это был вопрос, но казалось, что бы ни ответил Владомир, Лесьяр своего мнения менять не собирался. Пока Лесьяр продолжал как пущенное с горы колесо несмотря на преграждающие ему путь руки напролом катить вперёд, Владомиру было всё никак не собраться с мыслями и не подобрать хоть каких-то слов, чтобы объясниться перед Лесьяром. Глядя на него, казалось, будто бы здесь и вовсе не было никакого Владомира и разговоры Лесьяр вёл либо сам с собою, либо с одиноко проходящими мимо них стрелицкими людьми. А наблюдавшие эту картину стражники и прочие теперь редко встречавшиеся во дворце стрелицкие люди в недоумении лишь провожали их взглядами, молча расходясь по своим делам. Если бы у Лесьяра с Владомиром нашлось время и желание задуматься над тем, почему Стрелицкий дворец, ещё недавно полнящийся любопытными, вдруг опустел, то невелика была мудрость догадаться, что за сегодняшние события по шапке уже успели получить все, и потому в общине сделалось тихо… тишину нарушали одни лишь грачи да они сами. Но так как ни Лесьяр, ни Владомир не были местными, чтобы прикрикнуть на них соблюдать правила, а приказов сверху о каких-либо гостях в Стрелицком дворце не поступало, то свидетели их перепалки лишь расходились в стороны, пропуская обоих вперёд. Ей богу, как у себя дома! – Никакой я не волк, а ты уж не овца тем более! – отвечал Владомир Лесьяру. – Я правда не хотел тебя обманывать! Я… я просто сглупил! – брови Владомира в раскаянии домиком сошлись над переносицей, но никому здесь не было дела до его раскаяния. – Ну разве ты меня не знаешь? Я же всегда таким был, но я… Прости меня! Пожалуйста! – За что я должен тебя простить? За то, что ты, притворившись больным, притащил меня сюда? Или за то, что просил меня участвовать в соревнованиях, зная, что твоего коня здесь и в помине не было? – Про коня я не знал! О нём мне самому стало известно лишь тогда, когда мы уже записались как дружина на соревнования! Я как раз за тем и отлучался тогда! – Да, конечно, – говорил Лесьяр не повышая голоса, однако каждое его слово ножом резало по сердцу Владомира… уж лучше бы он накричал! – Поэтому ты такой довольный вышел. Решил меня подольше подержать рядом, как псину на поводке? Самое ужасное в речи Лесьяра было то, что с его языка слетали язвительно-ледяные слова, но слетали таким образом, что в голосе не проскальзывало и тени язвительности. Если не вникать в смысл слов, а опирать своё мнение целиком и полностью лишь на звучании, которым эти слова говорились, то у постороннего человека сложилось бы впечатление, будто слова Лесьяра были само собой разумеющимися и всем известными истинами, а не скрытыми упрёками. Однако хотя Владомир посторонним Лесьяру не был, тем не менее ему было впервой слышать, как тот таким образом… – да вообще каким-либо образом! – злоязычит в его сторону. – Нет! Конечно, нет! Лесьяр, ну постой же ты! Я же хотел как лучше… И на этот раз Лесьяр действительно остановился, да так неожиданно, что Владомир сам остановиться не успел и на всём ходу влетел в него. Схватившись за плечи Лесьяра, он устоял на своих двоих. – Лучше? Кому? Тебе? – раздалось совсем рядом с его ухом: голос был ледяной, ледяной как зимняя стужа. Руки Владомира тут же оторвались от чужих плеч; он обогнул Лесьяра и встал перед ним, ища его взгляда, и едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Они так и стояли посреди перехода, обдуваемые всеми ветрами; сегодня впервые за всё зимнее время солнце стало по-весеннему тёплым: его золотые лучи несмотря на холодный ветер приятно грели щёки, а пение капелей несмотря на карканье грачей радовало слух; прямо под переходом в первых лужах уже купались снегири… От самого синего неба и до самой сырой земли чувствовался дух весны, однако от Лесьяра веяло ничем иным, как именно зимней стужей, и не спасали от этой стужи ни его золотые волосы, ни одинокие золотые веснушки на его лбу и переносице. Владомир глядел на него во все глаза, а Лесьяр даже не поднимал на него глаз. Глядя на дело своих рук, все возможные муки совести вдруг тесно сплелись с плохим предчувствием у Влада в груди, а сердце под своей тяжестью рухнуло в пятки. Острое ощущение непоправимой беды окончательно сбило всю его напыщенную спесь. Он растерялся. Вот Лесьяр вроде бы стоял перед ним – протяни руку и ты дотронешься до него, – но Владомир уже чувствовал, как потерял его. Всё то, что он так долго пытался растопить, сделалось льдом за один миг; всё его терпеливое ожидание Лесьяра оказалось насмарку из-за одного-единственного промаха… – Лесьяр, я же объяснял, я хотел… – И я объяснял. Хрен с этими соревнованиями. Хрен с тем, что ты притворился больным, – Лесьяр на миг промедлил прежде, чем продолжить, и в этот миг наконец-то поднял глаза на Владомира, будто бы нарочно своим безразличным взглядом давя на совесть своего и без того уже посовестившегося друга. – Но я просил тебя не лезть в это, – продолжил Лесьяр. – Не мстить за меня. Может твой отчим и мудак, но теперь я понимаю, что он по крайней мере пытался вытащить тебя из болота, которое к добру не приведёт. При упоминании отчима Владомир неосознанно нахмурил брови; его заворотило вдруг услышать, как Лесьяр вставал на сторону так ненавистного ему человека. Молодой человек тяжело вздохнул: казалось, Лесьяр намеренно давил на его больное место, и в душе Владомира поневоле начала подниматься волна негодования. – И что мне теперь, всё бросить? Я не могу! Ты сам же говорил мне вернуться и быть старейшиной. Почему? Потому что долг! Ты сам мне говорил, а сам просишь отказаться от того, частью чего я давно являюсь и что для меня важно! – хотя он чувствовал, как его горячность снова брала над ним верх, однако раз уж решил раскрыть перед Лесьяром свои карты, то раскрывать надо было до конца, и покуда он их раскрывал, то горячился всё сильнее и сильнее. – Да, мне важно убить тех, кто посмел притронуться к тебе! Важно, чтобы больше такого не повторилось! Важно очистить твоё имя! Я же такой же, как ты! Да, да! Почему же ты намедни пошёл к моему отчиму сразу после того, как у меня случился приступ? – уже с пеной у рта стал вопрошать Владомир, но тут же ответил сам. – Да, Дарён мне сказал! Почему? Потому что не мог видеть, как он обращается со мной, верно? Верно! – снова ответил он вместо Лесьяра, размахивая руками. – А представь теперь с моей стороны: тебя у меня отняли на три мать его с половиной года! Три с половиной! Тебя не стало! У меня отняли самого дорогого человека! Так почему ты можешь идти разбираться с моим отчимом, а я с этим уёбком Емельяном – нет? Как ты не понимаешь! Лесьяр никак не отвечал на его слова ни взглядом, ни словом. Он стал как камень, и какие бы слова ни подбирал Владомир, как бы ни объяснялся – всё шло будто бы мимо его ушей. Пока горящие глаза Влада бегали от одного серого глаза к другому, взгляд Лесьяра оставался ровным и холодным, и Владомир уж не знал, что предпринять ещё, чтобы быть услышанным. Немного выпустив пар, он перевёл дыхание и уже спокойнее продолжил: – Лесьяр! Мне это важно! У меня есть возможность, силы и желание хоть где-то, хоть в чём-то тебе помочь! Ты всегда защищал меня и оберегал, и это то, чем я могу тебе отплатить! – Я не просил тебя мне платить. Никогда. Если ты уж так жаждешь расплатиться, то вот: перестань туда лезть. Выйди из этого заговора и пусть они сами разбираются. – Не могу. – Выйди. – Не могу! – Тогда мне не о чем с тобой разговаривать. Лесьяр развернулся, обогнул Владомира и пошёл вперёд. Владомир всполошился: – Нет! И вот куда ты пойдёшь? – По делам. На Владомира стало накатывать отчаяние. Лесьяр отказывался его слышать! Он хвостом увязался за Лесьяром, ни на шаг не отставая, и, когда тот уже вошёл через сени в следующие палаты, вновь нагнал его. – Стой! Стой! Давай тогда по-другому! – схватив Лесьяра за плечи, Влад развернул его к себе. – Ты же не знаешь моих сил, не видел меня толком в бою, и потому у тебя нет никаких оснований полагать, что я попаду в беду, ввязавшись в эту затею… так что давай поступим так: мы сразимся. Если ты побеждаешь – я отступаю и делаем по-твоему, если побеждаю я – по-моему! Лесьяр вновь неохотно поднял на него глаза. – Нет. Бессмысленно. Ты не победишь, – сказал он, как отрезал, однако пыл Владомира это не могло уже остудить – он стал настаивать. – Не узнаешь, пока не попробуешь! В ответ на это Лесьяр вдруг язвительно усмехнулся, равнодушно смерив Владомира взглядом. – У тебя дай бог наскребётся три года опыта, у меня же – почти вся жизнь. – Но это не значит, что я не смогу победить! Один раз, до первого победителя. Раз ты такой сильный, тебе же это раз плюнуть. Делов-то! Да и тем более если ты так уверен в своей победе, то это твоя возможность остановить меня! Если ты действительно искренне хочешь меня остановить, то я послушаю тебя, но только тогда, когда твой меч окажется… у моего сердца!.. Владомир аж запыхался, пока скороговоркою барабанил эти слова, позволяя вылетать с языка первому, что приходило в голову... А так как сердце его сейчас жуть как болело, то и с языка слетело именно оно. Однако не успел он произнести последнее слово, как Лесьяр вытянул вперёд руку и в ней за пару мгновений собрался меч, острое лезвие которого резко устремилось в сторону груди Владомира и остановилось прямо у его сердца… ещё буквально вершок* и!.. *вершок – старорусская единица длины; величина, равная длине двух верхних фаланг указательного пальца или ширине сомкнутых вместе указательного, среднего и безымянного пальцев (около 4,5 см) – часто вершок не обозначает конкретное расстояние, а используется для описания очень малых величин в виде аллегорий, например, «на вершок от смерти». Владомир увернулся. Чудом. Он не ожидал такого от Лесьяра. Чёрные глаза, обычно спрятанные за завесой направленных вниз таких же чёрных ресниц, из-за чего делавших взгляд в обычное время томным и игривым, теперь стали как пять копеек от удивления, рот так и остался приоткрытым на полуслове, а брови взлетели высоко вверх. Лесьяр больше не сдвинулся с места; его глаза по-прежнему холодно смотрели на Владомира. Люди вокруг, из-за молниеносности произошедшего не сразу сообразившие, что стряслось, завидев в руках Лесьяра меч, с запозданием вскрикнули: – Эй, вы что творите! Но на их вскрики ни один из зачинщиков не обратил внимания. – Чего же ты стоишь? – снова замахнулся Лесьяр, заставив всё ещё потрясённого Владомира уворачиваться. – Доставай меч. Оказавшиеся волею судьбы рядом люди снова вскрикнули, но на этот раз не столько от меча, сколько от начавшего расползаться по палатам сперва полупрозрачного, похожего на звёздную пыль, а затем всё более и более походящего на густой туман змеиного колдовства. Оно появилось из ниоткуда и тонкими слепящими от солнечных лучей вихрями закружило по палатам, огибая опорные столбы и превращая воздух в серебряное молоко, сквозь которое было трудно что-либо разглядеть. Увернувшись ещё несколько раз, всё ещё находящийся под властью потрясения Владомир-таки достал из ножен свой меч и наполовину вслепую из-за колдовства с разворота отразил удар Лесьяра. Раздался пронзительный звон булата о булат. Натиск меча Лесьяра оказался сильнее, чем это выглядело со стороны: его и без того не самый лёгкий меч, который Владомир лично однажды имел возможность держать в руках, благодаря вложенному в него Лесьяром колдовству, казалось, весил несколько тысяч пудов*. *пуд – старорусская единица веса; чуть больше 16 кг. Едва выдержав натиск, Владомир шумно сглотнул. Он уж и сам не понимал, что делает, но определённо ему оставалось лишь хвататься за любую возможность что-либо предпринять. Почему? Да потому что помимо того, что Владомир был вспыльчивым, он ещё был и упёртым. А упорство иной раз требовало, как бы это странно ни звучало в отношении Владомира, сдержанности, которой он волей-неволей обучился за последние три с половиной года. Если он до сих пор сумел сдержаться во дворце Емельяна от того, чтобы не размозжить тому голову и не сплясать на его трупе под звуки сгорающих дворцовых перекрытий и предсмертные крики его приспешников… Влад сделал несколько тяжёлых вдохов и выдохов, успокаивая свою вспыльчивую голову. Сделанного не воротишь, однако всё ещё можно поправить, всё ещё можно поправить! Взяв себя в руки, он заглянул Лесьяру в глаза и промолвил: – Давай не здесь. Здесь нам негде будет развернуться.