Собирая осколки воедино

— Как ты теперь себя чувствуешь, Тессон? — спросила Воразун сидящего напротив неё воина-неразима. Они находились в личных покоях Воразун. Неразимы поселились в старом, заброшенном поселении на юге, неподалёку от джунглей. По крайней мере, им не приходилось заботиться о постройке новых домов: многие из старых протосских строений были ещё вполне пригодны для жилья. Впрочем, многие из неразимов и кхалаев были этим недовольны. Кхалаи — потому что неразимы поселились в домах их погибших друзей, а неразимы — потому что архитектура Айура заметно отличалась от шакурасской. Воразун, поселившись в кхалайском нексусе, тоже ощущала себя неуютно, но решила этого не показывать, чтобы помочь остальным неразимам адаптироваться. Теперь это был их дом, и им нужно было это принять. Сидевший перед ней неразим был живым доказательством того, как нелегко многим из них приходилось. Тессон повесил голову: — Лучше, пожалуй. В его голосе слышались стыд и сомнение. Это было вполне понятно, и Воразун не собиралась осуждать его за такие чувства. Тессон был молодым воином, потерявшим слишком многое за слишком короткий промежуток времени, и к тому же весьма ранимым. И Воразун, как матриарху неразимов, нужно было заботиться о нуждах своего народа. Неразимы были, пожалуй, самой чувствительной фракцией протоссов. Кхалаи полагались на дисциплину и кодекс чести, талдаримы — на суровость и жестокость своей натуры, чистильщики — на... то, что делало их уникальными, а вот неразимы опирались на свои чувства, пытаясь найти некий внутренний баланс. Воразун понимала, что практически никто из не-неразимов не понимал, насколько важно им внутреннее равновесие. Кхалаи обычно воспринимали неразимов как чудиков или даже своего рода наркоманов. Талдаримы даже не считали их равными себе. А чистильщики... Воразун даже не знала, что они по этому поводу думают. Они были машинами. И пусть она восхищалась тем, как Артанис сумел привлечь их на свою сторону, ей было неприятно видеть, как эти холодные машины ведут себя подобно живым протоссам. Неразимы очень высоко ценили жизнь. Но чистильщики даже не были живыми. Многим из её протоссов было трудно это осознать. Они шли к ней за советом, только вот и ей самой было нелегко принять решения Артаниса. Как она сможет вести свой народ, если даже не до конца верит в вымощенный иерархом путь? Но она предпочитала ни с кем не делиться этими сомнениями. Особенно с Артанисом. У иерарха было полно своих забот, вряд ли бы у него нашлось время ещё и подробно вникать в проблемы неразимов. А проблемы у них были. Причём серьёзные. Иногда Воразун задумывалась, как бы вышла из сложившейся ситуации её мать. Это была глупая мысль: нынешняя ситуация была совсем другой, и, пожалуй, заметно проще. Тогда кхалаи были готовы уничтожить любого встреченного неразима, и лишь один вершитель по имени Тассадар решил бросить вызов предрассудкам. Он пришёл к ним не как завоеватель, а как ученик. Она прекрасно помнила тот знаменательный день, когда тёмный прелат говорил с её матерью о ныне покойном вершителе...

***

Шакурас Незадолго до падения Тарсониса — И чем тебя так заинтересовал этот вершитель, Зератул? — спросила Разжагал, прежде чем отвернуться от светящейся сферы и взглянуть тому прямо в глаза. Тёмный прелат выпрямился. Как и все его братья и сёстры, Зератул следовал кодексу тёмных тамплиеров. Но далеко не каждый тамплиер следовал некоторым его частям с таким рвением. Взять хотя бы его плащ. Он был жутко поношенным, напоминая обычный кусок изодранной ткани, который было не к лицу носить кому-то ранга Зератула. Но всё было не так просто. Кхалаи, тамплиеры Айура, одевались в сияющую золотую броню. Эта броня была символом их дома, их наследия. Их истории. История эта была долгой и впечатляющей, полной множеством подвигов и побед. Однако у неразимов были своя история и свои традиции. И во многим они были связаны с их прошлым изгнанников. Они бежали с Айура, не имея ничего, кроме потрёпанной одежды на себе. И покрывающий плечи Зератула кусок ткани был как раз из того времени. Это был подарок лично матриарха. Непосвящённый увидел в нём просто кусок грязной ткани, но для Зератула носить его было великой честью. — Он отличается от других, — ответил тёмный прелат. Они с Разжагал были одни, и нужды изъясняться иносказательно у него не было. — Он так же непреклонен, как и остальные кхалаи, но в то же время я чувствую в нём что-то необычное. Некое смирение, которого раньше я не встречал. Он говорит вежливо, скрывает свою силу. Не для того, чтобы потом сокрушить собеседников, а чтобы проявить к ним уважение. Разжагал прищурила глаза, окидывая прелата взглядом. Она была, вероятно, старейшим из ныне живущих протоссов, но, хоть долгая и трудная жизнь и отразилась на её теле, силы в ней было ещё предостаточно. — Ты впечатлён этим кхалаем, — это был не вопрос. — Он — вершитель. Уже это подразумевает его опасность. Что бы мы ни думали о Конклаве, тамплиеры были и всегда будут крайне грозными врагами. Хотя в последнее время у них появились достойные соперники на этом поприще. Разжагал кивнула. Она знала, что имел в виду Зератул. Сами они лишь недавно впервые встретили жутких существ, зовущих себя зергами. Тёмные тамплиеры сумели одержать над ними несколько важных побед, но Разжагал и Зератул понимали, что основные их силы неразимам в одиночку не победить. — Но можем ли мы ему доверять? — спросила матриарх. Однако Зератул не дал ей удовлетворяющего ответа: — Я не могу ответить на этот вопрос. Но намерен найти ответ. Поэтому я собираюсь поговорить с этим вершителем. Лично. — Хмм. Храброе решение, мой старый ученик. Что заставляет тебя считать, что он тебя послушает? Он всё ещё вершитель. По долгу своей позиции он обязан прислушиваться лишь к мнению Конклава. — Потому что я в это верю, матриарх, — просто ответил Зератул. Разжагал вздохнула, повернулась и снова вперила взгляд в зелёную сферу. Тёмный прелат не тревожил её. Он знал, что она погружена в размышления. — Это не тот ответ, который я хотела бы услышать, Зератул. Но я понимаю, почему ты считаешь необходимым так поступить. Я лишь надеюсь, что всё сложится предвиденным образом, — с грустью проговорила она. Зератул уважительно склонил голову: — Не хочу уязвить тебя, матриарх, но я тоже надеюсь, что неправ. И что вся эта ситуация разрешится иначе. Разжагал издала короткий смешок: — А когда такое случалось, Зератул? Иди уже. Найди этого... как там его зовут? — Тассадар. Его зовут Тассадар. — Да, найди этого Тассадара, — кивнула Разжагал. — И узнай, вправду ли он непохож на своих собратьев. Помни, что последним тамплиером, решившим прислушаться к доводам разума, а не к Конклаву, был сам Адун. Кто знает, возможно, наконец-то появился протосс, достойный встать с ним вровень. Зератул удивлённо моргнул, но ничего не сказал. Он просто склонил голову и растворился в воздухе. Матриарх некоторое время смотрела на место, где он стоял, прежде чем перевести взгляд обратно на сияющую сферу. Её зелёный свет грел её кожу, помогал ощутить прилив сил. Протоссы питались светом, подобно как люди — едой. Некоторое время они могли прожить без него, но это было болезненно. Она помнила, как в юности Конклав бросил её в тюрьму за то, что она отвергла Кхалу, этот священный союз протоссов. Союз, позволяющий разделять мысли, эмоции и идеи. Но это не значило, что Кхала обеспечивала мир. Те, кто её отверг, видели в ней инструмент подчинения, способ уничтожить индивидуализм. Их назвали предателями и бросили гнить в тюремные камеры. Разжагал помнила свою камеру, в которую проникали лишь крохи солнечного света, не дававшие ей умереть от голода. Она ждала смерти, но великий Адун решил пощадить её, равно как и её братьев и сестёр. Она была, вероятно, единственным из ныне живущих протоссов, лично встречавшим Адуна. Свет был едой протоссов. Но свет бывал весьма разным. Зелёный свет сферы перед ней не насыщал её. Но без него её жизнь была бы невыносимой. — Можешь уже показаться, дитя, — проговорила она через какое-то время. Через пару секунд из тени рядом с ней появилась стройная фигура. Разжагал взглянула на юную протосску и ощутила укол грусти в груди. С каждым циклом её единственный ребёнок всё больше напоминал своего отца. Девушка-протосс даже не попыталась скрыть своего неодобрения: — Почему ты позволила ему уйти? — И тебе добрый день, Воразун, — ответила Разжагал, снова обращая взор к зелёной сфере. Она закрыла усталые глаза и позволила странному ощущению наполнить каждую клеточку её старого тела. — Тебе не стоит столько времени сидеть со сферой. Это вредно для здоровья, — заметила Воразун с искренним беспокойством в голосе. Разжагал хмыкнула: — Дитя моё, я слишком стара. Мои мускулы ноют, мои кости стали более хрупкими. Не знаю, почему мне была дарована столь долгая жизнь, но это скорее бремя, чем благословение. И я хочу хотя бы прожить остаток её без боли. — Ты говоришь так, словно умрёшь со дня на день, мама. Но доктора говорят, что для твоего возраста у тебя отличное здоровье. Ты можешь прожить ещё лет сто, если перестанешь травить себя этим наркотиком. Разжагал тяжело вздохнула, услышав последнюю фразу дочери, в которой звучал неприкрытый гнев. Да, свет бывал разным... и многие считали свет, на который смотрела Разжагал, одним из сильнейших наркотиков, известных неразимам. — Ещё сто лет? Предки меня упаси от такого! — пробормотала Разжагал. — Мама, ты говоришь так, словно уже лежишь на смертном одре. Ты поэтому позволила тёмному прелату встретиться с этим вершителем? Последнее слово Воразун произнесла так, словно это было ругательство. В детстве она слышала немало страшных историй о кхалаях, о том, как они охотились за неразимами, желая извести их под корень. Из всех кхалаев лишь легендарный Адун пользовался среди неразимов уважением. С чего бы этому... этому... Тассадару быть другим? — Твои учителя в последнее время слишком снисходительны к тебе, Воразун. Ты позволяешь гневу влиять на свои суждения. Ты никогда не встречала этого вершителя, но считаешь, что он ничем не отличается от тех, что охотились на нас в прошлом, — заметила матриарх, снова закрывая глаза. Как же всё-таки приятен был этот тёплый свет... Он позволял ей вспомнить, каково это — жить без боли. И, хоть её тело было старым, её разум не утратил остроты. — Не могу понять, почему ты так рискуешь благополучием нашего народа. Что, если этот вершитель ничуть не лучше остальных? Он командует мощным флотом, и его воины без колебаний уничтожат нас при первой возможности! Разум Воразун полыхал чистой яростью. Её мать снова вздохнула: — Позволять Калешу рассказывать тебе старые военные истории было явной ошибкой. Протоссы Айура могут быть разными. Да, они бывают жестокими и суровыми, но они также обладают огромной силой и несгибаемой волей. Все они заявляют, что превыше всего ставят честь, пусть и далеко не все поступают так на деле. Но те, кто действительно следуют пути чести — достойные и благородные личности. И потом, дочь моя, не забывай один важный факт. Воразун скрестила руки на груди, даже не пытаясь скрыть пренебрежение. — И что же это за факт? — осведомилась она с ехидцей в голосе. — Они — наши братья и сёстры. Пусть нас и разделяют световые года, по нашим венам бежит одна и та же кровь. — Кровь, которую тамплиеры с удовольствием проливали по приказу Конклава! — парировала Воразун. Разжагал снова вздохнула. Подобные сцены повторялись уже не раз. Она советовала дочери быть более снисходительной, а та в ответ называла её слишком доброй и всепрощающей. Воразун обладала крепкой волей и немалой внутренней силой, но в то же время была нетерпеливой и скорой на суждения. И если уж она принимала решение, убедить её в его неправильности было крайне непросто. Да, она очень походила на своего отца. — Тамплиеров интересует лишь их обожаемая Кхала. Мы для них всего лишь безумные еретики. Вряд ли даже ты станешь отрицать, что тамплиеры представляют огромную угрозу Шакурасу и нашему народу. Зачем позволять Зератулу идти на контакт? — в голосе Воразун слышались умоляющие нотки. — Мама, прошу тебя — наше главное преимущество в том, что никто не знает, что мы всё ещё существуем! Зератул рискует не только своей жизнью, но и жизнью каждого неразима на Шакурасе и за его пределами! — Ха-ха-ха-ха, — неожиданно рассмеялась Разжагал. — Не вижу ничего смешного, — прошипела Воразун. О, как же легко она выходила из себя. Молодость — чудесная пора... — Дитя моё, тамплиеры знают, что мы всё ещё существуем. Поверь мне, их власть предержащие никогда не переставали в это верить. То, что этот Тассадар нас разыскивает, служит тому подтверждением. Выходит, он либо знает о нашем существовании, либо как минимум подозревает. Он — вершитель, и значит, по определению не дурак. Если у него недобрые намерения, было бы глупо его игнорировать. Каждый, сумевший стать вершителем, олицетворяет собой острие военной мощи кхалаев. И если он и вправду представляет угрозу, Зератул знает, что делать. — Он убьёт вершителя? Мама, это безумие! Кхалаи никогда этого не допустят! Они бросят против нас всё, что у них есть! Их флот будет выслеживать нас, они придут сюда и уничтожат наш дом. От Шакураса ничего не останется, и ты сама это знаешь! — Дорогая моя, ты всё ещё молода, — сказала Разжагал, оборачиваясь. — Тебя учили лучшие умы, что есть на Шакурасе. Но, в отличие от меня, ты не сталкивалась лицом к лицу с войной, смертью и разрушением. Мне бы хотелось, чтобы ты и не столкнулась, но я чувствую в глубине своей души, что времена меняются. А значит, и нам самим нужно адаптироваться. Новая угроза, эти зерги... самим нам их не победить. У кхалаев больше сил и военного опыта. Только полные дураки будут отвергать возможность союза лишь потому, что мы застряли в прошлом. Слова Разжагал заставили Воразун разозлиться: — То есть ты считаешь меня дурой, потому что я не хочу изменений? Хочу, чтобы наш народ оставался таким, какой он есть? Чтобы он оставался в тени и дал остальным в галактике возможность самим разобраться друг с другом? Разжагал посмотрела ей в глаза, и Воразун ощутила пробежавший по спине холодок. Ответ матриарха был короток и хлёсток: — Да.

***

— Как ты теперь себя чувствуешь, Тессон? — спросила Воразун сидящего напротив неё воина-неразима. Тот повесил голову: — Лучше, пожалуй. В его голосе слышались стыд и сомнение. Это было вполне понятно: Тессон был молодым воином, потерявшим слишком многое за слишком короткий промежуток времени, и к тому же весьма ранимым. — Тессон, я ощущаю, что ты в этом сомневаешься. Прошу, не нужно испытывать гнев или стыд. Не скрывай свои чувства. В чём бы ни заключалась проблема, вместе её можно решить. Но для этого ты должен позволить мне тебе помочь. Она протянула руку и взяла его ладонь в свою, ощутив при этом всплеск удивления Тессона. И его вину. Он отвернул голову, чтобы она не могла посмотреть ему в глаза: — Я ощущаю себя потерянным. Лишившимся цели в жизни. Это небо, эта земля... они не говорят со мной. Она прекрасно понимала, что он имеет в виду. — Ты тоскуешь по Шакурасу, — это не было вопросом. Некоторое время оба они ничего не говорили. Потом неразим наконец кивнул. Воразун вздохнула и на секунду прикрыла глаза: — Я разделяю твою боль, Тессон. И знаю, что многие из наших братьев из сестёр тоже тоскуют по нему. Я не буду советовать тебе скрывать свою боль, ведь это значило бы предать то, что мы потеряли; то, чем пожертвовали, чтобы быть здесь. Она ощущала, что Тессон яростно спорит сам с собой. Он услышал именно то, что хотел услышать, но... — А как же другие? — спросил он. — Другие? — Тамплиеры, талдаримы, даже чистильщики. Что они подумают, увидев, как мы печалимся о своих потерях? 'Так вот чего боятся остальные,' — подумала Воразун. — Тессон, у других протоссов есть свои проблемы. Тебе и остальным не стоит переживать из-за того, что они могут о вас подумать. И не стоит держать боль и страхи в себе лишь из опаски того, что остальные могут счесть наш путь признаком слабости. Это было отчасти правдой. В отличие от тамплиеров, сдерживающих эмоции дисциплиной и честью, и талдаримов, действующих лишь из ярости и агрессии, неразимы признавали, что являются несовершенными существами из плоти и крови, совершающими немало ошибок. — Конечно, это непросто, Тессон. И не может быть просто. Остальные протоссы и не представляют, как глубока наша боль. Разве что тамплиеры, им ведь тоже доводилось терять родной мир. Только вот он, в отличие от нашего, не взорвался. Это было, пожалуй, слегка грубо, но Воразун помнила, как её покоробило шумное празднование по поводу возвращения Айура. Это было довольно бестактно по отношению к неразимам, ещё не до конца оправившимся от потери собственной планеты. — Тессон... — мягко произнесла она, — скажи остальным, что им не стоит прятать свои чувства. Ни перед друг другом, ни перед остальными. Я знаю, что иерарх это поймёт и при необходимости одёрнет остальных протоссов. Ну, по крайней мере она так полагала. Они уже много дней не встречалась с Артанисом. — Шакурас был нашим домом, — продолжила Воразун. — Айур станет нашим домом. Но для этого понадобится время. Нам, тем, кто помнит наш прежний дом, придётся труднее всего, но мы должны думать и о следующих поколениях. Мы будем направлять их, но также и рассказывать о том, как прекрасен был наш прежний дом. Не забывай, что мы заплатили высочайшую цену. Можешь представить, чтобы тамплиеры сделали то же самое? Опять же, слегка грубовато, но Воразун понимала глубину боли неразимов. И порой такие уколы в сторону других помогали притушить эту боль и придать сил. — Полагаю, можно и так посмотреть, — сказал Тессон, в чьём голосе всё ещё слышалась неуверенность. Но всё равно чувствовалось, что он сделал шаг в правильном направлении. Затем неразим наконец встал и повернулся к выходу. — Уже уходишь, Тессон? — спросила Воразун. — Приходится, меня ждут дела. Но... мы можем ещё поговорить на эту тему как-нибудь потом? Пожалуйста? — спросил он с умоляющими нотками в голосе. Глаза Воразун сверкнули мягким светом, и она наклонила голову: — Конечно. Что бы тебя ни тревожило, мы встретим эти страхи вместе. Тессон уважительно склонил голову и пошёл прочь. Когда он скрылся из виду, Воразун ощутила, как на неё нахлынули одновременно облегчение и усталость. Облегчение, потому что это был последний протосс, который хотел с ней сегодня поговорить. И усталость, потому что он был девятым. И все, кто приходил до него, испытывали схожую проблему: они все тосковали по Шакурасу и с трудом могли приспособиться к этому новому, и в то же время старому миру. Но Воразун не позволяла себе выказывать признаки слабости, пока Тессон не вышел из её покоев. Только тогда она откинулась назад, расслабилась и закрыла глаза. Бремя лидерства было тяжёлым. И, в отличие от Артаниса, её должность не была выборной. Она будет оставаться её долгом либо до того, как она больше не сможет возглавлять свой народ, либо до смерти. С учётом её семейного везения последнее куда вероятней. — Матриарх, кое-кто хочет с тобой поговорить, — неожиданно услышала она голос одного из своих советников. Мысленно застонав, она подняла ладони: — Скажи ему, чтобы зашёл завтра. Мне надо отдохнуть, день выдался нелёгким. — Она сказала, что это срочно. И что она не может прийти в другое время, — сказал советник. Воразун открыла в глаза и посмотрела на стоящую в дверном проёме фигуру неразима. Она? — Скажи ей, что она может запросить освобождение от завтрашних обязанностей и прийти сюда. Я лично за неё поручусь. Советник повернулся и что-то сказал стоявшей за его спиной женщине-протоссу. Выслушав её ответ, он снова повернулся к Воразун. — Она говорит, что слово матриарха ей не поможет. Дело в том, что она не неразим. Что-о-о? — Кто она? — наконец поинтересовалась Воразун. Но прежде чем советник успел ответить, протосска проскользнула в комнату Воразун мимо него, воспользовавшись своим худощавым телосложением. Её золотая броня заблестела в окружающем свете, смотреть на неё было почти больно. Но Воразун сразу же узнала стоящую перед ней тамплиерку: — Селендис? Вершитель склонила голову. Это был знак уважения, но всё равно выглядела она так, будто ей было крайне неуютно здесь находиться. — Матриарх Воразун, я надеялась, что ты сможешь помочь мне... советом.

***

Когда Тессон вышел из покоев матриарха, его взгляду предстало зрелище, крайне противное его натуре. Воительница, желавшая поговорить с матриархом, и при этом не неразимка. Это была кхалайка. Пусть даже Тессон не интересовался ближайшим окружением Артаниса, он сразу узнал вершителя Селендис. Когда он прошёл мимо неё, вершитель взглянула ему вслед и нахмурилась. — Было бы приятно услышать приветствие, воин, — буркнула она. Тессон остановился. Сжав ладони в кулаки, он оглянулся через плечо: — Приношу извинения, вершитель. Я тебя не заметил, — соврал он. Теперь ему просто хотелось уйти отсюда как можно скорее. Даже в новом доме ему и его народу нельзя было побыть наедине! А дальше что, сюда начнут приходить ещё и чистильщики с талдаримами? Эта мысль заставила Тессона содрогнуться от гнева. — Неразимы и дисциплина, — услышал он бормотание Селендис, — вот уж несовместимые понятия. Тессон ощутил холодную ярость. Его наруч-клинок начал светиться, и он едва не активировал его, но усилием воли сумел себя сдержать. Не здесь. Не сейчас. И потом, против вершителя ему не выстоять. Ему привычно атаковать из теней, и к тому же, к его бессильной злости, напади он сейчас на вершителя, и его собратья помогут не ему, а ей. Он рассказал Воразун о своём страхе, о своей печали. Но он не рассказал ей всего. Он не рассказал ей о своей ненависти. Даже сейчас он ощущал, как она грызёт его изнутри. Тессон пытался контролировать её или хотя бы игнорировать, но она становилась всё сильнее. И при виде Селендис он снова вспомнил, что его народ всё потерял, в то время как кхалаи всё себе вернули. Это было несправедливо. ЭТО БЫЛО НЕСПРАВЕДЛИВО! Существует точка, которую называют точкой невозврата. Достигнув её, ты получаешь последний шанс оглянуться и задуматься, верен ли был твой путь. Но как только ты направишься дальше, вернуться уже не выйдет. Тессон только что достиг этой точки. Спускаясь по лестнице к выходу из бывшего нексуса кхалаев, он всё сильнее уверялся, что должен что-то предпринять. Если никто больше не желал сражаться за его народ, он будет делать это в одиночку. Он не был храбрецом, не был героем, как великий Зератул. Но иногда судьба не ждёт появления нужного героя. Иногда дело приходится брать в свои руки. Если уж даже Воразун не может пресечь упадок своего народа, это должны сделать другие. Наконец выйдя из нексуса и подняв взгляд к небу, Тессон увидел там маленькие точки. Это были корабли Золотой армады. Могучие корабли, видные даже с поверхности планеты... Тессон никогда не считал себя патриотом. Но, подняв взгляд к небу и увидев флот, могучим молотом которого кхалаи крушили своих врагов, он задался вопросом... ...что, если этот молот падёт? В эту самую секунду Тессон и принял окончательное решение действовать. Не ради себя, но ради своего народа. Он покажет каждому протоссу, что неразимы — не просто жертвы. Что они пожертвовали большим, чем кто-либо ещё. Он смотрел на Золотую армаду в небе, и в его голове начинал зреть план. Что, если он покажет всем, насколько на самом деле слабы и беспомощны дети Айура? Возможно, они его за это осудят. Возможно, Воразун даже покарает его. Но он был уверен, что следующее поколение оценит его действия. Так что Тессон решил взять дело в свои руки.

***

— Селендис? Вершитель сделала что-то похожее на глубокий вдох, когда её взгляд встретился со взглядом Воразун. Даже находиться в покоях матриарха было неуютно. Тёмный камень и зелёная драпировка, показывающие любимые цвета неразимов, были практически противоположностью золоту и голубизне, которые предпочитали кхалаи. Возможно, с такими цветами неразимам просто было сподручнее скрываться в тенях? Селендис выбросила эту мысль из головы. Это было неважно. А неважным вещам не место в дисциплинированном разуме истинного тамплиера. Но кое-каким мыслям даже она не могла приказать оставить её в покое. И, к её немалому раздражению, она не знала больше никого, кто мог бы ей помочь. — Прости за позднее вторжение, матриарх, — вершитель слегка наклонила голову вперёд. Неразимы, приветствуя матриарха, обычно кланялись в пол, но Воразун знала, что такого от Селендис точно ждать не стоит. Она, впрочем, не возражала: Селендис ей нравилась. При всей своей силе и дисциплине кхалаи были крайне неопытны в социальном этикете. — ...если бы я знала, что сейчас конец твоего рабочего дня, я бы постаралась прийти в другое время. Но мне нужна помощь в одном... деликатном вопросе. Воразун растерянно моргнула. Селендис, изъясняющаяся туманно? Это что-то новенькое. Когда матриарх никак больше не отреагировала, вершитель покачала головой: — Прошу прощения, я виновата в нарушении твоего покоя. Я сейчас же уйду. Когда Селендис повернулась, Воразун наконец вскинула руку и заговорила: — Нет! Погоди, Селендис. Извини за молчание. Да, день у меня выдался тяжёлый, но я всегда готова выслушать тебя. Прошу, садись. Пару секунд Селендис не шевелилась. Казалось, что она даже ведёт какой-то отсчёт. Но потом она наконец подошла ближе. — Прошу, вершитель, садись, — снова пригласила Воразун, указывая Селендис на одно из сидений. — Спасибо за предложение, но я лучше постою, — ответила Селендис. На секунду Воразун захотелось повторить приглашение настойчивей, но она передумала: — Хорошо. Но позволь спросить: что привело тебя сюда? Прости за любопытство и не пойми меня неправильно, я рада тебя видеть. Но я, право же, слегка удивлена, что сама вершитель решила меня навестить. Воразун заметила, что тело Селендис напряглось. — Мне... мне нужен совет, — коротко сказала она. — Это я уже поняла. Но я могу помочь тебе советом, только если ты сначала расскажешь о своей проблеме. — Но проблема не у меня, а у иерарха. Воразун удивлённо моргнула: — С Артанисом что-то случилось? То, как буднично матриарх назвала иерарха по имени, заставило Селендис сжать кулаки. Однако она не дала эмоциям выплеснуться наружу: — Иерарх... с тех пор как Аларак объявил о своём решении покинуть Айур вместе с остальными талдаримами, а чистильщики уединились и советуются, не стоит ли им поступить так же, он сидит в своём кабинете и размышляет. Прошло уже несколько дней, но он отказывается заниматься чем либо, кроме, ну... размышлений. Воразун, конечно, знала об этом. Но также знала, что не может просто заявиться в кабинет иерарха и "всё обсудить". Со всей своей силой и дисциплиной тамплиерам было трудно просить других о помощи. Они предпочитали решать свои проблемы сами. — И ты хочешь услышать моё мнение о том, как бы помочь ему с этим бременем? — спросила Воразун. — Не совсем. Думаю, я уже знаю, как ему в этом помочь. Я попросила Каракса подготовить демонстрацию его новейшего изобретения и провести её рядом с южным плато. Я даже попросила его объяснить мне всё про это изобретение... — вершитель неожиданно содрогнулась, словно вспомнив что-то крайне неприятное. — Нет, матриарх, помощь мне нужна не с этим. Моя проблема более... личная. На секунду могло показаться, что Селендис сейчас просто повернётся и уйдёт, но потом она выпрямилась: — Матриарх, что делают неразимы, когда хотят показать кому-то, что этот кто-то... им нравится? Глаза Воразун расширились. Если бы у неё была челюсть, она бы непременно отвисла. Значит, это было правдой. Она подозревала что-то такое, но всё-таки... — Так значит... — начала Воразун. — Да, — прервала её Селендис. — Прошу, для меня это нелегко. Я думаю... о нет, это была ошибка, — она развернулась и зашагала к выходу. — Забудь, что я здесь была, забудь, что я только что сказала. Прости за отнятое у тебя время, матриарх. — Селендис... Мягкий голос Воразун заставил вершителя остановиться. Обернувшись через плечо, она увидела, что глаза матриарха излучают тёплое свечение: — Прошу, не надо стыдиться. Всё, что ты скажешь здесь, не станет известно никому, кроме меня. Даю тебе слово. — Слово неразима? — пробормотала Селендис, только секундой позже осознавшая, как это прозвучало. — Прости, я... — Ничего страшного, Селендис. В этих стенах ты можешь свободно высказывать свои мысли. Мы, неразимы, знаем, что иногда эмоции вроде раздражения получают неожиданный выплеск, если о них не говорить. Вот почему у нас обычно есть друзья и семьи, которые могут слушать нас и не осуждать. — Друзья и семьи... — эхом повторила Селендис. Вершитель, при всей своей мощи и дисциплине, практически ничего не знала о жизни протоссов, которые не были кхалаями. Воразун же имела немало опыта в том, как помогать другим протоссам. Её мать обучала её десятилетиями. И теперь матриарх неплохо представляла, как начать разговор на такую тему. — Селендис... я могу называть тебя просто Селендис? Вершитель, кажется, сначала хотела возразить, но потом коротко кивнула. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но у тамплиеров нет таких понятий, как 'семьи' и 'любовники'. Верно? При слове 'любовники' Селендис покраснела: — Нет. Хотя романтические отношения между воинами — дело довольно обычное, долг всегда на первом месте. Когда рождается протосс, его способности измеряются, а затем его обычно растит та каста, к которой он принадлежит. Воразун всё это знала, но хотела услышать именно от Селендис. Возможно, вершителю так будет легче высказываться в дальнейшем. — Значит, ты никогда не встречала своих родителей? У вас нет семей, и родители не сами растят своих детей? Воразун старалась говорить как можно более нейтральным тоном, чтобы Селендис не подумала, что она осуждает её или её народ. Пусть кхалаи и не показывали этого, они тоже испытывали внутреннюю боль. Неразимы лишились родного мира, а вот кхалаи лишились своего жизненного уклада. Кастовая система была упразднена, и они оказались перед врагом, который для многих был страшнее голодного ультралиска — свободой выбора. — Нет. Иногда кхалаи встречают своих... биологических родителей, — Селендис явно было непривычно о таком говорить. — Но это не имеет особого значения. Мы проводим наши жизни в той касте, к которой принадлежим, оттачивая свои навыки, делая общество лучше. Ну, то есть так было раньше. — Ты знаешь, кем были твои отец и мать? — спросила Воразун, до которой доходили некоторые слухи. Селендис повела плечами: — Моя мать была зилотом. Она погибла во время первого вторжения зергов на Айур. Мой отец... — она на секунду запнулась, — ...был высокопоставленным тамплиером. Затем она покачала головой: — Это неважно, оба они мертвы. И потом, я встречала их только однажды, да и то ненадолго. Почему ты хочешь о них знать? — Потому что порой наши родители могут быть подобны зеркалу, показывая те части нашей натуры, о которых мы и сами не знаем, — ответила Воразун загадочным тоном. Затем матриарх встала и подошла к балкону. Вид айурского пейзажа заставил её сердце заныть от тоски. Она тоже тосковала по видам Шакураса... просто не могла позволить себе показывать свои эмоции прочим. — Я тоже однажды встречала твоего отца, Селендис, — наконец сказала Воразун. — Вскоре после нашего первого столкновения с зергами. Я впервые услышала о нём, когда Зератул обсуждал его с моей матерью. Я была в возмущении: тёмный прелат собирался наладить контакт с айурским протоссом, причём вершителем! — она хмыкнула, вспомнив себя тогда. — Я спорила со своей матерью, говорила, что она поступила очень глупо, позволив это. В моих глазах кхалаи были злобными, безжалостными фанатиками, жившими ради одной цели — перебить всех неразимов. — Это... — начала Селендис, в чьём голосе послышался гнев. Однако Воразун лишь подняла ладонь, показывая, что ещё не закончила: — Разумеется, это не так, Селендис. Теперь я это прекрасно знаю. Но тогда я ещё была в плену своих заблуждений. Разгневавшись на мать, я совершила на редкость глупый и опрометчивый поступок. Я прокралась на борт корабля, на котором Зератул и несколько других тёмных тамплиеров отправились на планету, где рассчитывали встретиться с вершителем. Зератул, конечно, узнал, что я на борту. Только я могла быть настолько неопытной и наивной, чтобы поверить, что никто меня не заметил. Он не дал мне ввязаться ни во что опасное, но позволил наблюдать за своей встречей с вершителем. Воразун вздохнула: — Я хотела его возненавидеть. Но всё в нём было таким... впечатляющим. Воля, спокойный голос, ясность мыслей... и искренние намерения помирить наши народы. Я почувствовала зависть к вашему народу, Селендис. Желание иметь в наших рядах такого же лидера. Только не говори об этом никому, им может это не понравиться, — добавила она с лёгким смешком. Матриарх сцепила пальцы: — Чуть позже он даже поговорил со мной. Я замаскировалась под обычную неразимку, но, полагаю, его эта маскировка не обманула. Он сказал мне, что у него есть дочь примерно того же возраста, что и я... Она обернулась и посмотрела Селендис в глаза: — Я вижу в тебе многое от него, Селендис. Ты лучишься той же внутренней мощью, которой обладал могучий Тассадар. Селендис потупила взгляд. Как уже было сказано, кхалаи обычно не встречались со своими родителями и не привязывались к ним. И потом, она знала, что и близко не сравнима с великим Тассадаром. Хорошо хоть, что никто не сравнивал её с прославленным вершителем, сразившим злобный Сверхразум. Это было последнее, в чём она нуждалась. — Итак... знает ли этот протосс, что он тебе нравится? — наконец спросила Воразун. Глаза Селендис испуганно расширились: — Что? Нет, я не о себе! И я не знаю никого, кто бы... — забормотала она. — Артанис, — коротко сказала Воразун. Имя иерарха мгновенно заставило вершителя замолчать. Так очевидно... — Я... я не уверена... просто не знаю, как с этим разобраться, — наконец проговорила Селендис, смотря на пол перед собой. — Я... хочу помочь иерарху. Я вижу, как ему трудно... и это бремя давит и на меня саму. Но я не знаю, как к нему подступиться. Как... заставить его понять. — Скажи ему, — коротко посоветовала Воразун. — Прошу прощения? — переспросила Селендис. — Скажи ему о своих чувствах. — Но это же будет... неправильно. Воразун тихо вздохнула. Повернувшись, она направилась к дивану и села на него. — Селендис, прошу тебя, сядь. Давай об этом поговорим... Вершитель снова заколебалась, но наконец уступила. Она уселась рядом с Воразун, и они начали разговаривать. Они говорили всю ночь... И когда солнце снова начало подниматься из-за горизонта, в покоях матриарха звучал смех Селендис, которой Воразун только что рассказала о том, как однажды, будучи ещё маленькой девочкой, сорвала совещание советников своей матери, затопив водой всю цитадель.

***

Артанис был не в настроении для разговоров. Он изучал отчёты и писал распоряжения. Рядом с южным полюсом была найдена большая колония зергов. Ему нужно было отрядить войска для её зачистки. Но кого послать? Чистильщиков? Он не сомневался, что Таландар охотно вызовется на эту миссию, но насчёт остальных чистильщиков он был не уверен. И не только насчёт них. Он не мог отправить туда и талдаримов. Они наверняка уже готовились покинуть Айур. Как он мог позволить кому-то сражаться за Айур, когда эти воины не испытывали к нему никакой привязанности? А неразимы? Да, были ещё неразимы. Достойные воины, но тоже занятые своими проблемами. Шли бы они, как выражаются терраны, к чёрту. Все они. Когда он встал из-за стола, внутри него кипела ярость. Ему придётся просить о помощи лишь тех, кому он по-настоящему доверяет. — И когда всё пошло настолько неправильно?! — закричал он, а затем просто схватил свой стол и швырнул его через всю комнату. Тяжёлый стол с грохотом врезался в стену. Артанис сжал кулаки. Прекрасный же у него вышел объединённый протосский народ. Ну что ж, если они так хотят, пусть так и будет. Тамплиеры всё ещё нуждались в нём, и он не будет рисковать этим миром и своим народом. Он посмотрел в окно, за которым разгорался рассвет. — Если хочешь сделать что-то правильно... — тихо прорычал он, а затем направился к выходу из кабинета. Он перебьёт их сам. Отправится туда с отрядом тамплиеров и уничтожит всех чёртовых зергов до единого. А если неразимам, чистильщикам и талдаримам этот мир не нравится, пускай они убираются с него куда подальше...