Молитва

      Когда человека покидает надежда, где-то глубоко в душе, в самых её потаённых уголках, бьётся лучик веры. Но и он со временем гаснет.       Прошло несколько лет с того момента, когда Каз молился в последний раз. Своей ещё не запачканной детской душонкой взывал ко всем существующим, по мнению большинства отягощённых моралью и страхом загробной расплаты людских масс, богам.       Он верил. Просил. Умолял.       Ни один из так называемых спасителей, справедливых судей, ангелов небесных и защитников благочестивых не откликнулся.       Холодными кеттердамскими ночами, засыпая на улице, Каз вспоминал молитвы, которые учила с ним мама и которые так усердно игнорировал Джорди.       «Может, зря?» — вопрошал он.       Вылезая из горы трупов, Каз не думал о боге, которому его отец каждое воскресенье отдавал дань, приводя всю семью в церковь. Не вспоминал старательно заученные молитвы.       «А что, если… Что если поэтому я так страдал? Не попросил слёзно помощи, стоя на коленях, когда она была нужна. Нам с Джорди».       Они слишком рано познали взрослую жизнь, слишком рано покинули отчий дом.       «Почему же Гезен не помог нам? Он любит честных тружеников. Почему он оставил своих верных последователей?»       Сколько Каз себя помнил, они с братом всегда помогали отцу на ферме и матери по хозяйству. Чем могли: постирать бельё, собрать ягоды, принести воды с колодца. Каз всё ещё не забыл, как Джорди хвастался своими первыми мозолями перед сельскими мальчишками:       — Видели? Вы видели?! — радостно гоготал он, размахивая ладонями перед их лицами. — Скоро будут как у моего папы. Я буду столько же трудиться, тогда Гезен будет к нам ещё благосклоннее и, может, подарит нам с братишкой сестрёнку!       «Не будет», — мрачно ответил сам себе Каз.       Так почему же бог допустил, что двое мальчишек: один превратился в надутый, мерзкий, склизкий плот, плавающий среди таких же трупов; а другой сгинул и переродился в безжалостного ублюдка.       Где он был? Почему смотрел на всё это с закрытыми глазами? Почему не послал свой святой покров? Отчего не отправил ангелов, которые, как говорил проповедник в церкви, всегда находились рядом, плакали, когда мы совершали плохие поступки, и радовались, когда творили добро?       «Что чувствовали эти ангелы, когда мы гнили день ото дня?»       «Или у них тоже не было власти?»       «У кого тогда эта чёртова власть?!»       Каз смог, скрипя зубами и истекая кровью от многочисленных побоев на безлюдных улицах Кеттердама, принять свою судьбу. Они потом с ней ещё поквитаются.       Но он не мог понять: почему святые оставили Инеж? А, точнее, никогда её не опекали.       Говорили, что этот город убивал, и Бреккер с ними соглашался, но так же он рождал новое. Выявлял наружу все пороки и страхи личности, с которой мир обошёлся не справедливее, чем с сорняком на грядке.       Инеж была цветком. Тюльпаном. Не пошлой тривиальной розой, которую бедный кавалер подарит девушке в надежде грубо отыметь её в подворотне.       Неужели было недостаточно тех страданий, что она пережила в том возрасте, когда на девочек только начинали обращать внимание, задаривали цветами, конфетами, сочиняли ужасно глупые стихотворения в их честь? Инеж не получала от мужчин ничего, кроме боли. Разве она заслужила такую участь?       Каз знал, что Инеж далеко не единственная в этом грязном мрачном городе, кому пришлось пройти через подобное. Даже с его чёрствой душой и солидным багажом из боли и страданий было жаль этих несчастных.       Мальчики, девочки, юноши, девушки и совсем дети… Многие не смогли пережить подобные испытания. Кто-то смог смириться.       Но не Инеж.       Своим светом, чистым сердцем и упрямым характером, она смогла — Каз был уверен, что ненамеренно — расковырять те осколки мальчика из деревеньки близ Лижа, что он давно похоронил. Бреккер мечтал найти каждого мужчину, что посмел прикоснуться к столь безгрешному созданию, и голыми руками задушить его.       Это превратилось в какую-то зависимость, нездоровую манию с долей мазохизма.       Поэтому Казу уже плевать. Взлетит на небо Кеттердам, вымрут все в Бочке, да пусть хоть Керчия на Фьёрду рухнет. Ему было дело только до своего Призрака.       Если потребуется, он лично сделает гирлянду из внутренностей Ван Эка, а ёлочные игрушки — из сердец остальных людей из Торгового совета. Потратит все свои ресурсы, опустошит не одну казну, но вытащит её из лап ничтожества, возомнившего себя королём. Роллинсу придётся подождать расплаты за свои преступления. Сначала Каз живьём сварит купца, посмевшего обмануть его, а затем скормит его остатки уличным крысам. Раз уж святые не хотели браться за восстановление справедливости, он с удовольствием сделает эту работу за них.       Отчаяние дошло до той критической точки, что и восемь лет назад, когда он часами не мог уснуть в обшарпанной комнатушке Клёпки, снова и снова переживая вцепившиеся мёртвой хваткой в память воспоминания о Барже Жнеца и придумывая план кровавой мести.       Сейчас он смотрел на ветхий потолок гробницы и мысленно давал себе клятву, готовый хоть на колени стать перед самим дьяволом, если он поможет защитить Инеж.       Но призрака это не вернёт.       «Никто, кроме меня, не вернёт».       — Не знаю, кто ты, существуешь ли, но прошу, пожалуйста, защити её, — обращался он к неведомому существу, в добродетель которого давно не верил.       Каз по-прежнему не видел смысла называть имена людей, когда молишься. Если уж на то пошло, он вообще не видел смысла в молитве. На свете существовало сотни и тысячи абсолютно одинаковых имён. Ещё в десять раз больше существовало. Но он чётко и детально, словно наяву, вспоминая каждый её шрам, каждую родинку, что прежде ему удалось разглядеть, представлял именно её. Именно свою Инеж. Других он не хотел.       «Хоть одного дорогого мне человека ты должен защитить».       В это время на другом конце Кеттердама Инеж возносила молитвы равкианским мученикам, в тайне надеясь не стать одной из них. Хотя бы этой ночью.       — Санкт-Пётр, Санкт-Алина, защитите меня, — затем добавила: — Прошу, защитите ещё и моих друзей. Защитите Каза. Помогите ему.       «Я смогу смириться с тем, что он не придёт, но я не вынесу, если с ним что-то случится».