звезда по имени Бэлла

И не поверю я и на мгновение, Что в мире мы могли не встретиться с тобою И радость вешняя, и память вещая — И над моею головою солнце вечное. Любовь нетленная — моя вселенная, Моя вселенная, которой нет конца. Настя тонет в облаке белоснежного одеяла, и только копна волос каштановыми ручейками растекается по подушке. Бэлла бережно приподнимает край одеяла, боясь, что старшая задохнётся в этом ворохе, и улыбается до боли в щеках: Настя выглядит безумно утомлённой, но такой умиротворённой, расслабленной. И слишком красивой. Наверное, она даже не помнит как уснула: вчера, стоило им зайти в номер, не отрываясь друг от друга, не прерывая жарких поцелуев, сбивая по пути все углы, они повалились на кровать, но как только голова Насти коснулась подушки, она просто уснула. Бэлла и не думала её будить – только сняла с неё кроссовки и укрыла одеялом, когда Настя, словно ребёнок, свернулась калачиком. Интересного продолжения вечера не вышло, но мелкая не жалуется – ещё пару дней назад она бы многое отдала за возможность наблюдать за спящей Настей, вплетать пальцы в её волосы, поправлять одеяло и обнимать. Она проводит пальцем по красной бороздке, образовавшейся на щеке из-за долгого сна, и Настя морщится, вновь натягивая одеяло на голову и прячась. – Да что ж с тобой делать, задохнёшься же, идиотка, – бубнит себе под нос Бэлла и аккуратно высвобождает старшую из душного плена. Она тянется к её макушке, чтобы поцеловать, но дёргается от неожиданного стука в дверь. Испугавшись, что это может разбудить Настю, она спрыгивает в два счёта с огромной кровати. – Тише! – шипит она, гневно распахнув дверь. Ходят тут всякие. Наглец, напрочь игнорируя предупреждения, кричит через плечо Бэллы, которой тут будто и не существует: – Наааасть!! – Таак, – тянет мелкая, оттолкнув охуевшего парня, крепко держащего дверь. Выйдя следом, она закрывает её за собой. – Слышь, ты чё, хуёво всасываешь? Что именно в слове «тише» тебе непонятно? – Ты откуда такая дерзкая вылезла? – с усмешкой спрашивает парень, и Бэлла разглядывает его с ног до головы: дёрганный, перевозбуждённый, а взгляд – беглый и неспокойный. Богатый опыт подсказывает ей, что перед ней – человек под кайфом. Узкие зрачки, непоседливый вид, бьющая через край энергия – скорее всего кокаин. Разговаривать с людьми в таком состоянии – себе дороже, но, кажется, этот экземпляр никуда уходить не собирается, поэтому делать нечего. Снисходительно вздохнув, Бэлла объясняет, уповая на то, что звучит убедительно: - Вылез тут только ты. И я буду рада, если залезешь в свою парашу обратно. Я настина девушка. А она сейчас спит. А сейчас ты заткнёшься и не будешь её будить. Как тебе такой расклад? – Девушка? – Да-да, девушка. То есть то, что тебе никогда не светит, – презрительно отвечает Кузнецова и инстинктивно сжимает кулаки: что-то ей подсказывает, что добром этот разговор не кончится. – А вчера её тело говорило обратное… Вот и сбылись все опасения: Антон оказывается на полу с разбитой губой раньше, чем с его лица спадает нахальная улыбка. – Охуела что ли?! – скулит он и, вскочив на ноги, накидывается на Бэллу. Но его кулак перехватывают, и Антон с удивлением обнаруживает перед собой Настю. – Бэлла, малышка, подожди меня в номере, пожалуйста, – нежно говорит она, прожигая при этом Антона взглядом. – Но…, – пытается возразить мелкая, не утолив свой гнев. – Пожалуйста, – произносит Настя тоном, не принимающим возражений, и, как только дверь сзади неё закрывается, бросает Антону в лицо: – Ты, мать твою, что тут делаешь?! Ещё и обдолбанный! – Может, это ты скажешь, почему съебалась вчера? – А вот и не может. А теперь объясни, какого хуя ты позволяешь себе нести всякий бред про меня? – Чего? – глупо переспрашивает Антон, вперив в старшую пустой взгляд. – Так, понятно, – разочарованно вздыхает Настя, и, отбросив с презрением руку друга, отходит в сторону. – Проспись, а потом уже с людьми разговаривай. И больше не смей контактировать с моей девушкой. Понял? – Понял, – зло соглашается Антон и оттирает губу, смотря на уже закрытую за Настей дверь. – Ты в порядке? – Это кто? – холодно спрашивает Бэлла, сложив руки на груди – недобрый знак. – Это мой очень давний друг детства – придурок Антон. Бэлла поворачивается к Насте всем корпусом и спрашивает с вызовом, угрожающе подняв бровь: – Друг? – Так, сядь. – Мне и тут неплохо, – дерзит Бэлла и демонстративно отворачивается. – Сядь, сказала, – отрезает Настя ледяным тоном, и Бэлла, округлив глаза от властной интонации, всё же сдаётся, присаживаясь на край кровати, но держится от Петровой на приличной дистанции. – А теперь ты меня выслушаешь и больше не будешь мне не доверять. Договорились? Мелкая кивает, чувствуя себя провинившейся девочкой, но так, будто это стоило ей огромного труда. – Антон влюблён в меня с самого детства, – начинает старшая и ошарашивает этим Бэллу. – Но ты же знаешь, я чисто физически не могу ответить ему взаимностью. Меня совершенно не привлекают парни. И хотя бы поэтому ты не можешь меня в чём-то подозревать. И вроде всё встало на свои места, но Бэлле что-то да не даёт покоя. Точнее то, что всё оказалось так просто. И мелкая чувствует, что пока её обида не найдёт выхода, не достигнет апогея, а сама она не достигнет точки кипения, Бэлла просто-напросто не успокоится. Поэтому, распаляя себя ещё сильнее, спрашивает нарочито грубо: – Что насчёт того, что он припёрся к тебе в номер с утра? По старой дружбе? Блять, ты меня совсем что ли за придурочную принимаешь?! Бэлла вновь вскакивает с постели, но Настя, положив ей руку на плечо, одним сильным движением останавливает её: – Села, – приказывает она и раздражённо вздыхает – никакого сладу с этими белками. – Ты так и будешь истерить или выслушаешь до конца? – но Кузнецова, надув щёки, молчит. – Молчишь? Ну наконец-то. Так вот. Антон прав только в том, что вчера мы были вместе. Но потом ты написала мне, и я ушла. Ничего не объяснив. Вот он и пришёл за объяснениями. Не обращай на его шуточки внимания – они всегда были не от большого ума. – Как и он сам, – дерзко подмечает Кузнецова и гневно постукивает пяткой по тумбочке. – Тут и не поспоришь. Но не ломай мебель, терминатор, блять. – Стушевавшись, Бэлла оставляет тумбочку в покое. – Ну и он тоже был в шоке, увидев тебя – я ведь действительно сказала, что у меня никого нет. Но только потому, что не хотела с ним делиться. – Это почему это? – Бэлла вдруг думает, что Настя стесняется её, и та, поняв всё без слов, спешит отогнать от мелкой такие абсурдные мысли: – О Господи, это не то, о чём ты думаешь! Дело не в тебе. Просто Антон – не тот человек, с кем мне хочется делиться таким… – Каким «таким»? «Вот же неугомонная». – Сокровенным. И слишком важным для меня, – Настя умильно поражается бэллиной детской обидчивости. – Но он же твой друг… – Который пытался поднять на тебя руку? Этого я ему точно не прощу. – Это далеко не пустые обещания: Насте противно от поведения Антона. – И вообще эта дружба… Я скорее привыкла к ней, привыкла считать Антона другом. От безысходности. – Как это? – Бэлла настораживается и, даже забыв про все обиды, подсаживается поближе. – Мы выросли в одном детдоме, – просто заявляет Настя, беззаботно пожимая плечами. – И помогали друг другу как могли. Но я изменилась, а он, кажется, нет. Вот и сказочке кон… – Ты была в детдоме?! – Бэлла буквально в шоке. – Предупреждать же надо… – Я там родилась. Как и тысячи тысяч детей нашей необъятной родины, – с печальной иронией говорит Настя, понурив голову. – Я не знала… – Ну откуда тебе. Я же не рассказывала. – Мне жаль, – Бэлла гладит Настю по спине, утешая, и всматривается в черты погрустневшего лица. – Да ладно тебе. Ты же тоже там была. Так что. – Но не с рождения… И теперь же у меня всё хорошо. – И у меня всё хорошо, – Петрова звучит так твёрдо и уверенно, что мелкая чувствует – она говорит правду. – Но ведь… – Бэлла даже не знает, как завуалировать свою фразу, чтобы не обидеть, но для Насти, кажется, эта тема уже не является настолько болезненной, что нужно тщательно подбирать выражения. – Расслабься. У меня есть ты. У меня всё хорошо. – Это как-то связано между собой? – в глазах Бэллы плещется какая-то детская, забавная надежда, и Настя не может удержаться от очередного поцелуя, но мелкая, вдруг оживившись, несильно её отталкивает. – Петрова, стой, а у тебя ещё будут тут концерты? – Ага, один, послезавтра. – Ну заебись-заебись. – А чё? Уже удумала что-то? – Ну, естественно, блять, удумала, – ворчит Бэлла. – Я нормально была только на одном твоём концерте. Как будто я не твоя самая главная фанатка, – с какой-то особой гордостью произносит она. – А ты моя самая главная фанатка? – старшая по игривому взгляду Бэллы видит, как её настроение меняется по щелчку. – Ну, по крайней все твои песни наизусть знаю. А ещё… – загадочно добавляет она и строит Насте глазки. – А ещёёё? – Имею привилегии. Настя хохочет, но Бэлла затыкает её быстрым, требовательным поцелуем. – Мне нравятся такие привилегии, – шепчет старшая и, подхватив Бэллу за талию, валит её на кровать, нависая сверху. Не убирая рук, она нагло забирается ими под футболку. Бэлла постанывает в поцелуй, ёрзает и выгибается, пытаясь быть к Насте ещё ближе. От накатившего возбуждения она ловит вертолёты и уже готовится отдаться старшей, но та резко отстраняется, чмокает в лоб и, встав, подаёт руку ничего не соображающей и смущённой Бэлле. – Пошли гулять, фанатка. Конечно же, мелкой ничего не остаётся, как согласиться, натянуто улыбнувшись, но в душу ей закрадывается сомнение: Настя что, не хочет её…? Впрочем, она не имеет права делать такие поспешные выводы: мало ли почему у них ещё ничего не было. И потом, что значит: «ещё ничего»? Они встречаются-то один день! Или даже меньше… В общем, Бэлла твёрдо решает не лезть самой и ждать, пока Настя проявит инициативу. – Куда пойдём? – спрашивает она, уже как ни в чём не бывало, когда они выходят на улицу. – Решай, – весело говорит Настя, обнимая её за талию, не обращая внимания на косые взгляды прохожих. И Бэлла соврёт, если скажет, что ей это внимание не льстит. – Я?! Я в Питере один раз только была. – Вот именно. А я тут полжизни. Как-то несправедливо. Поэтому решаешь ты: направо или налево. – Тогда направо, – кивает Кузнецова и сама чмокает Настю в щёку, тут же краснея от своей смелости. – Ого. Даже так. – Даже так, – дерзко отвечает Бэлла, и Настя, наклонившись, целует её взасос, выбивая у мелкой весь воздух из лёгких. Они гуляют весь день за ручку, фоткают друг друга и фоткаются с фанатами, и Бэлле уже давно поебать на то, что о них там подумают. Её так переполняют эти чувства, что она спешит ими поделиться с их виновницей. Хочется откровенничать: – Прости, что не поехала с тобой, – прямо говорит она, когда они заворачивают за очередной угол. – Мы же уже разобрались во всём? Или нет? – Да, блять, но всё равно…или опять скажешь, что знала, что я приеду? – Нет, этого я не скажу, – по-доброму усмехается Настя. – Удивила, так удивила. Кстати, где ты нашла билет так быстро? – Лучше тебе не знать, – Кузнецова будто хочет поскорей съехать с темы. – Ну Бэээээлл, – Настя останавливает Бэллу и, преграждая ей путь, смотрит умоляюще. – Есть же горящие, дешёвые билеты. Так что я ехала в ужасном плацкарте миллиард часов, – признаётся в итоге мелкая. – Вау. Прям чувствую себя виноватой. Пойдём, куплю тебе мороженого. – Сколько мне лет, по-твоему?! Пять? – морщится Бэлла, строя из себя дохуя взрослую. – Шестнадцать? – невозмутимо «пытается угадать» Настя, но тут же получает пинок. – Ой, да иди нахуй, серьёзно думаешь, что эта шутка такая новая? И вообще, тебя на малолеток что ли потянуло? – Если только на таких дерзких. Как ты. Бэлла смущается в сотый раз за день. А когда Бэлла смущается, она ляпает херню: – Лучше купи мне пива. – Ууу, понятно. Ты напьёшься, а мне тебя потом тащить на себе? Я вижу тебя насквозь, Кузнецова, – заверяет Настя и утягивает Бэллу куда-то в глубь дворов. – Радуйся, что можешь позволить себе такую роскошь, Петрова. – У меня, получается, тоже свои привилегии?

***

Трек: Coldplay – Sparks – Смотри, как красиво, – восклицает Бэлла и хлопает Настю по плечу. Ну точно ребёнок: радуется закату, открыв рот. – Сядем тут. И правда красиво. Питер вообще удивительное место – идёшь-идёшь, любуешься возвышенной, величественной архитектурой центра города, но лишь отвернёшься, отвлечёшься, забредёшь случайно в незнакомую арку, заплутаешь – и окажешься в совсем ином мире: там, где вдалеке слышен смех дворовых ребятишек, там, где пахнет детством и теплом; где на старой, скрипучей скамейке можно нащупать старательно выцарапанное сердечко, где облака плывут медленнее, где тихо, но не одиноко, и хочется взять за руку того, с кем заблудился в одном из дворов. Там, куда порой заглядывает солнце. – Насть, - шепчет Бэлла и берёт старшую за руку, переплетая их пальцы. Она кладёт голову ей на плечо и закрывает глаза, тая в лучах закатного зарева. – Да? – Ты обо мне почти всё знаешь. Из проекта. А я о тебе… Старшая искоса разглядывает Бэллу влюблённым взглядом: сквозь светлые, будто совсем прозрачные пушки волос просвечивает рыжее солнце, и она, желая поймать его, осторожно продевает указательный палец в непослушный завиток. – Расскажи мне о своём детстве. «Начинается», – думает Настя, но прикладывает все свои усилия, чтобы не выдать своего напряжения. Ненавистная ей тема детства должна была навсегда стать закрытой и запретной. Навсегда. Однажды она поклялась себе, что ни одна живая душа, кроме детдомовских собратьев, об этом не узнает. Но это же Бэлла… Её Бэлла, которая заслуживает правды. Заслуживает доверия. – Ну, хорошо. Тебя что-то конкретное интересует? – спрашивает она каким-то неестественным голосом и нервно трёт руками лицо. – Нет. Но если не хочешь, мы можем не говорить об этом. – А ты разве не будешь обижаться? – Не буду, – обещает Бэлла глазами, подняв на Настю взгляд, и тепло, немного сонно улыбается. – Просто знаешь, мне очень неприятно обо всём вспоминать. Но на самом деле – я даже не знаю, что тебе рассказать. Не думаю, что наше с тобой детство такое уж и разное: детдом он и в Африке детдом. – Знаю. Но наш психолог всегда говорила, что начало решения проблемы начинается с её принятия. – Ты просто притворяешься дурочкой, а так умная на самом деле, да? – А ты просто притворяешься умной, а так дурочка, да? – передразнивает Бэлла, и Настя, громко рассмеявшись, треплет её по волосам. – Права ваша психолог. Но вроде столько лет прошло, а меня всё ещё тошнит, как вспоминаю… – Может, тогда как-нибудь потом? – заботливо предлагает Бэлла. Она уже немного жалеет, что начала бередить старые раны. – Да, потом, – рассеянно соглашается Настя, полностью погрузившись в воспоминания. – Потом поведаю тебе обо всём в красках, если тебе так интересно. – Бэлла энергично кивает, и Настя прибавляет: – А пока в общих чертах. Настя вдруг тоже думает, что утаивать от мелкой свои скелеты в шкафу, зная при этом о ней самой так много, как минимум несправедливо. – Ну ладно. Хватит лирических отступлений. Как и говорила, в детдоме я родилась. И жила там, соответственно, до совершеннолетия. Это было в Колпино, не очень-то и далеко отсюда, кстати, – добавляет Настя, оглядываясь. – Там я и научилась драться. И всё остальное тоже, – старшая, поражаясь свой болтливости, буквально молится всем богам, чтобы Бэлла не стала уточнять про это загадочное «остальное». – Друзей, как мне казалось, у меня было много. Но друзья в детдоме – то же самое, что и в тюрьме: отбыл срок и забыл, как о самом страшном сне. Да, рассказ – если этот скомканный монолог вообще можно назвать рассказом – получился довольно сухим, но Насте и это далось нелегко, а значит, Бэлла всё поймёт, всё почувствует. Однако в воздухе висит некая недосказанность. – Хочешь спросить про Антона? Настя угадывает, но не совсем то: Бэлла, смущённо кивая, думает не о их совместном детстве, а лишь об объёбанном взгляде Антона, который она не спутает ни с чем – взгляде наркомана. Глухая тревога, как ложка дёгтя в бочке с мёдом, очерняет этот вечер. Даже солнце, порадовав своим недолгим, последним осенним теплом, и то садится. Одно Бэлла знает точно – не время. Раз Настя молчит, не поднимая эту тему, – не время. А его, этого времени, у них со старшей впереди ещё много. По крайней мере Бэлла надеется и верит. – Антон – мой единственный родной человек оттуда. Единственный, кто был по-настоящему рядом. Без него совсем было бы худо. – Ты что, оправдываешься?! – с ужасом вскрикивает мелкая, уловив в голосе Насти дрожь и почувствовав в её руках нервный тремор. – Даже не смей, Петрова, поняла?! Ты можешь рассказать мне всё. – Она с чувством прижимается к старшей, прикладывая ухо к груди и прислушиваясь к родному сердцебиению. А Настя буквально растворяется в этой трепетной нежности. – Видела бы ты себя сегодня утром – тоже бы за всё оправдывалась, – шепчет она, согревая подрагивающую Бэллу, покачивая в руках. Мелкой стыдно – она и не подумала, не разобралась, прежде чем обвинять и словами разбрасываться. – Боже, да не парься, – успокаивает Настя, чувствуя, как Бэлла прячет грустный взгляд. – Я не обижаюсь. Просто не хочу, чтобы ты думала, будто мне кто-то ещё, кроме тебя нужен. – А тебе никто больше не нужен? Трек: Arctic Monkeys – Fireside – Ну и не дурочка ли ты после этого, Кузнецова? – беззвучно смеётся старшая и, ласково взяв Бэллу за подбородок, поворачивает её к себе и мягко целует в губы. Но даже от такой лёгкой, почти невинной близости у мелкой темнеет в глазах и отливает кровь от головы. – Купишь мне мороженого? – видимо, кровоснабжение в мозгу нарушено конкретно. – А пиво? – удивляется Настя, но уже нехотя выпутывается из бэллиных объятий и встаёт, потягиваясь – желание этой маленькой хулиганки с глазами ребёнка для неё закон. Но мелкая и не думает оправдываться: закидывая ногу на ногу, усаживается поудобнее и вся обращается в предвкушение. Ей так хорошо, что и думать ни о чём не хочется. Тем более есть мысли, которые она старательно отгоняет. – Не спи, мелкая, – громко заявляя о своём возвращении, Настя плюхается рядом и протягивает Бэлле мороженое. И как она угадала, что клубничное – её любимое…? – Спасибо, – бормочет в ответ и нетерпеливо открывает упаковку. Настя, развязно облокотившись на спинку скамейки, откровенно пялится, с каким удовольствием Бэлла облизывает мороженое. – Дашь попробовать? – С чего бы это? – За что уплочено, должно быть проглочено. Слышала о такой мудрости? Петрова тянется к рожку, но Бэлла стойко обороняется, защищая своё клубничное сокровище: – Э, руки свои убрала. – Да без б – давай сама. – Что «сама»? – с опаской уточняет Бэлла, подозрительно щурясь, и крепче сжимает в руках рожок – чего доброго отнимут! – Покорми меня, – провоцирует Настя и двусмысленно прикусывает губу. – Тебя чего? – мелкая явно тупит, загипнотизированная настиной неприкрытой сексуальностью. Она оглядывается и с удивлением замечает, как вокруг вдруг стало тихо и безлюдно. Солнце совсем село, и в этой интимной атмосфере вечера в совершенно незнакомом месте Бэллу так сильно тянет к Насте. – Говорю, покорми меня, – медленно, по слогам, повторяет старшая и кивает на мороженое. Не до конца соображая, что тут вообще происходит, но ведомая неким инстинктивным желанием, Бэлла неуверенно подносит уже подтаявший рожок к настиным эротично приоткрытым губам. А старшая не торопится: читая глазами Бэллу, её замешательство и в то же время покорное ожидание, она ловко поддевает стекающую по рожку капельку мороженого и слизывает её, проведя языком снизу вверх. Можно ли завидовать еде? Бэлла уже не уверена в отрицательном ответе. И пока она раздумывает над философскими вопросами, Настя, не сводя с неё не моргающего взгляда, обхватывает губами верхушку мороженого, так что все они оказываются испачканными. – Хочешь? Бэллу совсем не хватает на тупые вопросы, зато очень даже хватает взобраться на Настю сверху и, обхватив её шею одной рукой, слизать всё мороженое с её сладких и холодных губ.