Ресторан "Карасуно"

Сколько бы Танака ни пытался, у него не получалось вспомнить последние несколько часов во всех подробностях. Он не мог вспомнить, как именно оказался в белой, пугающее белой комнате. Точно помнит, как засуетился, но заставил себя протрезветь за несколько секунд, выдохнуть и сидеть смирно, чтобы сначала хотя бы примерно понять, что происходит. Точно помнит, что так и не понял до конца. Он помнит, что разговаривал с, кажется, Ханамаки. Они не были близки, черт его знает, разговаривали ли когда-то вне матча, но для Танаки не стало проблемой узнать его – мужчина не скрывал лицо, не скрывал розоватые волосы и свою бело-голубую одежду. Он помнит, что Ханамаки сначала говорил спокойно, однако через какое-то время тона начали становиться повышенными. Он помнит, что подумал, что Аобаджосай переоценили его, когда решили начать задавать такие сложные вопросы, но помнит, что все равно решил гнуть до конца. Он помнит, что кто-то стоял рядом с Ханамаки, облокотившись плечом о стену. Он не помнит лица. Зато он хорошо помнит сильный жар. Он помнит, как его рука почему-то болела, и он, хоть и не хотел этого признавать, немного боялся, что они предпримут дальше. Он помнит, как не сдержал хохота, когда в дело пошел огонь. Он помнит, что кричал от боли, но все равно не мог перестать смеяться, потому что использовать огонь против него – как-то несерьезно. Он боялся чего угодно, но не огня. Он помнит, как на его коже появлялись волдыри, как они становились больше, как лопались, брызжа влагой на пол и на чужие руки. Он помнит, что это не мешало ему смеяться, но мешало оставаться в сознании – картинка сильно плыла, и он постоянно заваливался куда-то вправо. И он не помнил удара. Он помнил, как очнулся все в этой же комнате, но уже в полном одиночестве, а его голова болела, словно по ней ударили чем-то тяжелым. Он помнил, как пытался встать, но его стопы словно жгло железом, и он падал, но затем пытался встать снова. Он помнил, как провел так слишком много времени – просто пытаясь приподняться хотя бы на четвереньки. Он помнил, как не мог сфокусировать взгляд, и в ушах стоял сильный звон, и он не мог сформулировать ни одну мысль в голове, так что сначала хлопал себя по щекам, а потом начал размахиваться, с силой бить по черепу, чтобы мозг начал приходить в себя, но у него все равно не получалось. Он помнил, что не понимал, где находится. Он помнил, что не думал ни о ком там, на полу, ослабшими руками избивая себя. Поэтому он помнил, что испугался, безумно испугался, когда дверь, о существовании которой он забыл, раскрылась. – РЮ! – гаркнул низкий силуэт, влетая в комнату. И Танака, хоть и не мог рассмотреть его, хоть и не мог соединить в голове, кто это и что он здесь делает, почему-то позволил себе опустить руки и, уткнувшись лбом в пол, наконец-то закрыть глаза.

***

– Нам повезло, что там никого не было, – покачал головой Асахи. – Если бы параллельно пришлось сражаться, нам было бы намного сложнее вытащить его. – …Это странно, – выдохнул Суга. Третьегодки стояли в больничном коридоре, втроем облокотившись о стену и уставившись себе под ноги. В палате было не так много места, так что пока что там позволили быть только второгодкам, а самых младших отправили по домам. Они готовились к другому. Они готовились к настоящему рейду, хоть и спланированному за пару минут. Оружие было наготове, связь между связующими и атакующими проведена, сигнал работал исправно, но в итоге… Никто их не встретил. Ни одного человека. Все, что им осталось сделать – взломать несколько замков. Приятного воссоединения и объятий с Танакой тоже не произошло – на его коже было слишком много ожогов, а сам он едва-едва был в сознании. Было видно, как больно ему было, когда Асахи выносил его на руках, хоть мужчина и старался касаться его как можно меньше. Но облегчение все равно было. И когда они нашли его живым, хоть и раненным, и когда сдали врачам, и когда убедились, что все будет хорошо. Самым сильным облегчением в итоге стал момент, когда Танака пришел в себя. Как обычно, понадобилось около четырех рук, чтобы придавить его обратно к кровати и заставить лежать смирно, но улыбаться Танака начал быстро, пусть и немного ассиметрично. И пока что все были рады. Повытирали взмокшие от пота лбы, выдохнули, попрыгали вокруг Танаки, просто посидели рядом, рассматривая его, или полистали заключение врачей. Это чудесно, что такая страшная ситуация разрешилась так быстро. Это чудесно, что даже Цукишима слегка улыбнулся, когда Танака впервые смог сфокусировать на нем взгляд. Это чудесно, что первогодки долго толпились рядом с ним, и чудесно, что не хотели идти домой. Это чудесно, что в итоге до дома они добрались в безопасности и, по идее, легли спать. Это чудесно, что не такая большая площадь кожи Танаки была повреждена, это чудесно, что относительно скоро он сможет встать. Это чудесно, что его нашли так быстро, всего за одну попытку, и он не провел там дни, а то и дольше. Но Суга знал, что скоро облегчение спадет, и на его место придет злость. Начался обратный отсчет. Сейчас его команда побудет с Танакой, успокоится окончательно, поест, поспит, а когда проснется, почувствует в своем сердце такую обиду, что Суга не сможет их остановить. Да и не должен. Он тоже чувствует обиду, а увидев, в каком состоянии Танака, он не смог сдержать слез. Пока они ехали, Суга до последнего старался не допускать идеи причастности Аобаджосай для себя. Отрезать что-то – слишком жестоко. А затем в одну секунду его убедили и в причастности и Аобаджосай, и ударили в нос запахом жаренной кожи. Словно «подарка» было мало. Но что-то не дает ему покоя. Что-то не позволяет эмоциям полностью взять верх. Что-то скребется в его голове, и он не понимает, здравый это смысл или еще не остывшие чувства. Какой бред… – Что насчет пальца?.. – негромко спросил Асахи. – Поздно, – качнул головой Дайчи. – Не успели, пришивать уже нельзя. – Ох… – Это странно, – повторил Суга, выплывая из своих мыслей. – Что? – посмотрел на него Дайчи. – Палец? – Нет. То, что они оставили заложника без охраны. – М-м-м… – Асахи пожал плечами. – Может, они были не против, что мы заберем его? – С чего бы? – приподнял бровь Суга. – Если Кагеяма не ошибся, то он должен был пробыть у них еще минимум девять дней. – Ты думаешь, это какой-то тактический момент? – Нет, нет… – помотав головой, он начал ходить туда-сюда. – Это… Ну, может быть и тактика, но мне кажется, это что-то еще. Это не похоже на Аобаджосай. – Суга, только не говори, что ты все еще не думаешь, что это они, – вздохнул Дайчи. – Танака вспомнил Ханамаки, это происходило в здании Аобаджосай, так что- – Да понял я, что это они, – огрызнулся Суга. – Но Аобаджосай – аккуратные. Безумно аккуратные. Все это похищение уже странно, но… Но они не подумали о том, что Кагеяма знает об этом месте. Не оставили никого с Танакой, чтобы он охранял его. Они ошиблись. – Разве это не хорошо? – склонил голову Асахи. – Неважно, хорошо это или плохо. Это слишком грубая ошибка для команды вроде Аобаджосай, чуть ли не позорная для их уровня. Они как будто… – он потер переносицу. – Не знаю. Действуют слишком импульсивно. Это странно. Дайчи неуверенно начал. – Может, Ойкава- – С чего ты взял, что Ойкава связан с этим? – тут же напрягся Суга. Асахи и Дайчи переглянулись. – Суга… По какой причине он может НЕ быть связан с этим?.. – тихо спросил Асахи. – По… Да по любой! – Суга сам не понял, почему его голос начал звучать так истерично. – Танака не помнит Ойкаву! Он помнит Ханамаки – это другое! – Так, – прервал его Дайчи. – Еще раз. Ты считаешь, что игрок Аобаджосай в одиночку похитил Танаку, привез его в командное место, отрезал ему палец, отправил нам, но все это в тайне от остальной команды, я правильно тебя понимаю? – …Не обязательно так, – поморщился он. – Возможно, знал кто-то еще. Но это не значит, что Ойкава с этим связан. – Хм… Аобаджосай напоминает культ, – сказал Асахи, упираясь затылком в стену. – Ойкава всегда в центре и всегда в курсе происходящего. Мне кажется, они боготворят его. То, что описываешь ты, уже похоже на какое-то восстание. – Почему нет?.. – нервно пробормотал Суга. – Поэтому они так криво действуют! Если бы Ойкава участвовал в этом всем, они были бы осторожнее! – Ойкава никогда не вел себя импульсивно? – уточнил Асахи. Да что же это такое… Вел, конечно вел, но не в профессиональной сфере, а в отношениях. То, что происходит сейчас – не отношения. То, что происходит сейчас – не отношения. То, что происходит сейчас – не отношения. Суга оправдывает его не из-за чувств. Суга оправдывает его, потому что чувствует, что… Нет, это глупо. Суга оправдывает его, потому что понимает, что Ойкава вел бы дела иначе. Суга оправдывает его, потому что понимает, что это не почерк Ойкавы. Суга оправдывает его, потому что никогда в жизни не признает, что, возможно, не может прочитать мысли бывшего возлюбленного. Суга оправдывает его, потому что в глубине души надеется, что если бы Ойкава и разозлился за что-то на Карасуно, он сказал бы ему об этом. Это никак не связано с чувствами. Это холодная, холодная тактика. Ничего личного. Как страшно ложиться спать… Как страшно ставить будильник, зная, что в это время завтра все проснутся, готовые контратаковать. И, конечно, страшно чувствовать себя зависнувшим меж двух огней, один из которых – очевидно правильный вариант. Страшно, что команда может подумать, что ему дороже кто-то извне, чем собственный кохай, ведь это совсем не так. – Ты когда ебало проще делаешь, у тебя глаза в стороны разъезжаются… – слабо фыркнул Нишиноя. – …Это шобы вас обоих видеть. – тихо отозвался Танака, усмехаясь. Энношита неуверенно улыбнулся и снова опустил глаза в бумаги. Он знал, что раны на Танаке заживают с поразительной скоростью, но понимал, что ему все равно какое-то время стоит побыть в больнице. Ожоги на его руках и ногах были серьезными, сруб кости на пальце – тоже вещь не быстро заживающая, а рана на голове, хоть и, кажется, не коснулась черепа, тоже выглядела пугающе, пока врачи не наложили на Танаку бинты. Танаке здесь быть не нравилось. Ни одному игроку не нравились больницы, но заставить человека вроде Танаки лежать на месте под капельницами – тем более задача со звездочкой. Когда к нему приходили врачи, все тактично удалялись, даже Энношита с Нишиноей, чтобы меньше его смущать. Врачи, к счастью, работали с игроками чуть ли не перманентно, да и с Карасуно тоже, так что лишних вопросов не задавали. – Здесь написано, что у тебя что-то с когнитивными способностями… – задумчиво пробормотал Энношита, с трудом вчитываясь в текст. За окном уже было темно, а свет им посоветовали оставить выключенным. – Это че значит? – спросил Ноя. – Не знаю, тут слишком заумные слова, – качнул головой он. – Ты помнишь, как тебя зовут и все такое? – Ой, бля, не начинайте… – поморщился Танака. – Я на это уже сто раз отвечал. Помню. – Твоя позиция? – на всякий случай уточнил Нишиноя. Танака ненадолго задумался, и Ноя с Энношитой одновременно напряглись. Ему потребовалось около минуты, чтобы неуверенно протянуть. – Дои… Гровщик? Правильно же? – Правильно, – выдохнул Энношита. – Но ты вспоминал это слишком долго. Впрочем, после такой травмы неудивительно. – Ты ваще-ваще не помнишь, что они тебе говорили? – устав сидеть на одном месте, Ноя поднялся на ноги и запрыгнул на подоконник. – Совсем? – Кто? – Долбоеб, Аобаджосай! – нахмурился Ноя. – Это которые… А, – Танака устало выдохнул и хотел поднять руку, чтобы потереть лицо, но зашипел от боли и опустил ее обратно на кровать. – Б-блять… Н-не помню я… Вспомнил я вам этого чела – отстаньте от меня!.. Нишиноя вздохнул и начал ковырять ногтем подоконник. Танака начинает огрызаться, а значит – и правда сделал и вспомнил все, что мог, и больше сил в нем не осталось ни на что. – Ты как будто забыл вещи выборочно, – все же продолжил Энношита, понимая, что обо всем врачи спросить у его жениха не могли. – Давай так… Сколько игроков в Карасуно? – Ты решил его математикой замучить? – поморщился Ноя. – Нашел же, блять, время… – Э-э… Так, ну… Десять… – с трудом начал считать Рю. – Плюс… Э… А, ну Суга-сан с Кагеямой. Двенадцать, не считая девчоночек? – Странно ты считаешь, – приподнял брови Энношита. – Ладно, а в Некоме? – Девять? – А в Аобаджосай? – Ебу? – вздохнул Танака. – Ну, э… Два третьегодки плюс два второгодки плюс… Скока там… Первогодка один? – Четверо третьегодок, – поправил Энношита. – Я более, чем уверен, что ты забыл Ойкаву и Ханамаки. – Ты че за теории проверить пытаешься?! – не сдержался Ноя, ударяя кулаком по подоконнику. – Говори уже прямо! – Я тебе врач что ли? – поморщился Энношита. – Я не знаю. Просто мне кажется, что Рю забыл… Не знаю. Как будто он забыл все, что у него было на уме в момент травмы. Из минусов – это важная информация про Аобаджосай. – Из плюсов – это не такой уж ушат информации, – фыркнул Нишиноя. – Не так много у него могло быть на уме, так что закройся уже. Дай человеку расслабиться и- Все трое вздрогнули от оглушительного визга шин под окном больницы. Все трое узнали этот звук, так что Ное и Энношите вновь пришлось подбегать к кровати, чтобы убедить Танаку оставаться на месте. Не прошло и двух минут, как дверь в палату распахнулась громким пинком, ударяясь о стену. На ходу сбрасывая красный шипастый плащ и бросая его на пол, звеня по плитке тяжелыми ботинками и заполняя комнату запахом дыма, к кровати Танаки подошел Ямомото. – У нас зоопарк рядом? – слабо усмехнулся Танака. – Какого хуя у меня тигр в палате? – Заткнись, ты выглядишь, как мумия! – рыкнул Тора, осматривая друга. – Ты жить-то будешь? – Да будто никто из нас травмы тяжелее не получал! – Тоже верно… – Тора цокнул языком и повернулся к Энношите с Ноей. – Дарова, парни. Ну че, вечно теперь будете жить с запахом бекона под носом? – Куда деваться? – улыбнулся Энношита. – Придется. Только, пожалуйста, не забирай его сейчас кататься на байках. Дай ему полежать немного. – Обижаешь… Я планировал байк прям в больницу завезти! – О-о-о! – обрадовался Ноя. – А тут кстати двери громадные, что пиздец, такие раздвижные! Хоть сто байков загоняй! Увидев, что Танака улыбается ярче, а его глаза перестали пытаться разъехаться в разные стороны, Энношита позволил себе отложить бумаги от врачей в сторону. Обсуждения и пережевывание его симптомов – явно не то, что Танаке сейчас было нужно. – Эй, хочешь пальчик пожевать? – сипло фыркнул Танака. Тора недовольно повел плечами. – Замороженный полуфабрикат-то твой? Не откажусь, конечно, но ты меня все-таки немного оскорбил сейчас! Ой, кстати, – он склонил голову. – Ты только не говори мне, что начал бояться огня! Если узнаю, что у Танаки Рюноске фобия огня – сразу с крыши сброшусь! – Ничего у меня не фобия! – встрепенулся Танака. – Еще чего не хватало! – Надо чекнуть, – уверенно кивнул Ноя. Танака тут же согласился. – Верно-верно! У кого есть жига? Зажигалка была у всех четырех присутствующих в комнате, но раньше всех до своей дотянулся Энношита. Чиркнув колесиком, он убедился в том, что огонь не потухнет, и протянул ее вперед. Танака никак особо не среагировал, так что Энношита встал и подошел ближе, суя зажигалку чуть ли ему не под нос. – …Ну как? Танака долго и очень внимательно рассматривал желтый огонек, но в итоге цокнул языком и широко улыбнулся, поворачиваясь к друзьям. – Сосите, никакой фобии! Хоть съем этот ваш огонь! – Ниче не скажешь – дракон! – закивал Тора. Облегченно выдохнув, Ноя вытер лоб рукавом. – Да, если бы ты это… Никаких бы больше вылазок с огнем! Улыбнувшись, Энношита убрал зажигалку обратно в карман, но, заметив взгляд возлюбленного, склонил голову. – Чего? – А че это с кем ты там успел обручиться? – хитро улыбаясь, протянул Танака. Ненадолго в палате повисла тишина. Ноя с Торой переглянулись, а Энношита только неуверенно усмехнулся. – В смысле?.. – Кольцо у тя! – кивнул Танака. – Прикольное! Кто суженый-то? – А… – Энношита глянул на свою руку, снова на Танаку. Ноя нахмурился. – Ты че?.. Не помнишь? – Я что, должен следить за своими сокомандниками? – нахмурился в ответ Танака. – Тем более помнить про всех! Не так уж много мы с Энношитой общаемся! Ноя сглотнул и посмотрел на Тору. Тот выглядел не менее напряженным и запутавшимся, чем он сам. Тогда Ноя глянул на Энношиту и прикусил язык. У Энношиты было абсолютно нечитаемое выражение лица. Он медленно спрятал обе руки в карманы пальто. – …Соре! – тут же извинился Танака. – Считай, это мой проеб! Ну т’к давай общаться! Кто это? Нишиноя больше не пытался смотреть на лучшего друга. Сейчас он смотрел на Энношиту, вслушиваясь в тишину и ожидая его ответа. Из всех присутствующих в комнате кроме самого Энношиты, только Ноя понимал, почему он замялся. Прекрасная возможность спрыгнуть с поезда, а, Чикара? – Я… – Энношита качнул головой и пробормотал. – Это не помолвочное. Просто для… Красоты. – А… – кивнул Танака. – Ну и круто! Холостяк, получается! – …Типа того, да. Немного подумав, Тора снова повернулся к Танаке. – Ты бы видел, сколько колец у Яку-сана, когда он не на матче и не в суде! Он весь в перстнях! – С-сам-то, – нервно фыркнул Ноя, быстро отводя взгляд от Энношиты. – Свои лапы видел? – Не так уж много у меня колец! – отмахнулся Тора. – Два-три для Яку-сана – ничто! – Твои руки так и просятся быть ограбленными… – с улыбкой протянул Танака, рассматривая пальцы Торы. Тихо, чтобы никто не заметил, Энношита начал двигаться в сторону двери из палаты. Тора и Ноя быстро вовлекли Танаку в диалог, так что тот даже не повернулся в его сторону.

***

– Я считаюсь с мнением и правилами капитана, – просто ответил Дайчи. – Правда считаюсь. И с твоим тоже. Я повторюсь – мы в одной лодке, – неуверенно протянув ему руку для рукопожатия, Дайчи чуть улыбнулся. – Мне… Мне кажется, мы начали как-то плохо. Энношита опустил взгляд на широкую мозолистую ладонь. – Мы сейчас должны заново познакомиться или что? Мы уже знаем друг друга. И, если ты не против, я не буду называть тебя «Дайчи-сан», как остальные. Проигнорировав протянутую руку, он развернулся и быстро сорвал со спинки стула свое пальто. Ему потребовалась пара секунд, чтобы распахнуть дверь и покинуть ресторан. После недолгой паузы Нишиноя весело хохотнул. – Ого! Киношита, а ваш кореш всегда такой важный? – Он… Очень серьезно относится к своей работе, – неловко пробормотал Киношита. – Ответственный… Танака медленно перевел взгляд от входной двери на растерянно стоящего у бара Дайчи, снова на дверь. – …Это че ща было? – Все в порядке, – вздохнул Дайчи. – Нам просто- – Нихуя не в порядке! – взревел Танака, вскакивая с места. – Это же какой дизреспект! Я ща разберусь с этим полудурком, уно моменто! Прежде, чем кто-то успел остановить его, он, опрокинув стул, выбежал из ресторана вслед за Энношитой. В тот день на улице было мокровато, в лицо била мерзкая морось, и эта же морось сначала помешала Танаке рассмотреть удаляющийся силуэт. – Энношита! Да остановись ты, блять! – наконец-то нагнав его, Танака согнулся, пытаясь восстановить дыхание после бега. – Что? – приподнял брови Энношита, оборачиваясь. – Мой рабочий день закончен, я еду домой. – Какое домой? – выпрямился Танака. – После того, как Дайчи-сану нахамил?! Так я тебя и отпустил! – …Вау, – только сказал Энношита. – Ну попробуй удержи. – Я чет ниче не понимаю, – Танака вытер нос. – У тебя проблемы какие-то, а? Не нравится – вали нахуй из команды! – Так мне уходить или нет? – холодно уточнил Энношита. – Определись уже, а то мы оба промокнем. – Не надо мне тут зубы заговаривать! Слишком крутой для Дайчи-сана, а? Слишком крутой для нас?! Нахмурившись, Энношита повернулся к нему всем корпусом. – Мой капитан – Хироки-сан. Я не обязан общаться с кем-либо еще. Ни с тобой, ни с твоим «вожаком». Не понимаю, как еще мне разжевать это для тебя. Танака поморщился и, сплюнув на асфальт, чуть присел, очевидно готовясь к драке. Энношита знал, что рано или поздно это случится. Не ожидал, что в первый день знакомства, но, с другой стороны, в Карасуно набрали кого попало, так что неудивительно, что они так быстро загораются. Он планировал развернуться и уйти, но не сдержал раздражение и, спрятав ключи от машины в карман, повернулся к Танаке боком, закатывая рукава. Черт его знает, кто дерется лучше – бандюган, выросший на улице, или профессиональный агент, но выучившийся этому не так давно. В любом случае, высоким уровнем дипломатии от них не отличался никто, так что уже через мгновение Энношите пришлось уворачиваться от удара, наклоняясь и перехватывая соперника за ногу. И это, наверное, была одна из самых любимых историй Танаки, потому что ему очень хотелось верить, что в тот момент у них проскочила какая-то связь. Энношита это отрицал – он не помнил сильной искры, но понимал, почему можно было решить, что с этого дня между ними и начали строиться более личные отношения. Когда Нишиноя вышел проверить, не сдох ли там где-то его друг, он чуть не споткнулся о двух парней, сидящих на крыльце. Куда бы там ни планировал уходить Энношита, сейчас он сидел на мокрой ступеньке, куря и промакивая кровь из разбитого носа рукавом. У Танаки была рассечена губа, однако это не помешало ему курить вместе с ним, хоть и немного морщась от боли. Более того – они не просто курили вместе, а даже негромко о чем-то переговаривались, и, как почувствовал Нишиноя, это был совсем не напряженный разговор. Четко он расслышал только что-то вроде: «Слишком уж ты энергичный», а затем веселый и немного смущенный смех Танаки, и после этого смог только фыркнуть и вернуться обратно в помещение, оставив их наедине. Энношита не помнит, в какой момент он понял, что испытывает что-то к Танаке. Не помнит сотен дат всех их «первых» моментов, потому что они происходили постоянно, потому что их отношения развивались стремительно, и это было весело по началу и страшно ближе к концу. Он не помнит, что конкретно они курили в тот вечер. Не помнит, какие сигареты были у него, а какие – у Танаки. Он даже не особо помнит, как Танака в тот вечер выглядел. Но он помнит, какие у Танаки были глаза. Он помнит, что Танака прищурился, рассматривая его, делая глубокую затяжку. Он помнит этот взгляд: «Я тебя не знаю, но ты прикольный». Он не знал, что увидит этот же взгляд спустя столько лет. Он не помнит, в какой конкретно позе они сидели, но он хорошо помнит это крыльцо, потому что, как и все, ступал по нему каждый день. На этом крыльце он нашел белую коробочку, на этом же крыльце он рассматривал рану Танаки на губе, немного сожалея о том, что ударил так сильно. Сейчас он жалел о том, что ударил так слабо, ведь рана зажила быстро, не оставив после себя даже напоминание в виде шрама. Он не помнит, о чем конкретно они говорили, но Танака, наверное, помнил. Может, приукрашивал каждый раз, рассказывая кому-то, но все равно помнил. Помнил, о чем говорили, помнил, как сидели, помнил, что курили. И они вдвоем, сидя на этом крыльце, тихо болтая о чем-то и постепенно переставая скалить зубы, не замечали, как стремительно сгорают в огне, рассеиваются по ветру пеплом, а вместе с ним и их разговор, и их сигареты, и их разбитые нос и губы. Они сгорали и в итоге догорели в памяти Танаки окончательно, не оставив после себя ничего, кроме белой, пугающе белой и ослепительной пустоты.

***

Выйдя из больницы, Энношита дрожащими руками достал пачку. Он быстро открыл ее, и у него почти вышло вытащить одну сигарету, но она выпала из его пальцев и покатилась по асфальту. Обычно он бы ругнулся, но сейчас просто сделал шаг вперед и наклонился, надеясь, что его не поведет в сторону и он не упадет к этой сигарете, потому что если он упадет – он там лежать и останется. Сигарету перехватили пальцы. Не пальцы Энношиты. Подняв взгляд, он столкнулся им с двумя широко распахнутыми кошачьим глазами и тут же посмотрел в сторону. Он не был уверен, на чью конкретно машину сейчас облокотился, но Фукунага встал рядом, протягивая ему сигарету. – С-спасибо, – тихо сказал он, беря и поджигая ее. Постояли в тишине. С Фукунагой по-другому и не постоишь, но сейчас это, наверное, было хорошо. Логично, что Тора приехал не один, но Энношита все равно не мог понять, как к этому относится. С одной стороны, это было неплохо, с другой стороны – он чувствовал себя обязанным сказать: – К-как-то глупо вышло. Фукунага даже не повернулся на него. – Оно, видимо… М-да, – Энношита поднял в воздух подрагивающую руку с кольцом. – …Оно мне больше, в общем-то, не нужно. Фукунага продолжал смотреть перед собой, как обычно не моргая. – Ну и слава богу, н-наверное, – выдохнул он, не понимая, когда он вообще произносил подобное вслух. – Я не особо хотел жениться. Может, и хорошо, что все так вышло. Может… Может, если я не хотел жениться, я и не должен расстраиваться. Я ничего не потерял. Еще немного помолчав, Фукунага повернулся на него, склоняя голову. – Да. Я ничего не потерял. – …Пришли как-то на грузинскую свадьбу- Энношите не понадобилось слышать окончание анекдота. Одной абсурдности ситуации хватило, чтобы взорваться от истеричного хохота, сгибаясь и снова роняя горящую сигарету на асфальт. Пришлось потратить около минуты на то, чтобы перестать смеяться и выровнять дыхание. – Н-нашел время анекдоты травить… – просипел он, вытирая мокрые глаза. – Исподтишка ударил, с-сука… – Извини, – сказал Фукунага. – Подумал, надо тебя рассмешить. – «Грузинская свадьба», п-пиздец… – все еще улыбаясь, Энношита шмыгнул носом и вновь провел рукавом по векам, но слез меньше не становилось. – Да твою мать… Ну да, ничего не потерял, конечно. Тогда не начинал бы плакать перед настолько не близким человеком, да даже не плакать, куда там – рыдать. По-неловкому, запрокидывая голову и едва слышно икая. Танака снова называет его «Энношита», а не «Чикара». Танака забыл его.