С миру по нитке

– Лестрейд… Лестрейд… А я ведь знаю эту фамилию. Слышал. Усатый полицейский Биггль покраснел от натуги, пытаясь вспомнить. Когда они все кое-как разместились в повозке того самого Лестрейда, и двинулись, наконец, к нему домой, какое-то время царила тишина. Разве что пыхтел Бублик, которого Джон тщетно пытался уложить у себя на коленях, а тот, в свою очередь, пытался схватить Биггля за рукав. Лестрейд вытянулся в струнку, делая вид, что рассматривает совершенно пустынную дорогу, но Джон заметил, как дрогнули его руки и посмотрел на Шерлока. Тот тоже смотрел на адвоката. – У тебя новый шарф? – спросил Джон, чуть улыбаясь и желая сменить тему. – Тебе идёт! Видно, что очень тёплый. И эти серые перчатки… Сколько раз я пытался уговорить тебя одеться потеплее! – Лестрейд! – завопил Биггль и даже чуть подскочил, чуть не свалившись с повозки. – Вспомнил! Громкое было дело! Да! Известнейший на весь Лондон и его окрестности адвокат, застреливший свою жену-актрису! Джон увидел, как дёрнулось лицо Лестрейда, но тот не обернулся. А когда заговорил, голос его был совершенно спокоен. – Лисса действительно была актрисой, как вы верно припомнили. Но я её не убивал! – Ну да, – Биггля перекосило, в попытках изобразить скепсис. – Конечно. Сумели заболтать присяжных, убедили их, что она сама. Но мы то знаем, что сами её шлёпнули. Из ревности. Да ещё на глазах дочери! Вот она и онемела от ужаса! Джон непроизвольно нашарил руку Шерлока и сжал её. Он тоже вспомнил это дело. Действительно, очень громкое. В своё время о нём трубили все газеты. – Лисса выстрелила сама, – как заученную фразу повторил Лестрейд. Вздохнул. – Да, это не такое интересное дело, что для газетчиков, что для полиции, чем убийство, но клянусь – так и было. Биггль хмыкнул, а Джон смотрел на Шерлока. Тот чуть нахмурился, и сейчас это было признаком задумчивости. Он пытался вспомнить эту историю. После инсульта и утраты своих великолепных Чертогов, где Холмс мгновенно находил нужное, сейчас ему приходилось куда сложнее. – Вы верно помните, Лисса была актрисой. Натурой крайне… экспрессивной. Когда мы поженились, это был этакий нежный цветок, мечтающий играть Джульетт и Белоснежек, но к концу нашего брака она стала невыносимой. Ей всегда всего было мало. Славы, денег. И деньги она требовала с меня единственным доступным ей способом: скандалами с криками зарабатывать больше. Я неплохо поднялся по карьерной лестнице и мы не нуждались. Хороший дом в центре города, няня и гувернантка для дочери, наряды у лучших портних. Джон продолжал смотреть на Шерлока. На его лицо, видя на нём мучительную работу мысли. И продолжал легонько гладить его руку поверх перчатки. Они с Холмсом разместились в задней части повозки, и Джон не боялся, что Биггль или Лестрейд заметят это движение. Интересно, замечает ли его сам Холмс? Может стянуть с его узкой ладони эту замшу и коснуться обнажённых пальцев? Но Джон не позволял себе этого раньше, допустимо ли сейчас? – Но всегда находились актрисы, имевшие куда больше. Всегда находилась другая недостойная соперница, у которой были платья лучше, драгоценности роскошнее, и роли эффектнее. В начале карьеры Лисса играла в благотворительных спектаклях, под открытым небом, имела одну пару туфель на все случаи жизни, и зарабатывала за день ровно столько, чтобы купить один жареный пирожок с печёнкой, который заменял ей завтрак, обед и ужин. Как она превратилась в то ужасное существо, что визжало, что я никчёмный, недостойный, нищий, стоя посреди роскошной гостиной, в вечернем туалете, накануне вечера чествования её за исполнение очередной блистательной роли, и она убьёт себя, потому что жизнь её – мученье? – Вот об этом поподробнее! – Биггль сложил руки в замок на своём пухлом животе. – Пистолет ведь не с неба упал? – Вроде бы это реквизит с одного из спектаклей, – адвокат чуть хлестнул вожжами, видимо чисто для небольшой разрядки. – Я даже не был уверен, что он может стрелять. Полагаю, она тоже считала, что он не заряжен. Едва ли она и вправду хотела умереть. Лисса столько раз умирала на сцене, под софитами и сотнями взглядов, что и тогда скорее играла роль, едва ли понимая, как сейчас всё серьёзно. Уж какой она не была, но она не стала бы делать это на глазах дочери. Просто, спектакль зашёл слишком далеко. Она кричала, я шагнул к ней, собираясь отнять пистолет, а в следующую секунду уже бухнул выстрел. А потом она упала на ковёр. Прямо со всеми своими амбициями, в дорогом платье, драгоценностях. Всё её будущее, все достижения, вся она сама, в секунду превратилось в ничто. – Вы сами не поэт? – фыркнул Биггль. – Хотя учитывая, что профессия ваша, вешать людям лапшу на уши, да ещё жена-актриса. – Есть несколько вещей, с которыми нельзя шутить, – продолжил адвокат. – Так говорила моя матушка. Это смерть, любовь и чужие мечты. Эти вещи шуток не прощают. – Ну-да, ну-да, – Биггль уже чуть человечнее взглянул на адвоката. – Рассказали гладко. Что же вас схватили тогда? – А кого? На шум прибежали слуги, они же вызвали полицию. Я не подходил к телу, не касался пистолета. Как она выстрелила, так потом и сфотографировали. Вот только, поначалу обвинение ничего слушать не хотело. Есть труп, есть я рядом, есть возможность шумихи и громкого дела. Известный адвокат, застреливший жену на глазах дочери или истеричная дама-самоубийца, что интереснее? Даже свидетель не убедил их. – Да. Ваша дочь. Помню-помню. Бедняжке пришлось выступать в суде. – Пришлось. Джон перевёл взгляд с руки Шерлока на руку Лестрейда, и увидел, как у того побелели костяшки пальцев. Ни то от холода, ни то от того, как он сжал поводья. – Мою бедную девочку допрашивали снова и снова. И снова. Заставляли повторять, что она видела, пытаясь заставить признать меня убийцей. Будто мало ей этой сцены, которую она никогда не забудет, так ещё и толпы чужих страшных мужчин задают сложные путанные вопросы, пытаясь получить нужные им ответы. Моя девочка выдержала это всё. Вот только потом намертво замолчала. И не говорит до сих пор. – Бедняжка, – в голосе Биггля, и правда, скользнуло сочувствие, и Джон подумал, что этот солдафон не безнадёжен. – Но как же вам удалось избежать виселицы, господин адвокат? – Это до сих пор для меня некоторая загадка, – признался Лестрейд. – Тогда я был в слишком расстроенных чувствах, чтобы разобраться до конца. Отпустили, сняли обвинения, позволили забрать дочь – уже большая радость. Но там… там кто-то вмешался в моё дело. Я помню, мне говорили, какой-то сыщик-любитель сумел убедить полицию, что это не убийство, а несчастный случай. И его выводы показались убедительными и присяжным. – Неужели ты не помнишь это дело, Холмс! – вдруг воскликнул Ватсон, и все посмотрели на него. – У тебя был очередной приступ хандры! – от избытка чувств Джон жестикулировал, вовремя убрав руку от запястья Шерлока. – Я принёс газету, желая чуть отвлечь. Прочёл заметку, показал фото. Там был силуэт тела, обведённый мелом, и крестик, где лежал пистолет. Помнишь, мы потом ещё разыскали фотографа? Тот так гордился эксклюзивным снимком! Холмс посмотрел на Джона и лицо бывшего сыщика озарилось. – Да. Да, я вспомнил! Я тогда сказал, что это дело решается элементарно, одним только осмотром места действия, и полицейские будут полнейшими идиотами, если запрячут в тюрьму невиновного… Но я не верил, что кто-то послушает меня. Люди обычно крайне неохотно меняют свои убеждения. А уж ваша братия – и подавно. – Шерлок посмотрел на Биггля. – Да и адвокатов я не слишком жаловал. Частенько ваши коллеги избавляли от заслуженного наказания тех, кого я с таким трудом передавал в руки правосудия. – И всё же ты пошёл в полицию и сумел их убедить! – Джон надулся от гордости и радости за действия друга. – Потом я показал тебе газету, где писали про оправдательный приговор, и говорил, что вмешались мы тогда не зря! Адвокат смотрел на Холмса так, будто только что узнал, что тот на самом деле Санта-Клаус. – Вы… так это вы тогда спасли меня от верёвки, а Рози – от сиротского приюта?! – Не я. Джон. Я бы с дивана не поднялся ради этой всей истории, не заставь он меня пинками! – Холмс преувеличивает! – Джон улыбнулся. Жаль нельзя признаться, какими действиями он на самом деле убедил Шерлока встать. Поймал его босые ноги, торчавшие из-под халата, щекотал пятки и свод, чуть пощипывал пальцы, что смешно подгибались, пока Шерлок вырывался и чуть хихикал. – Ладно, дело это давнее, приговор уже вынесен. Будем считать, что и я поверил, – сказал Биггль. – Но условия проживания вашей дочери я проверить обязан! Условия улучшились сразу же, едва Джон спустил с рук Бублика. Когда Рози и щенок увидели друг друга, бросились навстречу с одинаково восторженными визгами. Лестрейд покачнулся и схватился за руку Шерлока. – Голос! Вы слышали! У моей Рози прорезался голос! Щенок же нарезал круги вокруг девочки, смешно сопел, пыхтел, хрюкал, а та явно что-то выдавала в ответ, пытаясь то гладить, то обнимать его. – Джон, Шерлок! Оставьте щенка пока у нас! – взмолился адвокат, обернувшись. – Понимаю, он ваш, Джон, но вы же будете жить здесь, рядом, и сможете его навещать в любое время! – Собаки хорошо действуют на детей, – сказал Биггль. – У меня двое сыновей и тоже пёс. Сами с улицы его принесли, сами ухаживают. А теперь пойдёмте, посмотрим на ваш дом. А о собаке тут явно хотят подумать. И не только о собаке. Джон решил, что его мнение об инспекторе Биггле улучшается с каждой минутой. Тот помог адвокату отлепиться от Холмса. Рози, перестав возиться с щенком, степенно подошла к ним четверым и поприветствовала, как положено воспитанному английскому ребёнку, только молча. Посмотрела по очереди на отца, Джона, Шерлока. А затем и на мистера Биггля. Видимо, увиденное ей понравилось, потому что девочка улыбнулась. Бублик вилял хвостом, тычась в ботинки Джона и оглядываясь на Рози, как бы рассказывая ему, какая хорошая девочка, и сколько всего они пережили с ней вместе в лесу, пока спасали его, Джона. Рози же умоляюще смотрела то на Джона, то на щенка. – Мы умеем заботится о животных! – сказал Лестрейд, и в подтверждение своих слов, повёл лошадь и повозку в сторону каретного сарая, чтобы позаботится об обоих. – Подумайте, прошу вас! Биггль двинулся за ним, и скоро скрылись за дверью, вместе с Рози и щенком, что восторженно изучал новые владения. Полицейский так и продолжал поддерживать адвоката. – Ты будешь жить здесь? – спросил Шерлок. – Так далеко от всего, что дорого твоему сердцу? Поскольку они остались одни, Джон смог взять Холмса за запястья и сказать: – Самое дорогое моему сердцу стоит сейчас передо мной. С дедукцией или нет, ты остаёшься Шерлоком Холмсом. Живёшь ли ты в Лондоне и ведёшь дела, или отдыхаешь здесь и разводишь пчёл – мне не важно. Как мне сделать так, чтобы ты увидел, что это правда? – Пчёл? – Шерлок улыбнулся. – Зима близко, какие пчёлы? – Не знаю. За зимой обычно приходит весна. А это цветы. И пчёлы. Раз уж твой дом теперь за городом. – А щенка ты позволишь оставить у Рози? – Придётся. Буду его навещать. – И потом тщательно чистить одежду от шерсти! – Конечно. Холмс… я понимаю, почему ты уехал. Думаю, что понимаю. Но и ты пойми, почему я приехал за тобой, – Джон оглянулся, проверяя, что они точно одни сейчас. – Потому что… я не хочу без тебя. – Даже… без такого меня? – Боже, я поцеловал бы тебя, чтобы остановить эти благоглупости! Пару минут Джон испепелял Шерлока взглядом, испугавшись собственного признания, но радуясь, что оно, всё же, состоялось. И что Шерлок стоит и смотрит после него, а не отшатывается в ужасе. – Давай зайдём внутрь, Джон. Я покажу тебе мой дом. Посмотрим, как тебя поудобнее разместить. И… Должен сказать, я тоже не хочу без тебя. И буду совсем не против твоего поцелуя. Конец.