Что-то ещё

Дни сменяли друг друга, дома ничего не менялось. Хаширама был вечно занят, но все же пытался уделить мне внимание. Тобирама же с надменным выражением лица, индюк, блин, делал все возможное дабы избегать меня. Сказать, что мне было обидно — ничего не сказать. Мне хотелось выть от тоски по брату. Да, с ним сложно, но он оказался моей поддержкой и опорой. У меня всегда были проблемы с одним из челнов семьи. Хоть я и не должна бы сравнивать свою прошлую жизнь с нынешней — сходство на лицо. Там с детства не получалось ладить с бабушкой. Сколько себя помню, все заканчивалось скандалами, обидами, затем обвинениями, хотя едва ли я была единственной виновной. Сейчас все несколько иначе, мы живем в иных условиях, а Тобирама, пусть и со скверным характером, но все же любящий. Бедный Хаширама, он все никак не мог нас помирить, сколько б не старался. И нет, я бы все отдала лишь бы помириться с братом, но если честно, мне было страшно. Все потому, что я черт возьми, гордая. Мне страшно подойти и попросить прощения, а потом получить отказ, а потому я просто не прошу его. О да, я трусиха, жуткая. Но, к сожалению, мне не дан такой прекрасный характер, как у Хаширамы. Сколько б я не мечтала быть похожей на него, по сути я вылитый Тобирама, только без учихофобии. Просиживая штаны дома, я все больше закипала. Всю жизнь я была человеком эмоциональным, ждущим каких-то всплесков адреналина, взлётов, падений, чувств, эмоций, хоть и скрывала это, называя все вышеперечисленное морокой. Теперь же внутреннее шило не даёт мне покоя. Мне нужна подпитка, наверное поэтому меня всю жизнь тянуло к искусству: кино, театр, музыка, лирика. Блок, Александр Блок всегда был моей слабостью. Вкус, конечно, специфический. Ибо данный поэт довольно тяжёл для понимания: символизм, двойной смысл, подтексты. Ну, загадка. Все как я люблю. С первого дня знакомства с автором я не оставалась равнодушной. Сначала было отторжение, ибо думать мне мало хотелось, а тут как бы хочешь-не хочешь — надо. У него есть множество стихотворений, зацепивших меня, но то одно, которое тронуло самые потаённые уголки моей души, называется «Незнакомка». По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. Вдали над пылью переулочной, Над скукой загородных дач, Чуть золотится крендель булочной, И раздается детский плач. И каждый вечер, за шлагбаумами, Заламывая котелки, Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки. Над озером скрипят уключины И раздается женский визг, А в небе, ко всему приученный Бессмысленно кривится диск. И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной, Как я, смирен и оглушен. А рядом у соседних столиков Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!»* кричат. И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука. И странной близостью закованный, Смотрю за темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль. Глухие тайны мне поручены, Мне чье-то солнце вручено, И все души моей излучины Пронзило терпкое вино. И перья страуса склоненные В моем качаются мозгу, И очи синие бездонные Цветут на дальнем берегу. В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине. Глубина этого произведения и твёрдая убеждённость автора в силе красоты мне очень близка. Я и сама тянусь ко всему прекрасному. Красота действительно бывает разной: внешней и внутренней. Однако сколько б мне не говорили о том, что внешность — это лишь оболочка, я тем не менее испытываю неприязнь к людям, не кажущимся мне привлекательными. Сейчас речь не о природной, данной человеку с рождения красоте, а скорее о его подаче. То есть, если человек улыбчив, приветлив, приятен в общении, у него размеренная, грамотная речь, если он имеет желание следить за собой, то он располагает к себе. Ну а природная красота — это лишь приятное дополнение. Так о чем это я? Меня едва ли можно назвать человеком влюбчивым. Но Изуна, чертов Изуна Учиха, просто собрал в себе все то, что меня так привлекает. В современном мире, я уверена, он был бы из тех, кто ходит в пальто и рубашках, прямых брюках и с кольцами на длинных, тонких, изящных пальцах. Я бы влюбилась в него без сомнения, увидев Учиху, загадочно стоящим в дальнем углу вагона, слушающим музыку в проводных, для большей романтики и антуража, наушниках. Моя довольно бурная фантазия, нарисовав столь прекрасный образ, отправилась в мир сладких грёз. Однако шелест за спиной не дал мне и дальше наслаждаться образом возлюбленного, и то во плоти неожиданно предстал предо мной. Благо, я не сильно склонна к смущению, иначе вряд ли бы смогла так уверенно смотреть ему в глаза. — О чем задумалась? — спросил он, даже не здороваясь, ибо нам не было это нужно. — О поэзии, — неоднозначно ответила я. Удивления он пытался не выказывать, но было ясно, что такого ответа он не ожидал. — И что же? Совершенно не задумываясь, я начала говорить: Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад. В тени у высокой колонны Дрожу от скрипа дверей. А в лицо мне глядит, озаренный, Только образ, лишь сон о Ней. О, я привык к этим ризам Величавой Вечной Жены! Высоко бегут по карнизам Улыбки, сказки и сны. О, Святая, как ласковы свечи, Как отрадны Твои черты! Мне не слышны ни вздохи, ни речи, Но я верю: Милая — Ты. Лишь после прочтения я прикрыла рот рукой, уставилась на Изуну и задумалась, как же он отвеагирует на русскую речь. Однако лицо парня не было искажено удивлением, изумлением или шоком. Он был задумчив, что несказанно радовало меня. — Красиво, действительно прекрасно, — он повернул ко мне голову и улыбнулся. Смутившись, я легла на траву, раскинув ноги и руки, смотрела в небо и наслаждалась каждой секундой. Повернув голову к Учихе, я заметила, как он разглядывал мое лицо, будто пытаясь найти что-то новое. Его иссиня чёрные волосы разлетались от ветра. Как же он красив, это совершенно неоспоримый факт. Приподнявшись на локтях, я продолжила всматриваться в лицо парня и наслаждаться этим. Понемногу я начала замечать его приближение, ощутила лёгкий сладкий аромат, исходящий от его волос. Проскользнула мысль: чем же ты их, блин, намываешь? А затем и вовсе ощутила прикосновение губ ко лбу. Внутри было два чувства: смущение и негодование. Поцелуя в лоб мне едва ли хватало. Ну что это такое? Мило, конечно, но хочется большего. Наверное, это читалось в моих глазах, ибо, заглянув туда на пару секунд, Изуна все же решился на робкое прикосновение к моим губам. Мой опыт в поцелуях можно назвать не просто скудным, но плачевным. А потому я даже не представляла, какое впечатление на меня это произведёт. Оно было ярким. Один, довольно робкий поцелуй, а я начала таять, как мороженное, оставленное задумчивым отдыхающим на пляже. Заглянув в глаза Учихи, увидев в их глубине свое отражение, я поняла, что влюбляюсь все больше, хотя казалось бы, что больше уже некуда. Но видно есть у моей души безлимитный резерв любви к Учиха Изуне.