Вверенный

Минсок всё чаще забирает ребёнка к себе. Чанёль не против. Да, он говорит себе это каждый раз, пытаясь убедить в этом, но всё равно уступает мягкому взгляду пожилого омеги. Есть в нём что-то… особенное. Несмотря на занятую мужчиной позицию касательно происходящего в доме, Пак проникается к нему каким-то необъяснимым пониманием. Такие передышки к ночи очень кстати: Чанёль каждый раз ждёт прихода Бёна. Каждый его день начинается с мыслей о парне и заканчивается ими же. Контролировать себя удаётся хорошо, но черви всегда съедают дерево изнутри. Он скучает, так сильно скучает, что не может найти себе места в постели. Приходи он регулярно на каждый второй день, Пак бы хотя бы знал, чего ждать, но Бэкхён резко сломал график и перестал появляться перед глазами. Три ночи не было. В порядке ли он? Может ли соображать? Жив ли вообще? Может ли ещё дышать?.. Сумасшедший альфа. Давно бы уже позаботился о себе, сходил в больницу, но нет же — возложил спасение на паковские плечи и бьёт в сердце каждым своим «Я не приду больше». А он всё ждёт и ждёт, как проклятый… Парень ворочается в постели до полуночи. Убеждая себя в том, что Бэк не придёт, как и сон, которого невозможно дождаться. Чанёль садится на постели и отсаживается к стене, разваливаясь на постели. До утра ещё шесть часов, которые нужно чем-то себя занять. Мысль о готовке завтрака и попытках накрыть на стол вместе со всеми вызывает тошноту. Но когда-то же он приучится жить как все в этом доме. Они приучились, и он тоже сможет сжечь «не хочу», присоединившись к ним. День за днём, день за днём, пока не подрастёт сын… Полка с книгами абсолютно не заинтересовывает. Корешки какие-то безликие, непривлекательные. Взгляд обводит шкаф издалека раз десять, прежде чем останавливается на тонкой книжице в мягкой обложке. В руках практически не ощущается и выглядит потрёпанной для того, чтобы вызвать соответствующую мысль: читали (или открывали) достаточно часто для такой истрёпанности. Сборник стихов не удивляет, у Чанёля в старом доме тоже были такие книжки в мягкой обложке. Пальцы гнут книгу, быстро пролистывая несколько раз, прежде чем удаётся заметить пометки. А вот это уже вызывает интерес: Ёль забирается обратно на постель и открывает каждый помеченный участок, изредка перелистывая по семь-десять страниц. В годы, когда Бэкхён читал эту книгу, у него явно было депрессивное настроение. Один из стихов обведён несколько раз без каких-либо отдельных комментариев: «Я долго гляжу на звезды. Почему они так сияют? Я долго смотрю на небо. Почему небо так чисто? Звезды, что же мне делать? На что мне смотреть на земле? Улица плывет перед глазами, Упал в переулке, пьяный. Смотрю на ваш ясный, словно слёзы, свет, Смывающий грязь с души. Ах, как же я беден! У меня нет даже вашего чистого сияния». … мысли ворочаются в голове через силу. По вискам скатывается пот. Бэкхён так измучен собой, что нет сил предпринимать следующие попытки вникнуть в дело. Слёзы собираются в глазах от ненависти к ситуации, в которой оказался, обоснование которой никак не может найти. У всего есть причина, но это… отец? Его здоровье так сильно подорвала ситуация с родителями?..       — … и там появились новые вводные. Я думаю, Чондэ захочет ускользнуть от обсуждения, но я осмелюсь-таки сказать, что нам нужно прояснить эту ситуацию для всех. Что думаешь, господин? В ушах шумит. У него снова упало давление. Каждый его вдох эхом отражается в ухе. Его голова… боже мой, его голова.       — Приляжешь?       — О чём речь? Про Чондэ.       — В последние дни Джэхан уже несколько раз передал информацию о том, что…       — Короче.       — Предполагаемые партнёры. Хотят постоянные договора с намёком на союз. Стандартная перевозка плюс поддержка.       — Нет, — выдыхает Бэкхён, накрывая глаза ладонью. Рука кажется ватной. Бэкхён потеет, его бросает в жар, но он не может сообразить, что конкретно приводит его в такое состояние. Лечится ли это? Возможно ли это преодолеть?..       — Придерживаюсь того же мнения. Мы должны быть осторожнее. Господин, может, приляжешь?       — Нет.       — Поехали к омеге. Бэкхён больше ощущает, чем слышит, как Кёнсу поднимается с места и подходит к нему. Что-то там на периферии посылает ему сигналы о том, что До обходит его со спины и становится рядом. Бэкхёну так плохо, что он даже при желании не сможет подняться с места.       — Обременять собой…       — Он не против.       — Я обещал себе. Он так много обещал и себе, и ему, и вообще всем. Он хоть одно слово сдержал-то?..       — Ты умираешь, — чужой шепот около уха посылает мурашки по телу. Бэкхён открывает глаза, рука валится на стол, будто чужая. — Ты сам себя убиваешь, перестань это делать, босс.       — Что мне с собой сделать?       — Нам нужно в больницу.       — Сейчас?       — Сейчас почти полночь, никто не работает, но завтра я буду готов пригласить врача в нашу больницу. Ты нужен мне с трезвой головой. Бэкхён ничего не говорит. Кёнсу поднимает его с места сам, закидывая руку на своё плечо. Всё вокруг туманное и расплывчатое, любые слова слипаются в необъяснимое нечто. Он снова задыхается и злится на то, что никак не может перестать дышать. … чужая фигура около постели не вызывает вопросов. Разве что один: почему не лёг рядом? Чанёль сам не знает, что вырвало его из дрёмы. Открыл глаза и прислушался к себе, после чего оглянулся вокруг и обнаружил Бэкхёна, сидящего на полу. Прислонившись головой к его подушке, он размеренно дышит, но не спит — глаза приоткрыты.       — Ты как?       — Хорошо.       — Приляжешь?       — Нет, я сейчас уйду. Не хотел тебя беспокоить, прошу прощения. Пак вздыхает, заваливаясь обратно на постель. Сон постепенно сходит на нет, оставляя после себя зарождающееся раздражение. Не на что-то конкретное — на всё сразу. Чанёль не может не думать о том, что своим появлением внёс разруху в жизни парня, и ему пришлось долгие месяцы заботиться о нём. Чан не может не желать сделать тоже самое для Бёна, но тот сопротивляется сам себе и это тоже вызывает раздражение.       — Я не знаю, в чём проблема, но если я могу помочь, я хочу это сделать.       — Это не помощь, это искушение, — шепчет Бэкхён.       — Мне плевать.       — А мне нет. Я пойду в больницу и остановлю это.       — Ты мог пойти в любой из всех тех дней, в которые так и не сходил. Тебе нравится себя мучить? Настолько привык к боли, что теперь вызываешь её таким образом? Бён вздыхает:       — Чанёль…       — Ты ведь сильный альфа. Ты знаешь, что я бы никак не смог повлиять на твоё состояние, если бы ничего не чувствовал.       — И ты не будешь чувствовать, — бормочет Бэкхён, с трудом поднимаясь с места. Ёль обращает к нему взгляд, опасаясь за шаткую ориентацию в пространстве. — Никто не имеет права не то что смотреть на тебя, даже думать о тебе. Даже я. Я — особенно. Не будет причин для чувств — не будет самих чувств.       — Глупый альфа.       — Чанёль, — Бэкхён шипит, недовольно взглянув на него. Проблески сознания уже вот-вот здесь, на подступе. Ёль знает, что не может так обращаться к нему, это не… Они же не пара, а всего лишь семья.       — Ты… пользуешься мной.       — Да, я рад, что ты это понял, потому что это ненормально, и я не имею права это делать.       — Но ты приходишь, — говорит, жалобно взглянув.       — Потому что больше не к кому, — Бэкхён вздыхает, на мгновение прикрыв глаза.       — Я позволил тебе. Я сказал тебе прийти, когда ты захочешь, когда тебе будет нужно. Я сказал, что ты можешь. Бэкхён с силой жмурится. Чанёль садится на постели и касается чужой повисшей руки. Парня жалко, так сильно жалко, что сдавливает грудь. Бён не виноват, что оказался в ситуации, когда… он всех растерял. Будь здесь истинный, он бы… наверное, сделал что-нибудь, помог бы лучше, наверняка связь расставила бы всё по местам, но Бэкхён обменял истинного на вверенного омегу с ребёнком. Невозможно.       — Ты можешь найти себе кого-то другого, — выдавил Чанёль, с дури избивая себя произнесёнными словами, — кого-то, кто устроил бы тебя. Бэкхён открывает глаза. Ёль отдёргивает ладонь от чужих пальцев из-за возникшего давления. Чёрный взгляд, насмешливый, кристально чистый и пугающий, пронизывает его сверху. Чанёль размыкает губы, но сказать ничего не может, замерев, как жертва перед хищником. Запах проступает вокруг, сдавливая плечи, затем поясницу и бёдра. Бэк слегка склоняет голову в бок и делает глубокий вдох через нос. Бесстыдно. Горячо. Вызывающе опаляет внутренности Пака этим действием.       — Я достаточно объяснил или мне обязательно нужно преждевременно вызвать у тебя цикл, чтобы ты всё понял? Ёль хаотично пытался осознать, на что ему нужно обратить внимание, чтобы понять хоть что-нибудь. Бэкхён поражал: то приходил едва не на коленях, то давил так, что дрожало всё внутри. Он только-только сидел на полу, едва дыша, а спустя пять минут разговора надышался Паком и стал таким… таким… Чанёль ещё не ощущал его так.       — Другая омега, — усмехнулся Бэкхён, обжигая взглядом сквозь пижаму. — Разве существует другая омега, способная поставить внутреннего альфу на место и вернуть мне меня? Сердце заколотилось так быстро, что ощущалось в горле. Давление было сильным и вдовесок к чужому поведению ощущалось чрезвычайно ярко и опасливо. Бён опустил ладони на его плечи и надавил, заваливая на подушку. Чанёль задержал дыхание, проклиная замершую внутри сущность. Если бы он мог, он бы отсюда сбежал прямо сейчас невзирая на осознание того, что это Бэкхён!       — Я больше не приду, — и в этот раз Чанёль понял, что это и в самом деле была последняя их ночная встреча. — Спокойной ночи. Пальцы погладили покрасневшую щёку и пропали. Бэкхён вышел из комнаты. Щёлкнул замок, и Чанёль шумно вдохнул, опустив ладонь на грудь. Сердце собиралось вырваться из каркаса костей. Парень лёг на бок и сжался в комок, пытаясь проглотить испытанные ощущения. Запахи в комнате смешались, представляя собой необъяснимую, абсолютно несочетаемую композицию. Чанёль сделал глубокий вдох через нос и зажал рот ладонью, ощутив, как всё скрутило внизу живота. За всем этим ужасом, происходящим вокруг них в последний месяц, Чанёль забыл, с кем имеет дело. Забыл, что таких людей нельзя воспринимать неправильно. Этот не тот альфа, который не справится сам. Не тот альфа, которому нужна жалость и спутанные чувства. Бён способен преодолеть всё сам, просто позволил себе слабость, которую пресёк, когда она стала выходить за границы. Чанёль ума не мог приложить, как человек, который едва мог соображать…       — Твою мать, — парень прикусил губу, зажмуриваясь. «Твою мать». … совещание проходит в офисе Бэкхёна. У него всё ещё нет желания занимать место отца, забивать кабинет своими вещами и заставлять своих сотрудников мотаться отсюда — туда. К тому же, Кёнсу здесь, а Кёнсу сейчас курирует очень много дел. Необходимость советоваться с ним, разгребать дела и получать оперативную информацию крайней высока, даже если его закроют в больнице, Кёнсу всё равно будет рядом.       — Хорошо, с этим разобрались, — парень откладывает документы на край стола. Кёнсу тут же стягивает их со стола, укладывая на руки к возникшей стопке. Отныне так будет всегда, видимо. — Насколько я знаю, у нас есть новые вводные в бизнесе Чондэ. Мужчина хмурит брови. Секундная заминка озадаченности тут же наполняет взгляд пониманием. Чондэ стреляет глазами в Джэхана и уже собирается открыть рот, как Бэкхён отворачивает от него голову, обращая взгляд на советника:       — Как обстоят дела?       — А у меня ты спросить не хочешь?       — Ты скрыл от меня новости, продолжай в том же духе — я не против. Джэхан, я слушаю. Недовольное шипение никого не волнует. Бэкхён выслушивает подробный доклад о новых заказчиках из других районов, которые хотели бы не только получать услугу перевозки, но заключить более точный договор с широким диапазоном ответственности.       — А мы в этом нуждаемся?       — Нет, Бэкхён, я не думаю, что нам нужно вешать на себя чужие проблемы.       — Мы из этого можем также получить свою выгоду, — заверяет Чондэ.       — Куда делась твоя пресловутая аккуратность? Ведь по твоему мнению мы всю жизнь должны были сидеть тихо и смирно, чтобы никому не мешать. С чего вдруг такая нужда влезать в чужое дерьмо? Глаза Чондэ горят. Бэкхёну наплевать.       — Какова обстановка на рынке? Можем ли мы быть уверенными в том, что всё это не затянет нас в яму? Джэхан неоднозначно вздыхает, мельком осмотрев бумаги перед собой.       — В целом можно сказать, что всё в порядке. Я не заметил никаких лишних телодвижений: все работают, как проклятые, никто не отдыхает. Перевозки осуществляются на постоянной основе. Как раньше никто не простаивает по нескольку дней, но тогда были хорошие дни и можно было выбирать заказы, а сейчас все усиленно пытаются восстановить свои позиции после нападения Чжана, — мужчина разводит руками. — Люди работают и не мешают друг другу. Я не заметил зачатков борьбы за заказы или проблем в логистике других перевозчиков.       — Нужно укрепить свои позиции. На окраинах сейчас неспокойно, — напоминает Ким. Бэкхён кивает, это нельзя отрицать.       — Да, но мы в центре. И сейчас мы достаточно популярны для того, чтобы к нам не лезли. Ставки выросли, с окраин не потянутся сюда, чтобы начать беспорядки.       — Мы должны перестраховаться.       — Мы так и сделаем, но без чужой помощи, — отсекает Бэк. — Я запрещаю заключать союзы. Запрещаю работать с новыми клиентами без полной их проверки и груза. Ужесточить контроль работы на верфи и провести инструктаж для управленцев. Работают за деньги? Хорошо, но мы — Бёны, и наши люди несут ответственность за нас, как и мы за них.       — Я не обязываю их умирать за себя.       — За тебя бы никто и не стал. Чужие скулы заострились. Повисло молчание. Бэкхён слышал, как Донсок сделал вдох, чтобы, вероятно, смягчить обстановку, но Бэк качнул головой. Он Глава этого Рода, и он не позволит его одёргивать, как мальчишку.       — Кюхан займётся этим делом.       — Ты назначаешь мне надзирателя или пытаешься отнять бизнес? — прорычал Ким. Бэкхён отвёл взгляд от Чондэ и взглянул на парня, который ожидающе смотрел прямо в его глаза.       — Проконтролируй всё это. Джэхан поможет.       — Сделаю, господин.       — У тебя больше дел нет, кроме как влезать в мой бизнес?       — Не беспокойся, у меня достаточно времени, чтобы сунуть нос в дела всего Рода. К слову, когда ты, наконец, вернёшься домой? Стиснутые челюсти послужили достаточно очевидным ответом. Бэкхён знал: тыкать на внутрисемейные дела в присутствии посторонних неправильно, но усмирить чужую ярость, мелькающую под носом, было необходимо. Чондэ думал, что может расслабиться, что раз он перестал быть таким восприимчивым к контролю, то теперь можно водить им под чужим носом, как пером — раздражая и даже взбешивая. Глубокая ошибка.       — У меня к тебе вопросов нет, можешь проваливать. Чондэ задерживаться не стал. Если бы эти слова сказал отец, никто бы не посмел встать из-за стола хотя бы из уважения. К Бэкхёну, как к Главе, этого уважения со стороны Чондэ никогда не будет. Грязное пятно на их Роду, чёртов урод.       — Суман, в каком состоянии бизнес отца?.. … Чанёль ходил, как подкошенный, трое суток. Не знал, куда себя деть. Омеги пристально наблюдали за ним и молча заботились, ни разу не сказав ни слова о том, что в чём-то могли быть правы. Парень чувствовал себя разбитым и потерянным, но больше от того, что у него противно болел живот. В то утро после ночи, когда альфа ушёл, Минсок вошёл к нему в комнату вернуть Чонина, молча посмотрел на него, скрюченного и разбитого, и вышел. Спустя столько времени после цикла, Пак впервые ощутил себя настолько… ужасно. Бэкхён так сильно надавил на него, будто хотел искоренить в нём все неправильные чувства. Внутри всё буквально горело. И жарко, и больно, и остро, и тягуче, и пильсирующе, и по-всякому — надёжно, чтобы наверняка, чтобы больше не возникло даже мысли. Минсок вернулся без сына, но с каким-то горячим напитком. Помог сесть на постели, убрал волосы с лица, потом долго стирал слёзы с щёк и говорил о том, что всё так, как должно быть. Чанёль просидел на обезболивающих все трое суток. Перепробовал от стандартных до самых тяжелых. Пришлось прибегнуть к уколам, чтобы усмирить этот кошмар. Никто и слова ему не сказал, когда он бесчувственный садился за стол и с содроганием высиживал пятнадцать минут до ужина, которые отводятся для ожидания альф. Все смотрели каким-то… понимающим взглядом, будто их тоже вот так избивали изнутри, будто всё это было в переделах нормы!       — Ты ещё такой маленький, Чанёль, — вздохнул Минсок, присоединившись к нему на террасе. Парень моргнул, сводя взгляд с заката к омеге, присевшему рядом на диванчик. Распустив руки, обнимающие колени, он хотел уважительно спустить ноги вниз, но чужая ладошка остановила его. Ёль вздохнул и уткнулся виском в коленки, повернув голову к мужчине. Дымящийся напиток приятно пах на журнальном столике.       — Из-за возраста?       — Из-за того, что забеременел, так ни разу и не почувствовав себя омегой. Чан грустно усмехнулся.       — Я никогда не чувствовал себя омегой в полной мере. Только и знаю, что восприимчив к запахам и цикл переживаю. Вот и всё, что во мне есть от омеги.       — В нас есть кое-что больше, чем эти примитивные вещи, мой дорогой. Ощущения, реакция тела, инстинкты, умение направлять, указывать и разговаривать без слов. Ты омега не от того, что можешь родить, а от того, что внутри мягкая и гибкая натура, способная и покалечить, и излечить.       — Глупости всё это. Минсок покачал головой, улыбнувшись.       — В твоей жизни ещё не было альфы, который бы дал тебе по-настоящему почувствовать себя омегой. Без страха, без скованности, без стыда…       — И не будет, — прервал Пак, отводя взгляд. — Уже никогда не будет такого человека, потому что Бэкхён не позволит никому приблизиться ко мне.       — Что он с тобой сделал? Ёль тут же поднял удивлённый взгляд.       — Что? Ничего не сделал. Разве он мог бы что-то сделать?       — Но он сделал. Ты ведь понял, что он пытался сделать, причинив тебе эту боль? Парень смущённо поджал губы. Минсок вздохнул, понимающе посмотрев на него.       — Он оттолкнул меня. Захотел, чтобы нас ничего не связывало.       — Ты предложил ему себя? Чанёль зажмурился, спрятав лицо в коленках. Хотелось уменьшиться до размеров пылинки.       — Ты предложил ему себя, а он не воспользовался твоим предложением.       — Не захотел. Наверняка я не подхожу ему как омега.       — Захотел, — слова с такой лёгкостью сорвались с чужих губ, будто ничего не значили. — Альфа ни за что бы не пришёл к омеге в том состоянии, что Бён, если бы не знал, что омега точно поможет ему. У него больше никого нет. Он этого хотел.       — Чего «этого»?       — Всё, что ты ему предложил.       — Значит, всё дело в традициях… только из-за них он?.. Минсок кивнул, опуская взгляд.       — Откуда Вы можете знать?       — Я воспитывал его наравне с его мамой. Я наблюдал за тем, как он растёт. Я чувствовал, каким он приходит со свиданий с другими омегами. В конце концов, я знаю, как пахнет альфа, который не может себя контролировать и что он передаёт этим запахом, — мужчина опускает ладонь на его плечо, ласково поглаживая. — Для тебя запах — это просто средство влияния, но это огромный источник информации. С возрастом научишься читать между строк и его, и свою реакцию на него. Иногда альфа может пахнуть так, что сводит живот от боли, а иногда так, что хочется разорвать себя на куски, чтобы залечить его раны, иногда даже самый строгий запах кажется таким привлекательным, что теряешь голову. У тебя сейчас всё на инстинктах. Сколько ты прожил с альфой?.. Нужно время, годы, чтобы научиться управлять собой и понимать окружающих. Бэкхён не оттолкнул тебя, Чанёль, он попросил тебя соблюдать дистанцию. Думаю, он, как главный альфа семьи, и просто человек, который старше и опытнее почти на пять лет, возложил на тебя понимание тех вещей, которых ты ещё не способен осознать в силу неразвитости.       — Но я сформированный омега, — слабо возразил Ёль.       — Но ты совсем ничего не знаешь ни о себе, ни о альфах. … врач был готов принять господина Бёна ещё четырнадцатого числа после совещания, и встреча действительно состоялась. Всего на сорок минут, чтобы вникнуть в суть происходящего, обсудить его состояние и сдать анализы. Самая главная часть была сознательно отведена на несколько дней позже, чтобы врач мог осмотреть его, находящегося в припадке, и оценить происходящие изменения лично. Кёнсу привёз его в больницу на день позже. Обычно Бэкхёну удавалось продержаться двое суток, но по согласованию с самим боссом Кёнсу дотерпел до конца третьего дня и ночью перевёз его в больницу. Бён уже не соображал сутки, полностью потерявшись в себе и постепенно начиная причинять вред окружающим. Происходящее казалось обрушившейся лавиной. И ужас от Бёна такой же характерный, как перед чем-то, что человек не способен преодолеть даже с чужой всесильной помощью. Кёнсу так и не удалось совладать с собой даже под таблетками, и он вынужден был перейти в изолированную смотровую палату с огромным окном. Он наблюдал за всем лично: анализы, обследования, тесты, которые Бён едва мог пройти из-за спутанного сознания. Команда врачей, находящихся внутри комнаты под сильными блокаторами, справлялись с Бёном с такой лёгкостью, будто ничего страшного не происходит, будто человек не пытается на их глазах разрушить самого же себя. И как бы не было неприятно наблюдать за тем, как господина ворочают на постели, словно куклу, Кёнсу к шестому часу утра получает огромную стопку бумаг со всевозможными обследованиями, в которых совершенно не разбирается.       — Мы уже можем сказать точно, что с ним происходит?       — Как только господин Бён придёт в себя после медикаментозной терапии, мы проведём с ним детальную беседу, и я буду готов сказать, почему он регулярно впадает в это состояние. Ли Донсок. Пятьдесят один год. Окончил лучший универсист в стране. Прошёл стажировку заграницей. Имеет учёную степень. Участвует в конференциях. Лучший специалист из лучших. Раздражающий в общении, но щепетильный и крайне аккуратный в работе. Сильный альфа, но даже вполовину не так, как Бэкхён. Кёнсу присматривается к врачу лучше, но чего-то определённого уловить не может — не получается.       — Вы измождены его состоянием не меньше самого господина Бёна. Лезет, куда не следует.       — Мне по статусу положено.       — Мне сказали, что Вы проявляли агрессию, пока мы обследовали господина Бёна.       — У Вас недостоверная информация. Врач слабо улыбается, мельком отвлёкшись от результатов исследований.       — Вы ведь знаете, что у Вас развита психоэмоциональная патология?       — Я вверил Вам здоровье моего господина — это вся работа, которую Вам необходимо выполнить, — отрезает Кёнсу. — Сколько времени займёт возвращение к реальности?       — С учётом его состояния и препаратов, думаю, к обеду он очнётся с чистым сознанием.       — Существуют дела, требующие моего вмешательства. Охрана сосредоточится около палаты и в соседней смотровой. Без моего ведома и личного присутствия Вы больше не сможете проникнуть в палату господина, поэтому, если Вам нужно что-то ещё, делайте это прямо сейчас, потому что раньше двенадцати часов меня здесь не окажется.       — Меня не пустят даже в случае критической ситуации? — удивляется врач.       — Так не создавайте её. … трёхчасовой разговор кажется катастрофически долгим. Несмотря на поддержанное медикаментами состояние, к концу третьего часа Бэкхён чувствует себя физически уставшим, не в силах ответить ни на один вопрос без тяжелого вздоха. Врач будто пытается залезть в каждый угол его головы. На каждый ответ у него появляется ещё несколько вопросов. Дотошный до такой степени, что хочется вздёрнуться. Бэкхёну больше всего неприятно говорить об истинном, но семьдесят процентов разговора отводится именно на Ыну, ещё десять на то, что происходило в его жизни в последний год, ещё десять на нынешнее положение дел и ещё десять на Чанёля. То, что они затрагивают Пака, не кажется странным, но Бэкхёну неприятно втягивать имя омеги в этот разговор.       — Я понимаю, Вы очень устали, но и Вы должны понять: неосознаваемые или подавленные психологические процессы, эмоции и конфликты могут влиять на поведение, мышление и психическое состояние человека. Ваше состояние…       — Доктор, мне абсолютно наплевать на вводную часть. У меня есть два вопроса, на которые я хочу получить ответы: «почему это со мной происходит?» и «что мне с этим делать?».       — Прямо сейчас Вы переживаете отказ истинного принять Вас и его потерю, — внезапно отвечает мужчина. — Выводить Вас из этого состояния будем медикаментозным образом, физическими нагрузками, определённым питанием, регулярным сном и общением со мной, если у Вас на это найдётся время.       — Не понял. Причём здесь истинный? Ушёл и ушёл, что ж мне, силой держать его надо было?       — Вы обменяли истинного омегу на чужого?       — Чанёль мой омега, — тут же обрубает Бён, осекаясь. — Не в том смысле. Я имел в виду, что он часть моей семьи, я несу ответственность за него и… Вы поняли. Донсок кивает со мягкой улыбкой.       — Это не отрицает того, что Вы добровольно отдали своего идеально подходящего по природе партнёра другому альфе, с которым соперничали, в обмен на вверенного Вам омегу.       — К чему Вы клоните?       — Для Вас это оказался большой стресс.       — Что конкретно? — раздражённо спрашивает Бэкхён. — Контроль поднялся после смерти отца, я думал, это связано с его уходом из жизни.       — Но проблемы с контролем были и до его смерти. Истинный выводил Вас из себя, Вы раздражались, он бил Вас словами, он отказывался от Вас и не хотел иметь лично с Вами ничего общего. Связь не сформировалась на том уровне, чтобы Вы спокойно разошлись и не пострадали друг от друга. И Вы решили: не хочет — не надо, и вернули в семью того, кто по-настоящему Вас ценит. Обмен произошёл в реальности, но не в духовном плане. Вы пытались заместить одного омегу другим, произошёл внутренний конфликт и мы получили то, что получили.       — Я не пытался заменить Ыну Чанёлем!       — Правда? Тогда почему регулярно беспокоили своим состоянием несчастного омегу? Чуть что — сразу к нему, потому что там дышится проще и болит не так сильно.       — Хватит! — рявкнул Бэкхён. — Мне говорили, Вы аккуратны в общении с пациентами.       — Да, но разве Вам это нужно? Вам нужно здесь и сейчас решить эту проблему, и я помогаю её решить. Осознание — это первый шаг к выздоровлению. Его слова имели смысл. Он бежал к Чанёлю, когда больше не мог дышать, когда всё раздражало, когда был переполнен обидой и болью, когда эмоции съедали его. Чанёль… стал всем. Он так ловко проник внутрь и сумел завоевать его аккуратностью, пониманием, заботой и доверием. То, как он смотрел на него даже в самые опасные дни, с какой доверчивостью вкладывал свою жизнь в его руки, даже жизнь ребёнка ставил под угрозу, когда уехал к нему в больницу и оставил дом без присмотра.       — Сейчас, за огромным количеством проблем, которые необходимо решить, Вы не чувствуете боли, но она есть. Обида на истинного омегу так глубока, что Вы не можете обрести покой даже после его ухода из Вашей жизни. Истинный даже не попробовал наладить с Вами контакт и Вам тяжело принять это до сих пор.       — А контроль?       — До определённой поры контроль спасал Ваше сознание от сумасшествия. Вы говорили, что неоднократно случались приступы агрессии и проявления давления, которые тяжелыми последствиями отобразились на альфах слабее Вас. Контроль всё время защищал Ваше сознание на том уровне, когда казалось, что Вы вот-вот сойдёте с ума. Ситуация с истинным, постоянным соперничеством, регулярным серьёзным стрессом истощила Ваш организм, а когда отец ушёл из жизни, все ресурсы для переживания этого стресса оказались в дефиците. Контроль поднялся, чтобы Вы смогли выжить, и Вы оказались в вакууме. Кристальное сознание, всё как на ладони, незаметны ни физические изменения, ни психологические. Вы оказались в защитном барьере, который помог Вам принять те решения, которые необходимо было принять, чтобы добиться решения конфликта.       — Я его даже не чувствую. Почему он не опускается?       — Он держится на определённой отметке и возвращается туда автоматически всякий раз, когда Вы начинаете теряться в пространстве. Это Вам кажется, что он Вас убивает, но на самом деле он не завышен до предела, а всё время держится на одном месте, только вот Ваши внутренние ресурсы настолько истощены, что Вы съедаете сами себя. Бэкхён нахмурился:       — Не понял.       — Господин Бён, для чего нужен контроль?       — Для защиты. Врач кивает.       — Среднестатистический альфа, имеющий навык управления контролем и давлением, поднимает его, чтобы защитить себя, чаще психологически, нежели физически. На это время он становится неуязвимым: все процессы в организме протекают в другом ключе, всё внутри человека начинает работать на выживание. Ресурсы исчерпываются, альфа автоматически опускает контроль и восполняет силы до следующего раза, — Донсок замечает узнавание в его глазах и кивает. — Вы были истощены всё время: стрессом, недоеданием, отсутствием отдыха и сна. Подняв контроль, на внутренних ресурсах Вы продержались достаточно долго, чтобы чувствовать себя в порядке, но почему его ощущение постепенно пропадает? Оно ускользает из рук не просто так. Вы перестаёте им управлять, потому что сознание не ощущает себя в безопасности: Вы испытали боль от потери истинного, отца, матери и своих сотрудников, которых считаете членами семьи. Сознанию тяжело это воспринять и контроль продолжает удерживаться, потому что Вы всё ещё не в безопасности. Но ресурсы продолжают исчерпываться. Вы словно так и не смогли себя защитить, поэтому и не можете опустить этот рычаг. А впадаете в эти приступы лишь потому, что Вы уже не можете существовать биологически, как человек.       — Мне нужно… подтянуть здоровье и я приду в норму? Это приведёт меня в состояние безопасности и всё закончится?       — Подтянуть здоровье, пережить утрату близких, отпустить ситуацию с истинным и тогда, вероятно, Вы сможете ощутить себя защищённым настолько, чтобы вернуться к прежней жизни.       — Это… невероятно.       — Альфы называются альфами не потому, что умеют защищать себя и воздействовать давлением на других людей, ведь омеги также имеют способности влиять на чужое состояние и всячески показывать, в каком психоэмоциональном состоянии находятся. Механизмы могут казаться разными, но у всех них одни и те же причины и итоги. Бэкхён кивнул, опуская взгляд. Мысль об омеге тут же ворвалась в голову, мешая сконцентрироваться на разговоре.       — Сомневаюсь, что Чанёль влиял на меня сознательно. Он ещё слишком юный, чтобы уметь это делать с намерением.       — Чанёль сформированный омега? Бэкхён усмехается, поднимая насмешливый взгляд.       — Вы ведь знаете, что это понятие крайне размыто. Физически — да, поскольку цикл присутствует, вынашивание и рождение ребёнка состоялось, никаких дефектов в развитии парня нет, но психологически… очень сомневаюсь, что он ощущает себя омегой.       — При этом ему удавалось нормализовать Ваше состояние. Чужие глаза внимательны. Бэкхён бы сказал, что мужчина понимает, что подразумевает. Они оба это понимают.       — Он просто запутался, — покачал головой Бэк. — В нашем мире омеги крайне ограничены в общении с альфами. У него просто не было возможности… сконцентрироваться на ком-то другом.       — Вы сознательно отказываетесь называть вещи своими именами? Бэкхён непроизвольно стискивает челюсти.       — Он не влюблён в меня.       — Он бы не смог помочь Вам, если бы это было не так.       — Я знаю, — соглашается Бэкхён, — но в моём мире это ничего не значит. Есть традиции, есть правила, которым необходимо следовать.       — Поэтому Вы пытались отсечь несформированного омегу. Причём в том состоянии, когда могли неосознанно причинить ему непоправимый ущерб. Внутри всё сжалось в ком.       — Кёнсу бы обязательно предупредил меня о происходящем в доме.       — Из-за вечного отсутствия Ваши омеги научились жить без Вас самостоятельно. Вы правда думаете, что кого-то из Ваших подчинённых поставили бы в известность о состоянии омеги? Сердце забилось быстрее. Бэкхён ощутил, как на мгновение картинка перед глазами пошатнулась, поэтому не рискнул встать сразу.       — Кёнсу! — рявкнул он, тут же обращая внимание на открывшуюся дверь. — Мы едем домой. Немедленно.       — Да, босс. Дверь тут же захлопнулась.       — Вы ведь почувствовали это, верно?       — Что именно? — вопросил Бэкхён, медленно поднимаясь на ноги.       — Ухудшение самочувствия. Забеспокоились, эмоции поднялись, а вместе с ним начал проявляться контроль, — чужие глаза искрились восторгом, будто эксперимент оказался удачным. — Это то, о чём я Вам говорил. Смотрите, мы только что смогли уравновесить Ваше самочувствие медикаментами, придали Вам сил и контроль отступил, но как только Вы впадаете в состояние нервозности, вокруг Вас появляется аура беззащитности и мозг подаёт сигнал контролю, что скоро нужно вступать в действие. Бэкхён оторопело уставился на мужчину.       — Да, именно так это и работает. Так Вы уходите к своему омеге или его проверит Ваш помощник? — блокнот в чужих руках гулко закрывается.       — Чанёль не мой омега. Донсок улыбнулся.       — Вы очень интересный пациент, господин Бён, но я не впервые встречаю человека, который называет вещи своими именами, пытаясь думать противоположно тому, что осознанно говорит.