Духов лесных голоса

             — Чего ты добиваешься, игнорируя мужа? — неожиданно спрашивает Юнги спустя неделю после злополучной ночи.       — Ничего, — беззаботно пожимает плечами Тэхён.       Счастливо улыбающийся арим оборачивается, мельком окидывает взглядом трактир и снова склоняется над тарелкой, с упоением вдыхая исходящий от нее аппетитный запах. Кажется, прошедшая неделя была самым лучшим временем для омеги с момента его встречи с Ирбисом. Альфа больше его не подкарауливает, не подходит с разговорами, не ищет случайных встреч, а даже если они ненароком сталкиваются в доме — делает наигранно скучающий вид, берёт необходимые вещи или переодевается в нужную одежду и быстро покидает жилище.       — Это не я игнорирую Ирбиса, а он меня, — поясняет Тэхён, увидев на лице друга недовольство.       — Ты можешь подойти к нему первым, — дает совет Юнги.       — Не вижу в этом необходимости, — презрительно морщит нос Тэхён. — Если Ирбису интереснее общаться с любовниками, то я не против.       В доказательство своих слов, Тэхён украдкой кивает головой в сторону одного из столов трактира, за которым расположился его муж. Окруженный свитой воинов Ирбис громко переговаривается с ними, оглушительно гогочет над какими-то шутками и тормошит вымученно улыбающегося Сонджона, который преданно жмется к боку альфы. Подобные представления Ирбис теперь устраивает по несколько раз в день. Тэхён ничуть не сомневается, что это именно представление — слишком часто он чувствует обращенный на него взгляд мужа, но когда оборачивается, тот отводит глаза и начинает лизаться со страстно отвечающим Сонджоном. Несмотря на показательное равнодушие, Ирбис продолжает провоцировать, ждет от мужа хоть какой-то реакции.       Ха! Наивный.       — Мне правда нравится, что Ирбис наконец-то оставил меня в покое, — негромким голосом говорит Тэхён, убеждая недовольно засопевшего друга. А может быть и самого себя. Где-то в глубине души всё происходящее ариму не нравится, но об этом никому не надо знать. И думать слишком много об этом тоже не следует. — Мы оба не по собственной воле стали мужьями. Наш брак — это роковая случайность: мне отомстил урод-альфа, Ирбису навязали нафиг не нужную ответственность. Мы не виноваты в случившемся, и поэтому оба имеем право жить так, как нам нравится. Ирбис может делать что угодно. Меня это вообще не задевает. Вот ни на столечко не обидно.       Тэхён складывает вместе большой и указательный пальцы, оставляя между ними крохотный промежуток, чтобы жестом продемонстрировать другу свое равнодушие, но Юнги почему-то не верит и не поддерживает преувеличенную радость арима.       — Ирбис-то сможет делать всё, что только пожелает. Даже не сомневайся в этом, — кривится в ухмылке иссол. — Но как будешь жить ты, если муж окончательно потеряет к тебе интерес?       — А как я должен жить? Нормально я буду жить, — начинает тараторить Тэхён, но замолкает, увидев в глазах напротив нескрываемую жалость.       — Ты хочешь другого альфу? — вкрадчивым, не предвещающим ничего хорошего голосом интересуется Юнги.       — Никого я не хочу, — быстро отвечает Тэхён.       — А они у тебя будут. Много, очень много альф. Все, которые только захотят затащить тебя в постель.       — Не говори ерунды, — Тэхён отмахивается от слов друга, но сердце начинает тревожно ныть. — Ирбис никому не позволит даже пальцем ко мне притронуться.       — Он не позволит, если ты ему нужен. А что, если нет? — Юнги наклоняется вперед и понижает голос, переходя на зловещий шепот, от которого у арима по спине пробегает табун мурашек. — Ты — чужак и уже не девственник. У тебя нет отца или брата-альфы, которые не дадут тебя в обиду. Вождю не будет никакого дела до твоих жалоб и просьб о помощи, для Элсмира желания его воинов важнее, чем безопасность арима. Вот и получается, что твоя единственная опора и защита — это Ирбис, но если он потеряет к тебе интерес…       Юнги обрывает фразу многозначительной паузой, давая ариму время самому сделать правильные выводы.       — Ты меня сейчас специально пугаешь, да? — Тэхён отодвигает от себя тарелку. Аппетит пропадает, зато начинает першить в пересохшем горле. Омега хватает кружку и делает несколько жадных глотков. — Быть такого не может, чтобы мужа вождя имели все, кому захотелось.       — Так Ирбис ещё не вождь, а всего лишь полководец, — подмечает Юнги.       Встревоженный услышанным Тэхён затравленно оборачивается, пытается встретиться глазами с мужем, но не видит привычно обращенный на него взгляд. Кажется, Ирбис так увлечен любовником, что не замечает ничего вокруг.       Тэхён быстро осматривает помещение трактира и видит, что сидящий в противоположном углу комнаты Ёну пристально смотрит на него. На лице иссола нет надменного выражения, только брезгливая жалость, явно предназначенная для омеги-арима, и от этого становится особенно жутко.       Арим вновь переводит взгляд на мужа, смотрит в упор, но Ирбис не поворачивается в его сторону. Зато один из сидящих рядом с ним воинов игриво подмигивает, замечая требовательный взгляд, и Тэхёна от макушки и до самых пяток обдает жаром паники.       — Альфы не дураки, они понимают, на какие риски идут, и действовать будут осторожно, — Юнги подливает масло в огонь вспыхнувшей тэхеновой паники. — Сначала просто рядом постоят, поговорят с тобой. Потом словно невзначай по плечу или спине погладят. Если уже за это им Ирбис по морде не надаёт, то начнут хватать тебя за жопу и говорить всякие пошлости. А когда убедятся, что полководец плевать хотел на своего мужа — вот тут-то по рукам тебя и пустят. Будут из одной койки в другую перетаскивать и только во время течки оставят в покое. Ты будешь загибаться от боли и желания в пустом доме. В полном одиночестве. Не нужный ни своему мужу, ни другим альфам.       — Я, наверное, поговорю с Ирбисом, — лепечет охваченный ужасом Тэхён. — Как только удобный момент подвернется, так сразу и поговорю.       — Очень правильное решение, — согласно кивает головой Юнги. Мечтательно улыбаясь, он засовывает в рот огромный кусок тушеного мяса и тщательно пережевывает. Заметив, что арим больше не прикасается к пище, двигает к нему ближе лишь наполовину опустошенную тарелку. — Да ты ешь. Чего остановился-то?       — Спасибо. Больше не хочется, — отказывается Тэхён.       Дожидаясь, пока друг закончит обедать, арим нервно крутит в руках ложку, размышляя, что поговорить с Ирбисом необходимо как можно быстрее. Тэхён не верит, что им удастся стать по-настоящему счастливой супружеской парой, но хотя бы попытаться наладить с альфой приятельские отношения точно стоит.

***

      Из супружеской спальни раздается дрожащий кипреевский смех, глубокий, полный страсти голос Элсмира, и раздосадованный Чимин бросает в резную шкатулку тонкие серебряные браслеты, которые перебирал, чтобы хоть как-то отвлечься от безрадостных мыслей. Подавив в себе горестный вздох, арим поворачивается в сторону оконца, из которого узкой полосой проникает тусклый свет уходящего солнца, расчерченный стволами сосен, окружающих дом. День еще не закончился, сейчас только ранний вечер, но вождь со своим мужем уединились в спальне. У Кипрея очень скоро, через день или два начнется течка, и он уже гораздо больше нуждается в присутствии своего альфы.       Не зная, чем можно себя занять, чтобы скрасить долгие часы — а после и дни — ожидания, Чимин вновь поворачивается к зеркалу. На туалетном столике рассыпаны недорогие украшения из серебра и несколько нитей янтарных бус. Омега рассматривает их, вспоминая, как и при каких обстоятельствах они были подарены ему Кипреем или Элсмиром, но не находит в этом утешения. Чимин чувствует себя до слез одиноким и всеми забытым.       До ушей омеги снова доносится голос Кипрея, на этот раз звенящий полустон на выдохе, и Чимин проклинает слишком тонкие стены в доме вождя. Перегородка между двумя комнатами лишь немного приглушает звуки. Невозможно разобрать слов, но вот стоны, мокрые шлепки и рык альфы слышны очень хорошо. Судя по прошедшему времени, как была закрыта дверь чужой спальни, и доносящимся из-за хлипкой стены перешептываниям, Чимин понимает, что супруги в самом начале пути. Они разогревают друг друга долгими ласками, шепчут что-то бесстыдное, от чего закипает кровь. Они не торопятся, растягивают взаимное удовольствие, чтобы в итоге сорваться на бешеный ритм и громко кончить. Чимин знает это. Элсмир с Кипреем изо дня в день проходят этот путь вдвоем. Без арима.       Разочарованно застонав, Чимин рывком поднимается из-за столика и подходит к постели. Он падает спиной на ворох одеял и подушек, обреченно закрывает глаза. Чужую близость, которая бьет по ушам, нужно просто пережить. Не зацикливаться на грустных мыслях, что прямо сейчас Кипрей задыхается от страсти в объятиях альфы, но при этом ни разу не позволил, чтобы так же приятно ему сделал Чимин. Не думать, что хоть пара иссолов и окружила его заботой, но без него им тоже очень хорошо. Не размышлять, что долгие бессонные ночи всегда будут наполнены чужой, недоступной для арима любовью.       Внезапно Кипрей издает особенно громкий вскрик, который заглушается поцелуем, и Чимин, прикусив нижнюю губу, чтобы сдержать собственный рваный вздох, запускает руку в штаны и обхватывает ноющий член. Тело требует удовольствия, выматывает возбуждением, и омега несколько раз проводит ладонью по всей длине члена. Он яростно дрочит под чужие приглушенные стоны, но бросает начатое, а его глаза наполняются слезами обиды. Самоудовлетворение — не то, чего хочет Чимин. Он хочет быть обласканным своим омегой, жаждет бесстыдно отдаться ему, прямо сейчас. Желание побеждает стыдливость и страх перед неизвестностью. Чимин решительно встает с постели и идет в соседнюю комнату.       Он поднимает руку и на секунду останавливается перед захлопнутой дверью чужой спальни, но в итоге просто толкает ее, так и не постучав. Незачем проситься впустить туда, где его — если верить словам Кипрея — уже давно ждут. Перешагнув порог, Чимин проходит дальше, вглубь комнаты, готовый развернуться и уйти, если вдруг услышит гневный крик альфы или увидит укоряющий взгляд любимого. Чимин сделал первый, отчаянный шаг навстречу общему желанию троих, но замирает в нерешительности посреди спальни, не зная, что должен делать дальше.       В комнате душно от смешанных запахов двух обнаженных тел, которые сплелись в объятиях на просторах широкой постели. Чимин загнанно дышит, переводя взгляд то на Кипрея, который осторожно убирает со своей талии руки альфы и слезает с его коленей, то на Элсмира, который медленно, не делая резких движений, отодвигается в противоположную от мужа сторону и облокачивается спиной на высоко сложенные подушки, освобождая место в центре постели для двух омег.       — Мой Галан, — с нежностью в голосе негромко произносит Кипрей. — Мой маленький Галан пришел к нам.       Иссол на четвереньках доползает до края ложа, но не спускается на пол. Он садится на колени и призывно тянется к ариму.       — Иди ко мне, я так долго тебя ждал, — заметив настороженный взгляд, Кипрей бегло оглядывается на мужа, а после вновь поворачивается к Чимину и шепчет: — Не бойся Элсмира. Он не тронет тебя. Мы ему не разрешим.       Омега манит к себе, но не предпринимает никаких других действий. Он терпеливо ждёт, давая Чимину время самому принять окончательное решение, и тот делает несколько робких шажков и вкладывает в раскрытую ладонь иссола нервно подрагивающие пальцы.       Кипрей утягивает на постель и становится на коленях напротив закрывшего глаза омеги. Чимин чувствует теплое дыхание на своем лице и размыкает губы, слепо ловя поцелуй. По телу пробегает волна дрожи от осторожных прикосновений. Кипрей проскальзывает пальцами под ворот одежды, исследуя кожу шеи, от чего чиминовы спина и руки покрываются мурашками. Не прерывая ни на миг поцелуй, гладит ладонями по плечам и груди, задерживаясь на упругих сосках, выступающих через тонкую ткань.       Первые, ещё совсем невинные ласки возбуждают и кружат голову. Чимин отдается им, на время забываясь, где находится, но стыдливо сутулит плечи, когда Кипрей немного отстраняется, чтобы снять с него мешающуюся одежду. Вернувшееся понимание, что они сейчас не одни в комнате, отрезвляет сознание, и Чимин настороженно смотрит в сторону альфы. Развалившийся на подушках Элсмир шумно дышит через стиснутые зубы. Чимин видит, как часто вздымается его грудь, а рука обхватила твердый член. Альфа, чтобы унять собственное нетерпение, медленно водит сжатой ладонью по увитому вспухшими венами стволу, под тихий, едва слышный стон зажимает в кулаке бордовую головку; и от вида крупного члена Чимин словно цепенеет.       — Не смотри на него. Не надо, — Кипрей осыпает лицо омеги мягкими поцелуями и успокаивающе гладит по окаменевшей спине. — Пускай вождь любуется нами. Давай покажем ему, как прекрасна наша любовь.       Чимин согласно кивает и позволяет уложить себя на спину. Потолок плывет перед глазами, невозможно сфокусировать взгляд, и он прикрывает веки, когда Кипрей с особым пылом возобновляет прерванные ласки. Он нависает над лежащим омегой и впивается в его губы мокрым поцелуем, трётся всем телом и толкается возбужденным пахом, а Чимин прогибается в спине, чтобы быть ещё ближе, чтобы прижаться кожей к обнаженной коже любимого и смешать прерывистое дыхание в общее, одно на двоих.       Чимин гладит по плечам и зарывается пальцами в светлые пряди, когда Кипрей спускается поцелуями ниже, с шеи переходит на грудь и поочередно обхватывает губами соски. Он то щекочет их кончиком языка, то с силой засасывает, вырывая из Чимина первые несдержанные стоны, но вдоволь наигравшись и доведя до исступления, не возвращается к жалобно приоткрытому рту. Широко разведя в стороны чиминовы ноги и устроившись между них, Кипрей следует ниже. Туда, где ещё ни разу не касался любимого губами.       Чимин безостановочно гладит Кипрея по волосам, давая понять, что он не против, он полностью доверяет и согласен принять новые ласки. Под томные стоны иссол проводит языком по окружности пупка, покрывает короткими поцелуями ноющий низ живота и мягкий пух лобковых волос, а после берет в рот напряженный член.       Он заглатывает сразу глубоко и нетерпеливо, слышит задушенный всхлип, а голову сжимает в тисках с силой сведенных ног. Чимин слишком чувствителен и совсем не искушен. Ощущения настолько сильные, что он мотает головой, безмолвно умоляя остановиться, дать прийти в себя, но Кипрей обхватывает и вновь разводит дрожащие от напряжения бедра. По комнате разносятся звонкие стоны, просящие, отчаянные, и иссол, пользуясь чужой беспомощностью и не прекращая отсасывать, прикасается пальцами к сжатым, мокрым от выступившей смазки мышцам.       Чимин дергается, как от удара, когда один палец Кипрея проникает внутрь, но не пытается отстраниться. Его ласкают и берут одновременно, и он теряется в желаниях, не зная, чего хочет больше: чтобы всё прекратилось или же не прекращалось никогда. Нет ожидаемой боли, только волнующие, но несомненно приятные ощущение внутри тела. Следом за первым проскальзывает ещё один палец, и Чимин шумно выдыхает. Он чувствует себя наполненным, доведенным почти до самой грани. Каждое движение отзывается неизведанным ранее удовольствием, и Чимин непокорно извивается и вскидывает бедра, то ли пытаясь протолкнуться глубже членом в рот Кипрея, то ли сильнее насадиться на трахающие его пальцы.       Уходит прочь ложный стыд за свою порочную природу. Не имеет значения, что омеги в комнате не одни. Заходящегося в стонах Чимина больше не смущает внимательный взгляд альфы, который цепко блуждает по его телу. Пускай даже придет в дом вождя и встанет у постели всё войско иссолов — ариму плевать. Всё, что его сейчас заботит — скорое наслаждение. По вискам струится пот. Между ног мокро от льющейся смазки. Кипрей быстро двигает головой, крепко сжимает губы и засасывает головку, скользит по влажному от слюны члену, по тонкой натянутой коже; и Чимин прогибается в пояснице и громко кончает, заполняя чужой рот упругими струями.       Новый опыт ошеломляет и лишает сил. Обмякший Чимин улыбается в потолок, часто дышит и растерянно перебирает пряди волос любимого, но отдергивает руку, когда натыкается на чужие загрубевшие пальцы. Широко распахнув от ужаса глаза, омега видит, что альфа рядом с ними. Элсмир грубо хватает Кипрея за волосы и рывком тянет к себе, с рычанием вгрызается в его губы и жадно вылизывает языком изо рта остатки сладкой чиминовой спермы, а после толкает в грудь, опрокидывая спиной на постель.       Подхватив и согнув в колене одну ногу Кипрея, Элсмир задирает ее почти до самой груди. Альфа дергает мужа за бедра, подминает под себя и одним движением врывается в него на всю длину члена. Кипрей издает сдавленный хрип, по его виску стекает одинокая слеза, и Чимин бросается на помощь. Он упирается ладонями в плечо альфы, силясь сбросить его с омеги. С тем же успехом он мог бы попытаться сдвинуть одну из стен дома. Альфа остается на месте, яростно втрахивается в извивающегося под ним мужа; а Чимин истерично всхлипывает и толкает, толкает в плечо, но убирает руки и отползает назад, когда Элсмир внезапно поворачивается в его сторону и, не прекращая двигать бедрами, прижимается губами к тыльной стороне его ладони. Это несомненно поцелуй. Осторожный. Нежный. Сущность Элсмира словно на миг разделилась надвое: яростно совокупляющийся с мужем зверь; и альфа, успокаивающий испуганного омегу невесомым прикосновением губ.       Лицо вспыхивает алой краской. Чимин чувствует себя полным идиотом. Как он мог не понять сразу, что стоны Кипрея вызваны вовсе не болью? Как он мог не увидеть, что альфой движет не звериная похоть, а обожание и страсть?       Правила постельной игры сменились, и теперь наступает очередь Чимина смотреть на предающуюся любви пару. Альфа и омега сплетаются воедино. Жадные до ласк, перевозбуждённые. Оба дрожат от желания, у них не осталось больше сил терпеть — все свои силы они отдали ариму: Кипрей, чтобы удовлетворить; Элсмир, чтобы не сорваться. Им нужно совсем немного времени, лишь пара минут бешеной скачки. Кипрей стонет в голос, почти кричит, подмахивая альфе, а тот утробно рычит, трахает с оттягом, выходя почти на всю длину и снова толкаясь вглубь по самые яйца.       Они кончают очень быстро и почти одновременно. Прогибается от сковавшей тело сладкой судороги Кипрей. Запрокинув голову, альфа делает ещё несколько судорожных толчков и затихает следом. Они смотрят друг на друга с непередаваемой любовью, в их взглядах столько счастья, нежности и тепла, что Чимин не выдерживает и вскакивает с постели.       — Почему ты уходишь? — ещё неровным после только что пережитого оргазма, но спокойным голосом спрашивает Элсмир. — Останься с нами.       Чимин отрицательно мотает головой. Он, не оглядываясь и не забрав одежду, голышом почти выбегает из спальни, чтобы скрыться в своей комнате. Сам себя ругая за глупость и сгорая от стыда, запрыгивает в постель и ныряет с головой под одеяло, но чувствует, что кто-то опускается рядом.       — Галан, что случилось? — пришедший следом Кипрей тянет на себя край одеяла, чтобы отбросить, а когда ему это не удается, то ложится к Чимину поверх покрывал и обнимает. — Элсмир испугал тебя?       Омега молчит, и Кипрей, немного подумав, продолжает тихонько разговаривать с ним.       — Элсмир бывает не сдержан в своих желаниях, но он альфа. Возможно, тебе показалось, что он был груб со мной, но это не так.       Чимин мотает головой, а когда осознает, что этот жест невозможно увидеть, осторожно выглядывает из-под одеяла. Не хватало ещё, чтобы Кипрей думал, что его любимый муж хоть в чем-то виноват перед глупым аримом.       — Я всё испортил, да? Я выглядел жалко, а потом вообще поступил, как дурак?       — Нет, ты был прекрасен, — пылко переубеждает Кипрей. — И проявил необыкновенную храбрость, защищая меня. Поверь, если бы мне показалось, что ты в опасности, я поступил бы точно так же.       Чимин неловко улыбается. Ужас от пережитого позора всё ещё одолевает им, но постепенно уменьшается. Нет причин не верить любимому, и омега поворачивается к нему, чтобы спрятать лицо на его обнаженной груди.       — Давай вернемся? — шепотом предлагает Кипрей. — Элсмир наверняка сейчас переживает за тебя.       — Я не могу. Я сгорю от стыда, если покажусь ему на глаза.       — Тогда засыпай. А я побуду рядом, пока ты не уснешь.       Чимин недолго ворочается, удобнее устраиваясь на мягких подушках, и закрывает глаза. Он знает, что ночь сотрет возникшую неловкость, наступит новый день, и когда-нибудь он даже сможет посмеяться над собственной глупостью, а случившееся сегодня недоразумение станет для всех троих просто веселой семейной историей, которую, впрочем, они никогда и никому не расскажут.       Чимин засыпает в крепких объятиях Кипрея с твердой уверенностью, что придет в супружескую спальню ещё много-много раз. Потому что там его ждут. Потому что он сам этого хочет.

***

      Удобного момента для разговора с мужем Тэхёну долго ждать не приходится. Ирбис появляется в доме в тот же вечер. Нахмурившийся альфа проходит вглубь комнаты, небрежно бросает на постель рядом с замершим омегой принесенную вещь, а сам отходит в сторону, поворачивается к мужу лицом и, опершись бедрами о край стола, складывает на груди руки.       — Что это? — удивляется Тэхён, рассматривая лежащие на покрывале короткие ножны, сшитые из грубой кожи, на которой выжжен цветочный рисунок из широких остроконечных листьев и соцветий, похожих на полевые колокольчики, только меньшего размера.       — Это кинжал, — сухо отзывается Ирбис.       — И что мне теперь делать?       — Ты должен принять подарок и извиниться передо мной за свое идиотское поведение, — так же безэмоционально отвечает альфа.       Распахнув от изумления глаза, Тэхён смотрит на застывшего в ожидании мужа. Он скользит взглядом по нахмуренным бровям и поджатым губам, замечает, что упрямо отвернувшийся к окну альфа больше не глядит в его сторону. Произнесенная мужем фраза вовсе не очередная дебильная шутка, как омеге показалось сначала. Ирбис действительно изображает из себя незаслуженно обиженного человека, который — так уж и быть — готов милостиво выслушать извинения.       Вот только Тэхён не считает себя виноватым.       — Я сейчас спрашивал не о том, как должен себя вести, — чужая наглость вызывает колючее раздражение, и Тэхён сам не замечает, как повышает тон. — Я спрашиваю, нафига мне нужен этот злосчастный кинжал.       — Для защиты, — отрезает Ирбис. — Приближается зима. В лагерь из леса будут заходить оголодавшие волки, а Юнги не всегда сможет быть рядом.       — Я не собираюсь резать волков, — презрительно кривится Тэхён. — Я лучше всю зиму просижу дома, чем выйду к стае с ножом в руках.       — Ты должен уметь обращаться с оружием.       — С чего бы это вдруг?       — Потому что ты мой муж, — Ирбис чувствует, что с каждой секундой разговора тает его терпение, но пока ещё может сдержать разрастающееся в груди возмущение. — Я воин. Иссол.       — А я — земледелец-арим. Приятно познакомиться.       Обрывая язвительность мужа, Ирбис оглушительно бьет кулаком по столешнице, но Тэхёна это не пугает. Омега смотрит с вызовом, не отводя взгляда. Мало того, что он не просит прощения за прошлые издевательские поступки — о чем клятвенно уверял Юнги, упросивший альфу согласиться на разговор, — так ещё продолжает вести себя по-хамски, и Ирбис начинает нервно прохаживаться по комнате. В уме подсчитывая собственные шаги и дойдя до ста, альфа немного успокаивается и продолжает разговор.       — Не важно, кем ты был до нашей встречи, — подробно объясняет он. — Теперь ты мой муж, часть моего народа, а омеги-иссолы владеют мечом наравне с альфами. Омега вождя должен быть равен своему мужу, жить по заветам предков и чтить законы. Ты не должен меня позорить тем, что, кроме кухонного ножа, ничего в руках держать не умеешь.       — Я не просился стать частью твоего народа, — огрызается Тэхён. Нудные нравоучения Ирбиса не нравятся даже больше, чем его приступы ярости. — И мужем твоим я становиться не собирался.       — Но ты им стал.       — И что из этого? После нашего брака я не перестал быть аримом — уязвимым и кротким омегой. Плевать я хотел на ваши законы и традиции. Я не собираюсь ни с кем ругаться, драться, сражаться. И убивать никого не буду.       — Ну надо же, какого ты о себе хорошего мнения, — всплеснув руками, издевательски тянет Ирбис. Он останавливается напротив Тэхёна, и тот, прищурившись от злости, встает с постели и становится напротив мужа, бесстрашно глядя в его глаза. — «Уязвимый и кроткий омега». Уссаться от смеха можно! Был бы ты уязвимый, сдох бы от голода и холода в первую же зиму, после смерти своего отца. Драться он не хочет, посмотрите-ка! А Киём с расцарапанной мордой тебя на наш праздник блядства приволок, потому что ебать как оценил твой охуенно покладистый характер? За что он тебе отомстил? Отсосать не согласился?       Тэхён, не выдержав пытливого взгляда, отводит глаза, и Ирбис расплывается в довольной улыбке, понимая, что угадал.       — Кроткий омега, охуеть не встать, — продолжает передразнивать альфа. — Если был бы таким, то сейчас не со мной разговаривал, а на члене Киёма скакал. Что ты мне говорил? Чтобы я перестал изображать сумасшедшего идиота? А ты прекращай строить из себя сопливую размазню.       — Вот и не связывался бы с сопливой размазней, — проглотив обиду, равнодушно пожимает плечами Тэхён, а потом скалится в язвительной ухмылке, повторяя мимику альфы. — Ах, да! Совсем забыл! Ты же обосрался не хуже гребаного Киёма. Залез на девственника и всё. Тут уж без вариантов, надо следовать законам предков. Будущий вождь не может нарушить традиции, пришлось замуж брать.       — У меня был выбор, — внезапно становится серьёзен Ирбис, — и я выбрал тебя. Я встал на твою сторону, и хотя бы за это ты должен быть благодарным. Я хочу гордиться мужем, а не жалеть вечно ноющего убогого омегу.       — Меня, знаешь ли, тоже много чего не устраивает… — делает попытку высказать накопившиеся претензии Тэхён, но Ирбис обрывает его грозным криком.       — Так покажи это!       Вышедший из себя альфа толкает в плечо оторопевшего омегу, и тот, чтобы удержаться на ногах, пятится назад, но Ирбис в два шага вновь оказывается рядом и нависает сверху грозовой тучей.       — Хватит молча терпеть обиды! Прекращай свои попытки всем понравиться! Не надо никому сочувствовать, они тебя в ответ не пожалеют. Иди и пошли нахуй заебавшего Кипрея. Плюнь в харю тому, кто осмелился плюнуть в твою еду. Смело бей по роже каждого альфу, кто хотя бы косо на тебя посмотрит. А если боишься — укажи мне пальцем на обидчика, и он пожалеет, что из задницы своего папаши выполз на этот свет. Какого хуя я узнаю обо всем, что с тобой происходит, от кого угодно, но только не от тебя?       — Потому что я не хочу ныть и жаловаться, а если тебе это не нравится, то незачем было брать меня в мужья, раз я такой хреновый. Сам сказал, что мог поступить по-другому.       — Не мог, — сокрушенно качает головой Ирбис. — Я не мог позволить, чтобы с тобой поступили «по-другому».       Он резко разворачивается, взмахнув плащом, и уходит из дома.       — Вот и пообщались, блин, — Тэхён грустно вздыхает и садится на постель. — Вот и наладил приятельские отношения с мужем.       Омега проводит кончиками пальцев по цветочному узору ножен и осторожно трогает прохладную рукоять кинжала. Немного поразмыслив, утешается тем, что хоть разговор вышел не идеальным, но всё же ему удалось выяснить самое главное — Ирбис не отдаст его на растерзание воинам и всегда готов защитить. Во всяком случае, в ближайшее время.       — Заебись, как душевно поговорили, — бубнит себе под нос Ирбис, едва за ним закрывается входная дверь дома. — Извинений прям дохуя наслушался.       Он спускается по ступеням крыльца, делает глубокий вдох стылого воздуха и уходит в сторону лазарета, решив, что на этот раз он переночует у Юнги. А заодно выскажет ему всё, что он думает о его дебильных советах.