Духов лесных голоса

             Искрятся в лучах холодного осеннего солнца капли воды. Они собираются на залатанных рукавах ветхих от времени рубах и непрерывной капелью срываются вниз. Ветер хлопает развешенным, пахнущим свежестью после стирки бельем, и омега недовольно морщит нос и отворачивает лицо от мелких брызг. Отвлекаясь от работы, он вытирает о фартук мокрые, покрытые цыпками руки и часто дышит на них, чтобы хоть немного отогреть.       Внезапно раздается скрип распахнутых настежь ставень окна.       — Тэхён!       Позабыв про корзину с остатками выстиранных вещей, омега стремглав бежит к дому. Он цепляется за подоконник и подтягивается на руках, одним рывком закидывает себя на маленькую кухню и, потеряв равновесие, чуть не валится на пол, но папа подхватывает его, не давая упасть, и теснит всем телом в сторону чулана.       — Сыночек, прячься скорее, — не скрывая паники, шепчет на ухо папа. — Он уже близко.       Мельком глянув на сжавшихся от испуга в углу дома младших братьев, Тэхён забегает в чулан, падает на колени и дергает вверх крышку, закрывающую проход в низкий погреб. Омега спрыгивает вниз и, присев на корточки и помогая себе руками, почти на четвереньках отползает в непроглядную темноту, чтобы затаиться за пустым бочонком. С резким хлопком закрывается крышка погреба, и в наступившей тишине Тэхён отчетливо слышит нарастающий гул от топота копыт. Проходит несколько мгновений, и вот уже во дворе раздается фырканье коня, скрипят под тяжестью пришедшего ступени крыльца и визжат несмазанные петли открываемой входной двери. От чеканных шагов альфы чуть сминаются половицы над головой Тэхёна, и он крепко зажимает ладонью лицо, чтобы не чихнуть и не выдать место своего укрытия, случайно вдохнув сыплющуюся сверху пыль.       — Где он?       Голос пришедшего альфы суров, но оставшийся в доме старший омега не показывает своего страха.       — И тебе здравствуй, Киём.       — Я спрашиваю, где Тэхён? — уже громче говорит альфа.       — Там, где должен сейчас быть ты. Тэхён работает. С самого утра ушел пасти козу.       — Я был на пастбище, но твоего сына там не нашел.       — Луга большие, — задумчиво тянет папа. Судя по раздавшимся шагам над головой и дальнейшим звукам, прячущийся в погребе омега догадывается, что папа достал мешочек муки и начинает замешивать тесто. — Наверное, вы разминулись.       — Тэхён от меня прячется, а ты, мразь, ему в этом помогаешь, — зло выплевывает ругательства Киём. — На что ты надеешься? Что твой жалкий сынок найдет себе жениха лучше меня? Или думаешь, что мне не хватит силы отволочь его в храм? Будь уверен, недолго ему осталось от меня бегать.       — Я никогда не дам родительского благословения на этот брак, — повышает голос папа, и Тэхён чувствует, как от нахлынувшего страха у него замирает сердце.       В доме прерывается разговор и только слышно, как тихонечко плачут перепуганные дети. Наверху всё замолкает, а тишина несёт в себе угрозу.       «Только попробуй ударить папу», — думает Тэхён, вытирая кулаками выступившие на глазах злые слезы. — «Только посмей его хоть пальцем тронуть — и я тебе голову кочергой проломлю».       — А мне твое благословение нахрен не сдалось, — через долгие мгновения молчания шипит Киём. — Пройдет совсем немного времени, и моей власти будет достаточно, чтобы ни о чем тебя, крысу помойную, больше не спрашивать.       — Боги не простят тебе… — начинает было говорить папа, но альфа перебивает его злорадным смехом.       — Зимой, когда будете всей семьей подыхать от голода, ты сам приведешь ко мне своего сына.       На голову Тэхёна снова сыпется древесная труха с ошметками пыли, когда альфа широкими шагами проходит по кухне и оглушительно хлопает входной дверью. Слышится ржание коня, топот его копыт, а спустя несколько минут в погребе снова становится светло.       — Сыночек, Киём уехал.       Тэхён ползет к полосе света, который проникает в погреб прямым столбом от откинутой крышки. Выбравшись на кухню, омега с наслаждением разминает затекшую спину и растрепывает ладонью волосы, чтобы вытрясти из копны длинных, темных локонов мусор и случайно запутавшегося в них паука.       — Пап, — начинает говорить Тэхён, но омега предостерегающе машет руками и склоняется над младшими детьми.       Трое исхудавших малышей в потрепанных одежонках уже не плачут. Они, продолжая с тревогой посматривать на закрытую дверь, поднимаются на ноги и идут навстречу распахнутым объятиям папы. Под его ласковыми поглаживаниями окончательно успокаиваются и вытирают рукавами мокрые и чуть опухшие от недавних слез щеки.       — Идите во двор, — слегка подталкивая в спину, выпроваживает из дома младших детей папа. — Займитесь теми вещами, которые не успел развесить на веревках ваш братик.       — Пап, — повторяет Тэхён, как только дети выходят на улицу. — У меня не получится всю жизнь прятаться от Киёма.       — Всю жизнь и не надо, — с показным спокойствием пожимает плечами папа. — Быть может, ему скоро надоест преследовать тебя.       — Киёму не надоест, — хмурится в ответ Тэхён. — А ещё он прав насчёт зимы. Почти весь урожай пшеницы в наших краях разграблен иссолами, и зерно на рынке будет стоить очень дорого. Собранных овощей с огорода нам не хватит, чтобы перезимовать. Что мы будем есть?       — У нас есть коза, — с трудом растягивает губы в улыбке папа.       — Молока от одной козы не хватит на пятерых, — спорит Тэхён.       — Значит, мы ее продадим.       — И тогда молока не будет даже у малышей.       — Значит, мы продадим что-нибудь другое, — продолжает храбриться папа.       — Что? Что еще мы можем продать или хотя бы обменять на еду? — с горечью в голосе спрашивает Тэхён. — Рваные пододеяльники и стоптанные башмаки?       — Тогда, — вздыхает папа, — ты можешь выйти замуж.       — За Киёма, — мрачным голосом завершает фразу Тэхён.       — Нет, не за него.       Старший омега подходит ближе и осторожно, едва уловимо целует нахохлившегося сына в щеку. Он возвращается к прерванному занятию, продолжает меланхолично замешивать небольшой комок теста, ненавязчиво при этом продолжая беседу.       — Не надо думать, что все альфы подобны Киёму, сынок. И не стоит на корню рубить возможность собственного счастья. Тебе исполнилось шестнадцать лет, все омеги твоего возраста уже всерьез задумываются о замужестве, а ты знакомствам с альфами предпочитаешь тяжелый труд. Что будет с тобой через несколько лет, и какой ты представляешь себе будущую жизнь? Ты молод и красив. Пока ещё не поздно, пока ещё есть из кого выбирать, найди сильного альфу, который сможет уберечь тебя и от нищеты, и от приставаний Киёма.       — Я не хочу замуж, — качает головой Тэхён. — Я не хочу становиться чьей-то собственностью и во всем подчиняться мужу.       — В этом и заключено счастье каждого омеги, — мягко, как будто объясняя неразумному ребенку всем известную истину, убеждает папа. — Этот путь нам предначертан Богами. Кто мы, чтобы спорить с ними…       — Тогда почему Боги так несправедливы к нам, к омегам? — вскидывается Тэхён. — Почему наш жизненный путь наполнен страданиями и болью? Мы в муках проводим течки, в муках рожаем детей. И даже первая близость с альфой становится для нас невыносимой пыткой.       — Не преувеличивай. Вся эта боль со временем забывается. Боль — это плата омег за счастье быть любимым своим мужем, за счастье стать родителем.       — Тогда почему альфам все это достается бесплатно? — не унимается Тэхён. — За что Боги так сильно ненавидят омег?       — Замолчи!       Папа громко хлопает по столешнице испачканной в муке ладонью. Он часто дышит и низко опускает голову, некоторое время не смотрит на распоясавшегося сына, и Тэхёну становится как-то не по себе.       — Не надо необдуманными словами гневить Богов, — едва шевеля губами, говорит папа. — И никогда не сомневайся в их мудрости и милосердии. Я понимаю твои страхи и опасения, сынок, но при этом верю всей душой, что твоя судьба будет легче моей.       — Можно подумать, что по мудрости Богов погиб отец, — не желая сдаваться, бурчит Тэхён. — По их милосердию мы теперь живем впроголодь.       — И в этой смерти тоже есть божественный смысл, — остается непреклонным папа. — Многие альфы погибли в боях. Те, кто еще вчера защищал наши края от пришедших с моря, теперь своими телами кормят воронов. Чужеземцы захватывают земли и свергают правителей, жестоко мстят семьям воинов, — омега с грустной улыбкой смотрит в глаза притихшего сына. — Но нам бояться нечего. Из нашей семьи никто не пошел на войну.       Тэхён встает рядом с сутулившимся папой и гладит его ладонью по спине. Молчаливо извиняется за свою несдержанность и слишком громкие слова. Действительно, кто он такой, чтобы оспаривать волю Богов?       — Пап, как ты думаешь, наши правители уже мертвы?       — Я не знаю, мой хороший, — неуверенно тянет омега.       — А вот мне кажется, что уже точно мертвы, — встряхивает челкой Тэхён. — Ты же сам слышал, что говорил Киём. Все знают, что он — трусливый перебежчик. Предатель, который теперь станет приспешником чужеземцев. Не просто так Киём говорил о собственной власти. Он уверен, что очень скоро будет управлять всем вокруг, — Тэхён от омерзения передергивает плечами. — Нет на свете альфы, который отвратительнее Киёма.       — Есть, сыночек.       Папа с тоской в глазах смотрит на распахнутое окно, но его взгляд не останавливается на младших детях, которые, успев позабыть все свои страхи и не беспокоясь о завтрашнем дне, с веселыми разговорами развешивают на веревках выстиранное белье. Взгляд омеги обращен куда-то дальше, проходит вскользь по жухлой, бурой траве луга и устремляется за линию горизонта. Туда, где протекает невидимая из дома быстрая река.       — Такие альфы есть, Тэхён, — повторяет папа. — Они приплыли к нам из-за моря на широких ладьях.