Выбор

Я сижу в кабинете, перебирая документы. За время моего отсутствия их накопилось немало. Я и так редко здесь бываю, разве что раз в месяц. Но в этот раз меня не было больше двух месяцев. Причины для этого были весомые, и имя этим причинам — Пэнси Паркинсон. Только она умела добровольно-принудительно заставить кого угодно сделать что угодно ради нее. Этот приют существовал исключительно благодаря ей, точнее, из-за ее связей с главным аврором. В школьные годы Гарри никогда не интересовал ее, но спустя два года после выпуска они случайно встретились. Тогда-то она и узнала, что за это время его повысили до помощника главного аврора. С тех пор Пэнси начала смотреть на него другими глазами. В ее голове рождались безумные планы, одна идея сменяла другую. Она бы это отрицала, но я считаю, что ей просто повезло, что Гарри уже был давно влюблен в нее. Крупно повезло. Мужчины вроде него редко делают то, чего от них хочет женщина, если только не любят ее бесповоротно и глубоко. Когда я, Теодор и Пэнси сдали ЖАБА и получили диплом, мы исчезли на два года, лишь изредка встречаясь в разных уголках мира. С Теодором невозможно было связаться — он появлялся тогда, когда сам этого хотел. Но с Пэнси мы часто виделись в Париже, где она беззаботно проводила время, скупая магазины и развлекаясь с французской элитой. А я, наконец получив доступ к трастовому фонду, оставшемуся от родителей, вела разгульную жизнь вместе с Кайденом. Покинув магический мир, оставив прошлое позади, я вошла в тот, что мне открыл Кайден. Когда он нашел меня, он был безмерно рад и старался делать для меня все, что считал нужным. На второй год, после неожиданной встречи Пэнси с Гарри, наша с Теодором жизнь снова тесно переплелась с ней. К тому моменту у меня уже начала формироваться идея об открытии приюта. Сюда поступали маглорожденные дети, которые не нашли своего места в магическом Лондоне и отказывались учиться в Хогвартсе. Для того чтобы они оказывались под моей опекой, мне и нужны были полномочия главного аврора. Тишину кабинета нарушает громкие звуки исходящие от моего телефона. Я напрягаюсь, словно Малфой мог стоять прямо надо мной. Я беру в руки телефон ожидая увидеть очередной незнакомый номер. Но, взглянув на экран, замечаю, что звонит Пэнси. С раздражением принимаю вызов, упрекая себя за те чувства, которые он вызывает во мне. — Ты знаешь, где Тео? — без приветствия и соблюдения любых норм телефонного этикета, она сразу переходит к делу. — Нет, — отвечаю я, возвращаясь к бумагам на столе. — Черт возьми, я не могу его найти уже третий месяц, — раздраженно выговаривает она мне. — Успокойся, это же Теодор. Он появится, когда захочет. — Мне не нужно «когда захочет». Он нужен мне сейчас. Я устало вздохнула. Всем нужно «здесь и сейчас», но никто не думает о том, чего хочет другая сторона. Вот в чем проблема людей с амбициями — они идут по головам. Буквально. — Ты позвонишь мне, если он будет у тебя? — Конечно, Пэнс. — Спасибо, — уже более спокойно произносит она. Я собиралась завершить разговор, но Пэнси вдруг меняет тон голоса и радостно сообщает мне: — Мы с Гарри решили устроить вечеринку по случаю помолвки. Я попрошу его, чтобы он взял для тебя разрешение у Бруствера. Я молчу. — Будут все. — взволнованно заявляет она. Я поморщилась. Мне и так не хотелось никого видеть, а от ее «будут все» меня передернуло. Если она так сказала, значит действительно будут все. — Я не уверена, что смогу, — устало отвечаю. — Мерлин, Гермиона, это всего лишь вечеринка. Я же не прошу тебя свидетельствовать перед Визенгамотом. — Для меня это одно и то же. — Если встретишь Тео, передай ему тоже. Вы двое самые близкие для меня люди, и вы будете там несмотря ни на что, — твердо сказала она, словно собиралась притащить нас за волосы, если понадобится. Пэнси завершает разговор и отключает звонок, не дожидаясь моего ответа или согласия, резко и решительно, как и всегда. Нужно сказать , что мы с Тео давно привыкли к ее манере общения, ее характеру и завышенным стандартам. Пэнси умела сделать любого своим другом так, чтобы тот почувствовал свою исключительность. Но только нам было известно, какой она может быть на самом деле. И все же нас троих всегда удерживала вместе какая-то необъяснимая сила. Даже если мы жертвовали чем-то ради нее, она всегда отвечала тем же. Всепоглощающе. Капитально. По-настоящему. Я встаю, собираю все документы, которые успела просмотреть, и выхожу из кабинета. Хотя назвать его кабинетом сложно. Это просто комната с минимумом мебели и большим белым ковром, который я сама притащила из ближайшего магазина. Это была первая вещь, появившаяся здесь. Чтобы это место заслужило звание кабинета, мне нужно было бы приходить сюда хотя бы раз в неделю. Но я этого не делаю. Более того, я появляюсь здесь раз в два месяца. Иду по узкому небольшому коридору, каблуки уверенно и звонко стучат по полу. Этому трехэтажному зданию неизвестно сколько лет, но его расположение просто идеальное — далеко от центра, но и не на окраине. Тихий район, рядом церковь, небольшие магазинчики, кафе. В этой части города редко случается что-то необычное. Именно это и стало причиной моего выбора. Останавливаюсь перед дверью с табличкой “Мистер К. Дженкинс”. Негромко стучу и жду, пока не услышу: — Войдите. Наш управляющий в прошлом был государственным служащим с тридцатилетним стажем, и его педантичность подтверждала это. Обстановка вокруг говорила сама за себя: все на своем месте, ничего лишнего. Если в моем кабинете было серо и безжизненно, то здесь царила абсолютная гармония и спокойствие. Обстановка вокруг располагала к доверительным отношениям между собеседниками. Клауд сидел за большим столом из красного дерева, а позади него располагался шкаф того же оттенка, забитый книгами. — Гермиона, я как раз собирался к тебе зайти, — сказал он, приподнимая очки и раскладывая бумаги по местам. — Да? Я прохожу внутрь и сажусь в глубокое мягкое кресло перед его столом. Клауд кивает и продолжает: — Лидия просила передать тебе бухгалтерские отчеты за этот месяц, — он протягивает мне папку. — И к нам поступила новая девочка, ей всего двенадцать. Я смотрю на папку, на которой написано “Эмма Кейн” черным шрифтом. Медленно просматриваю записи — всего шесть страниц. Родителей нет, местонахождение неизвестно, с рождения жила в приюте в Бристоле. — Нужно устроить ее в местную школу. Похоже, она должна быть в начальных классах. Она училась до этого? Будут вопросы, если она не будет понимать программу. — Эмма очень умная девочка, я несколько раз разговаривал с ней. Лидия тоже хорошо отзывается о ней, — улыбается он, говоря о своей жене, — Они вдвоем не выходят из библиотеки. Я улыбаюсь в ответ, зная, как Лидия любит всех, особенно детей. — Я обязательно зайду к ней, как только разберусь с бумагами. — Она будет рада. Только и спрашивает о тебе. Уверен, она уже перевернула всю кухню. Останься с нами на обед, — заботливо предлагает он. — Лидии невозможно отказать, ты ведь знаешь, — вежливо улыбаюсь и поднимаюсь с кресла. — Я спущусь к обеду. И передай Лидии, чтобы не переусердствовала. Он негромко смеется: — Я не могу этого сделать, она меня за это убьет. С легким чувством окрыленности я выхожу из его кабинета. Вернувшись к себе, я с обреченностью вновь принимаюсь за документы приюта. Подпись. Печать. Подпись. Печать. Так проходят следующие мои три часа. Чувствуя усталость и нехватку свежего воздуха, решаюсь выйти в сад. Сад здесь небольшой, но весьма уютный. Я сажусь на скамью возле маленького фонтана. Холодные капли воды касаются меня, слегка освежая вкупе с легким ветерком. Вокруг только живые растения, цветы, деревья, и благоговейная тишина. Закрываю глаза, полностью растворяясь в этих мгновениях покоя. Проходит всего несколько минут, когда рядом со мной оказывается ребенок. — Что ты делаешь? — спрашивает детский тонкий голосок. Я все еще с закрытыми глазами, пытаюсь удержаться за последние нотки тишины и блаженства. — Просто сижу, — тихо отвечаю. — Просто сидишь? — Просто сижу. — Ты выглядишь грустной. Очень грустной. И уставшей, — продолжает она. Я ощущаю на себе ее пристальный взгляд. Открываю глаза и поворачиваю голову. Передо мной — девочка лет двенадцати с русыми волосами и карими глазами. В руках у нее большая книга, напоминающая школьный справочник или словарь. Она смотрит на меня, ожидая ответа. — Просто задумалась, — говорю я, мягко улыбнувшись, спрашиваю,— Как тебя зовут? Ее губы растягиваются в робкой улыбке. — Эмма. — Эмма. Красивое имя, — дружелюбно отзываюсь и добавляю, — я Гермиона. — Я знаю, — бодро отвечает она. — Лиззи рассказала мне все о вас, мисс Грейнджер. Я слегка смеюсь. — Зови меня просто Гермиона. — Хорошо, мисс Гермиона, — отвечает она с тем же бодрым тоном, все еще крепко держа книгу. — Что читаешь? — Большой словарь английских слов, — она показывает мне книгу с крупной надписью на обложке. — И зачем он тебе? — с интересом спрашиваю. — Хочу знать много-много разных слов, — гордо заявляет она. Ее ответ вызывает у меня еще более теплую улыбку. Эта детская непосредственность всегда трогает. Наивность, вера в лучшее, чистота разума — как хочется сохранить это в них, оградить от тяжести мира. — Ты взяла ее в библиотеке? Она кивает. Я встаю со скамьи, отряхиваю юбку и протягиваю ей руку. — Пойдем, найдем тебе что-нибудь более интересное. Я беру её маленькую ручку, и мы выходим из сада в сторону дома. На первом этаже сквозные проходы, двери всегда открыты, чтобы было видно, кто где находится. Мы заходим в большое фойе с длинной лестницей по центру. Слева — столовая, за ней кухня. Как всегда, оттуда доносятся голоса. Кухня работает круглосуточно, обеспечивая едой всех детей. Справа — небольшая гостевая зона. Мы с Эммой направляемся к лестнице, ведущей на второй этаж, но я резко останавливаюсь, услышав знакомый голос. С удивлением смотрю на человека, стоящего ближе к воротам. На загорелую кожа, волосы, выцветшие на солнце и ставшие светлее на тон, и на эту нелепую цветастую рубашку. Я поворачиваюсь к Эмме и мягко говорю: — Подожди меня в библиотеке, хорошо? Я скоро подойду. Она радостно кивает и убегает по лестнице наверх. Я же направляюсь к входной двери, перешагиваю порог и останавливаюсь у колонны. Облокачиваюсь на неё и внимательно разглядываю неожиданного гостя.