Пэйринг и персонажи
Описание
— А мы всегда будем вместе? — улыбается поэт, со всей любовью и обожанием заглядывая в голубые, столь любящие глаза.
На дворе жаркий июль, возле речки прохладно, а вокруг цветы и блестящая молодость.
— Я найду тебя даже в следующей жизни, — Онегин тянется ближе к губам, обхватывая руками худые покрытые белой ситцевой тканью плечи, — я обещаю, mon cher.
Примечания
Ну, что я могу сказать — на улице уже холодно, а потому, запасайтесь горячим чаем и одеялами и читайте! Всем хорошего настроения)
Посвящение
Моим любимым мальчишкам и руслиту
Но когда мы проснёмся в следующей жизни
12 декабря 2020, 01:16
Идея поехать на море — абсолютно лучшая идея Ленского в качестве медового месяца, который случайно затянулся на три. Самых тёплых и прелестных как минимум потому, что теперь Онегин при любом удобном случае называл Володю «своим дорогим мужем». Домик, куда они оба заселились, находился в трёх переулках от пляжа. Постоянные чёрные пиджаки сменились лёгкими рубашками, а брюки — свободными штанами. Также Володя стал чаще собирать волосы в очаровательный пучок, обматывая копну смоляных кудрей желтой ленточкой.
Жёлтый цвет стал цветом их любви.
Желтые шторы, желтое солнце и жёлтые дома, расположившиеся вдоль улочки имени Пушкина. Жёлтые отливы солнечных лучей на поверхности морских волн. Жёлтые облака на рассветах в смеси багрово-розового. Жёлтые краски на руках, так как Вова постоянно рисует цветы. Жёлтые обложки нотных сочинений. Жёлтые ленты и жёлтая весна.
— Пойдём купаться! — радостно воскликнул Ленский, распахивая окно. Свежий воздух проникнул в спальню, и Володя широко улыбнулся, подставляя свое лицо тёплым солнечным лучам. — Красота…
И правду говорят, что по статистике, люди, живущие около моря, гораздо счастливее. По крайней мере закапывать Онегина в песок было очень весёлым занятием, и тот даже не ворчал о том, что его белокурые кудри придётся отмывать два часа, а смеялся вместе с Володей.
— Не терпится? — с ухмылкой спрашивает Евгений, расположившись в плетенном балконном кресле. — Знаешь, я тут видел такую красивую пекарню за углом, говорят, что там пекут самые вкусные эклеры в этом пригороде. Хочешь зайти?
Ленский удивлённо уставился на супруга:
— Эклеры? Прям с кремом?
— Никогда не пробовал?
— Пробовал, но это было так давно, что я и не помню, как это было. Конечно, хочу! Тёплый климат хорошо на тебя влияет, — улыбка вновь залегла на юном лице.
Так хорошо Володе не было еще никогда. Он на море, рядом сидит уже не просто друг, а муж. Муж! Подумать только. Зато они оба счастливые, и на безымянных пальцах красуются обручальные серебряные колечки. Володя не упустит шанса полюбоваться сиим украшением лишний раз. В этом городке и писать он стал больше, и рисовать, и играть на пианино, которое стояло в центральном парке за розовыми кустами — Ленский приходил туда почти каждый вечер, и только его пальцы касались блестящих клавиш, сознание улетало, и закат, казалось, становился ярче.
Родители приняли эту новость с такой радостью, что Анна Семёновна даже сначала не поверила, а как поняла, что те не шутят, взвизгнула и побежала обнимать сына и уже будущего зятя. Роман Фёдорович позволил себе всплакнуть, и как бы он не старался скрыть слёзы за голубеньким платочком, все видели, но знали — тот улыбался, чувствуя неимоверную радость за своего сына. Они гордились и любили, а Евгений просто любил и был счастлив, что спустя столько лет обрёл настоящую семью, которой ему не хватало всю жизнь. Даже когда madam Онегина была жива, Евгению чего-то не хватало, возможно причина тому было присутствие отца, но об этом он не вспоминает и больше не вспомнит никогда.
Просто незачем.
Володя смеётся:
— На море хочу уже. Пошли, собирайся давай.
— Может ещё посидим немного, mon amour?
— Море не ждёт!
Песочный пляж встретил их абсолютной… Безлюдностью. Ни одного человека в радиусе ста метров, что довольно-таки порадовало двух молодых людей — целоваться можно столько, сколько захочется. Постелив на песок лёгкую простынь, Володя снял рубашку, и, уперев руки в боки, поднял голову к верху, закрыл глаза и блаженно улыбнулся.
— Если б можно было запечатлеть тебя вот так, я бы с удовольствием сделал это, — Евгений присел на колени, достав из корзины книгу.
— Возможно, в будущем люди изобретут нечто такое, чтобы можно было фотографировать в момент. Я люблю тебя.
— Естественно любишь, ты же мой муж.
Володя наклонился и поцеловал Онегина в губы, улыбнувшись и положив руки тому на плечи. Панамка, поперёк которой была повязана яркая красная ленточка, упала на песок. Володя встормошил русые волосы, оставив ещё один поцелуй на скуле:
— Многие выходят не по любви.
— Но мы то друг друга любим.
— Лю-ю-юбим.
Онегин рассмеялся, откинувшись на спину. Звуки волн, бьющихся о вековые камни, мирно стоящих неподалёку от порта, грел уши, прям как греет солнце. Бонусом шёл звонкий смех Ленского, который, сняв туфельки, побежал прямиком в воду. Тот что-то кричал на немецком, а Онегин просто улыбался, глядя на это золото. Распластавшиеся в разные стороны руки коснулись песка. Пальцы машинально сжали кучу тёплых крупинок, и мужчина не мог поверить, что всё это на самом деле.
Вдруг это сон, и он сейчас проснётся в своём обыденном поместье среди пустых бутылок вина, за окном будут грязь и слякоть, а когда он спустится вниз и спросит у слуги, приходил ли к нему господин Ленский, тот странно глянет на него и спросит:
— Это кто?
— Бр, ну и ужас, — мужчина приподнялся и огляделся.
Через дорогу от пляжа начинался жилой район, но почему-то людских голосов слышно не было. Вдали пели ранние птички, и звучала музыка. А может, мужчине это и кажется — ведь лучше слышать музыку, чем слышать абсолютное, режущее сосуды ни-че-го.
Это ведь не сон, так?
— Володя!
Юноша, весело плескающийся в воде, обернулся:
— Что? — слава богу, настоящий…
— Ich liebe dich (я тебя люблю).
Евгений смог разглядеть, как быстро изменилось лицо мальчишки: шок, непонимание, восторг. На лице того расплылась трогательная улыбка, и он закричал во все горло, приставив ладошки ко рту:
— Ich liebe dich auch sehr! (Я тоже люблю тебя сильно-сильно!)
Надев на себя Володину панамку, Евгений принялся за чтение, даже не пытаясь скрыть счастливую улыбку. Жёлтые крупинки песка щекотали пятки.
***
— Ой, Женя, смотри какая шляпка красивая! — улыбается Ленский, подталкивая Онегина к самой красивой, кажется, шляпе на этой ярмарке. И правда — ярко-ярко голубая шляпа с кружевной ленточкой на перевязе, ушитая цветастыми жёлтыми подсолнухами. Она лежала последняя такая на витринном столике, и Володя с восхищением обхватил края руками, начиная рассматривать изделие. — Мы должны купить её тебе, — отчеканил парниша, поворачиваясь к Евгению, — у тебя как глаза голубые, и она тоже голубая. Примерь. Без какого либо соглашения накинул шляпку на Женину голову и широко улыбнулся: — Не был бы я твоим мужем, точно бы обратил на тебя внимание. Такого красавца грех упустить, — задорно подмигнув, подвёл ещё ничего не понимающего Онегина к зеркалу. — Ну как? Мужчина тяжело вздохнул, но скорее от усталости после часового хождения по праздничной ярмарке, чем от напористого Вовы. Шляпка отлично села и правда подчеркивала голубизну глаз, которые теперь сравнимы не с северными айсбергами, а с летним утренним небом. Мужчина смешно улыбнулся, повернувшись к Вове: — Я тебе нравлюсь? — Что за вопросы? Евгений рассмеялся, глядя на своего дорожайшего литератора. Взял того за руку и кратко поцеловал в щёку. Щёки заалели, а улыбка стала более расслабленной. — Конечно, нравишься. В честь годовщины рождения этого маленького городка субботний вечер Володя распланировал сразу, предупредив Онегина, что они будут много и много гулять, на что мужчина тяжко выдохнул и кинул в неугомонного мальчишку подушкой. Солнце постепенно начало заходить за горизонт, успокаивая знойность сей местности и окрашивая небо красными мелками. На ярмарке людей много, все смеются, все улыбаются и никто не шепчется о них, что удивляет и одновременно радует влюблённых: это нормально, здесь любить может каждый. Несколько ребятишек бегали вдоль товарных стоек и болтали на французском, затяжно акцентируя «р». Их кудрявые макушки мелькали везде, а звонкий смех попадал прямо в сознание. Взрослые улыбались по-доброму, держа в руках аккуратные сумки или корзинки с фруктами, пожимали друг другу руки и советовали, куда можно пойти. «Отчего же такого нет в России?» — думалось Евгению, который вспоминал, что люди на родине и правда другие. Нету там такой искры, попросту нету. Разве, что Володя, но тот не просто искра, он — солнце. Солнце, болтающее смесью русско-немецко-французской, у которого та самая «р» звучит так сладостно, что Онегин иногда просит его читать ему. Ленский всегда соглашается, Женя ложится на его колени и как кот ластится к пальцам, запустившимся в его русых волосах. — Может и тебе что возьмём? — Может и возьмём, но вот эту шляпку я дарю тебе. И даже не вздумай отказываться! Как бы… Подарок в честь нашего счастливого брака, — гордо улыбается Володя. Онегин тихо смеётся, качая головой: — Ты и есть мой главный подарок. — Прекрати смущать меня! На эти слова Онегин засмеялся сильнее, зажимая юношу в крепких объятиях: — Дурачок же ты, Володя. Зато какой чудесный… Не смутить я тебя хочу, а лишь показать, как много ты значишь для меня. Я, конечно, не всегда показываю это, но я люблю тебя гораздо больше, чем ты видишь, — начинал русским смехом, закончил французским шёпотом. Володя в умилении улыбнулся, подняв брови домиком. Как ребёнок, осталось только познакомить с компанией тех бегующих среди лавок детей — Вова отлично впишется в их банду, так и спасибо потом скажет. Жара спала совсем, и приятный ветер колыхал смоляные кудряшки, развевающиеся и лезущие постоянно в глаза, а Ленский по всей своей рассеянности забыл заколку дома. Поцеловал Евгения в щёку и настоял: — Шляпу всё равно тебе куплю. Онегин вальяжно цокнув, вновь последовал за Вовой. Тот тянет за руку, и через пару секунд останавливается так резко, словно его ноги пригвоздили к земле. Послышалось восхищенное «вау». — Что? Куда ты смотришь? — дворянин начал рыскать взглядом по витринам. Рубашки, брюки, платки, книги, цветы, фрукты, ягоды… — Володя, я не понимаю… — и тут его взор зацепился за последнюю лавку. — Куда ты смотришь… Нежное бежевое платьице висело в единственном экземпляре, края подола, рукавчики и воротник обшиты кружевом. Ромашки целым полем распустились от верха и до конца. — Ты… Хочешь это платье? — тихо спрашивает Онегин, хотя по изумленному виду Володи все и так понятно. Но тот лишь помотал головой: — Нет, чего это я… Девица, что-ли. Оно просто очень красивое. Пошли давай дальше, вон, малину продают, — и потянул возлюбленного дальше. По опустившимся бровям Володи можно было понять, что тот ответил резкостью приличия ради, возможно, чтобы не вызвать смех — неважно где они, платья то носят только девушки. Онегин только пожал плечами, и они продолжили путь.***
Лежа в просторной спальне, где лишь редкие звуки бьющихся об окна веток деревьев прерывали столь приятную тишину. Евгений пальцами выводил круги по усыпанной родинками худой спине Володи, который рассказывал биографию композиторов и чем те смогли выделиться среди остальных музыкантов. На столе стояли корзинки с обновками и несколько немецких словарей, которые Онегин взял для своего развития. — Здорово жить у моря, — сонно протянул Ленский, незаметно улыбнувшись. — Очень здорово. И люди тут, заметь, другие. — Ты тоже заметил? — Естественно, — положив голову на спину юноши, Евгений улыбнулся уголками губ, — никаких злых взглядов и ругательств. — Получается, что они счастливы, — усмехнулся Вова. Евгений рассмеялся: — То есть та немецкая матершина, которую я услышал вчера в твоём исполнении после прочтения книги, показывает то, что ты несчастен? Вова цокнул, встрепенувшись: — Это другое, ты не понимаешь! — рукой хлопнул Женю по плечу и засмеялся. — Да, да. Как тебе роль моего мужа? Ленский не поленился приподняться и посмотрел на Онегина: — Серьёзно? Хитрая Женина улыбка была улыбкой самого настоящего кота, который обнаружил сметану на кухонном столе. Тот и правда был как хищник, но вместо царапин, оставлял поцелуи на мягкой коже. — Ой, страда-а-а-аю, страдаю, сил моих больше нет! — драматично прижав ладонь ко лбу, Володя сделал печальный умолящий вид и даже начал всхлипывать для полноты картины. Онегин громко засмеялся, запрокидывая голову назад. Вот оно счастье — жить вместе с любимым и смеяться с ним над абсолютно глупыми шутками. А шутили они часто, как бы… Стебали друг друга и все на свете, но делали это не со зла, а лишь потому, что смех продлевает жизнь! Поэтому Володя всегда и хохочет, подначивая на смех и Женю. Жёлтый свет луны протяжной дорожкой освещал низ их кровати, те самые ажуристые перекладины, куда поэт по доброте привычки вешал рубашку после утомительной прогулки на жаре. Но оно того стоило — это море! Тут жаловаться вообще нельзя! — Я очень с тобой счастлив, Жень, даже не сомневайся в этом. — И не думаю. Ты всегда, кажется, был счастливым. У тебя такие славные родители, ты — копия матери. Володя гордо улыбнулся, пожав плечами. — Иногда у меня возникает мысль, почему у меня не было такого… — Жень… — М? Звуки сильного ветра ужалили уши, и окошко с грохотом захлопнулось. Свечки, стоящие на подоконнике, разом потухли. Начинается шторм. — А расскажи о своём детстве. Сколько знакомы, ни разу об этом не разговаривали, — Ленский подсел чуть ближе, пальцами коснувшись Жениной скулы, в темноте спокойной которая выглядела как настоящее лезвие — надави сильнее, и из твоих пальцев польется кровь. Воспоминания, которые, казалось, должны были сейчас покрыться чёрной плесенью, наоборот, заросли пышными цветами, и что самое удивительное — никаких шипов в груди Онегин не почувствовал. Неужели отпустило? Неужели спустя столько лет он освободился от этих колючих проволок, так больно впивающихся в его лёгкие и напоминающих о себе время от времени. Мужчина прижал ладонь к сердцу, не веря самому себе. И правда не больно. А Володя сидел рядом и мягко улыбался. Евгений был уверен, что если в его собственной груди расцвели цветы, то в Володиной — уже давно цветёт чудесный сад, где хочется гулять бесконечно. — Оно было трудным, и единственным светом среди всей этой аристократической пучины была моя мама. Она вытаскивала меня из мрачных будней, причиной которого являлся отец и его вечные упрёки, — говор был спокойным, Евгений не волновался, — знаешь… У меня в памяти чётко отпечатался один случай: мне было лет семь, и мама взяла меня на прогулку до соседней деревни, мы шли долго, но в итоге стояли на высоченном холме, откуда было видно всю окраину… Был уже вечер, и я знал, что мама жутко устала, но она не переставала улыбаться и рассказывать смешные истории из ее молодости. Она была стройной, даже худой, и я сравнивал ее со скрипкой, на которой она играла. А играла она очень красиво. А как она провожала меня в пансион... Это был последний день августа, и я до сих пор помню её лицо, с которого она слёзы платком утирала. Она продолжала улыбаться и шептать, как сильно она меня любит. Говорила, что я со всем справлюсь, уверяла, что скоро мы с ней увидимся, и я обязательно должен буду рассказать ей, как у меня дела. Она обнимала меня, целовала, тормошила мои волосы и лепетала что-то на французском. Но одно я запомнил точно — она сказала, чтобы я не отчаивался, ибо всё будет хорошо. Все будет хорошо. Так и сказала. Конечно, в пансионе были и весёлые моменты, где мы уже подростки, курим за углом и убегаем от хулиганов. А потом мы закончили какой-то там год обучения, я вернулся домой, но никто меня не встретил. Знаешь, такая давящая пустота? Мама умерла по болезни. На её столе я нашёл свое письмо, которое писал ей ещё в середине года и говорил, как сильно я ее люблю… Моё детство не было счастливым, но мгновения счастья там всё равно были. Володя слушал молча, не смея перебивать. Как понял, что Онегин закончил, обнял его крепко, прижав русую макушку к груди: — Спасибо, что поделился. Просто знай, что ты не такой, как твой отец. Уверен, что у тебя мамина улыбка. И её душа, и смех, и доброта, и… Любовь. — Это совсем неважно, что было тогда. Важно, что сейчас я тут и с тобой. И я счастлив. — То есть тот по истине русский лексикон, который я слышал от тебя, когда ты мизинчиком об крыльцо ударился, показатель того, что ты счастлив? — Ты не понимаешь, это другое! Заливистый смех разукрасил эту ночь в жёлтый.