Последняя роза лета

      Неуверенно встав перед дверью иностранца, Басманов покачал головой. Сведя губы в тонкую полоску, Фёдор тяжело вздохнул. Он до последнего не был уверен в том, стоит ли ему делать то, что он запланировал. И хоть большая часть кравчего уже на это согласилась, оставалась небольшая доля, которая так и противилась.       Коротко постучавшись, опричник дождался того, пока Фабьен откроет дверь. Тот оказался крайне удивлен визитом кравчего, поэтому даже несколько замешкался перед тем, как его впустить. Хоть Моро знал, что Басманов крайне близок с Катериной, он с ним практически не общался; в последнее время — лишь по крайней необходимости. — У меня есть одно дело. — произнес опричник весьма странным тоном. То ли говорить особо не хотел, то ли чувствовал себя крайне неловко, но всячески старался это не показывать.       Фабьен изогнул бровь и скрестил руки на груди, выжидающе посмотрев на мужчину. Тот выдержал секундную паузу, прежде чем озвучил свою просьбу, которая заставила Моро в какой-то степени удивиться. Хоть иностранец не был ошеломлен, он и не ожидал того, что Фёдор обратиться к нему именно с этим. Но причины были вполне понятны.       Француз лишь коротко кивнул: — Я могу помочь, да. Но для этого нужен не один день. — Я понимаю. — Басманов покачал головой. — Поэтому я и пришел сейчас, пока есть время. Ты ведь на днях уезжаешь.       Фабьен довольно улыбнулся и, подойдя к двери, убедился, что та плотно закрыта, а затем вновь взглянул на Фёдора. — Тогда мы можем начать прямо сейчас. — произнес Моро. — Нам незачем терять время.       Положив под голову подушку, Басманов внимательно наблюдал за действия Катерины. Девушка, сидя перед большим мольбертом, медленно наносила густую краску на полотно. Постоянно переводя взгляд на кравчего, Серебряная всячески не могла сосредоточиться, потому что васильковые глаза будто стремились прожечь в ней дыру. — Я так с мыслями не могу собраться. — произнесла княжна. — Когда ты так смотришь на меня.       Басманов хитро ухмыльнулся, продолжая лежать на девичьей кровати.       Серебряная глубоко вздохнула и вновь перевела взгляд на холст. Она была крайне рада тому, что герцог решил оставить ей мольберт. И хоть с этой вещью Катю связывали не самые лучшие воспоминания, она постаралась быстро стереть всё из головы. Жить, постоянно вспоминая всё плохое, явно не стоит.       Признаться, рыжеволосая уже даже не могла вспомнить, когда последний раз бралась за кисть. Может, в детстве… Во Франции княжна больше увлекалась книгами и театром, а с картинами её связывал лишь Родрик. И даже если княжна выражала желание попробовать себя в этом искусстве, художник постоянно стремился поправить любое её действие, каждый мазок, находил множество ошибок, не давая выразить себя. Серебряная не стремилась создавать шедевр как минимум потому, что особым талантом к рисованию она не обладала. Ей лишь хотелось занять себя этим делом, попробовать себя в чем-то новом, но таковой возможности просто не было. И хоть сейчас Катерина сидела под пристальным взглядом Фёдора, мужчина следил за её действиями отнюдь не из-за желания исправить работу.       В один момент княжна и вовсе увлеклась процессом настолько, что даже перестала обращать внимание на то, что пачкает руки. А рукава платья были задраны до локтя, поэтому за сохранность одежды Катерина даже не переживала. Серебряная настолько тщательно подбирала краску, смешивала цвета, что казалось, что работает над настоящим произведением искусства, но стоило взглянуть на полотно, эти мысли уже не приходили в голову. Пусть всё было и не так плохо, Серебряная слишком редко рисовала, чтобы создать что-то воистину чудесное. Цветы, а именно розы, не слишком походили на себя, но результатом княжна была достаточно довольна. С неимением должной практики Катерина попыталась показать всё, на что только была способна.       Почувствовав прикосновение к плечу, Катерина с легкой улыбкой взглянула на подошедшего к ней Фёдора, и вновь вернулась к работе, но сделать это оказалось ещё труднее, чем раньше. — Ты меня отвлекаешь. — тихо протянула девушка. А Басманов, будто не услышав это, убрал прядь её волос назад, и медленно поцеловал в шею. Закусив губу, Катерина машинально отклонилась назад, ему на встречу, чувствуя сотню пробежавших по коже мурашек. — Невыносимый…       Опричник усмехнулся, осторожно подцепил ткань на плече Серебряной, и потянул её на бок, обнажая белоснежную кожу. Дыхание княжны перехватило, приятное сладостное чувство разлилось по всему телу, буквально вынуждая Катю отложить кисть. — Неужели я настолько плохо рисую, что ты заставляешь меня прекратить? — с улыбкой спросила девушка. — Ты уже битый час с этим возишься. — произнес он, покрывая девичью кожу обжигающей дорожкой поцелуев.       Катерина не знала, как их отношения в один момент переросли до такого уровня. Не было ни стеснения, ни смущения. Не хотелось говорить: «А если нас увидят? А что о нас подумают?» Серебряная знала, что подобная близость непозволительна, что если кто-то узнает о том, что сейчас происходит за дверью спальни княжны, то девушке просто не поздоровится. И Серебряная была крайне удивлена тому, что это совершенно её не волновало.       И происходящее действительно отвлекало. Не так давно Катя лишь только и думала о том, что Басманов может погибнуть из-за неё, и хоть сейчас ему уже не грозила никакая опасность со стороны безумца, Серебряная ещё не до конца пришла в себя после случившегося. Да и неизвестно, когда девушка вообще сможет всё это отпустить. И Фёдор действительно успокаивал её, заставлял хоть на немного позабыть о дурных мыслях, за что княжна была ему безмерно благодарна.       Повернувшись к опричнику, девушка на мгновение замерла, вглядываясь ему в глаза. И хоть на лице мужчины продолжала играть довольная улыбка, где-то в глубине души Катерина ощутила, что было что-то не так. Вроде Фёдор и показывал никакого волнения, но всё же что-то подсказывало девушке, что он пытался что-то утаить. И Катерина просто не могла понять, откуда вдруг у неё возникло это чувство. — Ты так отвлечь меня хочешь? — спросила Катерина. — Что-то произошло?       Опричник осекся и переменился в лице, крайне удивленный тому, как Серебряная обо всем догадалась. Выпрямившись, мужчина лишь покачал головой, будто был не в силах вновь заговорить, и подошел к окну, вглядываясь вдаль. Княжна сразу последовала за ним, поспешно вытирая испачкавшиеся руки платком. Осторожно взяв мужчину за руку, Катерина стала ему вплотную.       Басманов выдержал некоторую паузу, а затем тяжело вздохнул: — Татары на Рязань пошли. — произнес он. — Государь посылает с их войском сражаться. Скоро в путь отправляемся.       Катерина вздрогнула. — Но почему… Почему ты молчал? — дыхание её перехватило от этой вести.       Фёдор поджал губы: — Оставлять тебя не хочу. — ответил кравчий. — Меня, может, и ни один месяц не будет. Не хочу, чтобы ты так долго одна оставалась.       Катерина не находила в себе сил ответить. Хоть Серебряная и знала, что Басманову не впервые воевать против татар, эта новость стала для неё крайне неожиданной. Ведь только недавно княжна думала, что в их жизни воцарилось полное спокойствие, а теперь не знала, что и делать.       Лишь крепко обняв мужчину, княжна положила голову ему на грудь. Слушая громкий быстрый стук сердца, Серебряная ощутила, как руки опричника непринужденно легли на её талию. — Раньше меня никогда не посещали мысли, что я могу не вернуться. — признался Басманов. — Наверное, лишь только в первый раз… А сейчас я действительно думаю об этом, но беспокоюсь не о себе, а о тебе. — Не надо так говорить… — попросила княжна, а Фёдор лишь покачал головой. — Я не хочу заставлять тебя волноваться, — ответил он. — Но и по-другому никак не могу… Как вспомню, что здесь творится, так и дышать нормально не получается. Как ты здесь одна будешь?       Опричник помнил, каким был до встречи с княжной. Мало того, что он ни к кому до этого не испытывал настоящих чувств, так ещё и не смел привязываться. В слободе было действительно много красавиц, которые жаждали заполучить его внимание, а удалось это сделать лишь девушке, приехавшей с чужих земель, своей искренностью и открытостью. Басманов не мог вспомнить того, чтобы Серебряная сама вешалась на его шею, но она и не отвергала его ухаживания. Басманов порой думал о том моменте, когда ему впервые в жизни стало по-настоящему стыдно: он пытался сблизиться с девушкой лишь для того, чтобы угодить царю, поначалу даже не придавая этому никакого значения; а затем будто совесть с каждым днем начинала гложить его изнутри, и кравчий до последнего отказывался признавать причину этого чувства. Опричник так желал избавиться от этих странных и чуждых ему мук совести, что пытался перевести внимание и на других девушек, считал, что это может помочь ему отвлечься от княжны, но стоило ответить хоть одной красавице взаимностью сладкими речами, внутри оставалось совершенно пусто. Как тяжело было Басманову признавать то, что впервые в жизни он испытал такие сильные чувства к девушке. И первое время он больше всего усердствовал над тем, чтобы это поскорее прекратилось, потому что понятия не имел, чем всё может обернуться. Фёдор не хотел быть зависимым, желал всё так же продолжать служить государю, а там и добиться более высокой должности. Но как ему нужно было это делать, если он уже даже наблюдать спокойно не мог за какой-то княжной? И чувства эти не проходили, а лишь усиливались. Когда Катерина узнала об этом обмане, предательстве, опричнику, казалось бы, должно было стать легче, ведь Серебряная точно возненавидела его после случившегося, но сердце лишь продолжало болезненно сжиматься. И когда Басманов уже смог сознаться себе, что эти чувства просто следует принять, что необходимо добиться у княжны прощения, видеть её холодные косые взгляды было просто невыносимо. Кравчий даже подумать не мог, что в жизни его настанет такой момент, когда он станет заложником собственных чувств.       И сейчас, когда всё пришло в норму, когда больше нет никаких безумцев, которые пытались помешать их счастью, вновь возвращается это ненавистное ощущение страха. Басманов не первые раз отправляется сражаться; он знает, на что способен. Он не боится смотреть врагам в лицо, не боится запачкать руки в крови, но боится того, что просто оставляет княжну в слободе. Кто знает, что может вновь случиться? — Я… — она покачала головой. — А какой мне толк здесь одной быть? Я ведь и так осталась здесь только из-за того, что меня попросил государь, когда должен был приехать герцог. Я ведь уже давно хочу с батюшкой повидаться… Да и Никиту с Еленой я давно не видела. — Ты домой отправиться хочешь?       Девушка кивнула: — Там лучше мне будет. Тем более почти шесть лет меня там не было. Хоть и многое пострадало после пожара, я хочу взглянуть, что изменилось… Да и тебе так спокойнее.       Фёдор улыбнулся. Решение Кати действительно пришлось ему по душе.       Наклонившись, он коротко поцеловал княжну в губы и прошептал, не отдаляясь: — Как вернусь, так сразу тебя заберу. — Я знаю. — ответила Серебряная. — Я тебе верю.       И последняя фраза стала словно теплым лучиком света. Хоть Басманов и без того знал, что доверие к нему вернулось, всё равно желал это услышать, особенно после того, что произошло, когда он запер княжну в кладовой. — Лисица… — будто сами прошептали губы кравчего.       Девушка довольно улыбнулась, чувствуя разливавшийся по щекам румянец. Она никогда не могла сказать, что это прозвище ей не нравилось, и сейчас слушать его было особенно приятно.       Опричник тихо засмеялся, и вновь убрал распущенную прядь волос девушки ей за ухо. Никому из них не хотелось, чтобы этот день заканчивался.

***

      Довольно расхаживая вдоль комнаты, мужчина завел руки за спину. Жена его покорно сидела на стуле, занимая себя вышивной, а дочь — Милослава — лишь продолжала молчать, потирая ладонью надетое на палец кольцо. — Теперь и выдохнуть спокойно можно. — довольно произнес Николай. — Уехали эти иностранцы. А-то только и приходилось ходить да кланяться этим чужеземцам.       Ожидая услышать ответ дочери, Шастунов лишь тяжело вздохнул: сидела она тише воды, ниже травы. — Главное, что с миром они уехали. — скромно произнесла Ольга, матушка Милославы. — Ведь после Сашкиных выходок всё могло самой настоящей бойней обернуться. — И то правда… — Николай кивнул. — А раньше такой парень хороший был: и мухи ведь не обидит! Кто знал, что так всё обернется? А я ведь думал, что Милославку за него замуж отдать нужно. Уберег Господь дочь от этого ирода.       Боярышня уперла взгляд в стену, даже и не покосившись на родителей. Недовольно изогнув брови, Николай покачал головой. — Ну ты только взгляни на неё, Олюшка! — сказал мужчина. — С лицом таким сидит, будто помер кто! — Не гневайся, Коленька… — женщина тепло улыбнулась, стараясь успокоить мужа.— Нездоровится ей просто. — Надеюсь, кровь-то у неё идет? — Коля! — Коля-Коля… — боярин закатил глаза. — А-то ведь путалась она с тем иностранцем. Кто знает, не оставил ли он нам подарочек перед отъездом?       Внимательно наблюдая за реакцией дочери, боярин отметил, что та не повела и бровью, будто слова эти никак неё не зацепили.       Тяжело вздохнув, Шастунов почесал бороду: — Мне тут боярин Лесницкий намекнул, что сын его к нам сватов прислать хочет. — Тот самый Лесницкий? — удивленно произнесла женщина. — Он самый! — Николай широко улыбнулся, разводя руками. — Увидел нашу Милославку во время прогулки да всякого разума лишился! Только о ней и говорит! Да что там лукавить, красавицу ведь вырастили!       Впервые посмотрев на отца, чего тот даже не заметил, боярышня вдруг опустила голову. На лице её вдруг заиграла странная усмешка, которую девушка так старательно попыталась скрыть. — Так что нужно нам с тобой, Олюшка, приданое скорее пополнять! — заявил боярин. — Чтобы шелка побольше было да мехов разных! Украшения все обязательно проверить нужно. А то негоже с таким богатым женихом без хорошего приданого свататься. Говорил я с мужиком одним; сказал он, что бусы хорошие привезет…       Николай обсуждал приданое дочери так увлеченно, будто сам собрался жениться. Услышав новость о том, что Милославу хотят взять замуж, и Ольга будто расцвела. Отложив вышивку, она взволнованно забегала по комнате, словно это как-то могло помочь. Но суета эта была вполне понятна: оба родителя не хотели, чтобы жених ругал их дочь за маленькое приданое. Ведь ещё недавно Света выходила замуж и очень много расходов ушло на неё, как на старшую дочь.       А Милослава продолжала сидеть так же тихо. Лишь продолжая бережно потирать кольцо, девушка вновь уставилась в одну точку. Дыхание боярышни было совершенно спокойным, равномерным, будто девушка совершенно ни о чем не волновалась. Наверное, так оно и было.