«Акула в формалине»

      «Винс, — с первого же слова сердце замерло, – если эти сообщения всё-таки тебе пришли, значит, меня ликвидировали. Мне очень жаль, что так вышло, я старалась предотвратить это, но, увы, мне не удалось. Я записала этот текст третьего Декабря, когда ты ушёл в «Сумеречную Звезду» к друзьям. На самом деле, это было поводом для того, чтобы я осталась дома. Это же самое письмо ты можешь найти в ящике моего рабочего стола, потому что я не была уверена в том, что система пропустит это сообщение. — Он немедленно встал и побежал в её комнату, внимательно слушая. Дрожащими руками открыл ящик, на дне которого, за препаратами, лежало несколько конвертов. Открыв первый попавшийся, молодой человек понял, что это было то письмо, о котором она говорила только что — текст был аналогичен, написан от руки. — Я не знаю, кто отдаст приказ, но думаю, что меня убьют руками отца, потерявшего память и способность чувствовать. Я также думаю, что он на, самом деле, не потерял память, нет, ему заменили имплант на такой, который блокирует воспоминания обо мне и о маме — подробности в десятом письме, там флешка и рукописи. Я не знаю, успела ли я сказать тебе всё, что хотела, поэтому повторюсь. Несмотря ни на что я всегда любила, люблю и буду любить тебя. Я любила тебя практически с самого начала нашего общения, хотя пыталась отрицать и контролировать это. Именно поэтому я уделяла тебе больше внимания, чем кому-либо ещё. Я не скажу сейчас точно, что в тебе так привлекало меня: твой характер, твоя внешность, твоя душа, которая, как бы ты не отрицал, была чистой. Ты нравился мне с головы до ног, — она усмехнулась. Сердце его потеплело, чуть не расплавившись от нежности и всей той композиции чувств, которую он испытывал. — Разве что за исключением того, что выпивал. И я пыталась убедить тебя в том, что весело проводить время можно и без алкоголя. Мне это удалось, — её мягкий голос пробуждал в нём всё доброе и прекрасное, что вообще было. — Я практически каждый день наблюдала за тем, как ты рос сам над собой, принимал ответственные решения, рисковал не ради себя, а ради других, включая меня. Я горжусь тобой, и тем, кем ты стал. Прости меня за то, что я пыталась когда-то отдалиться от тебя, я поняла, что это было ошибкой, пыталась себе внушить, что мне никто не нужен, но ты… Ты за короткое время стал мне нужен. Я перестала представлять без тебя свою жизнь, ты — важная её часть, без которой будет невыносимо сложно. Ты спасал меня, помогал мне, говорил со мной, ты осмеливался делать те вещи, которые никто другой до тебя не делал. Никто из мужчин никогда не ухаживал за мной так, как ты, никто не был так внимателен к тому, чего хочу я. Ты показал мне, каким должен быть мужчина. Я бы легко могла назвать тебя родственной душой, которую я всем сердцем люблю. Но, знаешь, между нами было столько всего, что, кажется, нельзя просто сказать: «Я люблю тебя». Я видела любовь в каждом твоём действии в отношении меня, потому определений её слишком много, чтобы я смогла их перечислить… Я люблю тебя за всё, что между нами было — за плохое и хорошее, за грустное и весёлое, за старое и новое. Я всегда желала тебе только самого лучшего, самого хорошего, потому я старалась это дать. Мне не нужны будут после смерти никакие часы, никакие вещи, но это всё можешь использовать ты. Ты должен это использовать. Использовать, чтобы сделать то, что посчитаешь нужным. — Её голос приобрёл черты серьёзности, строгости. — Я не знаю, кто или что управляет этим государством, не знаю, как он или они это делают, но я точно знаю, что события, которые с нами произошли за последние пару лет, они не случайны. Я изо всех сил пыталась добраться до правды, но мне это не удалось. Я не прошу тебя её искать, но я прошу тебя мешать этой системе так же, как она мешала мне. Ты волен делать все, что угодно, чтобы разрушить её, использовать связи в личных целях, в материальных или каких бы то ни было ещё. Ты можешь установить связи и в криминальном мире, чтобы вместе с ним заставить Империю пасть, но не забывай о том, что тебе нельзя опускаться ниже человека, не становись тем, с кем я боролась. Этот режим действительно должен пасть. И пусть это произойдёт от твоих рук, если мои не сумели его изменить. Я разочарована в этом мире и в людях, которые стоят во власти. Остальные свяжутся с тобой, вместе с ними ты обязательно придумаешь, что делать. И, надеюсь, сделаешь. Но это удастся не сразу, нет… В первое время я попрошу тебя не унывать, не убивать себя. Как бы эгоистично это не звучало — я бы этого не хотела. Пока у тебя есть силы для того, чтобы жить, живи, Солнце моё: танцуй, радуйся, веселись, смейся, проводи время с близкими людьми, покупай всё, что хочешь, проводи своё время так, как хочешь, развивайся там, где хочешь… К слову, о развитии — автомастерская — мой тебе подарок на Новый Год. Хватит тебе всё время торчать за ноутбуком, я же знаю, что ты человек дела. Надеюсь, тебе понравится. Я, к сожалению, судя по всему, не успела подарить его тебе лично… — он сглотнул слёзы, продолжив сосредоточенно слушать всё, что она говорила. — Моя неосторожность привела меня к смерти, в этом нет твоей вины, ты не должен разделять её со мной. Прости меня за то, что мне пришлось оставить тебя, хотя, впрочем… С моей стороны было бы слишком самонадеянно просить тебя прощать меня, да? Прими в своём сердце такое решение, которое посчитаешь верным, оно не будет ошибкой. Если тебе станет грустно и плохо, — кажется, на этом моменте она сама начала плакать, — то прочитай письма из девятого конверта, я писала их в течение нескольких лет. И не забывай о том, что у тебя до сих пор есть близкие люди — это твои друзья. Не забывай и о том, что у тебя есть Ваньинь, который будет предан тебе всю жизнь, потому что ты всем сердцем любишь его, и он тебя. Он такой неугомонный ребёнок, а ты всё равно находишь, как его успокоить. Возможно, что я сейчас скажу глупую вещь, но… Ты бы был хорошим отцом. Ты умеешь заботиться о тех, кого любишь, и о тех, кто в этом нуждается. — У Кавински в голове сразу же возник их разговор о детях. — Я… Я не знаю, хотел бы ты воспитывать детей со мной и иметь их от меня, но я бы хотела, чтобы мы вырастили их вместе. Если тебе захочется, то обратись в Биологический Банк — да, именно об этом я говорила, когда упоминала о том, что у меня могут быть дети, но вынашивать их буду не я. Но сначала, пожалуйста, создай для этих детей условия, где они будут счастливы. В первую очередь сделай всё, чтобы ты сам был счастлив. Надеюсь, наша встреча не произойдёт слишком скоро, потому что… Потому что ты должен прожить свою долгую и счастливую жизнь, — голос Валери дрожал, хотя она изо всех сил старалась держать его ровным, нежным, не подающим признаков того, что внутри неё что-то тогда разрушалось. Кавински закрыл свой рот рукой, чтобы сдерживать всхлипы и стоны от боли. Поверх его ладони текли слёзы. — Что бы не случилось, не забывай о том, что ты человек. Человек, который в свой двадцать один год прошёл столько испытаний, сколько не доводится кому-то за всю свою жизнь. Не забывай о плохом, не забывай о хорошем, хотя первое приносит нестерпимую боль, но второе всегда приносит невообразимое счастье. Ты — моё счастье, самое лучшее, что случалось в моей жизни, самое светлое и родное, которое было. Надеюсь, мне удалось хоть чуточку сделать счастливым и тебя, Солнце.

      От вечно любящей тебя Валери».

      Он упал на пол, сжимая до боли в руках телефон, сдерживая себя от того, чтобы не закричать. Короткая череда прерывистых вдохов. Не сумел. Кавински закричал так, что боль его разнеслась по всему дому. Кричал, срывая горло, сжимая волосы на своей голове до тягучей боли. В ушах звенело, сам себя парень уже не слышал. Слезами и кровью налились глаза, которые беспощадно ныли от напряжения и усталости. Лопатки двумя горами поднялись на спине, сжатые в кулаки руки тряслись от концентрации той силы, которая сосредотачивалась в них.       — Я разрушу это государство! Я разрушу этот проклятый мир! Я разрушу то, что разлучило нас!.. Сломаю, снесу к Чёрту, уничтожу, в порошок сотру!.. Будь проклят этот несчастный мир со всеми его Богами, которые покинули его! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!! — на его крик прибежал Ваньинь, отчаянно пытавшийся головой пробраться к лицу Винса, чтобы носом уткнуться в щёку, чтобы утешить хозяина. Кавински казалось, что у него тотчас бы лопнула голова от напряжения, он схватился за неё, отбросив телефон куда-то в сторону — тот укатился под стол, ударившись о стену. Вдох и выдох — и так нескончаемое количество раз. Кавински лёг на бок, вытянув свою руку к двери, ведущей на балкон. Ваньинь носом тыкался в его ладонь, потом в лицо, в итоге лёг рядом, поскуливая. — Она всё это время любила меня… — сипло, сам для себя произнёс Винс. — Почему я такой имбецил, почему я заметил это так поздно?.. Почему?! Это было, блять, очевидно с самого начала…».       Парень через силу встал тогда, потрепав собаку по голове, уходя из комнаты, мысленно напомни в себе о том, что нужно было ещё поесть третий раз за день. Быстро сваренные для самого себя пельмени особым вкусом не отличались — забыл посолить и кинуть лавровый лист. Позже, вернувшись в свою комнату, Кавински второй раз за день навалился на свою постель, третий раз за сутки собираясь спать. Он не смел ложиться на кровать Валери, даже не снял постельного белья, да и дверь оставил чуть приоткрытой. Под боком по-прежнему лежал Ваньинь.       «Тебя нет со мной меньше, чем двенадцать часов, а я уже сошёл с ума… Я столько раз за эти сутки выплакал, что хватило ещё бы на одно море, из которого ты бы могла выйти словно Богиня. Люди же верят в Богов, хотя даже не знают, существуют ли они, не знают, слышат ли их молитвы… А я буду верить в тебя так же, как ты поверила в меня. Я сделаю всё, чтобы этот мир ещё очень много раз пожалел, что так обошёлся с тобой. Я буду ждать, надеяться и верить, что увижу тебя снова, потому что, — всхлип, — я не верю, что у нас всё может так закончиться, это несправедливо!.. Я знаю, знаю, что мы ещё встретимся, потому что ты не умерла, нет, а я всегда прав — ты всегда это говорила, и ты права, поэтому мы не можем не встретиться, милая моя…», — в нём с каждой минутой разгоралась ледяным пламенем ненависть, способная стереть в порошок всю Империю.       К сожалению, красивых метафор есть достаточно, но красивых действий… У них иная методика влияния на окружающий мир, и порой они не так пылки и горячи, пока не уничтожат всё в момент.       Ему многого стоило следующим утром собраться и поехать в Альт-Сити в таком виде, чтобы никто и не смог подумать, что он является наблюдателем, на глазах у которого убили его любимую жену. Но Винс приехал не в Триумвират, нет, в свою мастерскую, в которой половину дня провозился с бумагами, оформлял закупки для мастерской, в которой не было так уж много материалов, позаботился о рекламе — всё это, конечно, с Джеффри, Антоном и Бобби, которые сначала в ошеломлении пришли на новое место алгоритма. Да, в первый день не стоило ждать клиентов, это было просто немыслимо, однако под вечер, которого Винс с нетерпением ждал, его предприятие посетили крайне важные гости.       Сначала приехал Главный Секретарь, следом за ним Вероника, позже Лев и Кайл — это были люди, которым Валери доверяла больше остальных.       Это были люди, чьи импланты она смогла заблокировать для отслеживания. «Письмо номер четыре. Импланты и данные… Мне удалось внести поправки в код, который есть у Империи, чтобы все мысли и действия вышеперечисленных людей, включая тебя, Кавински, не были у системы как на ладони, проще говоря, теперь ваши мысли никто не будет читать и проверять, что же касается биологических показателей — их до сих пор можно просматривать. Также ваше местоположение теперь — неизвестно. Я внесла код, согласно которому вы не можете быть прямым объектом действия системы, а косвенно влияние мне удалось ограничить. Переделка кода и корректировка его условий казалась мне такой гениальной, когда я до неё додумалась, а поэтому я надеюсь, что это сработает…».       Винс сидел во главе стола, напротив него, на другом конце — Хейго, Ника была напротив полицейских, друзья наблюдателя стояли за его спиной, но он запретил им вмешиваться, дерзить и проявлять неуважение к гостям. Валери была предусмотрительна — она заблокировала механизму под названием «Государство» доступ и в их головы, понимая, что именно на этих людей возлагала ответственность за помощь мужу.       Когда все устроились, ладонь для разрешения заговорить поднял Хейго, которому и дали первое слово. Он был угрюм не менее, чем Винс.       — Во-первых, я приветствую всех, кто пришёл, мы объединены одним очень важным… Фактором, который, к сожалению, является причиной для того, чтобы мы собрались. Во-вторых, — он не сводил сострадательного взгляда с Кавински, — Кавински, прими мои соболезнования.       — Господин Глав… — начал тот.       — Просто Хейго. Все вы можете звать меня по имени, — он обвёл присутствующих взглядом.       — Предлагаю всем обращаться друг к другу на «ты», — подал голос Лев, ему все одобрительно кивнули.       — Хейго, спасибо. Тебя тоже это косвенно касается, поэтому и ты прими соболезнования. — Тактично ответил наблюдатель, ему благодарно кивнули.       — Вообще, с нами должна была быть и Киара, но она не выходит на связь, — тихо сказала Ника, обведя присутствующим взглядом, сумев нарушить тяжёлую и короткую тишину.       — Всё, что мне известно — она жива, но где находится, я не знаю, — произнёс Секретарь.       — Переходим к третьему пункту… Как это могло произойти?.. — Секретарь не злился ни на кого из присутствующих, но голос его, полный гнева, они слышали впервые, и он был многообещающим. — Она всегда была предельно осторожна. Она не делала ошибок. Она не делала ничего против Империи, потому что была чуть ли не… — называть её монархом у него язык не повернулся, это был бы неправильно. — Она была той, на ком эта Империя держалась. Извините меня, но, может, я чего-то не знаю?!       — Нет, Хейго, ты знаешь столько же, сколько и мы все, — ответила Ника, — а мы знаем, что она никогда бы не смогла сделать что-то, подходящее под выдвинутую ей статью. Это не было в её интересах. Значит, кто-то или что-то явно сфабриковал дело. Кто-то её подставил. — Кавински знал, что девушка, несмотря на свою совершенную юность, была серьёзна и умна, какой была и Прокурор.       — Очень много неприятностей было от Судей, — устало произнёс Кайл.       — Они всегда первые в списке подозреваемых и врагов, если дело касается вреда госпоже Прокурору, — с едкостью сказала единственная, на данный момент, девушка в их компании.       — Причастность их она всегда определяла сама, сама расследовала, раз она была ещё и госпожой Наблюдателем, — Лев узнал это только в письме, он на самом деле не мог думать о том, что всё это время помогал госпоже Прокурору. — Мы даже не имеем доступа к её кабинету в Башне Света. Если его попытаться открыть насильно или попытаться взломать, система просто ликвидирует всё внутри сама.       — Значит мы должны сами найти доказательства на Судей. — Отрезал Хейго.       — А если это не они? Если это просто кто-то или что-то, о ком-чём она говорила в письмах?.. — глухо произнёс Винс, прервав череду резких высказываний. — В Империи это что-то или кто-то может контролировать мысли и действия, и в его интересы явно не входило то, что о нём узнают, поэтому через руки Инспектора и дал приказ. И вообще, не дал, а дали, — по его лицу было понятно, что ничего хорошего его слова, хоть они и были верной догадкой, не значили.       — Архонты? — уточнил сидящий напротив. — В них не верит четверть населения, но её за это не убивают.       — Она бы могла рассказать правду. Если их действительно не существует, то то, что от их имени принимает решения, потеряло бы контроль над населением, это же очевидно!.. — Лев как-то эмоционально это сказал, что было не совсем естественно для него.       — Хорошо, значит, следуем той тактике, которой всегда следовала госпожа Валери, — Вероника наконец произнесла имя девушки. — Будем устранять причину, а не работать со следствием. Будем предельно аккуратно искать информацию об Архонтах, для начала нам нужны религиозные книги. Лев, ты же чаще всех находишься в Башне Света, поинтересуйся у священников, что они говорят насчёт ли… Этого происшествия.       — Это может быть заговор тайного правительства или что-то подобное. Учитывая, что раньше всех нас об этом знала она, это должна быть очень тёмная тайна. Но я не слышал ни о чём таком, по типу тайной организации или ещё более высокого уровня доверия. Ещё чего-нибудь, что могло бы хоть частично намекнуть на то. Что нами кто-то управляет свыше. Если бы это были Боги, она не стала бы ходить вокруг да около, сказала бы без загадок, конкретно.       — Она боялась рассказывать мне о тайне, над которой размышляла ещё с того времени, как ей было двенадцать, — взгляд Кавински был безэмоционален. Бывший наблюдатель знал, что Валери не скрывала ничего просто так, был научен на горьком опыте, даже боясь представить, что было в этот раз.       — Откуда ты знаешь о том, сколько ей было лет? — спросил Хейго.       — Она говорила об этом со своим отцом, хотела узнать правду от него, он повысил на неё голос и собирался ударить, тогда ворвались мои родители, чтобы защитить, но он убил их. Я остался сиротой за полгода до того, как мне исполнилось четырнадцать. Она не говорила мне, потому что не могла обеспечить безопасности моих мыслей, в отличие от своих. Да и на себя ей было плевать, она не боялась тогда смерти, ей нужна была правда.       — Ты настолько хорошо её знаешь? — Лев удивился.       — Она была моей женой. Конечно, я её хорошо знаю, — с лёгкой ноткой агрессии ответил Кавински, смерив того взглядом.       — Она не была твоей женой, — скучающе произнёс Кайл, — она даже не была твоей девушкой, поэтому не распространяйся, зелёнка, — теперь агрессивно смотрели уже на полицейского. — Если сравнивать, кто из нас дольше её знает, то выигрываем мы с Хейго, мы видели её и общались с ней ещё с того времени, как она была совсем ребёнком.       — Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать, кто лучше её знал. — выразился Хейго, который не намерен был терпеть этой ситуации.       — Да, мы собрались для того, чтобы спланировать мировой заговор, верно? — Кайл начал раздражать всех присутствующих. — Я, конечно, уважал госпожу Прокурора, но не настолько, чтобы рисковать после её смерти своей жизнью. Это рациональный подход. Меня больше ничего не обязывает, я просто должен служить Империи. Не знаю, как вы, уважаемые, собрались свергать власть в таком составе, — он откинулся на спинку стула.       — То есть тебя устраивает то, как ты сейчас живёшь? — холодно уточнил Хейго.       — Я вполне доволен всем. У меня есть должность, часы, жена и ребёнок. И я, в отличие от покойной, — он назло выделил тоном это слово, — госпожи Прокурора, терять это не намерен из-за какой-то веры в справедливость и любознательности. — Всё напряглись, сжимая, кулаки и сдерживаясь. — Мир не справедлив, и для неё вышло так. Мне жаль, но… — Он ещё не договорил, а у Льва и Кавински уже зубы заскрипели. — Кто как умеет, так и выживает. Если её убили, значит, она была виновата…       — Рот свой закрой, сучёныш! — Винс встал со стула резко выхватив из ножен, прикреплённых к ремням, которые он скрывал под курткой, пистолет, которым за секунду прицелился в голову полицейского, в тот же момент выстрелив прямо в лоб.       Друзья Кавински не видели ещё, как тот вёл себя, когда убивал, и Бобби с Джеффри шелохнулись от выстрела. Вздрогнула и девушка, но ни слова не проронила, брезгливо посмотрев на сползающее со стула тело Кайла. Наблюдатель вернул предохранитель, убрав оружие. Он выдохнул, грудь его поднялась и опустилась с облегчением. — Это так жалко в сравнение с той смертью, к которой приговорили её, этот ещё легко отделался, — единственное, что он сказал, опустившись на стул. Ему было плевать, что несколько секунд назад этот человек сказал, что у него были жена и ребёнок. Это и был эгоизм. «Если ему настолько плевать, то и мне плевать. Ей пришлось так же легко расстаться с жизнью, так пусть и он сейчас так же…».       — Виновата в том, что её убили? Совсем с ума сошёл, — с неприязнью сказал Хейго, встав с места. — Я вызову, чтобы убрали тело, — он прямо на месте набрал, тихо разговаривая, возвращаясь в беседу на том же моменте, на каком остановился. — Прекрасно, теперь с нами нет одного ненадёжного человека, тем лучше, — вполне довольный, произнёс Хейго.       — Так, Лев, если ты найдёшь способ для того, чтобы открыть её кабинет в Башне Света, то будет замечательно, — Ника не хотела отходить от темы. — И, Кавински, не было ли у Вас дома или нет каких-нибудь мест, где она могла хранить записи?       — Всё, что было, это конверты с рукописными письмами.       — Да, конверты есть и у нас… А под какими цифрами?       — Со второго по восьмой. Остальное личное.       — Так, второе письмо — импланты, третье письмо — Архонты, четвёртое письмо — некоторые государственные тайны, с пятого по восьмой — поправки, которые она не успела воплотить. Больше ни у кого нет писем, исключая личные? — Лев спокойно оглядел присутствующих, которые отрицательно мотнули головами. — Хорошо, я тогда перечитаю письма про Архонтов сегодня вечером, чтобы понимать, какая информация нам уже известна, завтра пойду только молиться, чтобы не подавать виду, работать буду как обычно, в Воскресенье зайду в Священную Библиотеку, поговорю со служителями. Хотя, кажется мне, что они начнут службу по ней уже завтра…       — Ещё вчера, — прервал Главный Секретарь, — они начали оплакивать её со вчерашней вечерней молитвы, — его голос был сух, а выражение лица искусственно. — Я был сегодня в Башне Света, встретил священника Лоренса, тот выглядел, к моему удивлению, крайне и… Искренне обеспокоенным.       — Утра Вам, господин Главный Секретарь, — толстый священник кивнул в знак уважения.       — И Вам, проповедник Лоренс, — Хейго выглядел потерянным, он не пытался скрывать это. Его не заботили молитвы, он пришёл чисто из формальности — в его образ личности входила религиозность.       — Увы, я не могу назвать его добрым… Вчера в стенах Башни Света мы от полудня до ночи читали молитвы за успокоение души Вашей многоуважаемой сестры, госпожи Прокурора, — оба они опустили взгляды в пол. — Примите мои соболезнования, — на глаза Лоренса выступили слёзы, — она была… Замечательным человеком, прекрасной девушкой, превосходным Прокурором. И я, по правде говоря, — он перешёл на заговорщический шёпот, — не верю, что она совершала преступление из Книги Законов Света. Это немыслимо.       — Я тоже не верю, — моментально согласился Хейго. — Проповедник Лоренс, как Церковь может позволить себе читать молитвы о человеке, который признан преступником?..       — Потому что все мы знаем, что это не так, — решительный ответ. — Мы сразу же запросили материалы дела, но Суд отказал нам, что просто непозволительно с их стороны, просто… Уму непостижимо!.. Поэтому мы обратились к Архонтам, чтобы они обязали Суд, потому что иначе мы не признаем решение господина Инспектора верным.       — Инспектора?.. — Хейго прекрасно понимал, что бесполезно было обращаться к дяде, который не помнил не то что своего племянника, но своей дочери. — Вы уверены, что он отдал приказ?..       — Абсолютно. — В глазах Лоренса застыла ненависть. — Я видел приказ о… Вы сами знаете, о чём. Там стояла подпись Инспектора. Там не было ни одной подписи Архонтов. Я… Не думаю, что его возможно спросить об этом, она была его дочерью, его любимой женщиной в жизни наравне с женой, покойной Евы, да хранят её душу Алла и Терра… Вы же пришли, чтобы помолиться? Пойдёмте, господин Главный Секретарь.       — Да, пойдёмте, проповедник Лоренс…       — Я задумался ещё в тот момент. С каких это пор Прокурора так просто привлечь к ответственности и приговорить к, кхм… — на это слово в отношении девушки было введено негласное табу. — Или мы просто не видели приказа Архонтов.       — А мы их и не увидим, — нахмурившись, усмехнулась Ника, скрестив пальцы. — Мне кажется, это не для общественности. И просто нужно было обоснование того, что её нужно… — она выдержала паузу, — чтобы было юридическое обоснование, а на самом деле она ничего не делала.       — Её убили за то, что она знала правду о том, что не существует Архонтов. Не веришь в Архонтов — не поддерживаешь Церковь, не поддерживаешь Церковь — выступаешь против высшей власти в Империи, — Кавински ничего нового не сказал, но он провёл логическую цепочку. — Вот, почему эта статья. — Говорившая до него раскрыла было губы, но промолчала. — Меня не волнует сейчас, за что, кто и как это сделал. Если этот кто-то думает, что он так спас своё марионеточное государство, то он ошибается, — он заговорил опасно, сделав обстановку тяжелее. — Наша задача — разрушить это государство, а на остальное плевать.       — Я бы согласился с тобой, если бы не одно «но», — напряжённо произнёс Хейго. — Я даже не буду говорить, что понимаю то, насколько тебе плохо, потому что она была для тебя… Самым дорогим человеком, — шумный выдох. — Но до сих пор в Империи остаются люди, которые имеют таких людей. У которых есть семьи, дети, мечты. Они не захотят простого разрушения государства, потому что это поставит под угрозу их жизни. — Лежавшее на полу убитое тело полицейского выступало иронией в данной ситуации, но причиной его убийства была не только личная неприязнь, он мог слишком много разболтать, а стереть имплант в любом случае не получилось бы — это было своеобразной ловушкой.       — Я не предлагаю геноцид устроить, я предлагаю уничтожить систему, а что будет после неё — лично меня не волнует, я, может, и не доживу до того времени, — все в этот момент заметили, насколько у Кавински был уставший вид. — Моя задача — разрушить. Если вы сможете, то создадите новое.       — Но если сможешь и ты? — обратился Лев.       — Мне всё равно не будет места в новом мире, так что я не рассматриваю даже такой вариант.       — Ты решил самоубийством окончить? — Хейго пристально смотрел на наблюдателя, вспоминая свою ошибку, от последствий которой его спасла любовь, ну а Кавински, наоборот, из-за любви и готов был расстаться с жизнью.       — Нет, — парень ответил сразу. — Я просто оцениваю свои силы. Сейчас я не могу сказать, что меня хватит на создание чего-то нового.       — Это потому что ты устал, Кавински, — Ника с сожалением посмотрела на него. — Тебе нужно отдохнуть. Не забивай голову тем, что будет после, этим займёмся мы. Нужно же будет на обломках строить новое, не так ли? — она слегка хищно улыбнулась.       — Верно говоришь, Ника, — Хейго нравился её настрой. Подобно девушке улыбнулись остальные.       — Давайте тогда составим список из того, какую деятельность и как мы будем организовывать, хотя в её письмах есть примерный план, мы не можем просто так взять и воплотить его, — Лев не любил такую свободу действий.       — Конечно, я займусь этим, в следующий раз принесу наброски, — кивнул Секретарь. Все согласились.       — Так, а теперь нам надо уехать. Не нужно, чтобы кто-то понял, что наша компания вот так собирается в мастерской, — Лев встал со стула, задвинув тот. — Хейго, я напишу тебе, когда узнаю что-то по поводу Архонтов.       — Нет, погоди, Лев, я сам пойду в Башню Сета, там после молитвы встретимся. До этого никак не связывайся ни с кем.       — Джеффри, проводи его, якобы он клиент, — спокойно обратился Винс, не оборачиваясь.       — Хорошо, — тихо ответил тот, подходя. Но они ещё не закончили.       — Я буду думать над тем, как можно обойти закон, — сказала Вероника.       — Я попробую узнать что-то через Инспектора и придумаю, как можно использовать мои полномочия максимально в этом деле. — У Хейго пространства для действий было куда больше.       — Я буду думать над всем, что вы перечислили. Всё же это моя основная задача сейчас, — Кавински встал со стулья, оперевшись руками о стол. — Всем до свидания, — попрощался он, провожая Льва и Нику.       Юноша остался в комнате с Хейго — тот же вызвал экспертов, чтобы убрали тело, необходимость присутствия удержала на месте. Бывшие полномочия Кавински пригодились — ему не стали задавать вопросов относительно того, почему он ликвидировал Кайла, а в отчёте написал, что полицейский угрожал Секретарю и готов был опозорить его честь, поэтому ему пришлось вмешаться, в результате чего Кайл и погиб.       Когда Винс остался один, то закрыл глаза, откинувшись на спинку стула, свесив руки. «Валери… Я постараюсь. Я всё сделаю. Я всё смогу».       Ему было тяжело. Невыносимо тяжело вставать с тёплой постели, идти в душ, после которого он всё равно мёрз. Невыносимо готовить, потому что он знал, что не съест всего и еду придётся выкидывать — по возможности он увозил её в мастерскую, после того как понял, что рассчитывать на свой аппетит и есть недельную гречу было плохой идеей. Невыносимо было приезжать домой после алгоритма, потому что он знал, что в этом доме не было её. Невыносимо было одному выгуливать Ваньиня, который вёл себя так, словно искал свою хозяйку, скуля, прибегая к Кавински ни с чем, поджимая уши, чувствуя себя провинившимся. Невыносимо было отвечать на грустный собачий взгляд: «Малыш, всё в порядке, ничего страшного, что ты её не нашёл». Невыносимо было осознавать, что он не мог больше непроизвольно зайти к ней с комнату и начать говорить о чём-то. Невыносимо было слушать песни, под которые они танцевали, и представлять, как бы они смогли танцевать под них ещё и ещё…       Невыносимо было встречать Новый Год в одиночестве, да даже осознавать это… Он просто не мог куда-то выйти, отказывался, понимая, что этим только добьёт себя. Этот день перестал ощущаться праздником. К тому же, Кавински простудился, когда не заметил перед собой огромной лужи, лишь в её середине поняв, что стоял в ней чуть ли не по колено, полностью промочив свои ботинки и штаны до середины голени. Поэтому в Новогоднюю ночь он просто лежал в кровати с температурой и под жаропонижающим, шумно выдыхая горячий воздух, ещё и только ртом из-за невозможности делать это носом. У него ломило всё тело, а изменение положения, любой переворот были пыткой. С трудом он заснул, вспоминая, как она была с ним, когда он болел.       — Винс, ну как так? Я же говорила тебе, чтобы ты не бегал по городу в дождь в пальто, — Валери ругала его за это уже много раз, а наблюдатель не относился к этому серьёзно. Это же случилось и в Октябре, когда она ещё ходила при помощи трости. Только в этот раз он не отделался простыми чиханиями, совсем разболелся — из носа текло, потом и вовсе заложило. Все действия давались тяжело. И ему было ужасно жарко, особенно когда он лежал в флисовой кофте в постели с невероятно плотным одеялом, которым обмотался, словно был в облаке. Девушка сидела рядом с ним, принёсшая лекарство.       — Я думал, что всё обойдётся, — шмыг носом. — И вообще, тебе нельзя со мной рядом сидеть, я болею.       — Нашёл аргумент, тоже мне. Пей давай, — она руками держала кружку с разбавленным лекарством, которую поднесла прямо к его рту. Винс аккуратно коснулся девичьих рук, тоже придерживая, выпивая. Его пальцы горели, это Валери чувствовала.       — Тебе повезло, что я тоже на больничном. — Она убрала кружку, поставив на тумбу, уже по капле выливая на ложку другое лекарство.       Когда Винс выпил его, то весь скривился.       — Фу, какая гадость!.. Лучше бы ты на алгоритм пошла, чем сидела тут со мной, я тебе так только мешаю. — Он чувствовал себя немного виноватым.       — Ничего ты мне не мешаешь. Раньше же я то же самое делала, когда у тебя похмелье было или когда ты с лихорадкой был. Я должна о тебе заботиться, — она аккуратно складывала пропитанную холодной водой тряпочку для того, чтобы обтереть его. — Давай, снимай верх. — Отбрыкнув ногами одеяло, парень сел, скрестив ноги, стягивал с себя кофту — ему всё равно было жарко, хотя холодный воздух совсем немного обволок кожу. Он повернулся к ней спиной, на которой, сразу же ощутив холодную воду, съёжился. — Если бы мне было тяжело или сложно, я бы этого не делала. Или если бы не хотела. — Кавински усмехнулся, поворачиваясь к ней уже передом, вытягивая руки.       — Хочешь со мной сопливым здесь сидеть?       — Хочу помочь, — закатив глаза и ухмыльнувшись, ответила Прокурор.       — Спасибо, — с нежностью сказал. Она не ответила, но улыбнулась. — Мне даже обнять тебя в благодарность нельзя?       — Да, нельзя, — весело ответила, наблюдая за тем, как он возвращал на себя кофту. — Могу только я, — Валери обняла сзади, прижавшись к его спине, обхватив руками грудь. Она бы точно заснула так, если бы не нужно было уходить в свою комнату. Кавински ладонь положил на её ладони, казавшиеся ему ледяными, согревая их после воды.       — Ты лиса, ты знаешь это? — ему, конечно, очень нравилось то, что она обнимала его, но он тоже хотел быть иногда большой ложкой.       — Вроде бы я человек, — якобы задумавшись и не поняв, прокомментировала.       — Ой, ты ещё и душнила!..       — От язвы слышу, — та рассмеялась, выпуская его из объятий и пропуская мимо ушей ворчания и пыхтения. — Всё, ложись баиньки. — Он, укрываемый ею одеялом, предовольно улыбнулся, ещё раз шумно вдыхая. — Спокойной ночи, — она смотрела на него, уходя, закрывая дверь.       — И тебе сладких снов!.. — пропел юноша, закрывая глаза.       Он принимал много витаминов, часть из которых Валери вводила ему в вену, чтобы усваивалось лучше. Юноша всегда переживал, когда она так делала, всё равно не свыкнувшись с мыслью, что Валери, по её словам, поборола страх игл. Он сидел смирно, чуть ли не дыша, понимая, что его волнение могло помешать и ей.       А ещё на двадцать первом году жизни блондин понял, что некоторые растворимые в воде таблетки по типу аскорбинок могут быть по вкусу точно такими же, как и цитрусовая газировка — стоило только разбавлять холодной водой. Он с радостью выпивал свою кружку за считанные секунды, говоря потом:       — Мне кажется, я старею, мне начал нравиться вкус витаминов, — и смеялся сам над собой.       — Они и стоят дешевле, поэтому газировку я не пью.       — Так что же ты раньше не сказала? Я бы тогда вот это покупал, толку от них, конечно, не так много, но с учётом того. какая смать бывает в составе, предпочёл бы это.       — Ты не горел желанием, вот и не сказала.       — Это за двадцать вот таких штучек всего по часу, получается десять литров, а десять литров газировки это десять часов… Теперь я понимаю, как ты копишь.       Валери обеспокоилась тем, что несмотря на достаток, он всё равно беспокоился о чём-то, иногда экономил на себе, отказывался есть некоторые вещи, хотя от этого девушка его отучала, балуя — ей ничего не жалко было ни на себя, ни на него, а вот Кавински любил тратиться только на Валери, как-то потеряв интерес к своим затратным желаниям. Прокурор подозревала, что он мог на что-то копить, но она и подумать не могла, что это может быть что-то масштабное и запредельно дорогое — они купили в дом всё необходимое, хотя две комнаты так и оставались пустыми, у них была лучшая техника, автомобили, мотоциклы, да и развлечения не были дорогими. Спросить напрямую она до некоторого времени не решалась.       — Для чего ты копишь?       — Не знаю, — ответ немного-немало заставил удивиться. — Просто приятно, когда на счету есть много часов. Мне нравится, что у меня шестизначный счёт, но не нравится тратить его. Не знаю, почему, потому что если я что-то хочу, то покупаю.       — Ты экономишь на себе, не ври мне… — хитрые глаза напротив выводили на чистую воду.       — Нет! Неправда! Я просто рационально использую средства, это не одно и тоже.       — Как бы ты не старался это отрицать, я вижу, что ты взглядом ищешь скидки, чтобы потратить меньше. Не спорю, желание сэкономить — не плохо, но только в разумных пределах.       — Ну… Да, вот так. Странно получается, вроде бы я далеко не бедный, а привычки остались, — он тяжело вздохнул.       Кавински чувствовал, что мог спать спокойно. Да и на этот сон его так тянуло. На приятный сон, в котором они были вместе. На сон, который был реальностью.       Ему и сейчас привиделось, когда он на несколько секунд открыл глаза, что она вот прямо сейчас сидела на краешке кровати. «Класс, теперь у меня начались галлюцинации от температуры», — сказал сам себе, закрыв глаза, после чего ощутив приятный холод в голове, который напоминал ему прикосновения её рук.       — Валери… — практически бессознательно Винс произнёс это имя. Оно было тем словом, которое он всегда произносил первым, когда возвращался в сознание, когда боялся чего-то, когда радовался — и тогда хотел непременно поделиться с ней этим. — Я же так с ума сойду, милая, — сказал, открыв потом глаза, с трудом различия угасающую улыбку на её лице. — Нет, нет, пожалуйста, улыбнись, улыбнись снова, для меня, ещё раз, — и она улыбнулась ему, своей ладонью поглаживая по щетинистой щеке. Кавински тоже улыбнулся, закрыв глаза. Он хотел положить её руку на свою, потянулся, а потом вдруг понял: «Я же просто коснусь своей щеки…», но руку всё равно держал близко. Чуть дернувшись, боясь приблизиться ещё больше, он ощутил осязаемые пальцы, их костяшки, их мягкость, их нежность, словно Валери не была лишь плодом его воображения. С любовью он провёл по её ладони, нежась, готовый тотчас растаять. — А ты моя, моя настоящая, — сорвалось с губ.       Он бы хотел как можно дольше смотреть на неё, до мелочей вспоминая черты лица, но Кавински очень сильно клонило в сон. И он их закрыл, ощутив лёгкий поцелуй в лоб, который, накрыло лёгким и приятным холодом.       «Спокойной ночи, моё Солнце. Пусть дождь за окном укроет тебя от печали».       Утром проснулся с такой тяжестью, будто его самого несколько раз убили. На глазах с самого пробуждения стояли слёзы — ему снилась Валери. Бывший наблюдатель смог поднять себя с постели только потому что Ваньинь отчаянно стянул одеяло на пол, ожидая, что его накормят.       — Ну пошли, пошли, ребёнок, накормлю… — устало говорил хозяин, надевая тапки и с лохматой головой отправляясь на кухню. Кавински молча сидел на тёплой плитке, наблюдая за тем, как доберман уплетает один кусок мяса ха другим Ваньинь облизывался, языком снимая с носа крошки от еды — бесконечно кормить его белком было бы губительно. Самому ему есть не особо хотелось, в состоянии болезни особенно. Тупой взгляд смотрел на барную стойку, за которой они постоянно и сидели: «Приятные воспоминания… Теперь у меня всегда это будет ассоциироваться с тем, как мы сидели с ней в моей маленькой служебной, собираясь по вечерам. Это было так хорошо, несмотря на то что мы не совсем ещё ладили. Ну и пусть — всё равно сейчас самое дорогое, что у меня есть так это воспоминания», — на глаза выступили слёзы.       Неделя после праздника, которую Винс практически всю провёл дома, скучной не была. Он перечитывал раз за разом все письма не личного характера, которые она ему оставила, пытался найти какие-то подсказки сопоставить, сам полез в религиозные книги, прочитывая их одну за другой. Кроме того, он придумал, что будет делать с Империей, точнее, что будет делать для того, чтобы она пала.       «Первое, что мы сделаем, так это продолжим себя вести так, как было раньше. Мне, допустим, придётся продолжать ходить в клубы, но, так скажем придётся не только в престижные заведения, нет, нужно постепенно понижать планку, чтобы завоёвывать внимание низших слоёв населения, это будет на самом деле, не так сложно, потому что за деньги они сделают что угодно. Связываться с ними можно не напрямую, не знаю, письма подкидывать, чтобы не спалиться. Слежка не работает, к сожалению, только на нас, а хорошо было бы отключить всю Империю от неё. Ну, в молодёжи тоже можно что-то поискать такое, чтобы заставить их шевелиться. Всем же известно, что подростки и молодёжь самые готовые на перемены слои населения, по крайней мере, они не такие противные и заносчивые, как старики. Я попытаюсь продвинуть идею о том, что нынешний порядок ведения дел в Империи крайне непрозрачен для граждан, что противоречит основному принципу демократии, по которому, как установлено в Законе, мы живём. Второе — придётся с ноги открыть двери в криминальный мир, а потом и завоевать его. И не важно, что только мне не придётся поворачивать, чтобы получить там власть, по моим связям наблюдателя меня и моих знакомых от всего отмажут. Хах, что там по теневой экономике и чёрному рынку?.. Контрабанда, сбыт, хранение, производство — да какая разница? Одно моё слово — полицейских как и не было. Потратить силы на развитие криминального мира для того, чтобы он сам окреп и тем самым расшатал основы государства — не это ли есть гениальный план государственного переворота?.. Даже смешно, что мне придётся пойти на такие уловки, чтобы выполнить просьбу Валери… А я же говорил когда-то — если бы она могла, то взяла бы одним взглядом весь преступный мир. Сейчас он слабый, всё её силой, потому что она действительно умела внушать страх тем, кто собирался или нарушал закон… Что же будет третьим? Отчасти, это перекликается с Хейго — он должен продвигать во власть людей податливых, которыми можно будет управлять, которые будут совершать ошибки — но следить за этим теперь… Некому. На третьих планах, чтобы не светиться, будут те, кто нужен будет им после переворота, эти люди не должны светиться, но должны быть значимым и умелыми, которые смогут организовать оппозицию Правительству во главе с Архонтами. Потом они под шумок и свергнут их во главе с Хейго, но это уже не моя компетенция…».