Катарсис

«Ты знаешь, зачем здесь, мальчик?» Голос другой. Настолько холодный и бесчувственный, что у Кайло проходит холодок по спине. Здесь есть лишь страх. Чистый страх и ужас, и ничего более. Хаксу шесть. Он в кабинете коменданта, куда его вызвали посреди ночи, всего десять минут назад. Кадетская форма слишком велика для щуплого тела и Брендол не упускает этот факт из виду. «Никак нет, сэр» После череды приевшихся оскорблений, жёстко отвечает ребёнок. Ребёнок. Голос совершенно детский. Но уже уверенный, будто это и не дитя вовсе, а самый настоящий солдат. Внезапно, небольшая рыжая кошка вспрыгивает на стол коменданта. Брендол бросает на животное взгляд, полный отвращения и снова обращается к сыну. В глазах у ребёнка неподдельный ужас. Миллисент была любимицей всех кадетов. Гранд-адмирал Слоун сжалилась и разрешила взять маленького котёнка с собой, когда они пополняли запасы на одной из безымянных планет, направляясь вглубь Неизведанных Регионов. С тех пор прошло два года. Слоун рядом нет. У главы Первого Ордена есть намного более важные дела, чем вечно опекать бесполезного ребенка. «Ты знаешь зачем ты здесь, мальчик.» Говорит Брендол теперь уже утвердительно. Комендант до невозможности огромен. Его обрюзгшее тело надежно спрятано под униформой. Но лицо он не может скрыть ничем. Стол скрывает большую часть его фигуры, но Кайло может рассмотреть то, как ремень натягивается на его животе, а бесчисленные подбородки налегают друг на друга, когда комендант исподлобья наблюдает за своим сыном. Он больше похож на хатта, нежели на человека. Такой же безжалостный и упивающийся своей властью перед беззащитным созданием. Брендол стар. Здесь он мало чем отличен от человека, которого Кайло мельком видел всего пять лет назад. Волосы выцвели, а седина захватила виски. Он не знает, сколько старику лет и уж точно не хочет знать, сколько коменданту было лет, когда он обзавелся сыном. Это наводит на совершенно неправильные мысли. «Что я говорил тебе о привязанностях, мальчик?» Голос Брендола хриплый, и Кайло может поклясться, что комендант внутренне усмехается, когда его сын пытается не трястись от страха. Армитаж всегда был смышлёным ребенком. Даже слишком. Он осознает, что должно произойти. «Привязанность… ведет к беспорядку. Все мысли настоящего офицера должны принадлежать только Первому Ордену и быть лишь о нем. Офицер предан цели Ордена и больше никому и ничему. Необходимо преодолевать привязанность, какого бы рода он не была» Ребенок не позволяет своему голосу дрогнуть. Потеря контроля означает лишь одно — наказание. Рена передергивает. Эта сцена возвращает Магистра в его собственное детство. Люк едва ли не слово в слово повторял это маленькому Бену Соло, когда ребенок просился назад к своим родителям. «Верно, мальчик» Будто нехотя, Брендол признает правильность слов сына. «Предан ли ты Ордену?» Вопрос ошарашивает Армитажа. Как можно не быть преданным Ордену? Орден это все, что у него есть. «Так точно, сэр» «Ты предан Ордену до конца?» «Да» Ребенок отвечает твёрдым голосом и кабинет погружается в тишину. Голоса звонкие и чёткие, как и образы. Вокруг настолько много информации, что у Рена начинает болеть голова. Все такое плавное, будто он смотрит криффову голодраму. Казалось, действо перед ним создано рукой художника, дотошного до мельчайших деталей. Натужный треск стула под тяжёлой тушей коменданта, скрип сапог Армитажа об отполированный пол. Стерильный запах помещений, так характерный для Первого Ордена. Горечь на задней стенке горла от терпкого напитка на массивном столе Брендола. И звук шершавого языка кошки на шерсти. «Что тебе мешает быть преданным Ордену до самого конца? Неправильный ответ карается наказанием» Армитаж вздрагивает. Кожа его спины ещё не зажила с прошлого наказания. Он по-прежнему помнит острые удары тонкого кожаного ремня, рассекающего плоть. Напоминая об этом вспухшими бороздами. «Привязанность, сэр» Опуская голову, тихо отвечает Армитаж. «К чему ты привязан больше, чем к Ордену, мальчик?» Брендол постукивает мясистыми пальцами по столу, наслаждаясь беспомощностью ребенка. «К Милл…» Хакс осекается на полуслове «К кошке, сэр» Он смотрит на свою любимицу слезящимися глазами, но не плачет. Угроза наказания висит над ним, как Звездный разрушитель над обреченной планетой. «К кошке» Тянет старик и его лицо искривляется в отвращении. «Что нужно делать с привязанностями, мальчик?» «Прео... Преодолевать» У младшего Хакса дрожат зубы, от чего его ответ становится невнятным, но комендант удовлетворен и этим. Кабинет погружается в тишину и Армитаж поднимает заплаканные глаза. «Я выпущу её, сэр. Позвольте мне выпустить её!» Взмолился ребенок, но жестокий комендант непреклонен. Вместо этого он кладет длинный нож на стол. «Ты слаб, мальчик» Грубые слова привычны для ребенка. Он даже научился не обращать на них внимания. Но это все равно больно. Рей рядом нет и некому его защитить. А сам Армитаж… действительно слаб, как и говорит его отец. Ничтожен, как твоя мать. Бесполезен. «Либо ты сделаешь это сам — избавишь себя от привязанности — либо это сделаю я» Брендол выразительно кладёт мясистую ладонь на рукоять ножа. Армитаж переводит взгляд на Миллисент. Маленькая рыжая кошка ничего не подозревает, непринужденно вылизывая короткую шерсть. Зеленые глаза животного встречаются с покрасневшими глазами своего хозяина. Кошка тихо мяукает, спрыгивая со стола и потираясь о сапоги мальчика. Армитаж мал. Многие в его возрасте даже не знают, что такое смерть. Но он знает. Миллисент не выйдет отсюда живой. Её судьба была предрешена в тот самый момент, когда она впервые попалась на глаза коменданту. «Я жду, мальчик» Кошка садится и обвивает лапы пушистым хвостом, продолжая потираться головой о колено ребёнка. Армитаж опускает голову ниже и встречается глазами с преданным взглядом. Нет. Он не сможет. Но он знает Брендола. Если он решил, что Миллисент суждено умереть, то так и будет. В Академии только его слово имеет вес. Безмолвные крики кадетов не слышны больше никому. Он знает, что есть вещи хуже смерти. Боль. Нескончаемая и непрерывная боль. И он ни за что не позволит Миллисент это испытать. Брендол неотрывно смотрит на сына, все еще держа руку над лезвием. Армитаж знает, что он должен сделать. Он убивал. Он знает, как это сделать. Он отдаст дань уважения самому дорогому и близкому существу на свете. Он не Брендол и никогда бы не причинил Миллисент боль. Он подхватывает животное дрожащими руками и кожей чувствует её размеренное мурлыканье. Миллисент обожает своего хозяина, и он её предает. Из-за своей слабости и трусости. Кошка упирается мокрым носом ему в щеку и Хакс решается. Он обхватывает тонкую шейку руками и под его пальцами слышится хруст. Тело грузно обмякает в его руках. Никакой боли, никаких страданий. Она даже не поняла, что с ней произошло. Пушистый хвост безвольно повисает, и мурлыканье затихает в один момент. Армитаж крепче прижимает к себе тело, силясь впитать в себя остатки уходящего тепла. В рыжей шерсти своей любимицы, он пытается скрыть свои слезы. Брендол удовлетворен, когда убеждается, что жизнь покинула маленькое тело. Он медленно убирает нож в ящик своего массивного стола. «Свободен, кадет. Убери эту грязь из Академии» Хакс молча разворачивается и выбегает из кабинета. Он идет по узким безлюдным коридорам по направлению к выходу. Выход из Академии запрещён, но дроиды спокойно пропускают его. Скорее всего, Брендол отправил приказ. Ночь спокойная. Две луны заливают лесистый пейзаж ровным светом. Холодный ветер треплет верхушки хвойных деревьев. Это несправедливо, думает Армитаж. Должен быть дождь. Гроза. Природа должна плакать и злиться вместе с ним. Но мир несправедлив. Кто-то растет в любящих семьях далеко от войны, а кто-то… а кто-то — Армитаж Хакс. Он плачет, утыкаясь лицом в прохладную шерсть. Темный лес не пугает его. Он не верит в злобных монстров, так же, как не верит в добрых, сказочных существ. Чудес не бывает. Не в его жизни. Им овладевает мнимое чувство свободы. Он не в Академии. Он может сбежать, но… ему некуда бежать. Здесь, на этой безымянной планете, которую никто не может назвать своим домом — но у изгнанных Имперцев и их детей нет другого пристанища — нет ничего, кроме нескольких строений, которые остались за его спиной. Хакс подходит к небольшому хвойному деревцу. Оно всего на две головы выше него самого. Оно молодое. Даже иголки ещё не колючие, а мягкие. Хакс одной рукой отламывает несколько веток и расстилает их на влажной земле. Он не может смотреть на Миллисент поэтому не глядя кладет безвольное тело на мягкие ветки. Это слишком сложно и больно. Хакс чувствует, как забивается нос и по все еще пухлым, детским щекам текут тёплые слёзы. Он утирает влагу рукавом и опускается на колени. Прямо на грязную, вязкую почву. Ему плевать, что его светлая форма испачкается. Он злится. Он скорбит. Он хочет кричать, но даже сейчас он боится, что Брендол его услышит. Хакс понимает, что он уже не может сделать хуже, но нельзя недооценивать извращенную фантазию Брендола. Он всегда может сделать все еще хуже. Хакс должен выпустить накопившуюся боль. Он голыми руками копает мерзлую землю, сдирая кожу в кровь. Спустя несколько минут, яма достаточно глубокая. Хакс срывает еще несколько ветвей и устилает ими дно и стены могилки. Он переводит взгляд на Миллисент. Брендол, наверное, хотел бы, что он выкинул её где-то в лесу, но Хакс не может так поступить. Он вытирает руки о штаны, подхватывает подстилку из мягких веток вместе с телом и опускает в яму. Миллисент выглядит спокойной. Будто она просто спит. Также было и с его матерью. В ушах зашумело, будто силы Альянса снова осадили планету, как два года назад Арканис. По вечно серому небу полились реки кровавых огней. Воздух был ядовитым от смога, а уши болели от криков людей и звуков взрывов. Ему казалось, что солнце его мира упало. Изумрудная трава почернела от насевшего смога, но он не боялся. Волосы его матери были самого красивого рыжего оттенка, какой только может быть, и полностью укрывали его от огненного неба. Её лицо смазано, но он прекрасно помнит, что у нее были самые добрые глаза на свете. Он помнит, как он гладила его по голове и целовала перед сном. Как успокаивала, когда слышалось гудение кораблей. Её руки были грубыми от постоянной работы на кухне, но нежными и от них вечно пахло выпечкой. И всё это ушло в один момент. Новая Республика забрала это у него. Она не хотела отдавать своего сына Брендолу. Брендол его забрал. За звуками бомбежки, Армитаж даже не услышал выстрела бластера. Только тело безмолвно замерло на полу с прожжённой дырой в груди. Он пытался разбудить свою мать. Он тогда был настолько мал, что даже не знал, что такое смерть. Теперь знает. Он не ребенок. Он будущий офицер. Республика поплатится за то, что посмела забрать у него все. Брендол тоже. Никто не скроется от его гнева. Но Хаксу нужно быть терпеливым. Сейчас он просто ребенок. Если он вытерпит все это и выживет, то все его обидчики поплатятся. Ракс был прав. Брендол умрет. Республика тоже. Он проводит по рыжей шерсти в последний раз на прощание и укрывает Миллисент оставшимися ветками. Как только тело полностью перекрыто зелеными иголками, Армитаж начинает его закапывать. На месте могилки появляется небольшой холмик. Хакс не знает, сколько он так просидел, вытирая слезы грязными кулаками, оплакивая свое горе, но колени уже болят. Наверное, стоит уже возвращаться. Брендол бы не потерпел его долгого отсутствия. Яма в лесу под маленьким деревцем кажется ему недостаточным. Милли заслуживает большего. Голос глубоко в его сознании нашёптывает что Брендол не получит даже этого. Как и Республиканцы. Хакс не знает как, но он сделает так, чтобы от них не осталось ничего. Полное забвение. Хакс нащупывает рукой небольшой плоский камень и кладет его на земляную насыпь. Повинуясь минутной слабости, Хакс проводит грязным пальцем по светлой поверхности камня, вырисовывая букву «М». Он знает, что первый же дождь смоет это или сильный порыв ветра сдует засохшие комочки земли, но не может себя остановить. Хакс встает через несколько секунд и, бросив последний взгляд на место упокоения, медленно продвигается к Академии. Дроиды-охранники все так же молча пропускают его. Дверь закрывается позади со скрежещущим звуком. Ещё не скоро он сможет выйти наружу. Его сапоги грязные и оставляют следы на блестящем дюрасталевом полу. Если дроид-уборщик не успеет это убрать до пробуждения Брендола, то его ждет очередное наказание. Хаксу нужно несколько минут, чтобы дойти до казарм и войти в свою комнату, которую он делит ещё с одним кадетом. В комнате не горит свет. Его автоматически отключают после отбоя. Кромешную тьму разбавляет лишь узкое окно под самым потолком. Но сосед не спит. Наверное, ждал его. Их отношения похожи на дружбу. Хакс может лишь догадываться. Дружба, как один из видов привязанности — под строжайшим запретом. Митака знал, куда он идёт. Поэтому ждал и боялся не дождаться. — Армитаж, какого криффа… — Дофельд теряет дар речи, видя в каком состоянии его сосед. Одежда вся в грязи. Лицо заплаканное, а глаза красные и безжизненно смотрят в пол. Он раньше никогда не плакал. Это действительно пугает. Рыжий мальчик весь дрожит, обхватив себя тонкими руками и едва сдерживая всхлипы. Дофельд пытается разговорить его, но Армитаж молчит и не реагирует ни на что. Дофельду приходится помочь ему снять верхнюю одежду, поскольку бледные пальцы Армитажа замерзли и совершенно его не слушаются. В их крошечной комнате нет освежителя, поэтому Дофельд смачивает водой из бутылки один из немногочисленных чистых участков формы Армитажа и передаёт ему, чтобы тот хоть немного отмыл руки и лицо от земли. Тишину комнаты нарушают лишь тихие всхлипы. — Не будешь говорить? — осторожно начинает мальчик. Если Армитаж не хочет, но он не будет его заставлять. Армитаж всхлипывает и слезы с новой силой начинают течь по его лицу. Он плачет тихо, боясь привлечь внимание кадетов из других комнат и тем более Брендола. — Прости, я правда не хотел. — в сожалении опустив глаза, уже начал было Дофельд. — Я… — прервал его Армитаж, тихим всхлипом, — он убил её. Он убил Миллисент, — стиснув зубы до боли, прорычал Армитаж. — Он… что? — неверяще прошептал Дофельд. Эта кошка была всеобщей любимицей. Едва ли не талисманом. Она по мере своих возможностей утешала кадетов, когда те не справлялись и были близки к краю. Так же она охраняла припасы от местных грызунов. Она была полезной. Комендант говорит, что полезность — это единственная причина для жизни. Тогда почему он…? — Я убью его, — Армитаж поднимает на него свои зеленые глаза и Дофельду кажется, что в них происходит самое настоящее безумие. Взрывы и само олицетворение войны и лишь Дофельд и две молчаливые луны тому свидетели, — Я убью его, — в пустоту повторяет Хакс, — Я сделаю так, чтобы ни от его тела, ни от его имени не осталось ничего. Я уничтожу их всех. Я освобожу мир от таких как они. Хакс шепчет, бездумно глядя на пустую стену позади Дофельда. Эти слова не его. Хаксу будто нашептывает навязчивый голос, и он повторяет эти слова. Но он им верит. Он хочет им верить. И когда-нибудь он станет достаточно силен, чтобы осуществить это. Это опасные слова. Даже если бы это оставалось мыслями в голове Хакса, то это было бы опасно. Дофельд умный, но мягкий. Он жив лишь только благодаря своей смекалке и невероятной удаче. Но он знает Армитажа. Ему тяжелее всех. Комендант будто целью своей жизни обозначил извести своего сына. Этого не произойдет. Армитаж выживет. Хакс сдержит свои слова. И, если он сочтет его полезным, то Дофельд поможет. - Я не позволю ему убивать тех, кто мне дорог. Глаза ребёнка стекленеют, а дыхание учащается Рен толчком пытается вынырнуть из мыслей Хакса. Он считает это слишком личным. Он просто не может углубиться дальше. Он представляет, что будет. Взаимоотношения ребенка с матерью и его скорбь о её смерти. Это не для чужих глаз. Ему хватит информации, а с остальным он разберется дольше. Но вновь образованный плохими воспоминаниями барьер, не дает ему выбраться безопасно для самого Рена и Хакса. «Армитаж, отойди от окна!» Хакс здесь еще меньше. Он сидит около застеклённого оконного проема в какой-то комнате, полностью отделанной деревом. Здесь витает приятный запах настоящих, бумажных книг и сдобы. Но гарь пробивается с улицы даже с закрытым окном, а поблизости слышится гудение военных кораблей. Армитаж послушный ребенок и он отходит от окна. Женщина подбегает к нему, а мальчик цепляется руками за длинную юбку своей матери. Она подхватывает его на руки, когда поблизости слышится взрыв. Женщина зажмуривается и давит в себе крик, завешивая окно плотными шторами и погружая комнату в полумрак. Рен пытается всмотреться в лицо женщины и по спине в очередной раз пробегает холодок. Она идеальна. У нее гладкая бледная кожа и вьющиеся ниже пояса огненные кудри. Она выглядит совсем молодой и Рен может рассмотреть всё. Начиная от больших изумрудных глаз в обрамлении длинных светлых ресниц и заканчивая самой последней веснушкой на щеках. Ему кажется, что он смотрит на куклу. На что-то прекрасное, неземное, неживое и не настоящее. Дверь в комнату распахивается, и заходит Брендол. Он моложе, чем помнит Рен. Ему здесь около пятидесяти, и его фигура пока не напоминает обрюзгшего хатта. Снаряд падает совсем рядом с домом, разбивая оконное стекло на миллионы крошечных осколков и срывая штору. Комната на мгновение освещается огненным взрывом. Женщина вскрикивает, пытаясь уберечь ребенка на её руках от осколков, но к счастью, плотная штора защитила их обоих. «Просто отдай его мне» Форма Брендола порвана и опалена в нескольких местах. На плотной имперской темно-зелёной ткани виднеются следы пота и крови. Небо за окном снова на секунду окрашивается в красный, и бластер в руке коменданта опасно поблескивает в отсветах огня. Женщина в ответ прижимает маленького ребенка ближе к себе. Гудение слышится совсем близко, отдаваясь неприятной вибрацией в желудке. Все находящиеся в комнате поднимают головы, но не могут увидеть ничего, кроме деревянного потолка. В следующую секунду слышится оглушающий взрыв. Деревянные щепки разлетаются подобно дроби, стену с окном практически снесло, а потолок частично обвалился. Остатки комнаты наполнил тяжёлый запах гари, а пыль застыла в воздухе, забивая лёгкие. Снаряд рванул всего в нескольких десятках метрах от них. Брендола волной выбросило в коридор. Один из осколков рассёк ему лоб, и кровь начала заливать глаза, мешая сориентироваться. Он поспешно заходит в разрушенную комнату, рыская в поисках Армитажа и его матери. Пыль ещё не успела осесть, но он всё же смог обнаружить их. Её ноги намертво придавлены обломками стены, но она смогла уберечь своего ребёнка. У женщины рассечена щека и яркая кровь стекает на вздернутый подбородок, но это ничто по сравнению с крупным деревянным осколком, засевшим в глубине её живота. Дерево блестящее от крови, а по тёмно-зелёному платью расплывается бордовое пятно. Кровь пузыриться на бледнеющих губах, но женщина упрямо старается освободить придавленные обломками ноги, всё еще прикрывая собой маленького сына. Армитаж в порядке лишь чудом, но он испуган громким звуком и разрухой вокруг своей матери. Ребёнок всхлипывает и старается помочь ей подняться, не понимая, что все его усилия тщетны. Она ободряюще улыбается ему самыми уголками губ и гладит по мокрой от слёз щеке, стараясь не пугать его ещё больше. Брендол разрушает все окончательно, ногой отпихивая руку женщины от мальчика и хватая того в свою крепкую хватку. Ребёнок кричит и старается бороться, но комендант встряхивает его, заставляя замолчать. Женщина понимает что Армитаж не может остаться с ней. Рана смертельна. Но она не может позволить этому ужасному существу похитить её сына. Она с ненавистью смотрит на коменданта. Брендол безучастно смотрит на нее в ответ и тянется к своему поясу. Рену удается вернуться в реальный мир всего за несколько мгновений до того, как Брендол вскинет бластер. Кайло умудряется вынырнуть из водоворота бушующих воспоминаний и наконец-то осознать, что его волновало все это время. Это… слишком чётко. Люди помнят образами, отрывками. Даже недавнее воспоминание Хакса — это детали, врезавшиеся в его голову, но никак не последовательное повествование. Будь Хакс гением хоть сто раз, он бы никогда не смог так четко помнить с такого маленького возраста. Еще немного времени требуется, чтобы найти в себе силы разлепить глаза. Хакс спит. Он кажется бледнее обычного, а его лицо искажено, будто он переживает кошмар. Это недалеко от истины. Рену даже неприятно, что он заставил его пережить это в полной мере. В прошлой жизни Кайло тоже было слишком много моментов, которые бы он хотел скрыть даже от самого себя. Кайло проводит руками у висков Хакса, успокаивая разбушевавшееся сознание. Хакс ничего не вспомнит об этом, когда проснется. Судя по хронометру, они просидели так около пяти часов. Для Хакса это могло быть слишком. Рен мельком пробегается по краю его сознания, убеждаясь, что он просто спит, а не в коме, куда ввел его сам Кайло. Он нашел что-то, что могло быть потенциально полезным в его расследовании. Он поразмышляет над этим позже в медитации. Единственное, что он может сделать, это уложить безвольное тело на кровать. Рен выходит из спальни, Силой выключая забытую всеми лампу. Коридор погружается в приятную полутьму, освещаемый лишь тусклым светом звезд за окном спальни. Его внимание привлекает тихое шарканье сбоку. Он ослаблен после ритуала, поэтому все чувства напряжены до предела. Раньше, чем он успевает осознать происходящее, Кайло оборачивается на звук, а рука инстинктивно тянется к поясу, где должен быть расположен меч. Под рукой неуютно пусто и Рен нехотя вспоминает, что Сноук так и не позволил восстановить оружие. Оно и не нужно. Перед Реном лишь кошка Хакса. Новая Миллисент сидит неподвижно, уперевшись круглыми глазами в лицо Кайло. Рыжая шерсть кажется серой в полумраке комнаты, но глаза ловят отблески звезд, заставляя Рена поёжиться под ярко-жёлтым осознанным взглядом. Если Фазма узнает об этом, то будет очень долго смеяться. Но свидетели его малодушия — лишь далёкие звёзды. Хакс отчаянно пытается похоронить своё прошлое. Будто бы и не было всех тех ужасов. То, что он завел точно такую же кошку с тем же именем — тому доказательство. Рен выбрасывает лишние мысли из головы. Это не о сочувствии. Ему просто нужно было узнать необходимую информацию, чтобы продвинуться в своём собственном обучении и всё. В Галактике полно несчастных детей, которые становятся таковыми и по вине самого Хакса. Но, кошка, кажется, готова защищать своего хозяина до самого конца. — Я ничего не сделал, — хриплым шёпотом произносит Кайло. Он не боится разбудить Хакса. Если он сам так выдохся, то Хакс проспит не меньше цикла. Кайло убеждает себя, что ему нет до этого никакого дела. Просто создается ощущение, что кошка обязательно отомстит ему за то, что он нарушил уютную тишину своим громким голосом. Если Фазма узнает и об этом, то будет смеяться ещё дольше. Кошка презрительно щурит жёлтые глаза, поднимается на все четыре лапы и медленно направляется в спальню своего хозяина, бросив на Кайло уничижительный взгляд, прежде чем окончательно скрыться в тени дверного проёма. Входная дверь захлопывается за спиной Кайло, когда тот выходит в коридор, оставляя лишь чувство некого опустошения и неправильности. Рот пересох. На зубах до сих пор чувствуется скрип песка с Джакку. А под полами мантии завывает холодный ветер. Верховный лидер потребовал от него аудиенции через несколько часов. Он был слишком наивен, если думал, что ему удастся сохранить в тайне эту дерзкую выходку от его всевидящего Мастера.

***

 — Жалкое зрелище, — зло протянула голограмма Сноука, выставив руку вперед. Кайло уже давно лежал на полу, не в силах сопротивляться сильнейшей боли. Он слишком слаб и даже ничего не говорит в свою защиту. Он заигрался в Мастера и ослушался Верховного Лидера. Его рот приоткрылся беззвучном крике. Каждый мускул и каждая кость буквально кричали от боли. Вот уж Кайло точно не думал, что его когда-нибудь будут наказывать из-за Хакса. Обычно происходило наоборот. — Когда-то ты самонадеянно заявлял мне, что мне не понадобятся другие ученики, — рычит Сноук, заставляя Кайло скрючится на полу в неестественной позе, — Ты слаб, ты не можешь даже контролировать свой гнев, — тело верховного Лидера напряглось и Кайло тут же почувствовал, как его барьеры его сознания рушатся, отдаваясь на милость безграничного могущества Верховного Лидера. Рен потерял счет времени. Сознание наполнили унизительные картины его детства. — Помни, зачем ты здесь, Бен Соло, — имя из другой жизни сделало едва ли не больнее, чем сама пытка. Наказание закончилось, и в огромном зале можно было расслышать только булькающие хрипы, отражающиеся от голых стен. Он проявляет очередную слабость, осмеливаясь вытереть кровь с верхней губы. Кайло сморгнул непрошенные слезы и, справляясь с дрожью в руках, поднялся на ноги. Он стоял, опустив голову, не решаясь смотреть в глаза Сноуку. Он подвел своего Мастера, себя самого и своего ученика. Не смог удержать контроль над собой, когда это было необходимо. Удивительно, что Сноук не говорит ничего о том, что они сделали с Хаксом парой часов ранее, а, как ему кажется, припоминает инцидент в зале. — Пшёл вон, — Кайло нахмурился. Даже у Хакса, этого невыносимого человека, был кто-то, кто мог за него заступиться. Между гневом Сноука и ним самим нет никаких барьеров. Превозмогая боль, он пошёл по направлению к выходу из зала. Всего через несколько минут ему на комлинк пришло сообщение о том, что его ждет новая миссия за пределами Флагмана. Верховный Лидер так зол, что даже не дает ему время восстановиться. Это необычная миссия. Кайло должен обуздать свой гнев. Ему запрещено использовать меч на данном задании. Сноук запретил восстанавливать ему маску и оружие, пока он не перейдет на новую ступень обучения. Он должен использовать только Силу. Рен потирает переносицу, размазывая кровь по бледному лицу. Это будет слишком сложно. Кайло направляется в одну из общих уборных, чтобы вымыть лицо от подсыхающей крови. Благо желающих ходить возле зала Сноука находится немного, и у его позора нет лишних свидетелей. Приведя себя в приемлемый вид, он сразу же направляется в ангар. Он приступит к выполнению миссии немедленно, чтобы не навлечь на себя еще больший гнев Мастера.

***

Хакс даже не посмотрел на хронометр, когда проснулся. Он не припомнит, чтобы у него так болела голова, даже в самые худшие дни. Даже если он проспал несколько циклов, Сопротивление захватило Флагман или Сноук уже весь ему обзвонился, то плевать. Хакс дрожащими пальцами расстегнул кофту и совершенно нелепыми движениями попытался ее стянуть со своего горящего тела. Голосовой командой он приказал уменьшить температуру в спальне и удовлетворенным выдохом почувствовал, как воздух становится благословлено-прохладным. Он поморщился, когда напряг больную руку. Она всё еще не восстановилась до конца, но он решил не носить бинты в присутствии Рена. Хватит с него унижений. Не менее десятка минут потребовалось на то, чтобы собраться с силами и встать с кровати. Лучше бы он этого не делал. Голову прошибла острая боль, и Хакс едва не свалился с кровати, но вместо этого всё же смог удержаться на коленях и локтях. Дрожащими пальцами он помассировал виски, стараясь хоть чуть снять напряжение. Слава звёздам, она отступила спустя пару болезненных минут. Очень аккуратно, стараясь не двигать верхней частью тела, он сумел сесть на кровати. Мутный взгляд генерала зацепился за полупустую бутылку, которую принес Рен. Она простояла открытой на столе неизвестное количество времени, и наверняка содержимое уже выдохлось. Хакс посидел несколько минут в тихой полутьме, всё так же не обращая внимания на хронометр. Его яркий голубой свет точно вызвал бы ещё парочку приступов боли. Голова по-прежнему раскалывалась. Ощущение было похоже на слабые попытки вторгнуться в его разум. Но он давно научился различать присутствие Рена и Сноука. Больше подобным было заниматься некому, значит, что голова болела по иным причинам. Рен упоминал, что после ритуала может быть небольшой дискомфорт и вино поможет снять симптомы. Хакс с кряхтением встал с кровати, явственно ощутив себя столетним стариком, и медленно двинулся в направлении своего рабочего стола. На нём все еще стоял стальной стакан с недопитым хересом. Подобное пойло, неизвестно из чего нагнанное, было просто неприлично пить из бокала. Переборов брезгливость, Хакс все же сделал пару мелких глотков, надеясь, что Рен не соврал и боль в скором времени отступит. Хакс не в полной мере привык к подобному вкусу и был абсолютно уверен в том, что опостылевшие прихвостни Рена туда намешали чего-то. Вино было грубым, терпким. Щипало язык и драло горло, но имело довольно приятное и сладкое послевкусие. Если бы не этот факт, то пить бы его было точно невозможно. Хакс старался не думать о составе. Что они могли туда намешать? Кровь девственниц? Слюну крайт-дракона? Прах лорда Вейд… так это уже точно лишнее. Вино не помогало. Хакс поставил стакан обратно на стол и только сейчас осознал, что ему срочно нужно в душ. Его тело было мокрым и неприятным, а майка противно липла к торсу. Идти в таком состоянии в душ было весьма самонадеянно, но он лучше умрет чистым, ударившись затылком о раковину, чем потным и грязным, скулящим от головной боли в разворошенной кровати. Хакс быстро обмылся под холодным душем и подошел к раковине. Послевкусие вина было столь сладким, что немедленно хотелось избавиться от этого. Хотя, Рен не обманул. Тепло от желудка начало продвигаться к голове, ослабляя пульсирующую боль. Хакс быстро почистил зубы и замер от очередной волны боли. Слабой, но весьма ощутимой. Яркий привкус мятной пасты во рту убедил его не допивать остатки алкоголя. Это могло отозваться очередной тошнотой. Не нужно было соглашаться на аферу Рена, он чувствовал себя совершенно больным. Хакс был лишь в одних свободных штанах и смог полностью осмотреть свое тело. Несмотря на общую бледность и травмированную руку, он выглядел лучше, чем когда-либо прежде. Он не хотел признавать, но тренировки действительно помогли справиться с некоторыми проблемами. Хакс все же решил вынырнуть из своих мыслей и обнаружил себя стоящим около включённого крана, методично промывающего зубную щётку. Он мысленно выругался и поспешно закрыл кран. Уже в который раз, он злился на свое бессилие и рассеянность, проклиная Рена и Сноука заодно. Хакс отдал своим подчинённым их прямые обязанности, которые он доверял раньше лишь себе. Это существенно облегчило жизнь, но долгие годы он привык работать на износ. И замедлить привычный темп, было сродни смерти. Хакс разозлился и с силой открыл подвешенный над раковиной ящик, больно задев ноготь, кинул щётку в стаканчик, едва не сбив его с полки, и захлопнул дверцу, поморщившись от скрежета металла. Взгляд невольно поплыл. Хаксу не удавалось сосредоточиться на собственном лице. Кожа, бледнее обычного и серые синяки под глазами сливались в одно невзрачное пятно. Хакс шумно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и на ощупь снова открыл кран. Холодная вода на его лице ощущалась просто прекрасно и помогла снять минутное помутнение. Хакс перевел взгляд на идеально отполированную поверхность пластистали, что служила заменой хрупкого зеркала и дверцей шкафчика одновременно. Он сосредоточился на особо крупной капле, которая по правой щеке стекала на подбородок. — Ты серьёзно один из тех людей, которые чистят зубы по двадцать минут? Мужской незнакомый голос раздался позади генерала. Хакс опешил на мгновение, сфокусировав взгляд на человеке позади себя в отражении зеркала. Генерал резко развернулся, пытаясь на ходу придумать план. В освежителе у него не было ничего для защиты. Если кто-то сумел пробраться в его комнаты, то явно не с благими намерениями. При нем однозначно должно быть оружие. У Хакса были бластеры, несколько лезвий, даже винтовка, но все это было в комнате. Он был загнан в угол и абсолютно безоружен. — Эй, успокойся, — продолжил человек больше раздражённо, чем действительно успокаивающе. Дыхание Хакса перехватило. Раньше такого не было, раньше бы он заметил лазутчика на подходе к его комнатам и убил бы раньше, чем он перешёл проём дверей. Рен не в счет. Тело Хакса замерло, будто он был в тисках криффовой Силы. Он не мог пошевелить даже пальцем, по телу пробежали мурашки. Человек был ростом с Хакса и явно не являлся членом экипажа. Волосы были длиннее нормы, одежда не соответствовала никаким стандарт… Хакс едва не задохнулся, когда понял, что сквозь силуэт может рассмотреть стыки между дюрасталевыми плитами стен. Что, крифф этих рыцарей дери, было в том вине? — Твою мать, — тихо выругался Хакс. Он точно сошел с ума. Он всё же свихнулся из-за Реновых фокусов. — Я не знал, а вот отца очень даже, — человек — человек ли? — сделал к нему один шаг, будто пробираясь к загнанному в угол животному.  — Ты же отпрыск Брендола? Верно? — Мужчину явно не смущала вся эта ситуация. Хакс отрывисто кивнул, удивившись своей покорной реакции. Он попытался произнести хоть какой-то звук, но в горле пересохло, а губы отказывались разлепляться. Мужчина осмотрел его с ног до головы пристальным взглядом и остановился на лице Хакса, заглянув в через глаза в самую душу. Внезапно, Хакс осознал, что он до сих пор стоит в одних штанах. Он не хотел признавать, что этот факт волновал его больше, чем вторжение в его апартаменты. — Отлично, с этим уже можно работать, — уже более довольно заключил мужчина, выев Хаксу остатки души своим пронзительным взглядом. В его голосе был явный Республиканский акцент. Рядом с правым глазом потянулся темнеющий шрам. Где-то он его видел. Агитки Сопротивленцев? Кто-то из выживших помощников Сенаторов? Он выглядел довольно молодо для этого. Точно не старше самого Хакса. Нет. Нет. Но он откуда-то знал этого человека. Прежде чем Хакс пришёл хоть к какому-то выводу, мужчина попросту исчез, не оставив после себя никакого намека на пребывание в освежителе. Хакс отмер спустя мгновение. Он снова мог пошевелиться. И закашлялся, когда все же смог протолкнуть в свои лёгкие изрядную порцию кислорода. Никого не было в освежителе, кроме него самого. Хакс накинул халат и выбежал из комнаты, хватая бластер со стола. Он проверил все комнаты по два раза. Все шкафы, тумбы и пространство под кроватью, но не нашёл никого, кроме потревоженной его поисками Миллисент. Хакс вернулся в освежитель и наконец-то закрыл кран, стараясь не думать, сколько воды он потратил зря. Он настороженно вернулся в спальню, всё еще сжимая заряженный бластер в руках. Взгляд упал на стакан с недопитым вином. Не задумываясь и секунды, Хакс вылил алкоголь в раковину, совершенно не жалея о содеянном. Крифф знает, что Рены намешали в это пойло, но вставило не по-детски. Галлюцинаций у него давненько не было. Хакс взглянул на себя в зеркало. На него в ответ смотрел совершенно сумасшедший человек. Бегающие глаза и нервная неестественная улыбка тому доказательство. Чтобы занять руки, Хакс сполоснул стакан и отнес его на кухню. Спать теперь совсем не хотелось.