Свет других миров

Пятый появился в квартире Куратора на Монмартре в восемьдесят втором ровно в полночь. Куратор зашевелилась в полумраке, потянулась к ночнику и села. — Пятый? Он выронил чемодан. Плечи опустились, он сгорбился и отвёл взгляд в сторону, не глядя на неё. — Что случилось? — Куратор встала и сделала шаг к нему. Протянула руки, коснулась грязных щёк. — Я… не справился, — его голос дрогнул. Он поднял голову и посмотрел Куратору в глаза. — Они все мертвы, Миранда. — О чём ты… ты остановил Апокалипсис, Номер Пять, — Куратор подошла ближе, потом потянулась к тумбочке и вытянула из коробки с салфетками одну. Промокнула её языком и принялась стирать кровь и пыль с его лица. — Ты спас мир. Ты — герой. — Я не герой, — Пятый поймал её за руку. — Я не смог их спасти. Мою семью. Как бы ни пытался. — Пятый… — Куратор высвободила запястье и обняла его. Пятый ткнулся носом ей в плечо, глубоко вдыхая аромат лаванды, и сжал пальцами ткань шёлковой сорочки. — Я пытался, правда пытался. Несколько раз, в разных точках, но всегда возвращался на руины… — Пятый пошатнулся. Куратор придержала его, отстранилась и потянула за собой к кровати. Усадила на край, а сама включила верхний свет и ахнула. На Пятом не было живого места, он просто уже это не чувствовал. Ни рваной раны на спине, ни переломанных рёбер, не синяков по всему телу. — Сними рубашку, и всё расскажешь, пока я обработаю раны. — Я пару ребёр сломал. — Вижу, — Куратор кивнула. — Потерпи пять минут. Пятый ничего не ответил. Куратор скрипнула дверью и скрылась в темноте гостиной, а Пятый, завалился назад и потерял сознание. Снова в себя он пришёл в этой же кровати. Он лежал на животе, всё тело ныло. Пятый поднялся на локтях, потом перевернулся и спина заныла ещё сильнее. — Вот что с тобой таким делать, егоза? Пятый обернулся на голос и встретился взглядом с Куратором. Она была в летнем платье с пышной юбкой. Ярко-голубая ткань в светло-розовый цветочек. Ситец. Пятый сел, стиснув зубы, и осмотрелся. Пижамные штаны, фиксирующая повязка. На спине, как можно было догадаться, свежие швы. — Что произошло? — Ты потерял сознание, так что пришлось в срочном порядке вызывать медиков из Комиссии. Они тебя хорошо подлатали. До свадьбы заживёшь. — М, — Пятый передвинулся ближе к краю кровати и спустил ноги на пол. — Сколько времени… — Не очень много, — Куратор села рядом и провела рукой по его волосам. — Не хочешь мне ничего рассказать? — А я должен? Ты же и так всё знаешь. — Знаю, — Куратор склонила голову набок. — После того, как ты остановил Апокалипсис, ты пять раз нарушил протокол. Пятый согласно замычал и кивнул. Голова гудела, но даже это не спасало от накативших воспоминаний, что он не справился. Пообещал всех спасти. Но не справился. — Один раз ты помешал себе выйти из-за стола. Не дал отцу подавить силы Вани. Уговорил отца подавить способности Бена вместо этого. Сжёг карты Клауса и помешал ему сбежать. И даже убил Бена за неделю до конца света. — И ничего не изменилось, — Пятый поднял на неё взгляд. Куратор нахмурилась, пристально глядя ему в глаза, а потом переплела его пальцы со своими. — Ты такой дурачок иногда. Ты каждый раз что-то менял, — она даже не улыбалась. — И создавал новые временные линии, новые вселенные. Просто ты принадлежишь этой. И в ней тебе жить. Пятый замер. Он будто перестал видеть и слышать, весь мир сузился до словосочетания «новые вселенные». Он даже не мог вздохнуть. Не мог заговорить. — Ты об этом не подумал, да? — Куратор потянула его руку на себя и поцеловала костяшки. — ЭйДжей рвал и метал, но простил тебя. Потому что ты — герой. Десять баллов Слизерину и всё такое. Пятый бы сгорбился снова, если бы не фиксирующая повязка, поэтому он просто подался вперёд, обхватывая Куратора руками. — Я не герой, — забормотал он. — Я не герой. Я неудачник. Куратор обняла его в ответ, поглаживая по волосам, и тихо выдохнула: — Ты сделал невозможное, Пятый. Что бы ты сам ни думал. Пока заживали раны, Пятому дали больничный отпуск, а вместе с ним в отпуск отправили Лайлу. Как и пять лет назад, теперь она приходила к нему каждый день и не давала замкнуться в себе. Постоянно говорила, таскала за собой по квартире, заставляла помогать ей готовить. И иногда заводила разговор о произошедшем. — Ты знаешь, что завтра похороны? Пятый поджал губы и неопределённо помычал. Лайла недовольно вскинула голову и огрела его деревянной лопаткой. — Давай без вот этих мрачных взглядов вниз. Честно скажи, ты знаешь или нет? — Знаю. — Ты пойдёшь? Пятый поднял на Лайлу взгляд. Губы дрогнули, а ответ застрял в горле. — Нет, — сипло и едва слышно выдохнул он. Отвернулся, сосредоточившись на чистке чеснока и добавил: — Мне там не место. Я не смог их спасти, они умерли из-за меня. Лайла часто заморгала, потом, уже привычно, ударила его в плечо. — Что за бред ты несёшь, носатый? — она схватила его за плечи и развернула к себе лицом. — Они умерли не из-за тебя. Ты пытался их спасти. Ты всё возможное сделал, чтобы их спасти. — И этого было недостаточно. Лайла нахмурилась. — Что с тобой стало? Ты был таким самовлюблённым ублюдком, что не восхищаться этим было невозможно. И вдруг все эти «я не справился» и прочая хрень. Ты. Справился. — Я посмотрел правде в лицо. Лайла сделала глубокий вдох, а потом влепила ему звонкую пощёчину. Пятый даже не вздрогнул, не коснулся ушибленной щеки. Он это заслужил. — Если ты ссышь смотреть на тех, кто оплакивает твою семью — ладно, это на твоей совести. — Здесь есть какое-то «но», да? Лайла склонила голову набок и хмыкнула: — Чуть-чуть больше тебя узнаю теперь, — сказала она. — Ты должен туда пойти хотя бы ради Клауса. — Я не хочу… — Пятый зажмурился. — Не хочу причинять ему боль. — Если ты не придёшь, будет только больнее, Пятый. Вам обоим. Не говоря уже о том, что тебе есть что ему объяснить. Пятый прикусил губу. — Я не могу, Лайла. — Но ты должен. Ты должен там быть. И ты должен ему всё объяснить. Пятый шумно вздохнул и отвернулся, чтобы снова зашуршать чесноком. — Пятый, — Лайла снова ударила его в плечо. В этот раз по больному, и Пятый зашипел в ответ. — Пообещай мне, что ты пойдёшь. Он смотрел на неё стиснув зубы и молчал. Неужели она не понимала? Ему там не место. Ему вообще не стоило к ним возвращаться, нужно было убить Бена как-то иначе. — Пообещай, — повторила Лайла. — Пообещай! — и толкнула его ещё раз. Пятый прочистил горло. — Хорошо. Обещаю, — едва слышно выдохнул он. Лайла улыбнулась и вдруг, потянулась к нему и обняла, прижавшись крепко к его груди. — Тебе не нужно нести эту боль в одиночестве, носатый. Мы любим тебя, — буркнула она ему в плечо. — И Клаус тебя тоже любит. Пятый не ответил. И даже обнять её в ответ решился не сразу. — Ты замечательно выглядишь, Пятый, — Куратор поправила ему галстук и воротничок чёрной рубашки. — Какая разница, — Пятый вскинул голову. — Я всё равно там буду лишним. — Нет. Не будешь, — Куратор похлопала его по груди. — Послушай, я понимаю, что то, что ты не получил, что хотел ранит, и что с этим тяжело смириться, но это не означает, что твоя жизнь закончена. И я уверена, твои братья и сёстры хотели бы, чтобы ты на себе не ставил крест. И сходил на их похороны, — она щёлкнула его по носу. Пятый потянулся за её рукой, привычным движением, надеясь на ласку, но тут же застыл. Он всё ещё жаждал тактильного контакта, но верил, что ему не положено заботы. Мягких прикосновений. Куратор потрепала его по волосам всё равно. — Прекрати наказывать себя. И возвращайся домой, когда похороны закончатся, — она подняла с пола чемодан. Пятый сглотнул. Не улыбнулся, только кивнул коротко, сжал пальцы на ручке чемодана и щёлкнул застёжкой. Пятый появился не посреди похоронной процессии, а поодаль. Поставил чемоданчик рядом и опёрся о дерево спиной. Сощурился. Прислушался. Он видел всё, и слышал всё, будто бы был там. Рядом. Только он стоял в стороне. Там, где ему и стоило оставаться изначально. Жена Диего, Юдора, с припухшими от слёз и недосыпа глазами, прижимала к себе их новорождённого малыша. Муж Эллисон то и дело искал в толпе Клэр — малышка тоже была бледной и напуганной миром без мамы. Тренер и друзья Лютера. Художественный руководитель, дирижёры и музыканты, с которыми играла Ваня. Они произносили свои речи над пятью гробами, но на гробы Пятый не мог смотреть. Не решался перевести на них взгляд. Будто бы пока он не замечал их, был ещё какой-то шанс, что его семья жива. Что он не провалил задание, которое дал себе сам. Что он никого не подвёл. Пятый отвернулся, подхватил чемодан и ушёл до того, как закончили произносить речи. Он не мог здесь оставаться. Не мог признать, что он их упустил, не успев столько сказать. Сделать. Он не видел их шестнадцать лет, три месяца и четырнадцать дней, и всё, что сказал им при встрече — «Не мешайтесь у меня под ногами». Это было нечестно, и больно, и сердце его разрывалось от тоски. Хотелось кричать, но сил на крик не было. Хотелось сказать им, как сильно он по ним скучал. Как сильно он их любит. Как сильно ценит каждый момент их жизни. Обнять их. Крепко, до хруста. Дышать одним с ними воздухом и видеть их улыбки. И ничего из этого больше никогда не случится. Он зажмурился слишком надолго, и они ускользнули, как просыпается песок сквозь пальцы. Пятый исчез и появился на старой половине кладбища, сел на ступеньки у одного из склепов, и тупо смотрел перед собой, пока не услышал движение где-то в стороне. Обернулся на звук и увидел сгорбленную спину брата, сидящего на каменной лавке. Покусав губы, Пятый всё же решился и встал. Оставил чемодан на ступеньках, сунул руки в карманы и сделал шаг к Клаусу. — Помнишь, когда нам было лет по двенадцать, Ваня попросила меня пробраться к тебе в склеп и посидеть с тобой до утра? — хрипло и едва слышно сказал он. На Клауса он не смотрел, только на трещины на старых камнях, из которых была сложена чья-то последняя обитель. Клаус медленно повернул голову. Пятый чувствовал его взгляд, но не мог заставить себя шевельнуться. — Конечно помню. Накануне твоего исчезновения. Пятый помолчал немного. Потом заговорил, будто продолжил оборванную на половине фразу: — И я подумал: может, если я не сбегу… может всё будет иначе. Никто не пострадает. Он закрыл глаза. — Я вернулся в ноябрь две тысячи второго и попросил Ваню не позволить мне уйти. Она держала меня за руку и не дала мне встать в то утро. Я прыгнул обратно, и оказалось, что ничего не изменилось. Краем глаза Пятый заметил, как Клаус покачал головой. — Почему? — Куратор сказала, что любое подобное изменение создаёт тангенциальную вселенную. Апокалипсис, в котором я жил не перестал существовать, но мы живём с ним параллельно и… — Пятый прокашлялся. — Я создал пять таких вселенных, и всё равно возвращался в ту же точку, из которой пришёл… Потому что наш мир не изменился, а мы… — он замолк, кусая щёку. Он, кажется, неплохо справлялся, но слова в предложения складывались всё равно с трудом. Клаус потёр виски, потом глаза. — А можно попроще? Для тех, кто ни черта не знает про то… о чём ты говоришь, — Клаус жалобно выдохнул. — Прости. — Я смог спасти их в пяти разных вселенных, но мы застряли в этой и должны жить с последствиями, — Пятый всё-таки решился и сел рядом. — Это я должен просить прощения. Я обещал всё исправить, а всё осталось по-прежнему. — Нет, Пятый, — Клаус сжался и замотал головой. Сцепил руки в замок. Пятый отвернулся, чтобы этого не видеть. — Нет, нет, нет. Я не… Клаус не хотел верить ему. Верил, но что угодно отдал бы, чтобы сказанное Пятым было неправдой. Пятый на его месте поступил бы точно так же. — Дело не в том, что ты не смог их спасти. А в том, на что я обрёк их всех в этой реальности. За всё есть цена, — Клаус сделал паузу. — И пора платить по счетам. — По крайней мере в этой вселенной они были счастливы, — тихо заметил Пятый. Он не знал наверняка, но с разрешения Куратора получил доступ к нужным ему архивам и рассчитал, какое изменение к чему привело. Прогнозы были не радужными. Но едва ли Клауса это был убедило. — То, что случилось, не твоя вина. Или не только твоя вина. Мы с ним тоже были близки, и я тоже ушёл, — заметил, наконец, Пятый. Он ожидал чего-то другого. Что Клаус кинется на него с кулаками. Обвинит в обмане, в смерти братьев и сестёр. Но Клаус замкнулся в мысли, что он один за всё ответственен. — Глядя на гробы я задавался одним вопросом — почему я избежал этой участи и не лежу рядом с ними? Почему не утонул на набережной? Убеждал себя, что иначе должен был выжить, чтобы помочь тебе. — Клаус вздохнул и коротко взглянул на Пятого. — И я надеялся, что от мысли о спасённом мире и миллиардах жизней, будет легче, но ни хрена. — Я знаю, — Пятый упёрся локтями в колени. Спина снова заныла, швы поменяли утром, но рана срасталась тяжело. — Куратор и Лайла постоянно мне говорят, — он скривился, — что я герой. Что я спас мир, выполнил миссию. Руководство простило мне самоволку, бонусы, «ты стал ещё большей легендой», — голос Пятого дрогнул. — Какой в этом смысл, если я не смог самого главного. Если они все мертвы, и я даже… я даже не успел, — он замолк, не в силах продолжать. Шумно вдохнул, прежде чем заговорил снова. — Я тебя подвёл. Я вас всех подвёл. — Мы оба. Клаус, кажется, хотел сказать что-то ещё, но то ли не мог сформулировать, то ли не решался. Он склонился вперёд, отталкиваясь от скамейки и поднимаясь. Пошатнулся, тряхнул головой и обернулся. Коснулся плеча Пятого пальцами. — Спасибо, что пришёл, — он вымученно улыбнулся, и улыбка это была лишь отблеском его прежнего. — Я не был уверен, что мне стоит приходить. Что я не сделаю хуже, — честно сказал Пятый. — Но я должен был тебя увидеть. И всё объяснить и… — он замолк и качнул головой. — Оу, тогда… Клаус не договорил, и Пятый поднял голову. Что Клаус удержал? Почему не закончил свой вопрос? Он смотрел на брата и не мог понять, что осталось невысказанным. — Полагаю тебя ждут? — спросил Клаус. Пятый коротко кивнул. У него было всё время мира, чтобы вернуться домой, но заслуживал ли он вообще хоть какое-то место называть домом? Лучше бы он провалился обратно в утонувший мир. Только даже туда он больше попасть не мог. — Ждут, — едва слышно сказал он. — Не знаю, зачем. — Не «зачем», Пятый, а «потому что». Ждут, потому что любят, — Клаус сделал шаг назад и сунул руки в карманы. Будто искал там что-то. — Ты знал, что все эти годы они оставляли подарки в наших комнатах? Они всегда нас ждали, — и кивнул сам себе. Осмотрелся, махнул Пятому левой рукой как-то неуверенно, нерешительно. — Клаус, — Пятый не встал, не пошёл следом. Просто заговорил: — Я… Пожалуйста, береги себя. — Ты тоже, — отозвался Клаус. Пятый запнулся. «Ты всё, что у меня осталось. Я не хочу потерять тебя тоже» так и осталось невысказанным. Он сгорбился на своём месте и снова уставился на плиту перед собой. Сломленный. Проигравший. Рана на спине начала затягиваться только через две недели после похорон. Рёбра зажили быстрее, сошли синяки и ссадины. Их с Лайлой всё ещё не пускали на миссии — Куратор убедила высшее руководство, что пока он не восстановится полностью, нельзя рисковать. И Пятый день за днём проводил дома. Пока Куратора не было, с ним обычно была Лайла. Иногда она опаздывала и заставала его сидящим на полу у окна, подставившим лицо солнцу. Он грелся, надеясь, что так затянутся и душевные раны, но легче не становилось. Лайла забивала день повседневными глупостями, таскала его гулять и слушать новую — для восьмидесятых — музыку. Обсуждала с ним книги, кино. Закидывала на него ноги, валяясь на диване, и часами говорила, и говорила, и говорила. Её голос, бархатный и нежный, успокаивал и убаюкивал, и Пятый любил её только сильнее. Как любил и Куратора, которая приходила по вечерам, и не ждала даже, когда он сам придёт. Наливала себе вино, садилась на диван и хлопала по коленям. Пятый устраивал на них голову, и Куратор рассказывала, как прошёл её день, перебирая его волосы. Он был дома. Пустота, оставшаяся в сердце после смерти братьев и сестёр, никуда не девалась, но постепенно боль угасала. А чувство вины становилось сильнее. — Я давно хотела спросить, — однажды спросила Лайла. — Что ты сделал… когда выстрелил огоньком Долорес из револьвера. — Что? — Пятый непонимающе обернулся и вскинул брови. — Ты о чём? — Ты не помнишь? У тебя была подвеска, ты её всегда носил. Пятый отвёл взгляд и задумался. Покачал головой. — Я знаю, что я пожертвовал чем-то важным, чтобы закрыть портал. Но я не помню… Это было что-то важное. Иногда я чувствую какую-то фантомную боль, но я не помню, что это. — Ох, — Лайла свела брови вместе, домиком. — Ох, Пятый, — шагнула к нему и обняла со спины, прижалась к нему всем телом. — Пятый, ты стольким пожертвовал, и продолжаешь гнуть эту тупую волынку с «я не герой». Пятый непонимающе замер. Он правда не знал, что потерял, и фантомные боли были даже не самыми сильными. Но Лайла, похоже, знала, какой огромной была его жертва. — Мне так жаль, Пятый. Мне очень, очень жаль. Через пару месяцев он вернулся к работе в Комиссии. Его встречали с фанфарами и ЭйДжей лично вручил благодарность. В его честь даже устроили банкет, но Пятый молчал почти всё те несколько часов, что он длился. Просто сидел по правую руку от Куратора, и смотрел на подходящих к нему агентов невидящим взглядом. Когда пришло время держать речь, Пятый встал, сжимая в пальцах рюмку хереса, обвёл собравшихся взглядом и хрипло сказал: — Не за что, — и сел обратно. Им с Лайлой больше не давали рядовых заданий. Что-то похитрее и поизощрённее. Поинтереснее. Но толка от этого не было. На заданиях Пятый был безрассудным и беспечным. Заботился только о напарнице, но никогда о себе, и от того он раз за разом возвращался с ранами и ушибами по всему телу. Осенью их перевели в руководство — не безликими клерками, а поближе к Куратору, под её непосредственное руководство. Рост их карьеры был самым стремительным за все годы существования Комиссии, но даже уборщики знали, что причиной этого было то, что Пятый так и не отошёл от смерти семьи. Все знали, что он заплатил слишком много и что стремления жить в нём почти не осталось. И никто, кроме Лайлы и Куратора, никогда не смотрел ему в глаза. Так прошёл почти год. На Новый год, стоя на Елисеевских полях рука в руке с Куратором, Пятый впервые за годы, проведённые бок о бок, поцеловал её сам. — Это что было, Пятый? — Куратор сощурилась, глядя на него. В уголках её глаз собрались морщинки, тонкие вмятинки обрисовали вечную улыбку. Над их головами гремел фейерверк, а Пятый думал только о том, что, возможно, ему стоило выжить только ради этого момента. — Я думаю, — он отвернулся и посмотрел на салют. Яркие огни в небе по-прежнему поражали его, он не мог поверить, что ночь его родного мира может быть такой разноцветной. — Я думаю, что люблю тебя, Миранда. Пошёл снег, и Пятый закрыл глаза. Год был тяжёлым, и он столько потерял. Но раз он остался жить, стоило научиться жить с чёрной дырой в сердце. Куратор обвила его рукой и устроила голову у него на плече. Пятый скосил на неё взгляд. В серо-голубых глазах отражались яркие всполохи фейерверка. — Я думаю, — сказала Куратор, — я тоже люблю тебя, Номер Пять. Он был на своём месте. Там, где должен был быть. Где его любили и позволяли быть слабым, а слабым он был часто. Весь этот год его мучили кошмары, и ночь за ночью он просыпался с криком. На годовщину несостоявшегося Апокалипсиса Пятый вернулся на кладбище. Кроме чемодана при нём была корзина для пикника, полная сэндвичей с арахисовым маслом и зефиром, и с бутылкой красного вина. Пятый посидел перед надгробиями с полчаса, а потом встал и исчез в синей вспышке, возвращаясь в квартиру на Монмартре. В этот вечер за ужином говорил только он. Рассказывал о своём детстве и обо всём хорошем, что помнил о братьях и сёстрах. За февралём пришла весна. Пятый и Лайла так и работали в Комиссии, взяв на себя по доброй трети дел Куратора. Втроём они неплохо справлялись, и в конце концов у Пятого за спиной перестали перешёптываться, что Куратор взяла его под своё прямое руководство только потому что он был слишком травмирован, а отправить его на пенсию было нельзя. Ведь он герой. Легенда. Он больше не был самым изощрённым и талантливым убийцей во времени, но по-прежнему не выпускал линию времени из поля зрения. Чтобы больше никому и никогда не приходилось останавливать Апокалипсис ценой жизней любимых. По выходным они ездили куда-нибудь втроём. Садились в машину в пятницу вечером и половину ночи ехали к морю, и Пятый фотографировал Куратора и Лайлу с растрёпанными ветром волосами и в очках на пол лица. — Это всё ещё так странно, — как-то раз сказала Лайла, пока Пятый мешал ей идеальный тартар, а Куратор, отлучившись в уборную, приводила причёску в порядок. — Что именно? — Ты и мама. Что вы типа… официально вместе. Не пойми неправильно, просто ты мой брат, а она… — Мы работаем во Временной Комиссии и наш босс — рыбка, но ты ещё способна удивляться. Восхищаюсь я тобой, коротышка. — Что я могу поделать. Ты удивительный, носатый. Пятый тихо рассмеялся. Будто нерешительно, но по-настоящему. — Но я рада, что ты снова улыбаешься. Если моя мама… — Вы обе, — Пятый поднял на неё взгляд. — Вы обе делаете меня… — он замолк, подбирая слова. — Счастливее. С вами мне не так больно. Лайла кивнула. Потом вскинула голову и улыбаясь посмотрела на спешащую к ним Куратора. Второй декабрь после не случившегося Апокалипсиса ознаменовался тем, что к ним в кабинет постучались Хейзел и Ча-Ча. Талантливые ребята, лучшие из лучших. Беспощадные профессионалы и фанаты своего дела. Если кто-то и знал толк в жестокости, так это они. Пятый убивал оригинально, но быстро. Эти двое любили жертву предварительно помучить. — А вам тут что нужно? — Куратор оторвалась от отчёта, который читала. — Мы к Пятому, — сказал Хейзел. — Мы вроде слышали, что к нему можно… не по записи. — Да, можно, — Пятый вышел из-за стола. И протянул руку сначала Хейзелу, а потом Ча-Че. Иерархическая система на его взгляд устарела, и он не хотел быть для агентов очередным бюрократом. Когда-то он был одним из них. — Очень приятно познакомиться с вами лично, — сказал он. — Это взаимно, — Хейзел немного потоптался на месте. — Не могу поверить, что… — Давайте без этого. Зачем вы пришли? Ча-Ча тяжело вздохнула и сунула руку за пазуху, а потом протянула ему конверт: — Какой-то кудрявый хиппи сказал передать это тебе. Пятый нахмурился. — И вы… — Он был очень убедителен. С ним были мёртвая бабуля и глубоководные, — пояснил Хейзел. — Хм, — Пятый на них уже и не смотрел. Потом сделал шаг назад и бросил: — Давайте как-нибудь встретимся в кофейне на третьем этаже, пропустим по чашке кофе и немного попоём друг другу дифирамбы, но сейчас… — Не продолжай, — Ча-Ча схватила Хейзела за локоть и потащила прочь. — Что за стрём вообще. Пятый не слышал больше ни их голосов, ни как закрылась за ними дверь. Он поднёс конверт к лицу и вдохнул аромат благовоний. Посмотрел на Куратора. Потом на Лайлу и тихо сказал: — Это от Клауса. Вернулся на своё место, покрутил конверт в руках, а потом всё же решился и открыл его. В конверте оказалась одна единственная короткая записка: «Тебя ждут. Приходи с семьёй». — Ну? — Лайла уселась на край его стола. — Что пишет? — Приглашает нас на Рождество. — И как, ты пойдёшь? — Куратор склонила голову на плечо. — Мы. Мы пойдём, Миранда. — Мы долго так будем стоять? Мой пирог стынет, — Куратор возмущённо топнула каблучком. Она облачилась в пальто, которое было модным в шестидесятых, а сейчас стало качественным ретро. — Мам, ему нужно время, — Лайла забрала у Пятого чемодан и пакеты, и похлопала его по плечу рукой в красной варежке. — Хотя, вообще-то, достаточно холодно. Хватит уже телиться, носатый. Пятый сделал глубокий вдох, сделал шаг к двери и снова остановился. — Ой, да ради бога, — Куратор закатила глаза, потом схватила его за локоть свободной рукой и потянула за собой к двери. Открыла её и вошла первой, а затем втащила за собой Пятого. Замыкала это действие Лайла, видимо, чтобы Пятый не решил внезапно сбежать. И всего через мгновение — Пятый, которого никогда нельзя было застать врасплох, был едва не снесён с ног Клаусом. — Я знал, что ты придёшь. Клаус ткнулся носом ему в плечо, а потом, видимо, завидев Лайлу, привстал на цыпочки и помахал рукой: — Привет. — Привет, — Лайла расплылась в улыбке. — Я — Лайла. Пятый, обняв брата в ответ, приподнял его и повернулся к Куратору спиной: — А это Миранда, — сказал он Клаусу. — Она принесла пирог. И подарки. Куратор сдержанно улыбнулась и склонила голову на плечо. — У меня ещё с собой есть хорошее настроение, — фыркнула она. — Ну же, Пятый, покажи мне своего брата нормально, а не только красивые глаза. Будто в ответ на её реплику, Клаус хлопнул Пятого по плечу и захохотал: — Пусти, пусти меня, эй! Пятый нехотя выпустил его из рук. Лайла как раз стянула варежки и шапку с оленями, и как только Клаус выдохнул: — Очуметь, у меня теперь ещё одна сестра! — и раскинул объятия, крепко его обняла. Клаус закряхтел и закашлялся. — И единственная сестра с такими крепкими объятиями, аххах! Ауч! — он высвободился и кивнул в сторону. — Там в зале Диего уже всем уши прожжужал, что сделал бы тебя, если бы не помешало досадное недоразумение в виде портала. Гости очень ждут твоей версии истории. — Этот волчара много на себя берёт, — тут же сориентировалась Лайла. Повесила куртку на вешалку и сморщила нос: — Он бы о пощаде взмолился, если бы не этот портал, — и тут же, вместе с чемоданчиком и пакетами с подарками, ушла в ресторан. — Могу сказать, лишь одно — хорошо, что Диего уже мёртв, — хохотнул Клаус вслед девушке и повернулся к Куратору. повёл руками, явно не в состоянии, что выбрать — поцеловать Куратору руку, пожать руку, обнять… В итоге протянул раскрытую ладонь. — Миранда! Приятно, наконец, познакомиться с вами. И пирог будет очень кстати! — Взаимно. Пятый только о тебе и говорит, — Куратор легко стиснула его пальцы своими, а потом вручила свёрток с пирогом. Пятый тут же подхватил её пальто, снимая. Оставшись в красном платье в еловые веточки, она снова забрала у Клауса свёрток и решительно направилась следом за Лайлой. Пятый повесил их пальто рядом с курткой Лайлы, но с места двинулся не сразу. Клаус успел подобрать свой стакан с лестницы и встать рядом с Пятым. — Спасибо, что позвал нас, — Пятый нерешительно улыбнулся. Клаус замер, широко распахнув глаза. Потом закусил губу и наклонил голову. Он был счастлив, и это счастье было заразным. Пятый впервые за долгое время почувствовал себя не счастливее, а счастливым. — Прости, что пришлось ждать так долго. Клаус кивнул в сторону дверей в ресторан, и Пятый, прикусив щёку, кивнул ему в ответ. Нога в ногу, они переступили порог вместе. Вся их семья была здесь. Дома. Вместе.