Свет других миров

Так шло время. Днём мир принадлежал Пятому, ночью рыболюдям. Он никогда не проводил в одном месте больше одной ночи, и никогда не давал огоньку в лампе Долорес погаснуть. Керосин, наравне с едой, был его главным ресурсом. Так он включал газовую плиту и так он поддерживал ночью костёр. Когда-то, в этом он был уверен точно, керосин перестанет годиться для розжига, и перспектива остаться без света и тепла его всерьёз волновала. Он плавал от города к городу, вдоль побережья, минуя гнилые деревянные щиты, обозначающие въезд в города и штаты, и с каждым днём привыкал к этому миру всё больше. Надувная лодка не прожила долго, но к счастью Пятый сразу же нашёл ей замену, в виде новенькой моторки, брошенной кем-то в порту. Она была выносливее и удобнее, и их с Долорес путешествие тут же стало быстрее. Ещё через время Пятый нашёл арбалет. Современный, тяжёлый и громоздкий, но очень удобный. Даже долгая перезарядка не была проблемой, как не было проблемой скрыться с места, если кто-то его замечал. В блокноте, который он взял в универмаге, Пятый делал заметки. На обложке делал зарубки, считая дни. Внутри записывал всё, что узнавал про рыболюдей. Зарисовывал их – внешность, повадки, манеру движения. Избегать их долго он не мог, и не было ничего удивительного в том, что в первый же месяц он с ними столкнулся лицом к лицу. Они были быстрыми, сильными и ловкими, но и Пятый не отставал. Его тренировали всё детство и он был готов к бою. Их силе он противопоставил телепортацию и топор, и в первой же стычке вышел победителем. С тех пор он уже не боялся встреч с новыми обитателями мира так сильно, а заодно стал изучать их ещё активнее. Некому было сказать ему, что копаться во внутренностях подводников нехорошо, да и кого сейчас волновало чужое мнение. Он изучал их. И всё конспектировал. Месяц на третий путешествий с Долорес, он начал понимать речь рыболюдей. Понемногу. Сначала только устную – он записывал транскрипции и перевод на полях, все их щелчки и бульканье. Но чем больше они обустраивали мир под себя, тем больше появлялось их мест поклонения, мест передачи знаний. Пятый начал натыкаться на глифы с новой историей мира. Он записывал их и по ночам, сидя при свете лампы Долорес, переводил понемногу. Так он узнал, что рыболюди, на самом деле, зовутся глубоководными. Так он узнал имена их великих, древних богов и колдунов. У глубоководных были и свои книги. Вернее, свитки из тканного материала, опознать который Пятый не мог, и письмена на стенах. Их он тоже копировал и разбирал, ныряя с головой в древние космические науки, совершенно непохожие на всё, что он знал раньше. И с каждым днём, с каждой неделей, с каждым месяцем он узнавал всё больше. Видел всё больше. Даже Долорес теперь была другой. Она изменилась. Белая пустота уступила место лицу с живой мимикой и пронзительным взглядом, а шарнирные руки двигались теперь всегда, а не только тогда, когда Пятый на него не смотрел. Но гораздо важнее было, что теперь он видел чудовищ. Раньше он замечал их, выглядывающих из воды, повиснувших на зданиях только мельком. Краем глаза. Ужас, который ты чувствуешь затылком, потому что по спине пробегают мурашки, потому что встают дыбом мелкие волоски. Но теперь он видел их отчётливо. Монстров со щупальцами, которым глубоководные приносили дары и пели свои клокочущие песни. Членистоногих тварей, следящих за всем и знающих всё. И тайные знаки, ведущие к тайным знаниям. Со временем он открыл ворвань глубоководных. Вышло это не сразу и почти случайно. О ворвани кратко заикнулась Долорес, и Пятый в шутку решил проверить её теорию. Очередной забредший к нему урод оказался упитанным, и подкожного жира у него было достаточно, чтобы скрести его в крохотную кастрюльку и вытопить, пока он не станет жидким. И он прекрасно горел. Им можно было наполнить бутылки и затолкать туда куски ткани, и обороняться, если когда-нибудь – внезапно даже для них самих – глубоководные атакуют его все вместе. Им можно было заменить керосин – и в лампе Долорес, и в его верной плите. И с этого его момента, ему были интересны только древние знания. То, что глубоководные передавали друг другу. Он больше не волновался о том, что лишится источника огня, самой важной драгоценности этого мира, и мог сосредоточиться на поиске дороги домой. Пятый знал, что если древние боги смогли открыть дверь в их мир, то и он сможет открыть дверь в своё время. Вернуться к семье и остановить Апокалипсис. Ему просто нужно больше терпения и времени, чтобы набраться нужных знаний. Чтобы не только видеть мутные нефтяные разводы, когда стенки этой реальности утончаются, приоткрывая щель, через которую можно проскользнуть в мир космических древних чудищ, но и создавать их самому. Не только между мирами. Пятый, конечно, знал, что он едва коснулся тайн древнего ужаса, окружающего его теперь. Приоткрыл кулису. И что на познания глубже уйдёт не один год. Он с этим смирился. У него всё равно не было выбора. Но мысль о том, что однажды он сможет вернуться к семье и остановить Апокалипсис грела его так же, как огонь, как тёплая одежда и тёплый свет, исходящий от Долорес. А сейчас всё, что он мог, это переплывать из города в город, в утонувшем, захлебнувшемся мире, и собирать обрывки чужих знаний. Не предназначенных для людей, для их слабого, рационального разума, и сводящих с ума любого, кто погрузится в них с головой. У Пятого, впрочем, была фора. Он был ребёнком, который взрослел там, где живут чудовища и впитывал их мир каждой клеточкой тела. Безумие, которое должно было его захватить, уступало любопытству и детской игривости. Даже осознавая, что всё происходящее реально, Пятый порой будто бы наблюдал за всем этим со стороны, постоянно повторяя одно и то же: - В следующий раз, Долорес, всё будет иначе. В следующий раз ничего этого не будет. Долорес всегда, каждый раз, когда он говорил это, сжимала его руку в своей, переплетая суставчатые деревянные пальцы с его. - Конечно, Номер Пять, - нежно шептала она. Всполохи огня освещали их лица оранжево-жёлтым светом, а за окном раздавалось щёлканье глубоководных. Так было ночь за ночью. Один шажок за раз. И так, вздох за вздохом, целую вечность спустя, Пятый обнаружил, что прошло два года. Он больше не был ребёнком, потерянным в тёмных водах, и он всё ещё им был. А дорога домой всё ещё казалась недостижимой. И всё же, каждое утро он поднимался, подливал ворвань в лампу Долорес, смазывал воском тетиву и пересчитывал стрелы в кивере, а потом садился в лодку и плыл дальше. Каждый день. День за днём.