Свет других миров

Пахло сыростью. Мелкие водоросли были везде. На тротуаре, на стенах, на его форме и руках. Пятый вытер ладони о блейзер и осмотрелся ещё раз. Тёмные воды касались его ботинок. Ступеньки магазинчика рядом покрылись ракушками. И кроме плеска, больше не было ни единого звука. Это был его третий прыжок за сегодня. Третий и последний — сколько бы Пятый ни пытался прыгнуть обратно, он оставался на месте. Вернее, в одном и том же времени. Прыжки в пространстве ему по-прежнему удавались, и Пятый уже заглянул в пару домов, в поисках людей. И пока он не обнаружил никого: ни людей, ни следа панических сборов при эвакуации. Единственное, что он нашёл — царапины на тротуаре, мокрая газета за двадцать четвёртое февраля две тысячи девятнадцатого, проплывающая рядом, мокрая грязь и влага, много влаги. Пару раз даже начиналась мелкая морось, которая оседала мокрой плёнкой на коже и оставалась на волосах. Вода забиралась ему под одежду, пропитывая ткань, и почти сразу Пятый продрог. Он втягивал руки в рукава блейзера, кутался в него покрепче, но одежда уже промокла и как бы сильно ни сжимался, он не мог согреться. Вода и серое небо были повсюду, куда бы он ни глянул, и где-то вдалеке, там, где должен был быть горизонт, тёмная полоска воды сливалась в одно с серым, затянутым тёмными тучами небом. Город настолько изменился, будто с наводнения прошли месяцы. Вывески на стенах и дорожные знаки потемнели и деформировались, и разобрать, что именно там написано, было невозможно. Он заблудился, и не мог найти дорогу домой даже в этом времени, а ведь он был уверен, что только там он и найдёт ответы. Но холод был невыносимым. И проходя мимо универмага Братьев Гимбл — одна из дверей была открыта, и петли её тоже заржавели — он решил, что он слишком устал, чтобы продолжать. И универмаг был лучшим местом, чтобы не только укрыться на ночь, но и подготовиться к следующему дню. Пятый переступил порог, дрожа от холода, прошёл несколько шагов и остановился на пару мгновений, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, а потом перенёсся к отделу электроники и подхватил там первый попавшийся фонарик. В голове у него уже появились кое-какие предположения, что именно происходит с миром и чего стоит ждать. Но с тем же успехом это могла бы быть просто детская фантазия. Луч света высветил ряды одежды и человеческие фигуры. Неподвижные, и от того жуткие, но сердце мальчишки всё равно пропустило удар. Ему так сильно хотелось верить, что здесь есть и другие люди. Пятый перенёсся к ним, и встретился взглядом с безликими дизайнерскими манекенами, застывшими в кокетливых позах. Шарнирные конечности, полые тела и одежда из предпоследних коллекций. Рука с фонариком расслабленно упала, плетью повиснув вдоль тела, и Пятый не смог сдержать обречённый вздох. Он сделал шаг, ещё один, выронил фонарик и обхватил руками один из манекенов, спрятав лицо в блузке в чёрный горошек. Он был один. Похоже, он действительно был один. Он зарыдал — по-мальчишечьи, взахлёб, будто никто не видит, и остановиться не мог. Дрожал от холода, страха и злости на себя, и обнимал манекен всё крепче. Запнулся Пятый только когда почувствовал чьё-то прикосновение к спине. Мгновенно напрягшись, он выпустил манекен и развернулся, готовясь защищаться до последней капли крови, но никого не нашёл. Разве что шарнирная рука передвинулась, и выглядела теперь так, словно кого-то обнимала. Пятый отступил, напряжённо всматриваясь в пустое лицо, и потом попятился быстрее, уговаривая себя, что ему только показалось и лучше бы ему взять себя в руки, а не рыдать с манекеном в обнимку. Он ведь ещё не знал, что принесёт ему ночь. Но лучше быть готовым ко всему. Схватив тележку, он первым делом двинулся в отдел с канцелярией. Выбрал там блокнот потолще, даже не понимая толком, собирается он туда записывать хронику происходящего, или что-то ещё, и пару упаковок ручек. Следом он перебрался в отдел для активного отдыха, выбрал рюкзак побольше, несколько бутылок керосина и керосиновую лампу. Двинулся дальше, теперь уже к рядам вешалок. Школьная форма, конечно, определяла, кто он такой, но сейчас в этом нужды не было. Ему некому было говорить, что он часть Академии Амбрелла. Ему некому было что-то доказывать. Даже отцу. Разве что самому себе. Поэтому он повесил форму на вешалку и бросил к себе на тележку. Он был почти уверен, что она теперь никогда не просохнет, но просто выбросить её здесь он был, почему-то, пока не готов. Зато он натянул на себя несколько слоёв одежды, включая удобный зелёный дождевик и высокие ботинки на шнуровке. Он вооружился в отделе садовых инструментов, пытаясь решить, что, кроме ножа ему понадобится, а потом остановил свой выбор на топоре. Это был тяжёлый инструмент, но лучше было иметь его под рукой, чем надеяться, что здесь отсутствуют вообще все, а не только люди. А потом, конечно же, он добрался и до отдела с продуктами. Что-то уже обветрилось, но пока он ещё мог набрать хоть какие-то запасы еды. На первое время. Пока продукты не начали портиться. На улице, пока он перебирал вещи и решал, что ему нужно, стемнело. Пронзительная тишина, раньше нарушаемая только редкими всплесками воды, кусок за куском съедающей всё больше суши, наполнилась какими-то новыми звуками. Пятый выключил фонарик и, оставив тележку у манекена, замершего в позе объятий, прыгнул ближе к окну и притаился, всматриваясь в темноту. Из воды там, где её было больше всего, показались двуногие фигуры. Не человекоподобные, и нагоняющие жути совсем не такой, как безликие манекены у него за спиной. Они светились. Ровным белым светом, который пусть и освещал улицы, по которым они шагали, но был холодным, как у глубоководных рыб. Зато так Пятый точно мог их рассмотреть. Это были серо-зелёные существа с длинными и когтистыми верхними лапами. На толстой шее была рыбья голова, полная зубов, мостящихся в несколько рядов. Чёрные бусины глаз поблёскивали в темноте. Они переговаривались булькающими и щёлкающими звуками, и делали почти то же, что и он. Обыскивали дома. И Пятому оставалось только надеяться, что сегодня ему повезёт и в универмаге его не учуют. Он вернулся — без прыжка в этот раз, просто прошёл дальше, низко пригнувшись — к манекенам, и устроился среди них, сжав в руках топор. — Отец мог бы мне и сказать, мол, «Нет, Номер Пять, будущее полное говно». И я бы не прыгнул, — пробормотал он себе под нос. Это были первые слова, которые он сказал в этом мире. Первый раз, когда он нарушил молчание, потому что больше не мог молчать. — Потоп и рыболюди. К такому он нас никогда не готовил, старый неудачник… — он стиснул зубы и нахмурился, и хмурился до тех пор, пока не заныли мышцы. — Как в таком вообще рассудок сохранить. Когда даже поговорить не с кем. Обсудить, что дальше делать. Ему показалось — он заставлял себя думать, что ему показалось — что манекен двинулся. Склонил к нему голову. Шевельнул шарнирной рукой. — Да, уже, похоже, началось, — он прижал к себе топор крепче и подтянул к ноги. Помолчал немного и перевёл взгляд на манекен снова. — Я могу забрать тебя с собой. Как тебя зовут? Манекен, конечно же, не ответил. Рыболюди по-прежнему не приближались к универмагу, только ходили по кругу, и потому Пятый всё же решился поспать. И когда он засыпал, манекен шевельнулся снова. Безликая голова повернулась к Пятому, и он услышал тихий, нежный шёпот: — Меня зовут Долорес.