Чай

Леви покинул кабинет, но выходя взглянул на Микасу, так тоскливо, будто видит в последний раз.  — Что хотели, сэр?  — Кхм, я владею одной очень важной информацией.  — Какой?  — Это касается вашей безопасности.  — Безопасности?  — Да. Один богатый синьор… Кхм. Устроил охоту на вас.  — В каком смысле «охоту»? — сердце кольнуло, но голос ничуть не дрожал.  — Вы одна из последних азиаток за стенами. Поистине редкость. Я бы хотел быть уверен, что с вами всё будет в порядке, и что вам ничего не будет угрожать.  — Да… Я вас поняла.  — Капитан может вам помочь. Я могу поговорить с ним, но только с вашего позволения.  — Не нужно. Я сообщу об этом начальству. Вам не о чем беспокоиться. Всё будет в порядке.  — Я всё же удостоверюсь, что вы в безопасности.  — Не стоит. Спасибо за информацию. Всего доброго.  — Всего. Микаса вышла из комнаты и побледнела. Она умеет контролировать себя, но, оставаясь сама с собой, она становилась слабой. Становилась девушкой. Леви нервно постукивал по коленке и смотрел на гостей. Уже третий бокал шампанского. Совсем не действует на него. Микасы давно нет. Он нервничает. Не просто нервничает, он на грани разнести тут всё к чертям. Наконец виновница потери тысячи нервных клеток вошла в зал. Тот же безразличный взгляд. Но он то видит что ей плохо. Видит как губы изредка нервно подрагивают, как изящные длинные пальчики, что обычно обхватывают холодную рукоять клинков, сжимают шелковое платье, как слова застыли где-то в груди и не могут вырваться. Он тут же встаёт и идёт навстречу ей. Без слов. Ривай берёт её за руку и тянет за собой в один из многочисленных коридорчиков. Минуту он смотрит на неё. Она не смотрит на него.  — Как ты? — что за вопрос? Он знает, что плохо.  — Всё в порядке.  — Что он сделал?  — Он просто поговорил со мной.  — Поговорил? О чём?  — Это о вылазке. Я сообщу об этом командору.  — И всё? Ты точно всё мне сказала?  — Да. Мы сделали дело. Мы можем поехать в штаб?  — Конечно. Поехали. Больше они не говорили. По приезде в штаб Микаса направилась с докладом к Смиту. Леви долго не был у командора.  — Свободны.  — Командор, можно с вами поговорить?  — Да.  — Наедине. — Ривай вопросительно изогнул бровь.  — Конечно. Ривай, свободен. Недовольно вздохнув, Аккерман покинул кабинет главнокомандующего и захлопнул дверь.  — О чём хотели поговорить, Аккерман?  — Хозяин того замка, в котором проходил бал, сообщил мне одну информацию.  — Какую?  — Один богатый человек следит за мной. Тот господин хотел удостовериться, что я в курсе и со мной всё будет в порядке.  — Он сообщил имя?  — Нет.  — Что ж. Думаю, теперь тебе стоит быть осмотрительнее. В твоих же интересах не покидать сейчас штаб. Я попрошу дежурных не пропускать никого из гражданских. Будь осторожнее. Я так понимаю, капитан не должен об этом знать?  — Да. Спасибо большое. Пожалуйста, не говорите ему…  — Хорошо. Она покинула кабинет. Удивительно. Она не застала его подслушивающим у двери. Ну конечно это не в его стиле.

***

Сам же капитан не находил себе места. Бумаги смешались в одно целое и неразборчивое полотно. Сердце прыгало от лёгких к мозгу и обратно, пульсируя и оставляя после себя боль. Руки тряслись и от этого было невозможно заварить даже чай.  — И чего я так нервничаю. Это просто Микаса. Не маленькая. Сама разберётся. И чёрт! Ну почему мне так плохо? Капитан резко встал, чуть ли не опрокинув стул на пол, и грозно зашагал к Ханджи. Вид у него был, мягко сказать, ужасающий. Как только капитан зашёл, Зое боязливо выглянула из стеллажа с книгами и пробирками для опытов и вновь зарылась в бумажки на столе.  — Очкастая, есть успокоительное?! — злобно осматрев кабинет на наличие в нем других нежелательных людей, он сел на стул напротив стола.  — Что? Чай уже не помогает? — не упустив возможность съязвить, хихикнула Зое, но тут же спустила улыбку с лица от гневного взгляда Ривая.  — У меня руки трясутся, я не могу его заварить. — уже тихо и более мягко ответил Аккерман.  — Эх. Что-то случилось? — приготавливая для друга чай, поинтересовалась шатенка.  — У тебя было когда-нибудь такое чувство… тревоги что-ли, какой-то недосказанности, что аж сердце в висках стучит?  — Конечно было. — Ханджи знала: если Леви сам не говорит, лучше не спрашивать.  — Меня выгнали из кабинета Смита, со словами: «Надо поговорить наедине»! — шипел капитан, продолжая сверлить дырку в столе взглядом.  — Ого. И кто ж такой смелый?  — Микаса.  — Хах. Ты ее по имени зовёшь? Интересно… Кстати, как съездили? Я понимаю, что это всё секретно., но хоть вкратце расскажи?  — Ужасно.  — Опять.? — Ханджи вспомнила старое происшествие и по спине и шее пробежался табун мурашек. Она капала в кружку капрала успокоительное и, задав вопрос, остановилась.  — Нет. — отрезал Ривай. — я вижу, что что-то не так. Мы приехали не больше чем четыре часа назад, а как будто прошла целая неделя. Я не видел её с того момента, как вышел из кабинета. От этого ужасное чувство непонимания. Ханджи… — он на мгновение поднял взгляд на неё и тут же опустил его на свои руки, — я… я боюсь её потерять. Зое понимающе опустила голову, ловким движением поправила очки и медленно поставила чашку чая перед Леви.  — Я понимаю тебя, Леви. Я тоже боюсь потерять кое-кого… — она потёрла пальчиками колечко на безымянном пальце. — Но мы не властны над этой жизнью. Я бы многих хотела вернуть, так же как и некоторых самолично закопать в яму, но мы не можем тратить данное нам время на сожаления, беспокойство и боль. Мы не знаем что там. — она посмотрела в сторону окна, куда-то в небо, — Но я уверена, что ничего лучшего, там точно нет. Леви, ты должен разобраться с этим. Она должна знать, что ты чувствуешь. И даже если вы не будете вместе, по крайней мере перед смертью ты не будешь об этом сожалеть. — карие глаза проникновенно смотрели на собеседника, что молчал с минуту, переваривая сказанное.  — Ты права. Однако я не могу давить на неё. Если она что-то скрывает, то я не имею права…  — Леви, — прервала его шатенка, — все мы что-то скрываем, но ты ведь даже не пытался. Не пытался ведь узнать? Вопрос повис в воздухе. Не пытался. Прошло три часа стенаний о боли и гневе, а за эти три грёбаных часа он даже не попытался. Пить чай они продолжили в молчании. Ханджи быстро опустошила свою чашку с ромашковым чаем и опустилась в работу. Леви молча поблагодарил её за всё, и вышел из кабинета. Микаса сидела в своей комнате и наблюдала за уходящим солнцем. Такой закат она видела редко. Печальный, серо-фиолетовый, будто солнце настолько устало, что в последние мгновения не нашло в себе сил улыбнуться. Как и закат настроение девушки оставляло желать лучшего. Она всё думала о том разговоре с господином. Безопасность. Кто в этом свете может предоставить ей безопасность? Когда-то даже родители не смогли ей её обеспечить, что говорить о сегодняшнем положении. К горлу подступил противный комок и живот скрутило. А ещё ситуация с капитаном! Она не могла ему сказать. Она боялась за него. Те доверительные отношения, что были построены не так давно, грозились быть разрушенными из-за её страха. Собрав волю в кулак, она отправилась к его кабинету. Три стука. Ответа нет. Через минуту за дверью послышался скрип и шаги. Дверь открылась и перед ней предстал капитан. Волосы были слегка мокрыми взъерошенными, глаза красные, рубашка расстёгнута или скорее просто накинута наспех. Тяжёлое дыхание было слышно на расстоянии метра и поэтому девушка тут же окинула его беспокойным взглядом.  — Зачем пришла? — сказано грубо. Будто и не было тех недель и месяцев, за которые они сблизились. Или может ей только показалось? Может капитан и вовсе так не думает? Может он просто работал, и не желая проводить время в ссоре, вел себя вежливее? Но к чему тогда тот поцелуй? Неужели она всё это придумала?  — Капи… Сэр, вам плохо?  — Я в норме.  — Мне нужно с вами поговорить. — Леви не знал радоваться или плакать. Ему сейчас так хреново, что хочется просто сдохнуть. Однако упускать шанс поговорить с ней… Глупо что-ли? Эта девчонка из него все нервы выпотрошила, растянула и запихнула обратно, попутно смачно плюнув в душу. Он одновременно хотел поговорить, и в то же время жутко боялся. Но если она сама пришла, значит что-то важное? Может что-то случилось? От этой мысли в голове зазвенело. Да… Говорят: если плохо в сердце, плохо и в голове. Чертова девчонка! И почему ему не плевать?  — О чём? — так и не пропуская её в кабинет, на пороге говорил Леви.  — Сэр… Это не минутный разговор…  — Что-то случилось? — постарался вложить во фразу всю доброту, что ещё осталась к её персоне.  — Нет… Но…  — Ладно, проходи. — он резко отошёл, немного напугав этим девушку. Она не ожидала, что он так просто согласится. Зрачки беспорядочно бегали по кабинету, ища за что зацепиться. Капитан молча кивнул ей в сторону дивана.  — Сэр… Я хотела вам кое-что сказать. — голос не дрожал. На то она и Аккерман, что имеет нечеловеческую выдержку. А значит скажет всё что есть с самым мертвецким спокойствием. И пускай внутри у нее фейерверк эмоций, она их не покажет, пока не убедится, что ему не равнодушна.  — Говори. — ему тоже в холодности не занимать. Он уже проиграл, своим внешним видом выдал себя, с головы до пят. Вот и сейчас, слава титанам, успокоительное подействовало и он может заварить чай, не рассыпав при этом добрую половину заварки.  — Я должна вас предупредить, — он остановился, но не повернулся, — если вдруг… Мало ли что. Если что-то произойдет, то я прошу вас не переживать за меня. — с чего она вообще взяла, что он будет переживать?  — А что-то произойдет? — дыхание снова сбилось.  — Это на всякий случай.  — Так вот, Аккерман. Во-первых, с чего ты взяла, что я буду волноваться? — логичный, но до боли страшный вопрос врезается в макушку и стучит каким-то набатом в ушах, — и во-вторых, никакого «вдруг» или «если» не случится, понятно? — дрожь и былое волнение покидают тело и капитан спокойно и равномерно дышит. Как мантру читает себе: «Ты всё сказал правильно». Однако девушка сидит в том же напряжении, что и в начале разговора.  — Я поняла вас, сэр. Но… Всё же… Не могли бы вы пообещать? — серые глаза, отливающие чуть ли не фиолетовым, вгрызаются взглядом в Ривая и выпытывающе смотрят на него. Он спокойно ставит перед кружку с уже готовым чаем и отвечает:  — Кажется, я ясно сказал, Аккерман. А теперь просто замолчи, и пей чай. Чаепитие проходит в менее напряжённой обстановке. Под конец их «встречи» Леви возвращается к разговору.  — Аккерман. — она мгновенно переводит взгляд с чашки на лицо капитана. — я хочу, чтобы ты запомнила это.  — Что?  — Чай. Я хочу, чтобы я ассоциировался у тебя с ним. Ладно?  — Да. — без надоевших приставок «сэр» или «капитан». Просто «да». Эта просьба была такой странной. Странной и в том смысле что вообще была просьбой, ведь он начальник и мог просто бы приказать. Нет. Голос звучит равномерно, красиво и так, чтобы он и правда ассоциировался с чаем. Такой терпкий, немного горький с нотками мяты и мелиссы, горячий и обжигающий всё внутри, заставляющий трепетать. Обладатель голоса вообще в курсе что владеет таким психотропным оружием? Вряд ли. Однако это не умаляет его харизматичности. Они говорят о чем-то, неотрывно смотря в глаза друг другу, изредка мигая и хлопая ресницами, и расходятся уже ближе к ужину. *** Проходит день. Неделя. Месяц. Микаса всё также помогает капитану с бумагами, засиживается с отчётами до поздна, мысленно матеря начальство за ненужную макулатуру, которую ей и капитану приходится заполнять и, конечно же, пьёт чай. Они сидят иногда молча, иногда говорят о чем-то. О том пьяном побое Микасы и том поцелуе никто не вспоминал. Может потому что сама Микаса не помнит этого. Просто накосячила, а Леви не ругал. Или поругал, но как-то по-своему. Намечается вылазка. Эрвин с горящими глазами, похуже чем у Ханджи, вгрызается взглядом в карту. Он знает её наизусть. Но сейчас видит, как будто впервые. Он в стотысячный раз говорит условия построения и список участников вылазки. У Леви от данного зрелища глаз дёргается на пару с Захариусом. Последний, конечно, руками и ногами за Эрвина и Ханджи, но иногда эти чокнутые пугают не на шутку.  — Эрвин, если ты ещё раз начнёшь объяснять всё сначала, я за себя не ручаюсь, — уже не выдержав этого издевательства, зашипел Леви.  — Ладно. По-моему ничего не упустил. Я надеюсь на вашу помощь.  — Да, сэр. — в голос сказали командующие.  — Тогда завтра в путь. И удачи нам! — уставшей и доброй улыбкой проводил их командор. Вечер. Микаса и Леви как обычно сидят и заполняют последние бумажки.  — Так всё ладно. Оставь. Вернёмся с вылазки, закончим.  — А вдруг не вернёмся? Надо доделать. — Микаса упрямо потянулась за следующим формуляром.  — Так, Аккерман! — он положил ладошку на стопку с бумагами, тем самым не давая ей взять листок. — я тебе что сказал про слова «вдруг» и «если»? — нахмурился капитан.  — «Убрать из лексикона и засунуть куда подальше», — цитировала брюнетка.  — То-то. Так что успокойся. Завтра, чтобы была целой и невредимой, поняла?  — Да, поняла.  — И где вообще субординация? — сказано так для вида. Просто хотелось разрядить обстановку.  — Поняла вас, сэр. — делая акцент на последнем слове, чеканила Микаса.  — Так-то! Черный с мятой?  — Так точно. — язвит чертовка.  — Хватит. Ты издеваешься? — Леви покосился в её сторону и увидел добрую усмешку. В такие моменты было плевать на устав. Они просто становились друзьями. Леви же игнорировал эту мысль всегда, ведь, по его мнению, к людям нельзя привязываться. Пускай он уже влюбился, он не покажет ей этого. Не хочет, чтобы она страдала, если вдруг он умрёт. «вдруг». Ненавидит это слово.  — Извините, — и, опустив голову, смущённо хихикнула в кулачок. Надо сказать, что пусть она и выглядит как хладнокровная убийца и от неё, как и от других солдат, веет кровью, она сохраняет свою женственность. Она не демонстрирует её другим. Она просто есть. Такая милая и спокойная, скромная и дерзкая, странная, но простая. Она просто Микаса. И ему в ней это нравится. Поэтому он разрешает ей оставаться после отбоя пить чай, рассказывает о себе и своей жизни, слушает о её, ухмыляется и иногда смеётся. Сдержанно. По-своему. Но смеётся. Что поделать, но искалеченный тяжелым детством и множеством смертей в юности, он не может показывать свои чувства всем подряд. Поэтому даже ей, он иногда не всё говорит, не искренне злиться и не по-настоящему обижается. Однако он самым настоящим образом улыбается ей, смеётся и делает комплименты. И пусть иногда это выглядит как: «Эй Аккерман. Ты намного красивее этого титана!». Или: «Пахнешь лучше чем Йегер». Ей всё равно приятно. Он славится среди женщин не своими речами, а холодным взглядом и мужественностью. Но походу Микасе нравится именно та самая неуклюжая его сторона. Только она этого не показывает. Она так и не вспомнила подробности того вечера. Или не хотела вспоминать. Ну и пускай. Лучше не знать, чем сгорать от стыда. Вылазка. Холодные пальчики крепко обхватывают кожаные поводья. Девушка закрывает глаза и медленно выдыхает. В голове ни одной мысли. Точнее одна, но только страшная, о которой даже думать не хочется. И мысль эта — титаны. Прошло уже много времени с момента их первой вылазки, да и с падения Сигансины и стены Мария. Она видит эти уродливые рожи не впервые, но саднящее чувство внутри не даёт покоя. Больно царапая стенки желудка, оно оседает где-то глубоко, под сердцем в районе пищевода. От одного осознания, что является тревогой, к горлу подступает огромный комок и начинает тошнить. Только вот внутренний ураган никому видеть не суждено. Снаружи она выглядит так, будто идёт не навстречу смерти, а на вечеринку с друзьями, где ей ничего не грозит. Брови немного нахмурены, губы сжаты в тонкую линию, а глаза устремлены вперёд, вдаль. Куда-то так далеко, что даже небу не видно. Лицо сосредоточенно. Сердце пропускает удар, слыша боевой клич. Вдох. Выдох. Худощавая лошадь пускается вперёд. Вдох. Выдох. Только бы вернуться живой. Только бы вернуться.