В кольце когтистых лап

середина января - конец января, 2 курс

Первые дня полтора Эдди даже доволен. Он молодец, что нашёл в себе смелость и всё прояснил! Наконец-то всё стало просто и ясно. Теперь всё обозначено, никакой недосказанности, никаких идиотских мыслей. И можно болтать, как прежде, обо всём на свете, но не вздрагивать от каких-нибудь-как-ему-показалось-не-таких касаний чёрных щупов. Не ждать их и.. не думать. Всё просто и легко. Впрочем, Веном и не распускает больше свои щупальца. И это тоже отлично - значит, прямой разговор и правда помог логичному существу определить границы взаимодействия. Наверное, ему теперь тоже будет спокойнее и проще - ещё чуть меньше рисков получить по своим инопланетным мозгам от странного человека непойми за что. Эдди даже немного гордится собой. Вот только к концу такого идеального второго дня он вдруг срывается на клинтарца за какую-то фигню, на которую еще пару вечеров назад только хмыкнул бы добродушно, и через пять минут уже даже не может вспомнить, в чем была причина ссоры. Но остаются сосущее раздражение, и неловкость, и что-то холодное где-то в животе… Парень так и не может избавиться от тяжести на душе, огрызаясь на любые слова симбиота - бесит своей невозмутимостью! - и они ложатся спать молча в тот вечер, и Броку в первый раз за много дней очень тоскливо и.. пусто. Потом они ссорятся из-за совета, который “никто у инопланетных морд не спрашивал, чего ты вообще здесь можешь понять, тут блин.. интуиция нужна, надо почувствовать, а ты со своей логикой! Свали уже, а…” Точнее, Броку удобнее думать, что ссорятся, а не он один психует из-за того, как ровно, спокойно, невыносимо-дружелюбно, мать его, отвечает клинтарец на любую его фразу. Как будто нарочно ведёт себя как… как образцово-показательный… придурок! Чёрт! Он так скучает по их этим шутливым перепалкам на грани неясных намёков, по тому, как любую зарождающуюся стычку симбиот мог прервать, игриво ткнув его щупом в поясницу, взъерошив и без того торчащую чёлку, щёлкнув над ухом зубищами, отчего мурашки бежали по позвоночнику горячей волной куда-то вниз… А теперь.. Вот ведь.. придурок! И Эдди знает, что ругательства он адресует не совсем клинтарцу. Совсем не. За неделю Брок успевает возненавидеть вечера. Днём, к счастью, ему хватает учёбы и привычной суеты студенческой жизни, и даже каждое утро кажется, что всё наконец наладилось и всё так, как и должно быть. А вот вечером, за порогом маленькой комнатки, ему снова и снова отчаянно не хватает.. их. Их болтовни по ночам, когда он слушал низкий посмеивающийся голос, и что-то теплилось в нём, под рёбрами, и на грани яви и сна он на секунду окунался в очередную.. грёзу. Не хватает их возни за лучшее место на подушке, попыток черных щупалок умыкнуть то телефон, то ручку со стола и шутливой борьбы, если Эдди за этим делом его застукает. Теперь всего этого, двусмысленного, у них нет. И всё легко и просто, о да, как он и хотел. Серо, тускло, уныло настолько, что сил нет даже рот раскрыть лишний раз в этой прекрасной “лёгкой” атмосфере. Всё разваливается - говорить не о чем, любая дружеская помощь, которую пытается предложить Веном, в основном превращается в скандал, вместе смотреть фильмы перед сном как-то и вовсе.. Парень не выдерживает единственную попытку дольше пяти минут - нервно захлопывает крышку, фыркает и отворачивается к стенке - всё вообще не так. Зубастая башка тоже лишний раз не нарывается на нервного носителя, а Брок и не зовёт. Нет сил слышать этот голос над ухом, нарочито-размеренный и ровный, и не думать. Нет сил признаться себе, что этот гребаный тупой разговор что-то сломал, что-то отнял - и это были совсем не “бредовые игры”, а что-то важное и очень нужное ему. И что он вообще не знает, как теперь быть, когда не стало легче, не стало проще, не стало “правильно”. А как было бы правильно - он не имеет ни малейшего понятия. Только вот той “неправильной” острой легкости между ними, что грела его изнутри, уже не вернуть, время-то не отмотать. Да если бы и отмотать - что бы он сделал тогда? Что, чёрт, нужно было сделать тогда, в тот вечер, когда ласковые щупы обнимали поперек рёбер и гладили так… “Ты знаешь, что ты мог бы сделать и что мог бы сказать, маленький трусишка,” - посмеивается голосок в голове. - “Не ври, что не знаешь. А сейчас - наслаждайся своей “дружбой”. Нравится? То, чего ты хотел, ага?” “Пошел ты…” - шепчет Эдди в подушку, жмурясь как от боли, наплевав, услышит ли его клинтарец или нет. Уже неважно. Уже ничего не имеет значения. “Друзья”. Конечно. Надо же было.. ляпнуть! Зачем?.. Почему нельзя было просто... быть честным, подобрать искренние слова, не вешать идиотских ярлыков - как будто их “два в одном” вообще можно подогнать под какое-то определение! - и… не раниться об это своё царапающее, колючее, сухое “друзья”... Но взять и выпалить тогда что-нибудь вроде - Эдди зажмуривается, чтобы подумать это про себя - “ты знаешь, чувак, у тебя так-то, в принципе, неплохо получается обжиматься, я даже пару раз об этом думал мимоходом, плюс у меня никого не было уже полгода, а ты тут так удачно вылез, так что может айда в койку и продолжим?” и просто позволить себе сбросить напряжение, воспользовавшись общим телом, этой удобной “встроенной” услугой черных щупов - это вообще что-то… Парня всё же передергивает ознобом. Это даже звучит как-то.. мерзко. Странно, и неприятно, и совсем не соблазнительно, если вот так вот всё это.. проговорить. Даже когда он цеплял случайных девчонок на одну ночь, это никогда не было вот так.. грубо и сходу, чтобы просто банально удовлетворить свои инстинкты. И отчего-то особенно тоскливо представлять, что так могло бы случиться у них. Это совсем не так и совсем не то, что ему нужно, даже если клинтарец принял бы его, хах, предложение из каких-то своих резонов и даже если бы ему это действо дало бы какие-то.. ощущения, потому что “чувствую то же, что и ты”. Нет. Он совершенно не хотел, чтобы так… спонтанно, и почти машинально, когда один разум даже не способен до конца понять, что он вообще делает, и.. из банального желания клинтарца помочь, как он там сказал, перенапряженной нервной системе? Фу. Нет уж. И это правда. Такой вариант развития событий ничем не лучше. И так и так - какая-то хрень. И тогда, наверное, всё правильно он сказал?.. Так хотя бы нет постыдных сожалений и ощущения, что он просто воспользовался ситуацией и своим.. тем, кто ему дорог, как последний... И значит всё-таки надо постараться просто.. Просто научиться дружить. Ну в конце концов, ведь ничего не изменилось, нужно просто привыкнуть, просто разговаривать как раньше, перестать страдать этой ерундой, просто.. просто запретить, действительно запретить уже себе грезить обо всём этом, что до сих пор встает перед закрытыми веками - все эти картинки, где пробирающий до костей низкий голос мурлычет над ухом и ласковые хваталки на плечах.. Всю эту чушь окончательно нахрен из башки, никому она не нужна, вот к чему всё пришло из-за его этой.. слабости. Всё нахрен забыть. Только как, чёрт, это сделать, когда ясно, что нахрен не нужна ему такая вот.. дружба. А то, что нужно, как было хорошо и свободно друг с другом - ходить по тонкой грани чего-то неясного и будоражащего - уже не вернешь. Как-то не скажешь: “Ты забудь всё, что я тебе тут втирал, и давай как будто я ничего не просил - верни, пожалуйста, двусмысленность обратно! Пусть ты и не всегда понимаешь, что это такое. А я притворюсь, что иногда меня это сердит. А щупалки всё-таки не распускай! Ну, если только чуть-чуть.” Боже, какой бред. Да ну, к черту! Молодец, конечно, ничего не скажешь. Всё “прояснил”, ага. Только вот для себя прояснить забыл, что с ума будет сходить в этом тупике, не зная, куда деваться. И этот ещё… Как это прекрасно у него сразу получилось - научиться молчать! Наверное охренеть как удобно сидеть и не высовываться! Правильно, пусть глупый человек один здесь развлекается со своими глупыми человеческими проблемами, пришельцу-то что до них… И к чему тогда было всё это “чувствую с тобой, я рядом”?! Вот сейчас ему так нужно, чтобы хоть на минуту оказался рядом… Только пусть как раньше... А впрочем ну его нахрен. Всё.. правильно. Пошёл бы и он тоже! Никто не просил его, чтобы вот так… Чтобы теперь всё вот это!.. Что “вот это” - Эдди сформулировать не может, зато долго, пока не засыпает, и с мрачным удовольствием держит в голове картинку кулака с оттопыренным средним пальцем, очень надеясь, что клинтарцу она прилетит хотя бы отголоском. Черная морда, убедившись, что парень мерно и даже во сне сердито сопит в подушку, как и каждую без исключения ночь устраивается на плече, бережно гладит тонкой нитью растрепанную макушку, стараясь обернуть теплом их чувства и их тело, пока морщинки на нахмуренном лбу не разглаживаются, и смотрит-смотрит-смотрит в сны беспокойного хоста, пытаясь найти ответ там, за барьером из неразборчивого калейдоскопа мечущихся злости-надежды-воспоминаний-боли-искорок тепла-и снова глухой злости на них обоих в этой гудящей голове.

***

Он давно уже так чётко не запоминал снов. А этот просто врывается в сознание, стоит Эдди открыть глаза, щурясь от утреннего света, заставляя забыть про десять раз уже просроченный будильник и вспоминать отчаянно и жадно, цепляясь за детальки, боясь упустить хотя бы одну. В этом сне всё было как-то странно, неправильно - недостоверно, что ли… Он помнит длинные прядки волос на своей шее - как забытое ощущение из детства. И океанский берег, по которому он шёл, был какой-то… какой-то непривычный. Кажется, песок был белый-белый, а ещё, несмотря на яркое солнце, над горизонтом, над водой, вздымалась чернильная космическая тьма, унизанная мириадами звёзд - так странно и немного пугающе, но так красиво… А идущий рядом с ним… Он помнит острозубую улыбку и знакомые переливы опаловых глаз, и почему-то клинтарец - а это точно был он, во сне, - именно шёл с ним рядом, но как это было возможно, как он выглядел - Эдди не помнит. Помнит, что они просто… шли. Гуляли по берегу, как с любым из его школьных друзей, о чем-то шутили - Эдди помнит свой голос, рассказывающий очередную байку, и низкий смех в ответ. И ещё.. Нет, всё же не как со школьными друзьями. Потому что, кажется, они держались за руки. Брок вздрагивает, вспомнив это ощущение теплого касания к замерзшим пальцам. И ещё, кажется, нет, точно, - он помнит, как клал голову на плечо клинтарцу, почему-то ощущая под щекой что-то вроде кожаной куртки, рассматривая созвездия в той клубящейся над океаном тьме. А тот обнимал его в ответ за плечи, крепко, как будто боясь, что кто-то - может, эта странная тьма - заберет Эдди у него. Брок тогда ещё, во сне, удивился - чего ж так тискаться-то, до боли в ребрах, ну куда он денется? Они ведь… Им так хорошо здесь, вместе, и он никуда и ни за что бы не делся из этих бережных объятий, с этого пляжа, где можно бродить вдвоем, пинать камешки, пугать чаек, греться, прижимаясь и перешептываясь, почти.. почти сталкиваясь губами. На спор, хохоча, убегать от прибоя - кто подпустит волну ближе к себе?.. Зачем ему куда-то деваться, когда он наконец-то так открыто и искренне счастлив?.. И Эдди хочет сказать это вслух, успокоить почему-то занервничавшего симбиота, дотянуться и поцеловать уже его всерьез, подкрепляя свои слова, - а то ну что это за детские игры? Но.. просыпается, и сон размывается и утекает песком сквозь пальцы, унося с собой ту бесконечную, невероятную свободу, тот берег, где не нужно было ничего себе запрещать, не нужно было прятаться за стеной сомнений и страхов, где всё, наконец-то, было так хорошо и так по-настоящему правильно, как, кажется, не было ещё никогда в жизни… Где они просто были.. вместе. И как он теперь без этого.. здесь?.. Чёртов разрывающий на части сон, в котором он, кажется, готов утонуть и вовсе больше не просыпаться... Эдди вздрагивает, понимая, что Веном наверняка уже увидел всё, что он тут так старательно рассматривал перед мысленным взором последние пять минут, и ожидая вопросов, которые так страшно услышать, потому что он сам вообще, вообще не знает, как на них ответить - он сам-то не знает, что это было, и как всё это вместить в себя - всё осознание про свою невозможную, ненормальную, кретинскую.. черт.. привязанность, которое сейчас на него свалилось из собственной подкорки и от которого уже хрен отмахаешься. И как это ещё и объяснить инопланетной индифферентной заразе. И больше всего он боится услышать сейчас низкий голос в своей больной башке, который будет спрашивать и сверлить своим рентгеном его мозги, вскрывая пластами это жутко больное и сокровенное, с чем он ещё сам не успел ни свыкнуться, ни спрятать куда-нибудь глубоко, где не найдут, не ранят иглами вопросов, непониманием, удивлением, чуждой, беспощадной космической логикой, в которой ну откуда бы взяться месту для дурного человеческого чувства… А снова врать, влегкую изобретая себе отговорки, выстраивать и держать барьеры у него уже не осталось никаких сил. пожалуйста, пожалуйста, только молчи, я не хочу, мне и так.. так больно.. Но клинтарец не проявляет себя ни словом, ни шевелением. Может, он и не увидел вовсе, отвлеченный на что-то своё. Последнее время он часто как будто.. отключён. А может, наконец, научился слушать, о чем просят, и не влезать. Вот и молодец, если так. Так всем будет гораздо, гораздо лучше. Шоколадную медаль ему за это. Брок фыркает, представив зубастую башку с блестящей золотистой медалькой на шее, стараясь отвлечься от противно бухающего в ушах пульса на смешную картинку, но выходит у него почему-то не весело, а нервно и зло.

***

Весь день Эдди как в лихорадке. Порой парень думает, не спит ли он с открытыми глазами, - так чётко, явно, со всеми гребаными подробностями чёртов сон лезет в голову снова, и снова, и снова... К полудню Брок перестаёт вздрагивать от то и дело чувствующихся теплом отголосков чужих прикосновений к пальцам и запаха солёной океанской пены, преследующего его повсюду. К обеду забивает пытаться скрыть от всевидящей липучки образы, атакующие воспалённый мозг поминутно. Захочет - да пусть смотрит. Не понимает, недоумевает, задается вопросами, да хоть смеется. Уже всё равно. Это должно… Должно переболеть, наверное. И он просто позволит всем этим ощущениям, запахам, касаниям, взглядам, теплу, объятиям пронзать его горячечной дрожью, перехватывая дыхание. Позволит себе прочувствовать чёртов яркий, счастливый, невозможный сон столько раз, сколько захочет. Может быть так быстрее прекратятся хреновы русские горки в животе и он снова вернется в реальность и сможет хоть что-то соображать. К вечеру Эдди, кажется, готов просить любых богов, чтобы либо стёрли последние сутки из его памяти, либо пусть уже… Пусть только это приснится ему снова. Хотя бы не полностью. Хотя бы кусочек. Он так хочет туда, это чёртово наваждение, он вообще не уверен, что сегодняшний день был, что он не спит до сих пор. Голова от всех мыслей, что перебывали в ней за сегодня, похожа на гигантский шар из сладкой ваты, он чувствует себя отвратительно больным и невероятно.. лёгким. Как будто всё это освобождает его, и рождает какую-то странную эйфорию, и даже надежду… И если так, он просто побудет ещё немного в этом мареве образов и ложных воспоминаний. Парень падает на кровать, стянув с себя джинсы и толстовку, прикрывает глаза, надеясь скорее заснуть. В ноздри вновь ударяет солёный запах океана и мокрого песка, и его снова берут за руку, прижимают к себе крепко, чёртов паразит улыбается своим клыкастым оскалом и Эдди тонет в переливах опаловых глаз, которые смотрят так… И сон вдруг ширится, меняется неуловимо, и он чувствует это буквально секунду - сотни теплых нитей сплетаются в ласке на его коже, чернота ластится, обвивает кольцами… Эдди. Эддиэддиэдди... И губ касается горячий поцелуй… Брок распахивает глаза, вздрогнув, не понимая до конца - спал ли он, глюки ли это раздраженного, перевозбуждённого мозга или же он спит прямо сейчас. Он весь мокрый, одеяло жаркое, подушка неудобная, кожа будто горит, футболка вдруг слишком чувствуется на теле, особенно в некоторых.. местах. Может быть, это всё ещё сон, он надеется, что это сон… Если так, то во сне ведь может случиться что угодно, нужно просто этому помочь. Эдди переворачивается на живот, утыкаясь носом в угол между стеной и кроватью, с тихим стоном прижимается бёдрами к жёсткому матрасу. Нет, чёрт, кажется, всё же не сон. Ну и хрен с ним, тогда он просто возьмёт всё, что может, от этих образов, взрывающих его голову весь гребаный день. Может тогда они хоть немного притухнут. Потребности тела никто не отменял, и с чего бы ему запрещать себе... А его второй… Во-первых, симбиоту совсем не впервой "отворачиваться", так что.. Даст ему несколько минут и сейчас. Во-вторых, он сегодня и так умничка - сидит себе тихо, вот и посидит ещё. И в третьих - никакого ему нахрен не должно быть дела, о чём или о ком там Брок думает, засовывая ладонь себе в боксеры. Никакого. Нахрен. Дела. Парень тянется рукой к слишком отзывчивому органу, вторую закидывает на подушку, упираясь лбом в предплечье, дышит часто, облизывает пересохшие губы. Гладит себя кончиками пальцев неторопливо через тонкую ткань, тихо стонет сквозь зубы. И замирает, ощущая где-то под рёбрами беспокойное движение. Что за… Движение под рёбрами повторяется. Брок не знает, не думает, совершенно не хочет сейчас думать, почему его второй решил вдруг нарушить их соглашение о необходимом иногда личном пространстве. Какого чёрта вдруг решил вылезти сейчас, хотя момент - хах! - явно уж неуместнее некуда. И, наверное, нужно остановиться, окликнуть нахального паразита, послать отдыхать дальше, причём куда подальше, потому что - да какого вообще хрена?.. Но сейчас, под покровом жаркой обволакивающей темноты, такой уютной и исцеляющей после этого лихорадочного дня, стирающей лишние мысли, обостряющей инстинкты, освобождающей всё, чему должно бы быть надёжно скрытым, он совсем, вообще, никак не чувствует по этому поводу ни злости, ни раздражения - только внезапный острый, жгучий, щекочущий в затылке.. интерес. Значит, "чувствую то же, что и ты, Эдди"?.. И может быть он всё-таки окончательно двинулся, ну да и.. чёрт с ним, пусть уже так. Парень что-то думает пару секунд и, вспыхнув горячей волной смущения, возобновляет осторожную ласку - ещё нежнее, ещё легче. Задумываться он будет как-нибудь потом, а сейчас просто сделает, наконец, как, чёрт, давно уже хочется где-то в потаенной глубине. И пусть ночь простит ему этот порыв. Эдди переворачивается на спину, сгибает колени, разводя сильно, демонстративно, до боли в мышцах; проводит кончиками пальцев по отчётливо выступающему через ткань белья стволу, снизу вверх, задерживаясь на чувствительных местечках, вдыхая рвано. Спрашивает шёпотом в пустоту, замирая, чувствуя, как краска заливает скулы: "Ты.. смотришь?.." "Да." - спустя паузу, хрипло. Чёрт, да у него от одного этого голоса давно уже встаёт сильнее, чем от эротических фантазий хоть с девчонкой, хоть с парнем в главной роли. "Хорошо.." Одежда начинает мешать и Эдди стаскивает футболку и бельё. Простое действие немного отрезвляет и он начинает ощущать себя глупо, неловко, странно, задумываясь о том, что он вообще… Один в комнате, не наедине с собой, под прицелом пристального внимания существа в собственном теле. И зачем он это всё... Парень фыркает нервно и тут же чувствует как будто мягкое прикосновение к сознанию: спокойное, ласковое, тёплое, безумно желанное, и вдруг отчётливо видит картинку себя через призму чужого взгляда. Тонкий, красивый, рёбра расходятся в такт частому дыханию, тёмные линии татуировок охватывают руки и живот, скулы горят, голова запрокинута, открывая доверчиво шею, и будто подсвечены места, где больше всего хочется прикосновений. "Хорошо.." - повторяет он шёпотом, успокаиваясь, уловив.. чужую мысль? молчаливую просьбу? Всё встаёт на места. Он хочет, хочет сделать это и для того, другого, тоже. Сделать приятно тому, кого он.. С кем ему так хорошо, и спокойно, и радостно быть, с кем он давно уже делит абсолютно всё и так близок - больше, чем с кем бы то ни было раньше... И так хочется быть вместе и в этом удовольствии, хотя бы один раз... И он не станет торопиться. Эдди прикасается к себе как впервые, представляя то ли чужие пальцы на коже, то ли чужое тело под ладонями, изучая, открывая заново. От одной лишь мысли о том, что его второго, вероятно, так же пронзает удовольствием, если провести пальцами по шее, к ключицам, или ладонью по поджавшемуся животу вниз, не притрагиваясь пока к самой яркой точке, ощущения множатся и вспыхивают микровзрывами в однозначно съехавшем мозгу, если уж его заводит.. такое. "Карта" его тела периодически появляется перед внутренним взором, помогая не забыть, не пропустить ни один из "огоньков": впадинки между торчащими рёбрами, запястья изнутри, где бьются яркие венки, приоткрытые горячие губы, грудь, плоский живот и ямка пупка, сгиб бедра и, черт, это местечко в промежности… И когда остаётся только одно неохваченное вниманием самое яркое место на его теле, он медлит, стараясь продлить сладкую пытку для себя и.. него, невесомо касается кончиками пальцев твёрдого ствола, выводит узоры на бёдрах в мурашках, чувствуя, как нетерпеливо подрагивает ноющий орган, подносит ладонь ближе, снова отводит в сторону, бездумно выгибаясь вслед, шепчет: "Сейчааас, подожди, ммм... Ещё.. ещё немного..." Сжимает между пальцев болезненно твёрдые соски, распалённый до предела, стонет сквозь зубы, просит у тела ещё хотя бы минуту невозможно приятной неги, в которой он, наконец, не одинок. Сдаётся с тихим "прости, я.. а.. больше не могу...", накрывает ладонью сразу сверху, где удовольствие острее всего, толкается в собственные пальцы, всхлипывает, не в силах прерваться и отсрочить момент наслаждения хотя бы на секунду. Ещё одно короткое движение большим пальцем по головке и он вскрикивает, напрягаясь всем телом, отчётливо слыша тихое рычание и чувствуя, как немеют пальцы на ногах. Эдди долго выравнивает дыхание, отходя от... что это было вообще? Доставлять удовольствие инопланетному соседу по телу, лаская себя - такому название ещё не придумали. Парень немного истерично хихикает, с силой проводя ладонью по все ещё горящему лицу и слышит тихое и ласковое, насколько это возможно рычащим голосом: "Спи, Эдди..." Сопротивляться нет ни желания, ни сил, поразмышляет он над всем этим завтра.. Может быть.. А сейчас мгновенно вырубается, сворачивась в трогательно-защитной позе, уже не чувствуя, как расслабленное тело заволакивает ластящейся чернотой, и зубастая морда повисает перед ним, задумчиво проводя горячим языком по шее и щеке в отчаянно нежном жесте.