Шоу ужасов Эрика Картмана

      Всю следующую неделю Картман ходил довольный, как огромный жирный котяра, и даже орал меньше обычного, а Кайл прятался от него по всем углам и выглядел ещё более измученно, чем раньше. «Затрахал», – мысленно вздыхал Кенни, когда ловил очередной сальный взгляд на рыжей заднице, но в одном он ошибался. Эрик, как приличный девственник, которому за двадцать, хотел сделать первый раз чем-то особенным, но не хотел, чтобы о его розовых и пушистых мечтах касательно первого и незабываемого раза хоть кто-нибудь знал. Потому что пусть лучше думают, что он, по его же словам, сотни тёлок перетрахал, чем знают, что на самом деле у него в голове, каким именно образом он хочет затащить Кайла в свою роскошную десятиспальную кровать и что с ним в ней делать. И уж тем более, знать, что он чувствует по отношению к этой рыжей бестии, не мог никто. Даже он сам.       Кенни действительно не знал, что Эрик Картман девственник. Кенни видел фиолетовые круги под глазами Брофловски от недосыпа и такие же фиолетовые засосы на шее, видел его замученное выражение лица, когда «жиртрест» за обеденным столом пошленько улыбался, делая очевидные намёки; он видел всё это и даже не мог подумать, что они правда не трахаются каждую грёбаную ночь.       Кайл же сначала охотно сам прыгал в объятия, но потом от таких темпов сдохнуть захотел уже через несколько дней и молился каждый раз, чтобы аппетиты Эрика поубавились. В конце концов, он просто тащит его каждый раз в укромное место и лезет в узкие джинсы, пропуская мимо ушей все попытки Кайла просто поговорить. Неужели ему только это от него нужно? В груди назревала обида, и вязкое чувство, что его просто используют, нарастало, но... Но каждый раз, засыпая в таких тёплых и крепких объятиях, он думал, что всё происходящее не так уж и плохо. И что спор с Маккормиком на то, что «вы, гейские задницы, друг на друга запали, зуб даю», он проиграл ещё тогда, когда они впервые поцеловались.

***

      В замке дела шли размеренно; казалось, что даже время здесь идёт медленнее и плавнее, чем за его пределами. И лишь в картмановской лаборатории уже который день кипела работа: больной разум Эрика изобретал новое... нечто. В какой-то момент уютного, но молчаливого просмотра очередного научно-фантастического фильма в обнимку с Кайлом и с парой коробок пиццы, «гениальный учёный» вдруг решил, что довольно с него этих фильмов о будущем – пора создавать это будущее здесь и сейчас, но в своём стиле. Брофловски первые пару дней заливался слезами счастья и отдыхал вовсю; даже заострённые скулы немного округлились снова. Но кто бы мог знать, что Картман может не вылезать из своей проклятой лаборатории целую неделю подряд?! И кто бы мог предположить, что Кайл будет… скучать.       Потому что с качками – силовой безопасностью замка – поговорить было не о чём, а за чуть ли не ежедневными посиделками в барах можно было и так не очень здоровую печень просадить; девушки-горничные только и могли расспрашивать об их с Эриком отношениях, которых не было («Ой, мы совсем не ожидали, что вы вместе, это так мило!»), щебетать о своих женских делах, плести Кайлу косички из его непослушных волос и делать масочки-маникюрчики-укладочки; Кенни же, привыкший к заскокам давнего друга, вновь посвятил себя ухлёстыванию за Баттерсом, который вечно краснел и торопливо поправлял свой фартучек после случаев, когда был нагло облапан руками блондина за худенькие бёдра.       И выходило так, что единственной «свежей кровью» в замке оказалась Барбара.       Новенькая горничная, заочно принятая на работу ещё до научного приступа Эрика, пришла как раз в тот момент, когда Кайл был уже готов вешаться от скуки, а Картман почти заканчивал свои эксперименты, на которые не разрешал смотреть даже Кенни. Болтливая Барбара, которая всем сказала называть её просто Бебе, сразу влилась в коллектив этих странных людей. Нашептала парочку подкатов для Кенни, оказавшихся удачными, выбрала милые чулочки с котьими мордочками для Лео, завоевала доверие качков, перепив одного из них, и быстро возглавила стайку горничных, о чём-то поговорив с ними всего один вечер.       А Кайл рядом с ней больше не чувствовал себя игрушкой. Впервые за долгие месяцы добровольного заточения в этом замке, в котором он пребывал ради крыши над головой и еды, он просто разговаривал с кем-то. А ещё просто ел бургеры по ночам, просто смотрел глупые романтические комедии и смеялся в голос на моментах, когда все плачут, просто катался на восстановленном байке, слыша восторженные визги за спиной и ощущая тонкие руки вокруг своей талии, просто приезжал из бара под утро под звуки смеха и пьяного пения Бебе. Он просто жил. Жил на полную катушку, как раньше, всё чаще ускользая из своего заточения, всё реже спускаясь к дверям лаборатории, чтобы услышать очередное: «Не сейчас!»... Кудрявая блондинка тянула его в тот мир, в котором он был многие годы и по которому так сильно скучал. Но возвращаться туда снова Кайл почему-то не спешил.

***

      Эрик, только что продумавший своё новое творение, принявший новое оборудование и дополнительно усовершенствовавший морозильную камеру так, чтобы она замораживалась и размораживалась практически мгновенно, довольный направлялся в свой кабинет, предвкушая свой долгожданный ужин посреди ночи; как ни удивительно, в дни, безвылазно проводимые в лаборатории, он забывал обо всём – да-да, и о вредной еде, единственной чистой любви в своей жизни, – и даже умудрялся слегка схуднуть. Вот жидяра в шоке будет...       Всё произошло мгновенно, отложившись в памяти отдельными кадрами. Эрик открывает дверь в холл. Запах сигарет и алкоголя. Напомаженные блядской красной помадой губы оставляют слишком яркий след на чужих тонких губах. Лучше бы Картман вышел из лаборатории хотя бы немного позже.       – Эрик?.. – Кайл не сразу заметил стоявшего в дверях парня, но паника моментально вспыхнула в его глазах. Он видел. – Ты уже вернулся? Это...       Он не успел договорить. Картман без лишних слов резко развернулся, хлопнул дверью и быстро, размашисто зашагал обратно в лабораторию с чётким намерением запереться там навсегда, пока рыжее наваждение пёхается там со своей подружкой. Нет-нет-нет, это не ревность, это ни в коем случае не она, просто он всегда ненавидел, когда в его поле зрения кто-то в дёсны долбится, ведь так?       – Эрик, стой! Это не то, о чём ты подумал! – Кайл, как жёнушка, которую застигли с любовником в постели, бежал за своим муженьком и пытался зачем-то оправдать себя самыми банальными фразами; зачем – он и сам не знал. Дверь лаборатории почти захлопнулась перед его носом, но он успел влететь в помещение и прижался спиной к холодному металлу, учащённо дыша. Картман яростно и громко спускался по лестнице, когда очередной оклик по имени приостановил его.       – Пошёл. Вон.       – Эрик, ты не понимаешь... И вообще, какого хера я должен оправдываться перед тобой?! – Брофловски начал было снова бросать одни и те же фразы и хотел даже извиниться, но вдруг резко сменил тон. – Ты меня чуть ли не насиловал каждый день, потом заперся в своей грёбаной лаборатории на неделю, наплевал на всё, как будто я просто твоя игрушка, а теперь хочешь выставить виноватым меня? Ну, давай, назови меня шлюхой, жирдяй!       Он орал в спину Картмана, спускаясь за ним по лестнице и медленно продвигаясь по одной из стен огромной комнаты, в которой находилась так заботливо открытая дверь морозильной камеры. Он ни в чём не виноват, он не его парень, не его игрушка или, мать его, жёнушка, почему жиртрест не хочет этого понимать, почему ведёт себя как капризный мудак?!       – Заткнись.       Эрик остановил поток слов резким взмахом руки, развернулся на каблуках ботинок и посмотрел прямо в зелёные глаза. Кайл, наконец-то, понял, как это – когда передёргивает от чьего-то взгляда. Даже в самую лютую их ссору такого выражения лица Картмана он не видел. Стало как-то странно внутри, рот закрылся сам собой, а все слова из головы вдруг исчезли. Повисло напряжённое молчание.       Когда глаза, так тщательно удерживаемые в одной точке, случайно скользнули по полусмазанному отпечатку красной помады на приоткрытых губах, Картман не смог раздумывать ни секунды. Мозг окончательно выключился.       Убрать, убрать всё, что заставляет его чувствовать себя так, как он не хочет. А горничную... Её он оставит. Устроит шлюхе сладкую жизнь.       Рыжий парень тут же зашипел от сильного толчка в грудь, полетев в скованное льдом небольшое помещение. Тяжёлая дверь морозильной камеры заскрипела и оглушительно грохнула. Кайл замер, раскрыв рот в немом крике, и последнее, что он видел – гневные карие глаза, наполненные презрением и... чем-то ещё. Морозный иней окутал ещё сопротивляющееся тело, и мгновенно замороженное сердце перестало биться.

***

      В настоящее время...       Глаза Эрика смотрели с такой же ненавистью и нескрываемым презрением, как и два месяца назад. Глаза Кайла же теперь пылали дерзостью, и фраза «Пошёл нахуй» бегущей строкой буквально пролетала в них. В комнате, наполненной звенящей тишиной, слышалось только шумное дыхание двух настолько сильно не могущих терпеть друг друга людей, что можно было при желании и искры между ними разглядеть.       - Я. Тебя. Убью.       - Что-что? Люблю? – Кайл зло, саркастично усмехнулся в ответ на рычание Картмана и прислушался к тому, что пыталась сказать ему Бебе. А в эти короткие секунды Картман успел подлететь к висящему на стене топорику, выхватить его со стойки и уверенными шагами разъярённого быка понёсся в сторону ненавистной парочки с чётким намерением не оставить от них обоих и мокрого места. И если бы не Кенни, до этого под шумок уводивший создание Картмана в безопасное место под лестницей, а сейчас мгновенно выскочивший и загородивший сладкую парочку, он бы точно не остановился.       – С дороги, Маккормик, снова сдохнуть захотел?! – Эрик в своей ярости совсем не следил за словами и не думал, что сказал что-то особенное, но Кенни замер, как громом поражённый, и цепко схватил его за предплечье.       – Ты знаешь? – на смену облегчению приходило недоумение, затем обида, а затем и пылающее раздражение. Ситуация для выяснения отношений совсем не подходила, но захотелось врезать. Он всё знал и даже сраным словом не обмолвился? Да, видимо, ошибался Маккормик насчёт ростков человечности в этом больном сознании. – Картман, жиртрест, да ты...       Воспользовавшись минутной заминкой, совсем недавно до последней клеточки крови замороженный Брофловски и не на шутку перепуганная происходящим Барбара рванули к выходу из лаборатории, расталкивая всё ещё неподвижных зрителей. Стэн и Венди, пребывающие в, мягко говоря, шоке, живо отмерли, перебросились быстрыми взглядами с пробежавшими мимо них людьми и, не раздумывая, бросились за ними, помогая буквально выбить дверь. Хотелось расплакаться от облегчения: у них, наконец-то, есть шанс вырваться из этого сумасшедшего дома, уехать и никогда больше не сворачивать на эту проклятую дорогу. Главное не упустить его сейчас.       Пробежавшись по длинным коридорам и мраморной лестнице вниз, два парня и две девушки буквально вывалились из заскрипевших тяжёлых дверей, вдыхая свежий ночной воздух полной грудью; дождь только что закончился. Стэн и Венди, не раздумывая ни секунды, помчались к своей машине и, на их счастье, по пути мобильная связь худо-бедно, но всё же появилась. Влюблённая парочка, не жалея дорогой обуви и одежды и абсолютно позабыв про свою, оставшуюся в замке, добралась до покалеченного непогодой средства передвижения, благополучно дозвонилась до мистера Гаррисона и уже вскоре была в уютном и тёплом доме бывшего учителя, сбивчиво рассказывая свою невероятную историю. Что ж, увидим ли мы их снова – кто знает...       Кайл же быстро нашёл свой байк, завёл его и, дождавшись запрыгнувшую сзади Барбару, сорвался с места так быстро, как только позволял его потрёпанный Харлей, простоявший пару месяцев без дела. Сейчас, под влиянием эмоций, было неважно, куда ехать; в голове была звенящая пустота. Просто подальше отсюда. Просто хотелось снова начать жить и больше никогда не видеть его.       Картман, которого Кенни успешно задержал, трясясь от злобы, истеричным ором вытурил из лаборатории всех, попутно разнося чёртову склянку, в которой недавно находилась рыжая девушка, с грохотом выломал дверь в свой кабинет, выхватил из шкафа бутылку виски и залпом выпил чуть ли не половину. Хрустальная бутыль со звоном ударилась об пол, янтарная жидкость растеклась по пушистому ковру, мгновенно впитываясь, смешиваясь с горячей кровью, стекающей с руки Эрика. Стеклянная дверца шкафа из красного дерева была разбита. Осколки торчали между костяшек, но боль не чувствовалась. И, когда алкоголь ударил в голову окончательно, для обитателей замка начался ад ещё худший, чем был до этого; даже так хорошо зная Картмана, они не могли и подумать, что здесь может царить такого размаха хаос. Хозяин замка не жалел в своём же жилище ничего, ломая тонкие ширмы, разбивая хрустальную посуду, поджигая тяжёлые шторы, выламывая дверцы шкафов всё тем же чёртовым топориком и сотрясая матерным рёвом всё вокруг до последнего камня в кладке здания.       Только под утро Эрик Картман обессиленной пьяной кучей свалился рядом с кожаным диваном, окончательно выбившись из сил и почти мгновенно захрапев. Самые сильные из прислуги всеми своими усилиями смогли втащить его на этот самый диван, и Кенни с Лео, потрёпанные и абсолютно вымотанные от попыток хоть немного устранить последствия пронёсшегося по замку урагана в виде Эрика и спасти уцелевшее от пожара, остались рядом. Кроткий, слишком наивный Лео тихо сочувствовал и аккуратно наклеивал пластыри с котятами на ссадины на лице Картмана. Раздражённый и всей душой ненавидящий этого жиртреста Кенни обречённо вздыхал, но, тем не менее, пытался обработать усыпанные осколками стекла полные руки, не разбудив их обладателя.       За окном забрезжил нежный, розоватый рассвет.