Вторая жизнь Гермионы Грейнджер

Пятидесятая глава Гермиона Гермиона любила квартиру Тома Рэддла. Здесь всё казалось ей уютным и странно близким. Каждый предмет будто рассказывал свою историю, но делал это молча, лишь намёками, скрытыми в мелких деталях.  В этой квартире царил идеальный порядок, но он был не просто следствием привычки к аккуратности. В нём чувствовалась точность, словно каждая вещь находилась на своём месте не потому, что так удобнее, а потому, что иначе быть не могло. Здесь не было ничего лишнего — ни старомодных оберегов, ни портретов, следящих за тобой глазами, ни шумных часов или ярких раздражающих мелочей, которыми украшают дома те, кто боится пустоты. Вместо этого в комнате царила сдержанная строгость.  Каждая деталь гармонично вписывалась в общий замысел, будто всё — от массивного письменного стола до невидимых защитных чар — являлось частью единого организма, подчинённого воле его хозяина. Когда Гермиона вошла, пространство вокруг отозвалось на её присутствие. Сначала она подумала, что ей показалось, но едва уловимые изменения были слишком очевидны, чтобы игнорировать их.  Воздух стал легче, окна чуть приоткрылись, впуская прохладный вечерний ветер, который пробежался по шторам, оживляя комнату. Камин вдруг зажёгся, его языки пламени осветили комнату тёплым мерцающим светом, который добавлял ещё больше загадочности. Свечи на стенах вспыхнули ровным огнём, отбрасывая тени, что плавно двигались по стенам. В ванной послышался едва слышный плеск воды — будто сама квартира знала, что её гостья нуждается в комфорте и отдыхе. Гермиона остановилась посреди комнаты, боясь сделать лишний шаг. Здесь всё казалось живым, наполненным магией Тома. Магией, что не просто существовала, а была проявлением его характера, его силы, его сущности. Её пульс казался частью этого ритма, и каждое её движение словно разносилось по комнате эхом. Это место было частью Рэддла, и даже когда он отсутствовал, оно сохраняло его волю, его порядок. Волшебница огляделась. Мягкие складки портьер, строгие линии мебели, холодный блеск мрамора. Квартира была одновременно величественной и пугающе уютной. Гермиона ощущала, как пространство будто наблюдало за ней, оценивая каждое её движение. Щелчок входной двери вывел её из потока мыслей. Он был тихим, почти незаметным, но, казалось, эхом прокатился по всему дому. Том вернулся. И, как всегда, он не пытался скрыть своего появления. В воздухе мгновенно изменилось что-то неуловимое. Как будто сама квартира вдохнула глубже, почувствовав присутствие своего настоящего хозяина.  Гермиона услышала его спокойные, чёткие шаги — звук, который никогда не спешил, но всегда внушал лёгкую тревогу. Она повернулась к двери и сделала шаг ему навстречу. Её взгляд невольно задержался на его фигуре, как он снял перчатки, аккуратно положив их на комод, потом скинул мантию, словно избавляясь от одной из своих масок.  Она пыталась уловить его настроение, внимательно всматриваясь в его лицо, надеясь угадать, что ждёт её в этот вечер. Но его черты, как всегда, оставались непроницаемыми, словно гладкая поверхность, отражающая всё, но не показывающая ничего. — Я воспользовалась ванной и твоим… таким слизеринским халатом, — попыталась она придать своим словам лёгкость, но голос всё равно звучал осторожно. — Подозреваю, что тебе его подарил Малфой. Этот халат точно в его стиле. На мгновение в комнате повисла тишина. Том медленно поднял взгляд, встречая её глаза, а затем произнёс: — Значит, ты заглядывала в мой шкаф? Гермиона напряглась, но постаралась не выдать этого. — Да, — ответила она прямо, надеясь, что честность сыграет ей на руку. — Ты злишься? Том ничего не ответил сразу. Он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула. Затем он подошёл к камину, глядя на пламя, и только спустя несколько мгновений заговорил: — Если бы я был против, ты бы не смогла открыть шкаф. — Меня бы ударила молния, если бы я только прикоснулась к ручке? — спросила она с лёгкой усмешкой. — Ты ведь говорил, что это в твоём стиле. Хоть мне так и не кажется. Том медленно повернулся к ней, взгляд его чуть смягчился. Гермиона чувствовала себя немного неловко. Она не знала, стоит ли сесть, чтобы немного унять дрожь в ногах, или продолжить стоять, ожидая, что Том как всегда даст ей понять, что делать. Волшебник подошёл к ней, не торопясь, словно смакуя этот момент. Его движение было плавным, грациозным, а взгляд — сосредоточенным, но слегка насмешливым. Он остановился совсем близко и медленно провёл рукой по её волосам, которые лежали хаотично, словно подчёркивая домашний уют её вида. Мягкая ткань тёмно-зелёного халата, в который она закуталась, подчёркивала её хрупкость, а его пальцы задержались на пряди, как будто изучали её текстуру. — А что, по-твоему, в моём стиле? — его голос звучал спокойно. Гермиона отвела взгляд на мгновение, но тут же вернула его обратно, не желая казаться слабой. Она вздохнула, будто собираясь с духом, и ответила честно: — Позволить сделать то, что ты заранее посчитал неправильным, а потом наказать за это. Ты так действуешь. Её слова были произнесены мягко, но с ноткой упрямства. Она знала, что Том ценит прямоту, и не хотела скрывать свои мысли. Он чуть склонил голову, словно взвешивая её ответ. И вдруг низкий смех сорвался с его губ. Это был не злой, а скорее тихий, почти довольный смех, от которого Гермионе стало теплее и… тревожнее одновременно. — Всегда есть правила, — произнёс он, проводя пальцем по вороту её халата, будто размышляя о чём-то своём. — Я не стану наказывать тех, кто их соблюдает. — И всё же, — произнесла она, подняв подбородок и решив не позволить ему так легко доминировать в разговоре, — ты сам определяешь, какие правила существуют. Его глаза сузились, и уголки губ чуть приподнялись в слабой, но красноречивой усмешке. — Разве это не естественно? — спросил он, наклонившись чуть ближе. — В моём мире именно я решаю, что позволено, а что нет. — А что позволено мне? - спросила Гермиона, чувствую как её сердце ускорило ритм. Его рука медленно, но уверенно скользнула по её плечу, затем спустилась к кисти, мягко обвив её пальцы. — Всё, что я захочу. И ничего больше. Он замолчал, позволяя словам повиснуть в воздухе.  — Я… приготовила кофе, — сказала Гермиона, пытаясь сменить тему. Её голос прозвучал немного тише, чем она ожидала, но она надеялась, что этого будет достаточно, чтобы отвлечь его внимание. Том чуть приподнял бровь, и уголок его рта дёрнулся в усмешке. — С ядом одной из тех редких тварей, про которые ты вычитала в книгах? — спросил он с лёгким сарказмом, беря кружку в руки и опираясь на обеденный стол. — Нет, это просто кофе, — ответила волшебница, стараясь удержать лёгкую улыбку. — Я бы не стала так рисковать. Он сделал большой глоток, словно нарочно подчеркивая своё равнодушие к её возможным намерениям, и, закончив, отставил кружку в сторону. — Чувствуй себя как дома, Софи, — сказал он, отступая к двери ванной комнаты. В его голосе прозвучала мягкость. Он приостановился, обернувшись к ней: — Тебе не обязательно стоять и ждать моих указаний. Хотя, — взгляд Тома скользнул по её фигуре, задержавшись на лице, — должен признать, это весьма… возбуждает. Он скрылся за дверью ванной, и Гермиона услышала, как зашумела вода. Она осталась одна посреди комнаты, чувствуя, как её неловкость только усиливается.  Чувствуй себя как дома, только не забывай, что это дом Лорда Вольдеморта. Гермиона нервно хихикнула. Том Том вышел из ванной, накинув на себя чёрный халат, который плотно облегал его фигуру. Его волосы ещё блестели от влаги, и по каплям воды, стекавшим с его шеи, казалось, что время замедлилось. Он почти бесшумно закрыл дверь за собой, позволяя тишине снова заполнить пространство квартиры. Его взгляд тут же нашёл Софи. Она сидела на диване, поджав ноги под себя, облокотившись на подлокотник. Одной рукой она поддерживала голову, а другой держала книгу, которую явно выбрала из его коллекции. Её лицо было сосредоточено, а губы чуть шевелились, словно она мысленно проговаривала текст. Она была настолько поглощена чтением, что не заметила ни щелчка двери, ни его шагов, ни того, как он остановился посреди комнаты, наблюдая за ней. Том не торопился. Он скрестил руки на груди и просто смотрел. Её волосы, слегка растрёпанные, спадали на плечи, а тёмно-зелёный халат, подчёркивал тон её кожи. Она выглядела так гармонично в его квартире. Как будто все эти тёмные, строгие линии пространства, лишённые лишних деталей, только и ждали её присутствия, чтобы обрести завершённость. Том беззвучно подошёл к креслу напротив неё и сел, не отводя взгляда. Даже это движение не привлекло её внимания — Софи была слишком погружена в текст, а возможно, просто привыкла к его незаметному присутствию. Она вписывалась сюда слишком хорошо. Словно дом, который он построил исключительно для себя, каким-то образом принял её как часть своей целостности. Том поймал себя на мысли, что её присутствие в его пространстве не раздражает его, а наоборот, приносит странное чувство спокойствия. Она здесь на своём месте. Он не устанавливал для неё никаких правил в его доме. Если бы она захотела, могла бы взять любую вещь, открыть любой шкаф, прикоснуться к любому предмету. Том не испытывал потребности её ограничивать. Он был уверен в своей власти настолько, что не считал нужным защищать своё пространство от неё. Но дело было не только в уверенности в своей силе. После того, как она спасла его жизнь, Том знал: Софи не сможет причинить ему вред.  Она может обманывать себя сколько угодно, искать его слабости, выискивать способы его уничтожить — но её сердце уже не её собственное. Оно принадлежит ему. Она уже в ловушке. Моей ловушке. И выхода из неё нет. Но даже несмотря на отсутствие правил, Софи была осторожна. Волшебница никогда не нарушала его порядок, не вторгалась в его личное пространство. Она не прикасалась к древним книгам, не открывала его комод, не рылась в вещах в кабинете.  Всё, что она позволяла себе, — это украдкой смотреть или слегка касаться пальцами чего-то, что её заинтересовало. Эта ненавязчивость делала её присутствие естественным, а, возможно, даже приятным. Ему хотелось, чтобы так было всегда. Чтобы Софи осталась здесь навсегда. Чтобы, возвращаясь домой после долгого дня, он находил её в своём кресле, читающей книгу или просто ждущей его. Чтобы её взгляд был направлен только на него — с ожиданием, с восхищением, с покорностью. Том чуть усмехнулся своим мыслям. — Как много я могу тебе позволить? — произнёс он вслух, больше для себя, чем для неё. Его голос заставил Софи вздрогнуть и поднять голову. На мгновение её взгляд был удивлённым, но быстро смягчился, когда она увидела его. — Ты меня напугал, — сказала она, закрывая книгу и кладя её на колени. — Ты двигался так тихо, как всегда. — Это не моя вина, что ты настолько увлеклась книгой, что забыла обо всём, — ответил он, опираясь локтем на подлокотник кресла. Его голос звучал лениво, но в глазах блеснуло что-то внимательное, изучающее. Она чуть смутилась, но всё же улыбнулась. — У тебя слишком много интересного в библиотеке. Трудно не увлечься. — Надеюсь, ты не открыла то, что тебе не предназначалось, — произнёс Том, его голос звучал небрежно, а в интонации ощущалась тонкая провокация. Её пальцы слегка дрогнули, когда она сильнее сжала книгу, будто стремясь удержать себя в руках. Том, конечно, это заметил. Его взгляд ненавязчиво скользнул по её руке, задержавшись на корешке книги, словно дразня её молчаливым вопросом. — Мне было бы легче, если бы я знала, к чему мне не следует прикасаться, — попыталась ответить она спокойно, но голос всё же выдал лёгкую напряжённость. Он чуть приподнял бровь, его губы изогнулись в заметной улыбке, которая была одновременно успокаивающей и настораживающей. — Ты думаешь обо мне хуже, чем я есть на самом деле, — сказал он, откинувшись в кресле с видом человека, который с удовольствием наблюдает за происходящим. — Думаешь, я наложу на тебя проклятие только за то, что ты взяла не ту книгу с полки? Или, не дай Мерлин, разбила мою любимую кружку? Софи рискнула улыбнуться в ответ, поймав его взгляд. — Я даже не знала, что у тебя есть любимая кружка, — проговорила она с легкой попыткой пошутить. — Да и я прекрасно владею заклинанием Репаро. Том рассмеялся низко, но на этот раз смех был тёплым, человечным. — Это знание тебя не спасёт, — заметил он с мягким оттенком иронии. На мгновение в комнате стало спокойно. Улыбка, появившаяся на его губах, не несла угрозы, в ней действительно ощущалась редкая для Тома искренность. Но Софи не могла расслабиться. Она знала, что должна спросить. Этот вопрос жёг её изнутри весь вечер. Она подняла глаза, снова встретив его спокойный взгляд, и, набравшись смелости, произнесла: — Как Орион? Тишина между ними стала осязаемой, как натянутая струна, готовая лопнуть. Том не отвёл взгляда, но в его глазах мелькнуло что-то мимолётное, почти неуловимое. — С ним всё в порядке, — ответил он ровным тоном, без привычных двусмысленностей или хитрых оговорок. — Думаю, он уже вернулся к себе домой. Софи внимательно вслушалась в его слова и поняла, что он не лжёт. На этот раз он говорил прямо. — Спасибо, — прошептала она почти неслышно, её голос дрогнул, а глаза на миг опустились вниз. Он внимательно посмотрел на неё, будто оценивая каждую эмоцию, что отразилась на её лице. Затем Том медленно поднялся и, подойдя ближе, коснулся пальцами её плеча — жест был тёплым. — Покажи мне себя, — сказал он, и хотя его голос оставался спокойным, в нём звучала властность, которая не допускала возражений. — Я хочу увидеть тебя настоящую. Гермиону. Софи почувствовала, как её ладони стали холодными от напряжения. — Том, я… — начала она, но слова застряли в горле. Софи попыталась встать, инстинктивно желая уйти. — Не вставай, — его голос был тихим, но решительным. — Не нужно усложнять. Том придержал её на месте, его рука, казалось, едва касалась её плеча, но в этом касании была ощутимая сила. Её попытка приподняться прервалась, когда его пальцы медленно скользнули по её волосам. Этот жест мог показаться нежным, почти заботливым, но в нём читалась властная уверенность, которая заставила её замереть. Он опустился рядом с ней, на ту самую подушку дивана, где она только что сидела одна. Том повернул её лицом к себе, его движение было размеренным. Его глаза внимательно следили за её реакцией — за тем, как напряглись её плечи, как дрогнули ресницы. Софи чувствовала себя словно пойманной в сети, где каждый её жест, каждая эмоция была под пристальным взглядом. — Тише, — сказал он, его голос звучал низко и спокойно, почти убаюкивающе,— Я не сделаю ничего без твоего согласия. Сейчас мы только говорим. Его слова, вместо того чтобы успокоить её, только усилили напряжение. Она знала, что для Тома понятие «согласие» — лишь формальность, иллюзия выбора, который всегда остаётся у него. — Ты хочешь использовать Легилименцию? — её голос дрогнул, но она не отвела взгляда, понимая, что бегство даже на уровне эмоций будет ошибкой. — Да, — его губы изогнулись в улыбке, но в его тоне не было места для мягкости. — Но я не стану смотреть больше, чем то, что ты мне покажешь. Его слова звучали как обещание, но Софи знала, что для него обещания не значат ничего. — Ладно, — её голос был едва слышен, но она понимала, что у неё нет настоящего выбора. Если Том чего-то хочет, он это получит. Она боялась разозлить его, знала, что его гнев будет слишком тяжёлым грузом, чтобы его вынести. Она почувствовала, как напряжение охватило всё её тело, как будто пространство сжалось, затрудняя дыхание. Том, конечно, это заметил. Его пальцы снова коснулись её плеча, чуть сжались, как бы предупреждая, чтобы она не сопротивлялась. — Я не хочу причинить тебе боль, — сказал он, его голос звучал на грани между утешением и приказом. — Но ты должна подчиниться. Я должен беспрепятственно ходить по коридорам твоего сознания. Лишь тогда я увижу то, что ты захочешь мне показать. Он сделал короткую паузу, его взгляд стал холодным, безжалостным. — Но если ты начнёшь думать о том, что хочешь скрыть, — его голос стал чуть тише, словно предупреждение, — я могу ненароком причинить тебе боль. В его руке появилась палочка, и её взгляд тут же метнулся к ней. Пальцы Софи нервно сжались, её ладони стали холодными. — Я боюсь, — прошептала она, её голос был почти не слышен. — Это нормально, — коротко отозвался Том, не пытаясь успокоить её. Его улыбка была слишком жёсткой, слишком уверенной, чтобы казаться утешительной. — Ты боишься, потому что понимаешь, кто я. И ты правильно делаешь. Его пальцы ещё раз коснулись её волос, как будто в насмешливом утешении. — Подумай о себе, — сказал он, его голос стал более мягким, почти убаюкивающим. — О том, как ты смотрела на своё отражение в зеркале. О тех эмоциях, которые ты чувствовала в этот момент. Софи закрыла глаза, стараясь сосредоточиться, но её мысли метались, как испуганные птицы. — Легилименс, — произнёс Том, и его голос, звучавший так тихо, словно шёпот, всё же ударил по её сознанию, будто острый кинжал. И вдруг она почувствовала, как он проникает в её разум, ломая каждую стену с пугающей лёгкостью. Воспоминание первое. Том оказался в ванной комнате, которая показалась ему смутно знакомой. Не слишком просторная, с потрескавшейся плиткой и тусклым освещением, она выглядела скорее практично, чем уютно. Он уже был здесь раньше — в этом он был уверен, но не мог точно определить, где именно находится данное помещение. В центре внимания была девушка. Её каштановые локоны, собранные в небрежную низкую прическу, выглядели так, будто их укладывали в спешке. Она стояла, чуть наклонившись вперёд, глядя потухшими глазами на своё отражение в зеркале. Это отражение словно не принадлежало ей самой — лишь слабая тень, лишённая искры жизни. Гермиона медленно достала из сумочки волшебную палочку. Её движения были нервозными. Том наблюдал, как её губы едва заметно шевельнулись: — Люмос, — прошептала она. Ничего. Никакого света, никакого ответа на её заклинание. Только слабое эхо её голоса отразилось от стен. Она сжала губы, её рука дрогнула. — Люмос Максима, — произнесла она чуть громче, вложив в слова больше настойчивости. Кончик палочки засветился, но настолько слабо, что этот свет едва мог считаться настоящим. Лицо Гермионы исказилось от досады, и она резко бросила палочку в раковину. Этот жест был полон пренебрежения, словно палочка — нечто ненужное, обыкновенный кусок дерева. Том скривился. Для него такое отношение к магии было оскорбительным. Гермиона тем временем достала из сумочки небольшой пузырёк с зельем и поставила его на край раковины. Её руки дрожали. Она закатала рукав своего платья, и Том увидел причину её странного поведения. На её предплечье выделялся глубокий шрам. Это был не просто шрам. Он кровоточил, кожа вокруг покраснела и припухла, от него расходились тонкие, болезненные нити, будто корни ядовитого растения, опоясывающие её руку. Том вгляделся: на шраме отчётливо читалась вырезанная магией надпись — «Грязнокровка». Гнев вспыхнул в его глазах, но он сдержал себя, продолжая наблюдать. Гермиона открыла пузырёк, и несколько капель густой жидкости упали на шрам. Она стиснула зубы, чтобы подавить крик, когда зелье вступило в контакт с её повреждённой кожей. Боль была очевидна. Она схватилась за край раковины, согнувшись, словно пытаясь отдышаться после приступа боли. Когда ей удалось взять себя в руки, она достала второй пузырёк и, скривившись, выпила его содержимое залпом. Её лицо на мгновение исказилось, но затем стало спокойнее. Снова взяв палочку, она произнесла: — Люмос. На этот раз свет вырвался из кончика палочки, яркий, как солнце, заливая комнату. Её плечи чуть расслабились, и из груди вырвался облегчённый выдох. В дверь раздался стук. — Гермиона, всё хорошо? — голос за дверью был обеспокоенным, но не настойчивым. — Да-да, дай мне ещё минутку, — отозвалась она с натянутой, почти убедительной улыбкой. Когда шаги за дверью начали удаляться, её лицо снова потемнело. Она устало вздохнула и, нахмурившись, взглянула на своё отражение в зеркале. Том наблюдал за ней с особым вниманием. Он уже был готов покинуть её сознание, но внезапно почувствовал, как комната начала меняться. Пространство стало зыбким, предметы размывались и исчезали. Значит, она хочет показать мне ещё что-то. И он остался. Воспоминание второе. Темный коридор, освещенный лишь тусклым светом, наполнялся эхом от уверенных шагов Гермионы. Её бежевый плащ развевался за спиной, словно знак её решимости. Туфли с острыми носами отбивали чёткий ритм на каменных плитах пола. Лицо волшебницы было непроницаемым, но её глаза горели внутренним огнём. Не колеблясь, она распахнула двери, ведущие в просторный холл. За столом, заваленным пергаментами, сидела молодая рыжеволосая ведьма, которая тут же поднялась, приветливо улыбаясь, но с лёгкой настороженностью в глазах. — Чем я могу помочь? — вежливо поинтересовалась она, но Гермиона не остановилась. Её шаги не сбились с ритма; она направлялась к дверям за спиной девушки. — Мистер Малфой сегодня не принимает… — начала было ведьма, поднимая руку, чтобы остановить незваную гостью. Однако Гермиона, не раздумывая, вытащила палочку и направила её в грудь рыжеволосой. Увидев угрозу, ведьма тут же опустилась обратно в кресло, явно понимая, что сопротивление бесполезно. Её руки дрожали, но она не произнесла ни слова. Гермиона без лишних церемоний толкнула вторую дверь и вошла в кабинет. Это было просторное помещение с высокими книжными полками, уставленными старыми фолиантами, и внушительным столом, за которым сидел мужчина. Его острые черты лица, платиновые волосы и аристократическая осанка выдавали Малфоя. Его внешний вид напоминал Абраксаса Малфоя, но в выражении лица читалась усталость. Увидев Гермиону, он поднялся, явно раздражённый. Его руки уперлись в край стола, и он навис над ним, как ястреб над добычей. — Грейнджер? — Его голос был полон негодования. — Ты что себе позволяешь? — Ты мне должен, Малфой! — её голос дрожал от напряжения, но в нём звучало отчаяние, не скрываемое даже гневом. — И ты не перестаёшь мне об этом напоминать, — бросил он с раздражением, но тут же устало опустился обратно в кресло. — Успокойся. Сядь! Однако Гермиона даже не подумала подчиняться. Она продолжала стоять напротив, её взгляд был твёрдым, словно кинжал, устремлённым в его сердце. — Твои зелья не помогают, — наконец произнесла она, нарушая напряжённую тишину. — Я делаю всё, что могу! — Малфой всплеснул руками. — Ты выпиваешь их быстрее, чем я успеваю варить! — Я хочу увидеть воспоминание, — её голос звучал холодно и властно. Малфой нахмурился, его пальцы нервно постукивали по поверхности стола. — Я уже говорил тебе, что мне ничего не известно о проклятье! Ты ничего не найдешь в моих воспоминаниях! — Я не верю тебе, — сказала она, пристально глядя ему в глаза. Её голос был твёрдым, но в нём слышался едва уловимый оттенок злобы. Малфой молчал, но его губы едва заметно сжались. — Ты лжёшь! — продолжала она, делая шаг вперёд. — Лестрейндж должна была что-то рассказать. Она должна была похвастаться. Гермиона изучала его лицо, вглядываясь в каждую деталь, и, кажется, нашла подтверждение своим словам. — Да, ты знаешь, — прошептала она, сужая глаза. — Я вижу это, Малфой. Не будь трусом! Он молчал, его пальцы замерли, перестав стучать. — Лестрейндж рассказала Вольдеморту о проклятье, — произнесла Гермиона, её слова звучали, как обвинительный приговор. — Конечно, как она могла не использовать шанс впечатлить его? Малфой вздрогнул, как будто на него наложили Империус. Он резко выпрямился, плечи напряглись, а лицо стало белее, чем его волосы. Его реакция не укрылась от взгляда Гермионы, и она усмехнулась. — Он мёртв, Драко, — произнесла она с насмешкой, скрестив руки на груди. — Тебе не нужно терять сознание при одном упоминании его имени. — Ты не знаешь, через что я прошёл, — голос Малфоя был тихим, но в нём звучал гнев. — Правда? — её тон стал ледяным. — Ты так думаешь? Бедный Малфой! Ты, как всегда, “отделался малой кровью”, не так ли? Он вскочил на ноги, его лицо исказилось от боли и злости. — Малой кровью?! Да он жил у нас дома! — выкрикнул Драко, его руки сжались в кулаки. — Он превращал всё в ад! Я боялся вдохнуть лишний раз, боялся за мать, за отца. Ты этого не понимаешь! Гермиона сделала шаг вперёд, её глаза сверкали. — И всё же твой отец жив, Малфой, — её голос дрожал от гнева. — И прекрасно себя чувствует. Дай-ка подумать, кто вытащил его из Азкабана? Я. Драко застыл, словно её слова ударили его по лицу. — Люциус бы убил меня при первой же возможности, чтобы доказать свою верность Лорду Вольдеморту, — продолжила она, её голос был полон горечи. — А я врала министру магии, придумывая несуществующие способы, которыми твой отец якобы помогал нам. Драко тяжело опустился обратно в кресло. Его лицо выражало смесь стыда и усталости. — И я за это благодарен тебе, Грейнджер, — сказал он тише, уже без агрессии. — Я стараюсь помочь тебе так, как могу. Гермиона покачала головой, её взгляд был полон отчаяния. — Этого мало, — она пристально смотрела ему в глаза. — Я умираю, Малфой. У меня почти не осталось времени. Покажи мне воспоминание. Пожалуйста, Драко. Он отвёл взгляд, его пальцы снова нервно барабанили по столу. — Ты отвратительный легилимент, Грейнджер, — наконец сказал он. — Я не пущу тебя в своё сознание. Гермиона молча достала из сумки небольшой пустой пузырёк и протянула ему. — Тогда дай мне воспоминание, — произнесла она, её голос был тихим, но требовательным. — Я должна знать. Я хочу услышать это от неё лично. Малфой неохотно взял пузырёк. Он достал палочку, прикоснулся к своему виску, и серебристая нить воспоминания медленно потекла в его пальцы. Сжав челюсти, он вложил её в пузырёк. — Как только посмотришь, уничтожь его, — тихо сказал он, протягивая флакон. — Я не шучу, Грейнджер. Она не ответила. Гермиона уже направлялась к двери, сжимая пузырёк в руках, словно он был её последней надеждой. — И перестань врываться ко мне! — крикнул он ей вслед, но она не оглянулась. Дверь захлопнулась, и вместе с ней воспоминание растворилось в темноте. Третье воспоминание. Гермиона стояла перед омутом памяти. На её лице застыло сосредоточенное выражение, которое не смогло скрыть ни страха, ни беспокойства. Она крепко сжала пузырёк с воспоминанием Драко Малфоя, словно боялась, что кто-то заберёт его у неё. Одним решительным движением она вылила серебристую нить в омут, и поверхность густой жидкости заиграла, как зеркальная гладь. — Только вперёд, — прошептала она, больше себе, чем кому-то ещё, и, закрыв глаза, нырнула в омут с головой. Том без колебаний последовал за ней. Воспоминание ударило, как ледяной шторм. Том Рэддл оказался в зале Малфой-Мэнора, но это место выглядело чуждо даже для него. Стены, когда-то украшенные узорами и картинами, покрывались серой дымкой, как будто кто-то стёр из них всё живое.  Воздух был тяжёлым, липким, напоённым запахом смерти и крови. На полу валялись тела волшебников. Десять, может, пятнадцать. Они лежали в беспорядке, их мантии пропитались кровью, а лица застыли в выражении ужаса. Том инстинктивно напрягся, его пальцы на мгновение потянулись к невидимой палочке, и он сделал шаг назад, как будто запах и вид этого ужаса могли коснуться его. — Что это? — едва слышно произнёс он, глядя на Гермиону, но она не ответила. Её взгляд был прикован к фигуре в дальнем конце зала. Между телами волшебников бесшумно скользила фигура в чёрной мантии. Каждый её шаг сопровождался шорохом ткани, обнажая окровавленные босые стопы. За ним, медленно извиваясь, ползла огромная змея, её глаза светились хищным блеском. Волшебник шептал ей что-то на парселтанге, его голос казался отголоском кошмаров, отдавался эхом в мёртвом зале. В его руках была светлая палочка — его палочка. Волшебная палочка Тома Рэддла. Том застыл. Он понял, кто перед ним, ещё до того, как рассмотрел лицо. Это был он. Лорд Вольдеморт из будущего Гермионы. Том нахмурился, а затем брезгливо скривился, словно перед ним был не человек, а изувеченное чудовище. Этот Лорд Вольдеморт выглядел иначе, чем он мог себе представить. Его кожа была белее снега, почти прозрачной, будто жизнь покинула тело, оставив лишь оболочку. Глаза светились безумным красным светом, а в их глубине бушевала тёмная ненависть. Том сделал шаг вперёд, чтобы рассмотреть фигуру ближе. — Это… — его голос прозвучал твёрдо, но в нём слышалось нечто ещё — едва уловимое отвращение. Гермиона всё ещё молчала. Она не могла оторвать взгляда от этой фигуры. Том почувствовал, как внутри него что-то заворочалось, неприятное, тяжёлое. Это был не страх, но скорее осознание того, что он видит перед собой нечто искажённое, неправильное. Это я. Но я бы никогда… Его мысли оборвались, когда фигура подняла голову. Их взгляды встретились, и Том впервые почувствовал лёгкий холодок, пробежавший по спине. В глазах этого Вольдеморта не было ни капли рассудка, ни намёка на контроль. Только голод, ярость и одержимость. — Безумие, — прошептал Том, скривив губы. Всё его существо протестовало против того, что он видит. Этот Лорд Вольдеморт утратил всё, что Том считал важным. Он был сильным, но цена за эту силу оказалась слишком высокой. Лорд Вольдеморт шагнул вперёд, его босые окровавленные ноги бесшумно касались пола, оставляя за собой алые следы. Он остановился перед двумя волшебницами. Одна из них была с тёмными, буйными кудрями, другая — со светлыми, тщательно уложенными локонами. Семейные черты выдавали их происхождение даже без слов. Блэки. — Бэлла, — произнёс Лорд Вольдеморт почти шёпотом, наклонившись к одной из них. Кончик его палочки едва коснулся её подбородка, но этого хватило, чтобы волшебница замерла, словно от ледяного прикосновения. — Почему они сбежали? Бэлла, несмотря на весь её фанатичный пыл, теперь выглядела почти испуганной. Её голос дрогнул, хотя она старалась говорить быстро и уверенно: — Это всё грязнокровка, Повелитель. — Слова сорвались с её губ с лихорадочной поспешностью. — Она… она оказалась не такой простой, как казалось. Она украла меч из моего хранилища в Гринготтсе. А это… это невозможно. Вольдеморт прищурился, его взгляд пылал, словно магма под толщей льда. — Невозможно? — его голос, сдавленный и холодный, зазвучал грозно. Том внимательно следил за этой сценой, стоя рядом с Гермионой. Он видел, как напряжение сковывало фигуры вокруг Лорда, как даже малейший признак его раздражения превращался в невыносимую пытку для окружающих. Лорд повернул голову, теперь его взгляд остановился на блондине, стоявшем чуть в стороне. Это был Драко Малфой, но не тот взрослый мужчина, что недавно отдавал воспоминание Гермионе. Это был подросток, всего пятнадцати лет, в глазах которого блестел страх. — А ты что думаешь, Драко? — Лорд Вольдеморт произнёс его имя с таким ядом, что юноша вздрогнул. Драко сделал шаг вперёд, его колени дрожали. — Грейнджер… Грейнджер очень талантливая ведьма, Повелитель, — начал он, но его голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Без неё Поттер и Уизли… они бы не сделали и шага. Слова повисли в воздухе, но вместо похвалы или принятия Лорд Вольдеморт склонил голову в сторону, словно размышляя, стоит ли ему терпеть это объяснение. Затем он снова повернулся к Бэлле, его голос стал громче, ярость просачивалась в каждое слово. — Почему она не мертва, Бэлла? Или ты не знаешь проклятий? Он широко обвёл зал рукой, указав на мёртвые тела, залитые кровью, лежавшие у его ног. — Я только что наглядно продемонстрировал, как можно лишить жизни волшебника. Эти чистокровные, которые лежат здесь, были для меня важнее, чем ты, Беллатриса. Они могли бы послужить мне. Их кровь, их силы, их наследие — всё это могло стать частью моей мощи. Но даже они, несмотря на всю свою ценность, не смогли удовлетворить мой гнев! Том нахмурился, смотря на своего будущего “я”. Это было иррационально, неразумно. Он уничтожал собственных последователей — ценный ресурс, который следовало использовать с умом. Но этот Вольдеморт действовал, движимый чем-то большим, чем расчёт. Это было безумие. Беллатриса опустила голову, её голос теперь был тихим, почти шёпотом: — Повелитель, я… я наградила грязнокровку очень тёмным проклятием, — волшебница запнулась, но под пристальным взглядом Вольдеморта продолжила, стараясь звучать увереннее. — Это древнее семейное проклятие Блэков. Оно было создано для того, чтобы уничтожать врагов нашей крови. Бэлла сделала шаг назад, словно под тяжестью собственного признания: — Оно работает медленно и жестоко. Шрам на её руке — это не просто метка, это вход в её магическое ядро. Проклятие тянет нити боли через весь организм, постепенно уничтожая её изнутри. С каждым днём она теряет каплю своей магии, своей жизни. Кожа вокруг шрама воспаляется, ткани гниют, а магия словно вытекает через эти раны. Боль становится её постоянным спутником, лишая её сил, воли… и надежды. Бэлла нервно сглотнула, продолжая: — Это проклятие необратимо, Повелитель. Оно создано так, чтобы никто не мог снять его. Даже она сама. Оно будет сопровождать её до самой смерти, делая её жизнь пыткой, которая длится годами. Её тело может бороться, но оно не выдержит. В конце она превратится в пустую оболочку, лишённую магии, изломанную болью, и умрёт, будучи уже ничем. Она с трудом удержала его взгляд, добавив тише: — Оно из тех проклятий, что оставляют след даже в душе. — Мне не нужно медленно! — рявкнул Лорд Вольдеморт, его голос эхом отразился от стен. — Мне нужно, чтобы она была уже мертва, как и Поттер! С яростью он махнул рукой, и его мантия взметнулась, словно пламя, захватывающее всё вокруг. — Убирайтесь! Убирайтесь, пока я не стер вас с лица земли! Волшебники низко поклонились и поспешили выйти из зала. В этот момент воспоминание начало распадаться. Комната растворялась, как тающий лёд, и Том внезапно оказался снова перед глазами Софи. Его лицо застыло в маске ярости, но в глубине глаз плясал багровый огонь — смесь гнева, отвращения и… размышления. Софи резко отпрянула от Тома, как будто её обожгли. Она поджала ноги и, дрожа, вжалась в противоположный угол дивана. — Зачем ты это показала мне? — его голос был холодным, почти ледяным. В руках уже была палочка, кончик которой зловеще светился. Софи не отводила от него взгляд, но её голос дрожал, хотя она старалась говорить спокойно: — Ты хотел увидеть настоящую меня. Я показала. Но я хотела, чтобы ты увидел и настоящего себя. Таким, каким ты был в моё время. Таким, каким ты стал. Её слова были как вызов, но в то же время за ними скрывалась боль. Том смотрел на неё, и его взгляд кипел яростью. Она заметила, как его пальцы крепче сжали палочку. Софи сжалась, обхватив руками колени, и зажмурилась, готовясь к боли. Но боли не последовало. Вместо этого она почувствовала тёплое прикосновение его руки на своей щеке. Её глаза раскрылись от неожиданности, и в этот момент Том аккуратно потянул её к себе. Она, не сопротивляясь, позволила ему уложить её голову на свои колени. Слёзы катились по её щекам, выдавая её страх. Она старалась дышать ровно, но страх сковал её настолько, что казалось, она забыла, как это делать. Том медленно провёл рукой по её волосам, его жесты были неожиданно мягкими, но от этого Софи стало ещё тревожнее. Она лежала неподвижно, как будто боялась, что любое движение может спровоцировать бурю. — Ты красивая, Гермиона, — сказал он вдруг, его голос был тихим, но в нём звучала уверенность. — Твоя настоящая внешность отражает каждую черту твоего характера. Она подходит тебе гораздо больше, чем облик Софи Блэк. Он сделал паузу, глядя на неё, как будто изучая её реакцию. — Хотя, признаюсь, ты не в моём вкусе, — добавил он с лёгкой усмешкой. И его смех, тихий и слегка насмешливый, заполнил комнату. Но Софи даже не попыталась улыбнуться. Она всё ещё дрожала, её глаза были полны страха. Она знала, что он чувствует это. Конечно, Том чувствовал. — Я не злюсь, — произнёс он наконец спокойно. Его голос звучал так, будто он говорил абсолютную истину, и Софи почувствовала, как немного расслабилась. Но затем он добавил: — Ты сделала то, что посчитала нужным. А я, в свою очередь, сделаю работу над ошибками. И в этот момент её тело вновь напряглось. Она почувствовала, как лёгкость его слов скрывает что-то гораздо более тёмное. Том осторожно усадил её обратно на диван, его движения были заботливыми. Пальцы мягко скользнули по её щеке, стирая солёные дорожки слёз. Он задержал руку, словно пытаясь проникнуть за грань её страха и уязвимости. — Сегодня ты позволяешь себе слишком много слёз, — его голос звучал интимно, низкий бархатный тембр окутывал её, словно тонкая вуаль. Он всё ещё касался её щеки. Софи опустила глаза, беспомощно сжав руки на коленях. — Прости, — пробормотала она, не поднимая взгляда, её голос дрогнул. — Я просто устала… Волшебница посмотрела на него, ища в его лице хотя бы намёк на понимание, но встретила только холодное, безмятежное спокойствие. Это отразилось в её глазах, и слёзы вновь покатились вниз, предательски выдавая её отчаяние. — Тише, — прошептал Том, пододвигаясь ближе. Его слова скользнули по её коже, заставляя её задержать дыхание. — Не стоит. Его взгляд завладел её вниманием, тёмный, гипнотический, словно влекущий в бездну. — Ты была сегодня послушной? — его голос прозвучал низко, с лёгкой ноткой насмешки, он уже знал ответ, но хотел услышать, как она его признает. Софи еле слышно выдохнула: — Нет. Его губы изогнулись в едва заметной улыбке — пугающей, властной, обещающей. Том медленно провёл рукой по её волосам, его прикосновение было нежным. — Значит, и я не буду нежным. — его голос стал едва громче шёпота, но каждое слово звучало словно заклятие, пробирая её до костей. Его пальцы скользнули ниже, касаясь кожи на затылке с такой интимной настойчивостью, что у неё перехватило дыхание.