Анна. Принять. Простить. Любить.

Теперь, как водится, о личном. Я изменилась. Скажем так, Что юной, мягкой, мелодичной Остаться мне нельзя никак. Когда в душе лишь тьма зияла, Когда теряла с жизнью связь, Себя я по осколкам собирала, Но лишь к тебе душа рвалась. Я стала сильной, это верно, И чувства я могу сдержать, Но ты письмом, уже не первым, Сумел сорвать с меня печать. Я, право слово, не могу понять: Что значат те твои слова? Чего не можешь ты сказать, Чего бы я желать могла? Ах, обстоятельства, опять они, Мне кажется, что это уже было. Себя однажды ты обременил, А как тогда закончилось уныло? Как долго я признания искала! Как я тебя учила доверять! И повторять историю с начала? Да мне не хватит сил ее начать! Тогда исчез ты. Можешь пояснять, Обмолвиться одним хотя бы словом, В тюрьме тебе пришлось бывать? Любую правду я принять готова. Да. Но почему? В чем твоя вина? Молчание, уход от разговора. Настойчивость использую сполна: Все дело в папке, ящике Пандоры? Я папку сохранила, не могла иначе, Ее не открывала, не читала, Верну ее. И снова горько плачу: Выходит, лишь услугу оказала. Ты хочешь видеться со мною, Пусть. Я встреч искать не стану, Но обходить не буду стороною. Давай о деле. О личном я устала. А в деле намечаются вопросы, На них мог Клюев пролить свет Согласна, поедем, спросим, В поместье не была я пару лет. Да, Яков, я помню этот дом. Ты ревновал меня, еще сигару Его сиятельства стащил потом, Цветочек мне сорвал в подарок. Я помню, как сюда одна бежала, Когда узнала ночью о дуэли, Как князя смерть меня застала... А кто его убил на самом деле? Не скажешь? Не время, не место? Что ж, иного я могла не ожидать. Пойдем, коль прибыли мы вместе, Нам все же надо сведения узнать. Сосед наш мил, любезно принял И в кабинет свой проводил. А Штольман про одежду чинно Его тем временем спросил. Однако это очень странно все же: Для горничных одежду покупать, Хотя не то меня сейчас тревожит... А Клюев продолжает отвечать. Он мне кивает, улыбается, сияет, А вот со Штольманом суров. И Яков это все же подмечает. А взгляд красноречивей слов. Понять я только не могу причины Интереса к дару и былым делам. Бывают любопытными мужчины! Ответ соседу я короткий дам. Все это преувеличено порядком, Хотя и было в прошлом все. А нынче в медицине без остатка И консультации полиции несем. Нам Клюев тайну здесь раскрыл, Он показал в подвале помещения, И планы благородные не утаил, Прогресс хотел внедрять в именье. А вечером он заглянул на ужин, И мама продолжает о земном: Она соседа хочет видеть мужем, Как будто только счастье в том. Не то, что не хочу создать семью, Я с радостью пошла бы под венец, Но с тем, кого безудержно люблю, А не в дань обществу вконец. С семьей если все же не сложится, То есть чему себя мне посвятить: От хворей всем надобно лечиться, Людям свою помощь предложить. Но разговор ведется не о том, Я развивать хочу другую тему. Спасает Коробейников Антон. Наверняка пришел по делу. Ему необходимо понимать, В чем была замешена Анфиса, Он руку стал мне целовать, Дух проявила здесь капризы, Через Антона стала сообщать: Гадала на картах, деньги брала, Она не хотела, заставила мать. А тот, к кому в лабазы привела, Ни в чем он не был виноват. Но кто тогда осмелился убить? Об этом надобно подумать. Кого из духов можно допросить? Пожалуй, этим я займусь вплотную. А утром по дороге до больницы Наткнулась я на книжный магазин, Принадлежит он даме из столицы, В Затонске он пока такой один. В нем я нашла, чего давно хотела, И даже атлас можно заказать! Я Киплинга прочту, а сейчас дело, Пора мне папочку хозяину отдать. Забрал, однако, ничем новым Не смог меня, увы, он удивить. Чего опять скрывает Штольман? О тайнах он не устает твердить. Как это уже слышать надоело! Пойду займусь полезным делом. А служба нынче сведения приносит: Явился дух, он маленький совсем. "Вода все трудности уносит". На вид ему лет восемь-семь. Теперь понятно то, что было скрыто, Кого и где мне предстоит искать, Жаль, не нашелся другой выход, Как кроме за гадание убивать. За все нам предначертана расплата, За все когда-то будем отвечать. И смерть придет ко всем когда-то, А перед нею будем душу обнажать. Не представляется пока страшнее, Чем исповедь другого принимать, Бороться, успокаивать сильнее, И приговора рядом тихо ожидать. Напрасно была кровь пролита, Но это изменить никак нельзя. Не будет мирозданием забыты Любые умыслы, поступки и стезя. И вот тот миг последний настает, Я вижу дух мальчишки, сына. Он после смерти радость обретет, Навечно соединятся половины. Осмелиться прошу, о мироздание, Помочь покой тем душам обрести, И проявить к ушедшим сострадание, Как мать детей своих простить. Цена любви - отчаяние, безумство, Не нам произошедшее судить. Не пожелаю никому за эти чувства Такой ценой высокой заплатить. Уходим, ведем неспешно разговор, О духах меня Яков расспросил, Не замечала я такого до сих пор: Мужчину кашель тихо перебил. Это тревожно. Ответь, давно как Такое состояние наблюдаешь? Весною кашель вовсе не пустяк. Врача ты иногда хоть посещаешь? "Не все потеряно," - звучит в ответ. Ох, Штольман, даже это скрыл. Надеюсь, ты услышал мой совет И на него внимание обратил. Но поздно. Всем нужно отдыхать. Пора со Штольманом проститься. А завтра обязательно сказать Про кашель этого упрямца Милцу!