У лешего две тени, но обе не его

— Сладенького чайку с лимончиком, — весь брутальный и растатуированный Паша Коледов вручил Володе кружку с коровками. Володя схватил её обеими руками и забрал к себе под плед. Кто-то накрыл им его плечи, усадил в кресло в его номере. Вокруг было несколько человек. Понимание, кто они, появлялось в уме сразу вместе с, вроде бы, объяснением, как именно они тут оказались. Вот Лёша Соловьёв — он нёс Володю, был сильно обеспокоен, когда Сергей Евгеньевич его позвал. Володя видел его лицо как через пелену, но никогда его таким не забудет. Нёс как что-то хрупкое, хрустальное, такое, что для других ничего не значит — обидели, швырнули об стену и ладно, а для него значит слишком многое. Вот так он смотрел, так, осторожно придерживая голову, шептал неразборчиво какие-то взволнованные вопросы и слова поддержки. Миша Гуляев и Паша Коледов — они просто вышли раньше всех, и Алексей наткнулся на них, вынося бездыханное тельце Ткачёва на свежий воздух. На автобус не пошли — сразу на такси и в гостиницу, и, господи, какой же долгой была та поездка. Дамир — его позвали опознать труп. Илья Рейнгардт — просто пришёл в свою комнату и увидел столпотворение там вокруг полуживого Володи. Его жутко скосило. Мутило так, словно в обморок вот-вот упадёт — заболел как будто бы. Хлебнул предложенный Пашей чай и обжёг себе всё абсолютно. — Паш, блять, — Дамир вскочил, осторожно вынимая из рук Володи кружку. — Нахер ты кипяток ему дал? Зато от боли прояснялось сознание. Что-то нахимичили с чаем, выдали уже просто тёплым. Володя снова всосал кружку в плед. — Даррену ни слова, — попросил Дамир других ребят в комнате. Надумает себе монстров, которые жизнь высасывают. Володя более осмысленно обвёл взглядом собравшихся. Так что спасибо Паше, а то так дальше и сидел бы овощем. — Ты как, Володь? — спросил Дамир. Алексей сидел со стеклянным взглядом, смотрел на Володю и молчал. Страх обернулся отходняком, надо было обоим прийти в себя. — Я в порядке, — тихо сказал Володя. — А что было-то? Ты толком объясни. — Поговорили со Звягиным. — Нам теперь бояться его вызовов на ковёр, получается? — спросил Илья. Да, со стороны интересно, наверное, выглядело: неудачный матч, вызвал тренер, обратно игрока выносят. Володя вообще весь день был сам не свой, надо бы скидку сделать, но, если не обратить на это внимание, можно даже этим как-нибудь манипулировать: вот до чего кадровые перестановки Авангарда людей доводят. — Играть надо лучше, — просипел Володя. — Что он сказал? — спросил Дамир. Мученически переглянулись. Дамир явно либо подозревал так же, как и Володя, либо просто уже всё давно знал и сам ждал момента, когда решатся рассказать об этом самому незаинтересованному во всей свалившейся на голову истории лицу. — Что Спунера подпишут. "Да блять", — разочарованно сам себе шепнул Миша Гуляев. Володя поднял на него взгляд: он и раньше видел намёки, что Миша на его стороне, но сейчас эта поддержка невероятно много значила. Потому что Дамир будет держать нейтралитет, да и нельзя ему ничью сторону принимать — опасно для команды. А больше, кроме инертного Сени Чистякова, поддерживать некому и незачем. А Коледов — так и вовсе не в теме. Поглядел на одного, поглядел на другого и решил, что как-то неловко с расспросами лезть. Промолчал. — Уже факт? — спросил Илья. — Уже факт. — Что собираешься делать? — Снова упасть в обморок, если ещё раз спросят, — заверил Володя. Потом протянул Алексею свою кружку с чаем. Ему бы тоже сладкого не помешало. Лёша взял и безмолвно сделал глоток. Неприятно, ясное дело. Раз Володя валится от одного упоминания Спунера, то о каком равнодушии может идти речь? — Ты только не падай, но что произошло? — всё-таки вкрадчиво поинтересовался Паша Коледов. Володя перевёл взгляд на Мишу Гуляева: — Может, расскажешь? У тебя хорошо получается трепаться на эту тему со всеми подряд. Миша обомлел. Замер, мирясь с неожиданной претензией, вновь, как оказалось, зревшей долго и ни разу не высказанной, пока до агрессии не спрогрессировала. — "Со всеми подряд"? — переспросил он. — Это твоя ёбаная команда. И твои ёбаные служебные отношения у всех под носом. Я никому не сказал ничего из того, чего не знали бы все кругом. — Эй, — сидящий на кровати позади него Илья дотянулся, чтобы тронуть его плечо и обратить на себя внимание. — Остынь. Володя какой-то осунувшийся, но смотрел остро, будто на подкорке записывал этот обидный момент. Миша не прав и поймёт это сам, но осуждение его отношений в неприятный момент уже получено, и выводы к тому моменту будут уже сделаны. — Я с ним встречался весь прошлый сезон, — коротко объяснил Володя, ловя эмоции на Пашином лице. Мелькнуло раздражение, но удивления не было. Видно, что мысль об этом неприемлема, что с этим нужно время, чтобы смириться, но на данный момент этого времени не понадобилось — он уже проработал реакцию на прямые подтверждения того, что он и так знал. Больше Володя не испытывал его терпимость, рассказ не распространял. Сдержанность — большее, что он мог просить в ответ. Володя только заметил, что Миша реакцию партнёра по звену тоже ловил с большим вниманием, и не совсем было понятно, просто ему интересно, или же есть какая-то причина, по которой ему важно отношение Коледова к однополым связям. — Наверное, нам бы всем пора... — нерешительно проговорил он. Дамир кивнул ему, а затем повернулся к Володе, ловя его печальный взгляд. Он посоветовал цепляться за Алексея изо всех сил и забывать Райана, но Володя не успел уцепиться как следует. А теперь вообще подумывает над тем, чтобы сбежать и отношениями этими пожертвовать, чтобы только больше не видеть того, из-за кого так давно и так сильно болит сердце. — Отдыхай, — Дамир поднялся со своего места, указывая всем, не живущим здесь, на дверь. И Алексей тоже решил встать и последовать за остальными. Володя едва успел за рукав его схватить, а тот кружку ему только передал, словно это она была важна в этот момент. — Не уходи, пожалуйста... Паша Коледов уже покинул помещение вместе с Мишей, коротко пожелав здоровья, и теперь Володя мог не бояться острого непринятия. Ему Алексей был необходим, Володя даже не очень-то собирался этим вечером из его объятий выбираться. Алексей мягко забрал его руку в свою, глядя сверху вниз: он выглядел очень устало, был не в себе, словно собирался до кровати дойти, упасть прямо в одежде и обуви и часов двадцать проспать лицом вниз. Дамир, выходя, закрыл за собой дверь, давая Алексею повод остаться, но он оставаться не собирался: — Нам надо обо всём подумать. Тебе и мне, — тихо сказал он. — О чём?! Нет никаких поводов для раздумий. — Есть. Миша рассказал о тебе с Райаном не кому попало — он говорил со мной. Я знаю, ты ничего такого сказать про меня не хотел, но при том, что я "кто попало", этот обморок из-за него делает нашу с ним важность несоизмеримой. Володя, просто подумай, точно ли ты тому даёшь обещание. А Володя в ответ вновь и в три раза сильнее вцепился ему в рукав свободной ладонью. — Здесь не о чем думать, Алексей. Это не из-за Райана обморок, а из-за потрясения и ущербного физического состояния. Он причинил мне очень много боли. Я свой выбор сделал, умоляю, не бросай меня сейчас — ты мне нужен. Алексей ломался. Хотел остаться или с собой унести. Смотрел в глаза и верил, Володя видел. Без Лёши нет смысла даже пытаться бороться, без него вообще уже трудно искать смысл хоть в чём-нибудь. Только бы руку не отпускал. Володя схватился за неё, сцепил пальцы, единственное в тот момент, что было доступно. И то разорвал Илья. Взял Соловьёва за предплечье и, заглянув в лицо, осторожно повёл прочь: — Иди, ладно? Я прослежу, чтобы всё было в порядке. Алексей посмотрел ему в лицо и словно очнулся от какого-то гипноза. Илья не дал сориентироваться, не дал даже подумать и на Володю посмотреть — вдруг снова что-то случится, оба забьют на вопросы, которые должны решить, и пустятся во все тяжкие. Илья спасал их в тот момент. Мог остаться третьим лишним в разворачивающейся трагедии, но пошёл на риск и вмешался, и это было правильно. Закрыв дверь за Лёшей, он повернулся к Володе, облокачиваясь на дверь. — Мне кажется, я понимаю, зачем ты это сделал, но я всё-таки хочу тебя ударить, — признался Ткачёв. Илья сполз спиной по двери, садясь на корточки и сцепляя руки перед собой. — Что ты собираешься делать? — поинтересовался он. — Не знаю. Но что я точно не собираюсь делать в случае, если он вернётся, так это играть за Авангард. И это даже не вопрос отношений с Алексеем. Володя успел пораскинуть мозгами: обмена не будет, расторжения не будет тем более, побега в НХЛ — да нужен он там сильно... Бросив Авангард, Володя бросит хоккей. Но, чтобы не видеть Спунера и не чувствовать боли, это нормальная цена. А Алексей ни при чём. Володя будет дома сидеть и борщи варить. Райски заживут. — Уверен? — спросил Илья. — Уверен. — Почему? — Потому же, почему и ты. Не зря у них так много тем для общения. Володя был рядом в самый трудный момент расставания Ильи, вернее в тот самый момент, который Илья ранее считал самым трудным. Просто, глядя на Володю сейчас, спустя долгие месяцы после его разрыва, он видел всё ту же растерянность перед жизнью, в которой нет самого главного человека. А где тогда гарантия, что раз спустя полгода боль ничуть не меньше, она вообще когда-нибудь пройдёт? И каково Володе при этом в глаза Алексею смотреть, сложно даже представить. И не надо сейчас им обоим друг друга видеть. Володя его не предавал, но выглядит так, словно предал. Илья это понимал, но вдруг Алексей не поймёт? — Я помню, один человек говорил, что нельзя во всём этом потерять хоккей. Мол, он последнее, что остаётся. А в глазах не видел отклика. Володя очень устал. Ему, вероятно, легче просто-напросто принять сегодня категоричное решение, чтобы нависшая угроза не тяготила и он смог отдохнуть.

***

Самое страшное, что можно придумать на тему перемещения хоккейной команды, это оставить их после матча на ночь в гостинице, а командное собрание назначить в одиннадцать утра уже дома. Тогда поднимали всю команду в неприличные четыре, заталкивали её на чартерный борт, и она мариновалась там уже сама собой со всеми своими недосыпами и нерешёнными проблемами. Придумывая такое, руководство точно брало своей целью заставить всех подумать о своём поведении. Оно правда, видимо, не рассчитало, что, помимо хоккеистов, страдает от таких перелётов и весь остальной персонал. Рейс хоть и их собственный, но уходит он по строгому расписанию, и, что бы кто ни говорил, без них ещё как улетят. Ткачёва как всегда не смогли добудиться, говорят, он даже, не просыпаясь, стройно обругивал тех, кто пытался. Помимо него, вовремя, естественно, не встал Чистяков, но худшее, что за час до вылета оказалось, что все их клюшки остались на арене. Отвечавший за погрузку человек честно (хоть и не официально) отпросился на вечер в родном городе, а тот, кто должен был сделать это за него, то ли не понял, то ли забыл, то ли решил добавить в жизнь омского клуба красок. С утра они как в школе искали тех, кого не жалко, чтобы съездили и помогли по-быстрому доставить их палки кривые к самолёту. Не жалко, как оказалось, было только Дамира и Сеню Чистякова, но, поскольку второй опаздывал сам, грузчиком временно был назначен Даррен, а Верба, которому предполагалось в первые ряды идти играть мышцами, каким-то образом откосил. И, если Дамир в этом неуправляемом шторме под названием Авангард был уже как родной и никаким провлочкам не злился, Даррен оказался нервным до безумия. Негодовал, не понимал, как могло такое произойти, что никто ничего до вылета не заметил и они все спокойно поехали без клюшек. Играть в хокеей. Смесь железобетонного спокойствия опытного Дамира и волнения Даррена вся команда наблюдала уже из иллюминатора. Какие-то считанные минуты оставались до окончания посадки, автобуса им не выделили, и они неслись по взлётной полосе, явно подгоняемые яростью канадского защитника. В руках в разные стороны торчали их кривые палки, и за ними еле поспевал мужичок, немного из-за всей сложившейся ситуации даже постаревший. — Надеюсь, они хотя бы наши схватили, — прокомментировал в тепле сидящий и ни к чему не принуждённый Сеня Чистяков. Прохлаждались. Никто из них не думал, что взять под сто грёбанных клюшек и просто донести их из точки А в точку Б — это какая-то сложная задача. Вообще, в целом, не задумывались даже о том, почему они не носят их сами и клуб выделил какую-то вакансию под это. Никто, конечно, не жаловался — это было очень удобно — но всё-таки это разве не проблемы на ровном месте? Только сейчас видели, какая нелёгкая эта работа. Особенно с комментариями Даррена, после одного из которых даже спокойный Дамир ситуацию не вывез. Остановился на полосе и бросил всю свою связку там, где стоял. В самолёте раздался разочарованный гул. Но помочь никто, конечно, не торопился. — Вот и покупай их потом за сто тысяч миллионов, — цыкнул Ваня Николишин. Был бы Даррен с ушами в салоне — как бы всем там досталось сейчас... Мужичок добежал до шокированного Дица, забирая его связку и волоча её вместе со своей. Оставил их двоих разбираться со всеми их проблемами и вывалившимися из связки клюшками, и они, на самом деле неожиданно оставив разговоры на потом, бросились всё подбирать. — Тупой и ещё тупее, — хихикали Ваня Николишин и Марк Верба. Тем временем, мужичок заволок две связки в салон, из-за чего стюардесса побледнела. — Это точно в багаж. — Нет! — парни повскакивали со своих мест. Наконец решили хоть как-то поучаствовать в процессе. Миша Гуляев добежал до связки, перенимая её себе: — Они нам как сёстры. Мы их сейчас посадим, пристегнём к сиденью — они будут тише воды, ниже травы. — Не положено... — попыталась девушка. — Под мою ответственность, — подал голос Сергей Евгеньевич. — Пусть клюшки уже тут летят, не выбрасывать же их сейчас. Действительно. Дамир и Даррен ввалились в салон, снова разбрасывая клюшки вокруг себя. И когда они появились, все, конечно, сделали вид, что только и ждали, чем им двоим помочь. Сразу активно взялись за дело, расфасовали, распихали по полкам для ручной клади и уселись наконец по местам. — Это был великий забег, — похвалил Миша Бердин двух убитых неожиданными нагрузками ни свет ни заря старших. Даррен еле дышал. То ли от напряга, то ли от злости непонятно на что или на кого. — Почему, интересно, всю свою технику я таскаю сама, — себе под нос ворчала Ира, — а вы с баулами пять метров пройти не можете — на каждый элемент экипировки свой грузчик? Как голливуд, со стаканчиком кофе по красной дорожке вышагиваете только. А рядом сидящему с ней только повод дай: — Хочешь я за тебя технику носить буду? — спросил Бердин, елейно улыбаясь. — Хочу, — Ира не кокетничала никогда. — Давай. — Ты не обращал внимания, что они даже ворчат похожим образом? — шепнул Илья Рейнгардт сидящему рядом с ним Володе. Володя, кстати, довольно быстро смирился с прилипалой Бердиным, быстрее, чем сама Ира. Он ей нравился, и, если быть совсем беспристрастным, он выглядел уже вполне неплохой партией. Внимательный, обходительный, смешной. Вопрос времени, когда она перестанет сопротивляться его хоккейной натуре. Володя, конечно, говорил ей, что если замуж, то за кого угодно, только не за хоккеиста, но Миша мнение немного поменял, ладно уж. Теперь Володя планировал сообщить Ире о том, чтобы она не искала никого на место подружки невесты. Дамир навис над ними, тронув Илью за плечо: — Илюх, не в службу, а в дружбу поменяемся местами? — Не-не-не, — Володя не дал никому подумать, схватил Илью за запястье, не позволяя даже шевельнуться. — Чего надо? Тут все свои. Я твоё вот это "в дружбу" знаю: клюшки не понесу, сразу говорю. Капитан выдохнул, оглядываясь: следил, чтобы все были заняты своими делами. Хотел потише говорить, но, раз нет, наклонился к сиденьям через Илью, глядя на Володю: — Ты только не пугайся. У Соловьёва шрам. У Володи привычка большим пальцем за ушком у него проводить так, чтобы не заметил: во время поцелуя или ещё чего-нибудь. И он точно был уверен, что ещё вчера, когда он заходил к Звягину, никакого шрама не было и в помине. Не успев толком всё продумать, Володя вскочил, прося жестом Илью выпустить его. Соловьёв в трёх рядах за ним, левым ухом к проходу, а справа от него — Диц. Диц, которому вообще ни сейчас, ни когда-либо не стоило бы сообщать о новых травмах. Да и Соловей... Они утром так и не увиделись, пришли в аэропорт в разное время: Алексей заблаговременно, спокойно и вместе со всеми, а Володя — в самый последний момент, ещё чуть-чуть и рисковал быть задавленным насмерть носильщиками клюшек. И, конечно, Алексей запаниковал, когда Володя перед ним на коленки в проходе упал. Тут же ладонь потянул, чтобы срочно его поднять, ведь обсуждали же — никто не должен узнать о них что-то наверняка без обоюдного согласования. Но Володя развернул его лицо, оглядывая свежий шрам за ухом. — Как ты? Голова кружится? Слабость? Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил он. А он не заметил, как оказалось. Не знал о том, что тоже травмирован. Поднял левую руку, чтобы ощутить шрам под пальцами, а ощутил только тёплую Володину ладонь. Тот быстро убрал её. — У меня всё в порядке. Я ничего такого не чувствую. — А вчера? Столкнулись взглядами. Вся команда смотрела сейчас на них и слушала их разговор, но с этого момента между ними, между их взглядами тема резко сменилась. И она была не для чужих ушей. — Устал после игры, только и всего. Всё было нормально вчера. — Всё? — переспросил Володя. Алексей дёрнул плечами. Да нет, конечно. Володя и не рассчитывал, что тема будет закрыта так быстро и без усилий. Но он усилия приложит, не проблема. Закроют тему вместе. В конце-то концов, странно же бояться, что Володя спит и видит вновь ввязаться в болото, из которого в прошлый раз с таким трудом выбрался. Если вообще выбрался... Оторвав взгляд от Алексея, Володя наткнулся на Даррена, внимательного, строгого, немного агрессивного. Будто говорящего, что предупреждал их обо всём этом. — Ты хотел, помнится, восстанавливать события получения шрама, — напомнил он. — Вот, шрам появился. Как будем восстанавливать? Володя растерялся. Он не может спрашивать Алексея ни о времени, проведённом вместе, ни о том, куда и зачем он ходил перед сном, покинув по настоянию Ильи комнату Ткачёва. А Даррен воспринял отсутствие этих вопросов за отсутствие вообще плана расследования как такового. Он осмотрел всех, кто сейчас молча наблюдал за разворачивающимися событиями — Ну, что? Наберёмся мужества и признаем уже, что это не совпадение и не барсук? — А что тогда? — взволнованно спросил Илья. — Можете считать меня сумасшедшим, — Даррен приподнялся над сиденьем, чтобы другие его видели, — но это явно не болезнь, иначе у Бердина бы что-то нашли. И это не совпадение: ни я, ни Бердин, ни Соловьёв не падали ни с каких деревьев. Мы все не помним, как он появился. И это не животные: мы никого не нашли, да и произошло это в разных местах. Ребята, у меня нормальные объяснения кончились. — А что насчёт косячной экипировки? — тихо встрял Миша Гуляев. — Сиюминутная травма от экипировки, и только у нашей команды, плюс ко всему совершенно безболезненная? — перефразировал Даррен. Миша замолчал. — Я правильно понял, что мы подозреваем вампира? — как будто бы речь шла о чём-то совершенно будничном, продолжил рассуждение Дамир. — Я не знаю, кого мы подозреваем. Я только уверен, что это кто-то, но не животное. Либо какой-то маньяк, либо... Какая-то хтонь. Я буду рад, поверьте, хоть одно нормальное человеческое объяснение иметь, но они закончились. Сидящий на переднем ряду Сергей Евгеньевич поднял руку, отыскивая шрам под правым ухом. Шокированные ребята не сдерживали свою речь при нём, хотя, с их точки зрения, он не должен быть в курсе происходящего — они ведь не посвящали. Общая эмоциональность была только на руку: на него они не смотрели. Раз появились вопросы, нужно их ограничить в том диапазоне, в котором они есть сейчас. Значит, левый шрам надо оставить, а от правого избавиться. Сейчас им это ни к чему.